jeu dans la vie (игра в жизнь)

Тёплое утро. Тихое и умиротворённое. Хан мило посапывает рядом и даже не думает просыпаться. Тихо, чтобы не заскрипеть на всю палату, переворачиваюсь лицом, чтобы поближе рассмотреть это прекрасное спящее создание. Его маленький, дёргающийся во сне, носик просто не может быть обделён прикосновением к нему моего пальца. Хан чуть морщится и упирается лицом в подушку. — Не стыдно тебе, — шипит в подушку. Моё сердце отдаёт единичный глухой удар, который доносится до ушей эхом. — Я не думала, что в тебя настолько чуткий сон, — в удивлении шепчу я, хотя никто не спит. — Тогда спи дальше, я не буду мешать, — и собираюсь повернуться спиной. Хан приподнимается на локтях и заглядывает через моё плечо. — Попытка скрыться не удалась, — шепчет на ухо и касается губами моей щеки, совсем легко, буквально неощутимо. — Больница не место для свиданий, — из приоткрытой двери говорит доктор и специально откашливается. За это время я успела знатно покраснеть, как и Хан, слезть с кровати и принять вид солдата. — Со мной всё хорошо, лучше поехать домой, — тараторю и наигранно улыбаюсь — играю я, если что, плохо. — Ну… — протягивает, — не первый и не последний раз встречаемся. — Пытается пошутить доктор, только что-то у нас двоих мутновато получается. Стоим так с минуту и дверь закрывается. Хан мгновенно прыскает со смеху, всё ещё лёжа на кровати. Мне, если честно, очень хотелось бы посмеяться, но в голову, будто осколком, ударили воспоминания о вчерашнем дне. Парень не может не заметить моего напряжения, так что резко меняется и встаёт с кровати. На вопрос всё ли в порядке я отвечаю коротким невнятным кивком и принимаюсь доставать свои вещи. Хан смотрит на это с неким беспокойством и недоверием, и я даже понимаю, насколько он хочет спросить. А ответа банально нет, потому что я сама не знаю, что произошло, что к чему и почему. Хочется ли узнать? Конечно, безумно. Хочется ли спрашивать об этом у Хёнджина? Нет, совсем нет. Мне даже кажется, что я его боюсь. На полном серьёзе не знаю, что делать дальше. — Я могу выйти, — вставляет Хан, когда я беру свои вещи и иду к кровати. — Как хочешь, — отрезаю я. Честно говоря, сейчас вообще всё равно. Только вот парень ничего не понимает и не знает, как реагировать и что делать. — Ты можешь подождать снаружи, — добавляю, чтобы обойтись без неловкостей. Собираю вещи и думаю о возвращении домой. О тёте. О Хёнджине. О Чонине… Что с ним, чёрт возьми, делать? Как смотреть ему в глаза? С Хёнджином всё и так понятно — ему пофигу. А он… Он совсем другое дело, совсем другая история, более запутанная и трудно решаемая. Стоит ли вообще говорить об этом с Ханом? Стоит ли вообще быть рядом с человеком, когда сам о себе ничего не знаешь, когда скрываешь важные вещи? Ему хочется открыться, с ним хочется быть собой, но так не получится. Так получается только в сериалах, фильмах. В жизни же хэппи-энды — редкие гости. Выхожу из палаты, встречаюсь с ним взглядом и понимаю, что я просто не достойна такой жизни, я не достойна его заботы и общения, потому что я ходячая проблема. Никто не любит проблемы. А я ещё не люблю проблемами грузить. Вчерашняя ночь действительно даёт надежду на лучшее, но не сейчас, точно не сейчас. — Поехали домой, — проговариваю я, будто сквозь сон, и шуршу к выходу. Хан пребывает в небольшом ступоре от моей перемены, но старается не подавать виду и вести себя естественно. За что он вообще такой свалился? — Может, сходим поесть? — предлагает парень уже в такси, и, если честно, я бы с радостью набила до отвала свой желудок, но только не сейчас. Почему-то именно в эту минуту есть дикое желание разъяснить всё с Хенджином, для начала хотя бы с ним. — Ты в порядке? — Хан наклоняется и накрывает мою руку своей. — Я думаю, нам не стоит сейчас… — отпускаю руку. Что не стоит? Как это сказать? Как сказать то, чего не хочешь всем сердцем? — Не лучшее время, я пока не знаю, что происходит с моей жизнью. — проглатываю ком в горле и разворачиваюсь к окну, чувствуя всем телом взгляд за спиной. И ничего не могу с этим сделать. Просто пытаюсь не разрыдаться. — Что будешь делать сегодня? — спрашивает Хан перед тем, как открыть дверь в квартиру. — Нужно съездить к тете и решить некоторые вопросы, — отвечаю я и так и не решаюсь обнять его на