***
Проснувшись от дикой боли во всём теле, я замечаю, что лежу я на чем-то мягком и удобном, вовсе не ощущая холод. Только правда дико тянет блевать. И рыдать. Открываю глаза и смотрю на тёмно-серый потолок, на который падает тонкий луч света, который, видимо, пробивается сквозь шторы. — Где я? — глухо спрашиваю у пустоты, и пытаюсь приподнять голову. Тщетно. Тело не слушается и конечности совсем не поддаются командам мозга. В ушах будто до сих пор шумит, до сих пор слышны какие-то голоса. Пытаюсь сосредоточиться, чтобы разобрать хоть какие-то обрывки. Закрываю глаза и через минуту понимаю… Понимаю, что произошло, но не могу осознать: было ли это иллюзией, сном, обморочным состоянием или реальностью? Понимаю, что от волнения воздух сейчас прекратит поступать в лёгкие так же просто, но ничего не могу с этим поделать. Волнение, дикое волнение подкатывает к горлу, как лавина. Тело начинает дрожать, и медленно, но стремительно набирать силу. — Дыши, — слышу над собой чей-то голос, когда до моих губ дотрагивается баллончик. Делаю пару вдохов и успокаиваюсь. Наверное. Не знаю, надолго ли. Глаза до сих пор закрыты. Наверное, потому что страшно узнать кто это, так как из этого сразу станет ясно, что же случилось. — Вода на столе, еда в холодильнике, — открываю глаза и встречаюсь с взглядом… Хёнджина. Почему? — И не разговаривай со мной, я не хочу тебя слушать. Сглатываю тянущий ком, а внутри бью себя за то, что не могу даже пошевелиться. Сдерживаю желание пробить лавину из вопросов. Хотя бы одного — Хан. Но Хёнджин уходит, сильно хлопая дверью, отчего до ушей доходит неприятное эхо. Лежу ещё фиг знает сколько времени, устремляя взгляд в потолок, и боясь дать волю мыслям. Насколько бы не было страшно, я не хочу верить. Нет, я не верю. Пока я сама не увижу собственными глазами. Беспомощно провожаю глазами солнечные лучи на стене. Интересно, где я? Возможно, это квартира родителей Хёнджина, и я сейчас лежу в его комнате: больно она напоминает его стиль. Чтобы перестать цепляться за ужасные мысли, я бегаю глазами по каждому углу комнаты. Сбоку на тумбочке лежат какие-то таблетки и пластыри, пачка сигарет и зажигалка. Чёрные плотные шторы совсем не пропускают свет, серые стены ещё более омрачняют обстановку. Никакого беспорядка, за исключением пары вещей на столе, нет. У этой квартиры даже нет своего запаха, будто никто в ней и не жил. В такой темноте уже практически ничего не разглядеть, кроме фото на столе: Хёнджин с собакой, судя по очертаниям. Пытаюсь поднять голову и замечаю, что мышцы уже окрепли и я могу попытаться встать. — Ну что, это уже неплохо, — киваю себе, когда, качаясь из стороны в сторону, присаживаюсь на край кровати. Прислушиваюсь к посторонним звукам, и слышу шаги. Ручка двери опускается, а через щель просовывается тарелка рамёна. — Я заключённая? — спрашиваю, но чувствую себя немного обиженно. — Или собака? — конечно, понимаю, что сейчас вообще не время для такого рода разговоров, но я тоже не могу сидеть всё время в этой квартире, даже не представляя, на каком свете нахожусь. — Ешь, — коротко отвечает Хёнджин через дверь, и я сразу слышу его удаляющиеся шаги. Смотрю на тарелку пять минут и пытаюсь понять: не стошнит ли меня. Всё-таки что-то кинуть в желудок не помешает. Под ногами будто просидающая вата — стоять невозможно, так что я решаюсь ползти. Дверь буквально в этот момент открывается, и из-за неё выглядывает Хёнджин. — Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос, — язвит он, но потом все-таки подбирает тарелку и ставит на тумбочку, — Забыл принести приборы, — оставляет их там же и, глянув на меня, стоящую на корточках в остолбенении, выходит из комнаты. — Класс, — комментирую, возвращаясь к кровати. — Не со мной ли он успел сфоткаться? — парирую я, поглядывая на фотографию на столе. Через пять минут рамёна не стало, чему я была очень удивлена ввиду недавнего отсутствия голода. Вернувшись к двери, я прислушивалась около получаса и не услышала ни одного звука, кроме тиканья часов. Скорее всего я одна. Это хороший вариант сходить в ванну. Как только эта идея приходит мне в голову я осознаю, что на мне сейчас огромная мужская кофта, не моя, но я, кажется, подозреваю чья. Не суть дела, думаю, что выбора особого и не было. В стиле собачки выползаю из комнаты и попадаю в огромную гостиную, из которой можно попасть в любую комнату. Темно, как в заднице, а ещё нужно найти нужную