jeu dans la vie (игра в жизнь)

Какое-то странное волнение застыло во мне после того момента, как мы сели за стол. Казалось бы, в этом нет совершенно ничего странного. Два человека (которые не могут понять, кто они друг другу) просто ужинают вместе. Я сижу и пялюсь в тарелку, пытаясь вызвать хоть какой-то аппетит. Не помню, когда ела последний раз, но ощущается, будто только что наелась до отвалу и меня сейчас вырвет. — Приятного аппетита! — резво говорит Хёнджин, садясь за стол. Я всё ещё смотрю в тарелку и пытаюсь притвориться невидимкой. Чёрт, я даже глаза поднять не могу. Говорить с Хёнджином. Быть с ним. Всё это — как ходить по очень тонкому льду. Так хрупко, что я боюсь снова разрушить его жизнь одним своим присутствием. Я могу отдать ему всё тепло, что имею, могу помочь ему, когда он попросит, смогу поддержать в любой ситуации. Но… Но я не могу находиться рядом с ним по одной простой причине: я — ошибка. Эпизод, который должен быть вырезан из его жизни. Я испортила ему детство. Как я могу позволить себе, зная это, продолжать причинять ему боль в настоящем? — Почему ты не ешь? — парень двигается ближе и нагибается, чтобы посмотреть в глаза. — Всё в порядке? Прости, я не спросил, ешь ли ты остр… — Нет, не стоит, — отрезаю и встаю из-за стола, — знаешь, мне не стоит… — Что значит «не стоит»? — я вздрагиваю, потому что, кажется, начинаю понимать. — Когда мы снова встретились, в твоей жизни стали происходить неконтролируемые приступы агрессии, правда? — он молчал. — Это ведь связано с детством. Со мной, да? — Это ничего не… — Стой, — мы стоим уже друг напротив друга, я выставляю руку, чтобы он не подходил ближе, — возможно, ты думаешь, что так правильно — бежать. Притвориться, что всё в порядке, что я никак не отношусь ко всему этому. Но я не могу так… Всё время, пока я сидела за столом, я думала о том, как мне уйти. И, вроде, всё прошло по плану. Кроме того пункта, что я не могу сдвинуться с места. Его глаза… Такие печальные и глубокие. В них разгорается пламя, я чувствую, чувствую это напряжение от него. Хёнджин делает шаг вперёд, и моя ладонь упирается ему в грудь. Кажется, именно от этого моя рука непроизвольно так сильно слабеет, как бы я не пыталась её напрячь. Чёрт, я боюсь этого взгляда. Боюсь и ничего не понимаю. Что делать дальше? — Бежать? — голос сухой и грубый. Он быстро умеет переключаться. — Кто из нас бежит, Ханна? — никогда не думала, что мне будет так противно от своего же имени. — Сколько мы уже играем в кошки-мышки? — Я боюсь тебя, Хёнджин, — я не выдержала, потому что слишком сильно это давит изнутри. Слишком больно, чтобы это признать. Сколько бы я не сбегала от него — я также бегу и от части своей жизни. Больно и страшно. Я хочу, чтобы он жил счастливо. Хочу, чтобы не чувствовал внутри такой пожар. Но больше всего я хочу стать прошлым, на котором он поставит точку, — и больше всего я хочу… Хочу уйти, чтобы ты был счастлив и жил, как раньше. — Ты такая эгоистка, — мне кажется, что ещё немного, и из него вылезет пламя. Чем дальше я отхожу, тем быстрее и ближе он подходит. Моя спина упирается во что-то твёрдое. Комод.  — Ты правда думаешь, что знаешь, как мне лучше? Ты представляешь себе мир таким простым и сказочным? Ты думаешь, что я всего лишь маленький мальчик, желающий найти покой и счастье? Нет, — Хёнджин хватает меня за запястье, и сердце начинает невыносимо больно сжиматься. Я чувствую себя загнанным зверем, — всё, чего я желаю, стоит сейчас передо мной и рушит всё внутри меня на мелкие куски! Мне тоже бывает страшно и больно! Я тоже пытался сбежать, но это, блять, не так просто работает! Моя рука холодеет от трудной циркуляции крови, но это не так больно, как-то, что внутри. Я окончательно запуталась и не понимаю, чего хочу. Не понимаю, что я вообще делаю и почему моя жизнь всегда приносит одни проблемы. Ненавижу себя. И его ненавижу. — Ты же думала обо мне? — я снова молчу. — Отвечай, ведь думала же, — его дыхание стало как обычно ровным. Я сглотнула. — Чего ты хочешь этим добиться? — какая-то неконтролируемая сила сверкает между нами. Ощущение, что всё, что вокруг — не существует. Есть только то, что я вижу в его огненных глазах. Я бы могла снова пытаться выйти из этого разговора, попытаться успокоить себя и Хёнджина, но как только его пальцы касаются моей шеи — мозг отключается, и я уже не могу думать ни о чем другом, как о его холодных наэлектризованных пальцах. Всё происходит совсем быстро и не как в фильмах, с ним, с нами, всё не как в фильмах. Я не чувствую ногами земли, не чувствую за собой ничего, будто здесь и сейчас, в этом бесконечном пространстве только мы. И я впервые говорю мы.