прощание, а только лишь улыбаюсь, как дура, и машу рукой. Конечно, дома просто невыносимо находиться, но нужно сесть и подумать, в одиночестве, в пустой и холодной квартире. В отрезвляющей тишине. Сначала. Когда мы с Чонином были наедине, он начал говорить, про директора Пака, значит, он тоже как-то связан со всем. К нему мне тоже нужно зайти на кофе. Родители. Слова Хёнджина… Если это правда… Хотя, какой смысл ему врать, в принципе? Не знаю, просто не хочется верить. Что, если и правда моя родина — Северная Корея? Что, если и правда моих родителей давно уже нет… Отца… Но как же отец? Он же, по сути, есть. Или всю жизнь я жила в обмане? Моя тётя на самом деле не моя тётя… Мой отец на самом деле не мой отец… Тогда кто я вообще? И почему всю жизнь провела, как мышь в клетке? Сколько ещё у меня вопросов? — Да дохрена вопросов! — срываюсь на крик и смахиваю все вещи со стола. Я лишь сижу и закапываю себя. Нужно шевелиться, нужно что-то решать, что-то делать. К тёте я точно пойду одна, с Хёнджином встречусь так же один на один, а вот к директору я пойду с Чонином. Вообще не такого я ожидала от взрослой жизни. В голове летают и бьются мысли только об одном: как мне дальше жить? что мне делать? Телефон лежит на полу рядом и начинает светиться и вибрировать. «Директор Пак» — читаю я и руки начинают колотиться, отчего трудно попасть на кнопку и совладать с эмоциями. — Да? — коротко и холодно. — Добрый день, — голос директора полон теплоты и энергии. Ненадолго. — Звоню сообщить, что тебя зачислили в университет без вступительных, так как ты очень способная и у тебя отличный аттестат. Ну и я немного ускорил процесс, так что с завтрашнего дня можешь уже идти на занятия. Там учатся Чонин с Хёнджином, так что не пропадёшь, ты же их уже знаешь, — дальше небольшая пауза, заполнять которую я не собиралась. — Как ты себя чувствуешь? — Хорошо, я пойду на занятия завтра. Нужно будет встретиться, я приду в офис сама, — отвечаю я, полностью игнорируя вопрос. — Хорошего дня. И только телефон касается пола, дверь моей квартиры открывается. Просто, чёрт возьми, открывается. И никто не выглядывает, стоит специально, чтобы я вышла. Кто это может быть? — Ты так ползёшь, или нет? — Хёнджин, это его голос. Такой же, как и обычно, будто ничего не произошло. Я медленно подхожу к двери и вижу парня, одетого в рваные джинсы, футболку и косуху, на голове бардак, будто по его комнате ходил ураган, а он был в самом эпицентре. — Что? — в возмущении я приподнимаю бровь. — Какого хрена ты вообще стоишь в моей квартире? — Успокойся, — протягивает и делает шаг за порог, — поехали к твоей, так называемой, тёте. Собирайся. Мои глаза, естественно, увеличились в два, а то и в три раза. Хотелось хлопнуть перед его носом дверью, ещё и кинув вслед что-нибудь тяжёлое. — Что ты вылупилась и стоишь, как вкопанная? — щёлкает перед моим лицом, что меня начинает дико бесить, поэтому, я хватаю его руку в попытке опустить. — Я и так вижу прекрасно. И мне не нужно собираться, — киваю своим мыслям, потому что так правильно. Хочет везти — пусть везёт. Он для меня будет выполнять роль водителя, не более. Правда не знаю, на кой-черт ему это. И вообще уже не удивлена тому факту, что он знает, где живёт моя «тётя», что я хочу с ней поговорить. Я уверена, он знает ещё больше, просто молчит. Убью двух зайцев одним выстрелом. В раздумьях, кивая самой себе, я не заметила, как всё ещё держу руку Хёнджина в воздухе. Поднимаю взгляд на его наглое лицо и отпускаю руку. В то же мгновение он её перехватывает и тянет на себя. Расстояние сократилось до критического, что очень неудобного и максимально раздражающе. А ещё паника. Дикая паника поглощает меня, когда он смотрит, прикасается и находится рядом. — Чего ты хочешь? — выпаливаю я, дёргая руку. Если это такой способ показать, какой он обольститель, то так это не работает. Понадобилось совсем немного усилий, так как парень отпустил руку сразу же, без сопротивления. — Да смешно просто, забей, — саркастический смешок, — пошли уже, наивная. — Хватит называть меня так, — говорю я уже в лифте. — Наивная? — специально же повторяет. — Правда глаза колет? — Нет, ты слишком много о себе возомнил, хотя, на самом деле, ты просто прикрываешься всеми этими едкими подколами. Я терпеть не могу эту надменность, так