дверь. Спустя две попытки, на удачную третью, я попадаю в ванную: самая светлая комната в этой квартире. Держась за стены и через раз пошатываясь, я медленно поднимаюсь, и потихоньку наблюдаю появление своего отражения в зеркале. — Будто одержимая демоном из дешёвого хоррора, — заключаю, оценив свой вид. Только струи горячего душа касаются моей кожи, как я чувствую блаженное покалывание в мышцах. Как я заметила парой минут позже, душ можно переключить на верхний, так что я освободила свои руки и закрыла глаза. Сев, и опустив голову на колени, я стала вспоминать. В голове мелькали обрывки воспоминаний, но я никак не могла сосредоточиться и вспомнить всё до деталей. Вот я теряю сознание, просыпаюсь привязанной в каком-то полуразрушенном здании, приходит Хан, я плачу… и всё выключается, пробелы шумят в голове, как недоступные каналы на телевизоре. Что конкретно произошло — я просто не могу заставить себя вспомнить. От безысходности из глаз начинают течь слёзы, но сейчас я не собираюсь это контролировать, лучше выплакать всё за один подход, чем потом сдерживать ком в горле. Только спустя час я вылезаю из душа, чувствуя силу в мышцах и способность держать равновесие самостоятельно. Мокрые волосы прилипли к лицу, но, несмотря на все неудобства, руки даже не поднимаются убрать их с лица. Зал и кухню не разделяет дверь, так что я беспрепятственно надвигаюсь в поисках стакана воды. Выпиваю два. Смотрю прямо пару минут. В голове неприятно шумит, будто тысячи букашек пробираются в мой мозг и бегают там, не имея возможности выбраться. Шум усиливается, и голова будто плющится по бокам. Не в силах это контролировать я брызгают на себя водой из-под крана, а перед глазами встаёт картина того места, и Хан, смотрящий прямо в глаза и произносящий что-то. Но что? «И что ты собираешься делать?» — вспоминаю я единственное перед тем, как в голове проясняется и я открываю глаза. В зале горит свет, гремит связка ключей, падающая на твёрдую поверхность. — Кто это? — осмеливаюсь спросить я, всё ещё не желая покидать кухню. — Ты что здесь делаешь? — произносит Хёнджин, после того, как появляется в проёме. — И почему ты вся мокрая? Одежду снимают, когда моются. Если честно, было абсолютно все равно на полотенце, ровно настолько, насколько была необходимость что-то объяснять. — Я пила воду, — ответила коротко, но продолжая стоять, оперевшись на плиту. Парень стоял молча, бегая взглядом снизу вверх. — Иди обратно в комнату. Надеюсь, ты никуда больше не заходила. — Где я? — спрашиваю, игнорируя просьбу. — В квартире, дурочка. — Думаю, довольно понятно, что я спрашиваю не об этом. — Тогда научись ставить вопрос правильно, — отрезает Хван и разворачивается в направлении зала. — Почему я именно в твоей квартире и почему именно ты приходишь сюда, готовишь мне рамён и даёшь свои вещи? — если он просит конкретики — вот она. Хёнджин останавливается спиной и говорит, не оборачиваясь: — А где тебе ещё быть, такой проблемной? Тебя теперь из-под земли достанут, будут следить за каждым сотрудником, за каждым звонком и сообщением. И это самое безопасное место, самое безопасное решение. Не я его принял: будь моя воля, я бы тебя прямо сейчас выставил. Не то, чтобы это было неприятно слышать — это сейчас заботило меньше всего. Другое дело то, сколько ещё продлится моё заключение здесь? — Спасибо, — решаю всё-таки сказать ему перед тем, как он окончательно удаляется в одну из комнат.***
Пустая голова. Ноющее тело. Весь сумбур событий сейчас валится вместе с Хёнджином на кровать. Казалось бы, как может повернуться жизнь, но такого никто не ожидал. Сон так и не идёт, но мысли все равно плавно блуждают в глубинах сознания, оставляю разум пустым. На настольных часах показывает пятнадцать минут четвёртого ночи. Время, когда надо бы видеть десятый сон. Но сегодня это время, когда из зала доносятся звуки медленных аккуратных шагов. — Что затеяла эта дура? — проносится в голове перед тем, как парень решает высунуть нос из комнаты. С полузакрытыми глазами, пошатываясь, Ханна бредёт в сторону кухни. — Ты решила обокрасть мою квартиру по-тихому? Девушка подскакивает и хватается за грудь, немного прогибаясь. Хёнджин подбегает, поскрипывая голыми ногами по ламинату, и нагибается, чтобы заглянуть в лицо. — Только не говори, что собралась умирать, а то я подумаю, что зря вообще пытал себя эти дни. — Зря, — сбито шепчет Ханна, опираясь одной рукой об стену, а другой обхватывая горло. — Ага, сейчас же, — кидает парень и, сбегав на кухню, и возвратясь обратно, протягивает баллончик, — теперь ты так просто не окочуришься. На что Ханна благодарно кивает, щуря глаза от боли в голове. Сама не понимает, когда её жизнь стала похожа на это. В голове от безумной боли снова та же картина. Шумит всё сильнее и сильнее, так, что хочется кричать. Но не зря же была проделана ванная терапия. Хёнджин, всё так же, не разгинаясь, берёт лицо девушки напротив, убирая непослушные волосы в лица. — Что болит?***