От лица Автора.

Губы Хёнджина мягкие и пухлые, тёплые и нежные. Но парень думает лишь о том как ему хочется остановить время. Зарываясь в её мягкие волосы, он чувствует аромат фруктов, невероятно дурманящий. Всё в ней невероятно дурманящее, будто мираж. Будто стоит сделать что-то не так — и она исчезнет. Исчезнет всё и он снова останется один. Девушке трудно обманывать себя. Трудно думать, что это случайность или ошибка, когда так хочется зарыться в его волосы. Тонкая холодная рука касается затылка, а пальцы пробираются выше. Крышесносно. Нереально вовсе. Это что-то совершенно новое, чертовски непонятное. Незаконное, но даже сомневаться в правильности не хочется. Хёнджину до сих пор страшно к ней прикасаться. Но её талия такая дурманящая, её шея, губы, глаза, пальцы, ноги — всё. Хочется прикоснуться ко всему, почувствовать каждую клеточку её тела. Так же, как и Ханне. Его сильные руки и большие ладони, бёдра, ноги… Нет, такого точно никогда не было. Такое можно сравнить только с лихорадкой разве что. Хотя и это будет довольно просто сказано.

От лица Хёнджина.

Она улыбается. Кажется, я схожу с ума. Я чувствую её улыбку на своих губах. Кажется, я хочу целовать эти губы всю жизнь. Она отстраняется, но меня это ничуть не огорчает. Я хочу дотронуться губами до каждого сантиметра её лица. Такая нежная и сладкая. Самому от себя противно из-за таких фантазий. — Хёнджин-а… — протягивает так тихо и мягко, что я невольно расплываюсь в улыбке, — твои ямочки, — она обхватывает своими ладошками моё лицо и тыкает большими пальцами в ямочки, а потом быстро целует и пытается резко отстраниться, пока я целую её в ответ. Она. Поцеловала. Мои. Ямочки. Именно так должно описываться счастье во всех словарях.

От лица Ханны.