что избавь меня от неё, — выговариваюсь и выхожу первая из лифта. — А я вижу ты за пару дней жизнь познала, — слышу за спиной. — Да, мы все притворяемся, представляешь? Весь мир — цирк уродов. Все хотят переплюнуть образы друг друга. Все хотят казаться круче, саркастичнее, сексуальнее, милее, серьезнее или проще. Зависит от ценностей и предпочтений. Я называю тебя наивной, потому что ты единственная, чёрт возьми, которая в этом цирке исполняет роль зрителя, — мы остановились у мотоцикла и мои ноги предательски перехотели двигаться. Мне было нечего ответить, серьёзно, ведь сейчас я ощущаю себя именно так. Я бы давно сделала вид, что этот разговор ничего не значит, только вот Хван не торопился садиться, а так и стоял напротив, испепеляя странным взглядом. Ну, раз он не шевелится, это сделаю я. С такой мыслью я развернулась и для вида шагнула немного ближе, чтобы «разбудить» парня. Он «проснулся» мгновенно и положил руку мне на плечо. — Только держись крепче, — шепчет из-за спины и садится на мотоцикл. Мурашки от его слов неприятные, и осадок после разговора ужасный, и вообще вся вот эта ситуация полный абсурд. Абсурдно и то, что я сижу буквально в обнимку с парнем, который разрушил мою жизнь. Издаю истерический смешок, зря, и не вовремя, так как мы остановились на светофоре. — Так тебе смешно… — проговаривает парень, поворачиваясь прямо к моему лицу. Через секунду мотоцикл трогается с бешеной скоростью, а так как я ещё первый раз сижу на этом виде транспорта, моё тело начинает немного колотить, а живот скручивается в три погибели. Понимаю, что сейчас так сильно держусь за Хёнджина, что ему может быть больно. Но чёрт с ним, больше не будет так гнать. Кошмар заканчивается через минут пять, а моё тело будто обмякло и не желает слушать мозг, так как я продолжаю сидеть сзади, только ослабив хватку. В горле ком, дыхание забивается, но я пытаюсь это контролировать. — Ты там нормально? — смотрит Хёнджин через плечо и начинает понимать, что нихрена. — Блять-блять-блять. Прости, я забыл про твои конвульсии. — Блять? — смотрю на него презрительно и понимаю… — Блять… Понимаю, что не взяла с собой баллончик. Дура, какая дура. Потому, как я судорожно хлопаю по карманам, Хёнджин понимает, что к чему. — Поднимай зад, идём в дом. Наверняка, в аптечке есть баллончик, — трясет меня парень и приподнимает. Я покорно встаю и, изо всех сил пытаясь не паниковать, плетусь вслед. — Хёнджин, дорогой, — встречает его тётя с распростёртыми объятиями, а я, стоя за спиной, стою в шоке и уже полумёртвая. — И тебе привет, — выхожу из-за спины, после чего лицо тёти приобретает болезненный оттенок. Не хочу сейчас узнавать откуда они знают друг друга. Баллончик. Забегаю на кухню и достаю его с первой полки, после чего вдыхаю, и открывается, как я люблю над этим иронизировать, второе дыхание. Спустя минут десять мы сели за стол на кухне, а Хёнджин развалился на диване, оправдываясь тем, что не имеет никакого интереса в данном разговоре, разве что может вставить пару реплик, чего я, если честно, совсем не хотела. Высказав всё, что я думаю и знаю, я затихла, показывая, что разговор следует продолжить. — М-да, — нервно усмехается тётя и складывает руки в замок. — Что же, я даже не знаю, что мне сказать на это. Ты мне никогда не была как дочь, и ты сама прекрасно это знаешь, однако мы и не жили, как кошка с собакой. Твоё воспитание давалось не то, что сложно, скорее странно, так как тебя нужно было постоянно занимать дома и придумывать тебе занятия. Твоя семья и правда из Северной Кореи, но это очень длинная история, которую тебе во всех красках сможет описать директор Пак. Это не моё дело, и никогда не было моим. Я получала деньги за твоё воспитание, и нет, совесть меня не съедает совсем, — после сказанного я слышал, что даже Хёнджин приподнимается на диване. — Тогда кто ты… Вы мне вообще? — слова будто кусками вываливаются изо рта. — Да никто, партнер директора по бизнесу. Одинокая женщина без семьи. Джинни мне гораздо ближе тебя, ведь это моя сестра родила такое золото, — тётя перекинула свой взгляд через моё плечо и так тепло посмотрела на парня, — я буквально хотела вышвырнуть тебя из дома, когда ты посмела его обидеть и чуть ли не испортить мальчику всю психику. И я, и Хёнджин выпучили глаза, парень даже решил