Не понимаю как за минуту выражение лица человека может так быстро поменяться. Кажется, он не скрывал свою обеспокоенность, что заставило меня отогнать весь поток мыслей, что сдавили мою голову. — В голове шумит, — шепчу неуверенно, боясь сказать что-то не то. Сердце предательски забилось, как бешеное. Ещё бы ему не биться, когда человек, полностью игнорирующий тебя на протяжении такого времени сейчас так близок, что его дыхание заставляет ресницы подрагивать. — Заварю чай, — резко отвечает Хёнджин и пулей летит на кухню.— Есть только зелёный. Сама себе киваю и медленно плетусь к кухне. Забираюсь на один из высоких стульев у барной стойки и кладу голову между ладоней. Пока Хёнджин достает чай, засыпает его в заварник, включает электрический чайник, я наблюдаю. Наблюдаю за тем, как подрагивают его руки, когда он не может вытрясти чаинки из пакета, когда нажимает на кнопки. Как он разминает шею, косясь на кипящую воду, чтобы не разворачиваться ко мне лицом. Я не могу спросить ничего. Пока точно не могу, как бы не хотела. Сейчас я могу только выпить чая. — Сахар, — стучит парень по столу передо мной, заставляя вернуться из прострации. — Не нужен, спасибо. Через три минуты Хёнджин разливает горячий ароматный чай по кружкам и садится напротив. — Спишь нормально? Мне не нужно тебя охранять, чтобы сохранить голову на плечах? — Не сплю. Не нужно, — отрезаю, не желая разговаривать. — Последнее, где я хочу находиться, так это здесь с тобой. — Не могу не согласиться. — Скажи спасибо вообще, что не лежишь сейчас, разбитая на органы. — Я не просила этого, чтобы говорить «спасибо», — после этой фразы на кухне воцарилось глубокое молчание. Оба допили чай и сидели молча, опустив головы. — Я помою, иди спать, — забираю со стола кружки и иду к раковине. — Поставь на место, — вынимает парень из моих рук и бедром отодвигает меня в сторону, — в своей квартире я сам в состоянии убрать. — Это благодарность… — Твоя благодарность… — Хёнджин обрывает фразу на середине, так как, как ни крути, концовка не понравится ни одному из нас. Стою за спиной, пока он промывает кружки и думаю, что я могу сделать, чтобы не чувствовать себя такой виноватой, и чтобы не раздражать Хёнджина. — Но что мне тогда сделать?! — получается как-то неконтролируемо повысить голос, нервно и сбивчиво. Внутри так неприятно, что хочется вывернуть себя наизнанку, растоптать, выкинуть к чёртовой матери и стереть с лица земли, но только не чувствовать себя так. — Ты уже всё сделала! — резко и неожиданно громко. — Ворвалась в один момент и так же резко всё перевернула вверх дном. Ты просто… — парень оборвался снова, не желая делать никому больно, хотя, всё равно так не получалось. Повернувшись и встретившись взглядами, мои глаза не выдержали и отпустили слёзы в далёкое плавание по моим щекам. — Прости! Извини! Я не хотела этого! — чем дальше, тем сильнее начинает дрожать голос. — Я испортила всё, всё сломала и разрушила. Если бы я могла, я бы выбрала вовсе не рождаться на этот свет! Не страдать и не приносить страдания и проблемы другим людям. Я не хочу быть обузой, не хочу, чтобы обо мне беспокоились, не желаю опеки и заботы. Я просто хочу жить… как все, — тут уже сдерживать себя стало невозможно и плечи начало потряхивать. — Но у тебя не получается! Видишь? — парень хватает за плечи, не рассчитывая силы, но после осознания сразу ослабляет хватку. — Ты видишь во что превратилась жизнь вокруг тебя? Страдания, круговорот бесконечных страданий, — добавляет парень перед тем, как его нервы сами не выдерживают и заставляют одинокую слезу оставить мокрую дорожку на щеке. Видеть слёзы на глазах другого человека, зная, что одна из причин, из вызванных, — ты, больно до щемящих покалываний внутри. Насколько правильно после этого обнять того самого человека? Не ясно ни одному из нас, зато ощущается дрожь в теле отчётливо. — Я устал постоянно контролировать себя.