Полное сумасшествие. Мозг отказывается соображать. Опьяняюще. Я тону в своих чувствах и не могу остановиться. Не знаю, чувствует ли это Хёнджин. По крайней мере, мы не разговаривали всё это время. Если честно, то я и не знаю, что сказать. Смотреть ему в глаза, перебирать короткие волосы на затылке и чувствовать его прикосновения — в принципе, всё, на что я сейчас способна. — Хочешь, покажу мою комнату? — ощущение, что он читал мои мысли за всё время моего пребывания здесь. Его комната — то, где всё началось. Оно должно там и остаться. Я киваю, но получается как-то неуверенно, отчего парень мило усмехается. Его смех по-настоящему сладкий. И такой… детский? Мы подходим к лестнице, как он касается моей руки, а я испуганно отдёргиваюсь. Сама не понимаю, почему такое происходит. Наверное, я просто очень взволнованна. Хёнджин обеспокоенно смотрит и отводит руку, но я, набравшись смелости, перехватываю её и киваю, давая понять, что всё в порядке. Пальцы переплетаются, а я следую по лестнице за Хёнджином. За эти пару секунд я привожу мысли в порядок и заставляю мозг работать под другими гормонами. Мы останавливаемся у порога и парень разворачивается ко мне лицом. — Готова? — Вполне, — мой голос стал прежним, и теперь я могу с уверенностью сказать, что готова принять любые воспоминания. Моим глазам открывается странная картина. Вернее, я не знаю на чём сосредоточить свой взгляд. Белые стены, разрисованные страшными чёртиками, пролитая на пол чёрная краска. Куча разных блокнотов на столе, но кроме этого, похоже, ни в одном месте нет беспорядка. — Тут ничего не изменилось, — его голос за мой спиной. — Вернее, я на этом настоял. Ждал, пока ты увидишь это. — Так ты знал, что я вернусь? — Нет, но я верил в это, — после неловкой паузы Хёнджин добавил: — до какого-то момента. — Но почему тогда… — Да никому нет дела, — ему явно не нравились разговоры о семье. — В один день я просто понял, что чуда не существует и моя вера по существу ничего не принесёт. Бывает, прошлое ломает наше будущее, но я не жалею об этом. Мир слишком отвратительный, что бы я на его выходки отвечал добром. Я не имею понятия, кто я. И я тут именно из-за воспоминаний. Я не замечал, что все эти мысли без моего контроля накапливаются и превращаются в стену, что отгораживает меня всё дальше и дальше не только от всего этого ужаса, но и от счастья, если оно, конечно, существует. — Всё так осталось в этой комнате. Это похоже на тебя, — после этих слов Хёнджин поворачивается и смотрит серьёзно, и с каким-то вызовом. — ты уехал, у тебя другая жизнь, но в голове всё то же, как в этой комнате. И ты абсолютно ничего с этим не сделал. Или не захотел? — Его глаза забегали по стенам и потолку. — Я не хочу больше здесь находиться, давай вернёмся на первый этаж, я заварю персикового чая и мы посмотрим какой-нибудь фильм, — мне теперь ясно, как он влияет на девушек своей сладкой улыбкой и пылающими искрами из глаз. Это могло бы подействовать на меня. Когда-нибудь в прошлом. Несмотря на это, стало ясно, что он не собирается говорить об этом и дальше. — Что же, и откуда ты узнал о том, что я люблю персиковый чай? — я переключилась на обычную тему. Именно ту, которую заводят, чтобы не говорить о более важных вещах. — Заметил среди той кучи вещей, которые ты заносила. Подумал, что было бы странно везти чай, но если любимый… Я одобрительно улыбнулась, хотя мы оба знали, что думаем далеко не о чае. Пока парень ставил чайник и доставал кружки, я включила на телевизоре Гарри Поттера. Какая вообще разница, по какому разу я его смотрю? — О, а я и не смотрел Гарри Поттера, — зайдя в зал, он улыбнулся. Мои глаза сразу расширились, как тарелки. — Не говори мне такие ужасные вещи. — Я смотрел немного фильмов, потому что многие хотел посмотреть с тобой впервые. — Фу, ты такой романтичный, — от недовольства я скривилась. — Ну и сколько девушек от такого растаяло? Или вам было вовсе не до фильмов? — наверное, всё же, я никогда не смогу воспринимать такие его слова серьёзно, за чистую монету. Скорее, буду делить на два. Парень с грохотом поставил кружки на столик и молча сел на другой конец дивана. Кажется, мне лучше говорить поменьше, если я не хочу ночевать на улице. Половину фильма мы сидим по разные стороны, но при просмотре любимого фильма меня это не так уж сильно волнует. А вот Хёнджин, как я заметила боковым зрением, сидит всё время напряженно. Я почувствовала, что должна пойти на примирение первая, пусть и никакой ссоры не было. Резко прыгнула рядом с ним, положив голову на колени, и вытянулась на весь диван. — Я слишком устала сидеть, — улыбаясь детской улыбкой, я попыталась вызвать хоть какую-то реакцию, но таковой не увидела. Он как сидел камнем, так и остался. Тогда я решила, что мои полномочия иссякли, и пора просто насладиться фильмом. Про себя я засекла время. Ровно через десять минут я почувствовала легкое прикосновение к волосам, почти незаметное. Я замерла, будто боясь его спугнуть. Его длинные пальцы начали проходить между моих прядей: он накручивал мои волосы и закладывал за ухо. Я выиграла и мысленно себе улыбнулась.

***

Больно. Телу так больно, что, кажется, мои кости вылетят в разных направлениях. Я задыхаюсь, открываю глаза и вижу… Полную темноту.