подойти к столу. Хотя меня вообще меньше всего волновала эта история. — Я пришла спросить совсем о другом: кто мои родители, почему я жива и живу здесь, и почему я провела всё детство взаперти? — я пытаюсь успокоиться, но нервы начинают сдавать, так как узнать хочется всё и сразу. Только вот что потом делать со всей этой информацией? — Да мне до лампочки, что там у тебя и почему, я делала то, что мне было поручено делать, с такими вопросами не ко мне, — никогда не видела тётю такой… Я поняла, что больше не хочу видеть в своей жизни этого человека. Поняла, что хочу перевернуть этот дом вверх дном и сжечь, сжечь все воспоминания, просто стать другим человеком. Снова сбивается дыхание, я считаю до десяти и делаю вдох через баллончик. В эту секунду холодная, но мягкая рука Хёнджина подхватывает мою и тянет к выходу. — Было приятно поболтать, тётя, — улыбается своей смазливой улыбкой, пока обувается, — надеюсь, не скоро увидимся. — И подмигавает, прежде чем выйти. — И что теперь… — шепчу себе под нос. — Теперь в офис поедем, чего тянуть, — «будит» меня от мыслей Хёнджин и кивает, чтобы я села. А в голове снова пусто, будто и не было никакого разговора. Ничего. Я не узнала ничего. — Какой вообще смысл скрывать от меня что-то, если всё тайное станет явным? Да и на черта вообще так усложнять жизнь? — Ты чего там бормочешь? — кричит спереди парень. — Рот закрывай, а то воздухом токсичным на всю жизнь наешься. Всю дорогу мы ехали не быстро и молча. На месте слезли с мотоцикла и пошли к лифту. — Они тоже там, да? — говорю я, и Хёнджин понимает о ком идёь речь. — Я написал Чонину, встретитесь в кабинете, мне это точно не надо, — отрывает взгляд от телефона, и выходит из лифта в сторону тренировочного зала. Иду по коридору одна и вижу около двери Чонина. Вид у него очень виноватый, потрёпанный. Видимо, ему тоже пришлось несладко. Как только я подхожу близко, парень кивает и опускает голову. Выглядит, как виноватый щенок. — Давай просто покончим с этим, — как можно спокойнее говорю я и нажимаю на ручку двери без стука. — О, так ты решила раньше заскочить, — улыбается директор, но ненадолго, так как рядом он замечает парня, у которого вид так же не весел. — Что-то произошло? — Что с моими родителями и почему я здесь, прикованная и под постоянным контролем? — решаю задать вопрос сразу в лоб, чтобы не тянуть и не дать время на ложь. Чонину тоже следует послушать, ведь он буквально очередная пешка. — Так, да… — протягивает директор и оседает на кресле от стресса. — Видимо, всё же, мне придется рассказать об этом. И повествование длилось около часа. За это время я поняла, что мой отец был хирургом, очень востребованным в Южной Корее. Директор Пак был его хорошим другом до самого конца. Он прекрасно понимал, что конкуренция других компаний может с лёгкостью выбить отца, так как всего он добился сам. В один день так и произошло: отца позвали на операцию в Северную Корею, сложную и долгую операцию. Длинной в жизнь. Все знали, что он не вернётся больше обратно. Пак Джинён пытался противостоять всеми силами: платя деньги, связываясь с властями. Но ничего. Совсем. Отец собрал вещи и уехал. Первое время слал открытки. Рассказывал, что встретил в больнице прекрасную женщину, которая и стала моей матерью. Естественно, он не мог сказать больше, чем положено. Никто и не мог предугадать, что происходит по ту сторону. А происходило то, что родилась я — девочка с «золотой кровью»*. Эту тайну мои родители хранили очень тщательно в течении двух лет, пока я не заболела и дело не дошло до анализа крови. Всё всплыло, разнеслось дуновением ветра. С того дня мои родители и начали продумывать план побега. Только план не удался, и мою мать расстреляли, когда я, уже с помощью директора Пака и его сотрудников, смогла перебраться. Отца арестовали на месте, и он даже не сопротивлялся. — При тебе было письмо в котором были все нужные объяснения и наставления, — но тут директора начало бросать в дрожь. — Я боялся до ужаса, приставлял самых профессиональных врачей, самую серьёзную охрану, я пытался сохранить и поддержать твою жизнь. У меня сердце замирало каждый раз, когда ты чихала. А когда начались приступы я и вовсе не находил себе места… — Так мой отец жив? — перебила я, так как это единственное, что имело значение.