jeu dans la vie (игра в жизнь)

      Тело подрагивает ни то от холода, ни то от волнения. Какие-то несчастные два часа сна определенно оставили след на моих красных глазах и синих мешках под ними. Выхожу из дома, чтобы добраться до университета пораньше, параллельно перебирая в голове события прошлого дня, переходившего в ночь. С Джисоном и правда можно говорить до бесконечности, пока язык не отсохнет. Но ещё приятнее молчать. Он — определённо самый надежный человек. Я пока не могу точно определить, что чувствую, но мне хорошо, я чувствую себя защищёно и счастливо. То, что мне сейчас так необходимо. Мысли о нём согревают не только сердце, но и тепло заполняет всё тело. По-детски приятно. И по-детски хочется пищать от счастья и прыгать по комнате, как дурочка.       До остановки приличное расстояние. Это, кстати, первая причина вернуться домой. Нет никакого желания ездить на дорогих машинах с водителем. Не привыкла и не стану привыкать. И оделась, конечно, как всегда, не по погоде. Пинаю ногами листья, камни, всё, что попадается под ноги. Резко чувствую тепло и темноту оттого, что утыкаюсь макушкой в чье-то плечо. — Заболеть хочешь? — самый тёплый голос в мире. Я чувствую сладкий, но не приторный, запах его одежды, кожи, и становится так легко и спокойно. Можно встать и заснуть.       Просовываю вниз руки, чтобы обвить талию, и привстаю на носочки, чтобы прикоснуться щекой к его. Закрываю глаза, издавая какие-то невнятные звуки наслаждения. Прохладный ветер пробирается под тонкую свободную кофту, но Джисон притягивает ближе и обхватывает талию, преграждая порывы воздуха. — Эй, кот мартовский, — усмехается, — а на учебу не опоздаешь? — Я отстраняюсь, чтобы взглянуть в его глаза и улыбаюсь во все тридцать два. — Скажу, что во всём виноват ты, — и целую в уголок губ. Из-за ветра передние пряди неприятно лезут в лицо. Парень тёплой рукой провёл по волосам, убирая их за ухо. Невозможно оторвать взгляд. Он просто непозволительно красив. — У тебя нет работы сейчас? Почему ты так рано встал и приехал сюда? — Я, честно сказать, не ложился, — почёсывая затылок, он отступал к подъезжающему автобусу. Жулик. — Хан Джисон! — догнав, я пихнула его в плечо. Он с наигранным сожалением повернулся и посмотрел щенячьими глазами. — Я от силы два часа спала, — всё так же злобно, чтобы не прерывать игру.       Зайдя в автобус, мы вдвоем рассмеялись от абсурдности ситуации. Вот таких глупых моментов в жизни как раз не хватало. Вот так я хотела, чтобы проходила моя жизнь, когда сидела взаперти. Нет, я знала, что этот мир жесток и люди в нём не самые лучшие, что тебе придётся сильно постараться, чтобы найти того самого человека, а, возможно, ты его и не найдешь. Сколько бы дряни не произошло за все это время, оно, скорее всего, того стоило. И эта милая улыбка, взгляд, полный доверия напротив. Не знаю, правильно ли это, но я просто устала. Он помогает мне забыть обо всём ужасном в мире, будто отделяет меня, как стена. Я не готова столкнуться с проблемами снова. Слишком много за короткое время свалилось мне на голову, и всякий раз, когда я начинаю думать, дыхание становится тяжёлым. Как сейчас. Кончики пальцев электризуются, нос покалывает. Я не хочу, но это происходит само собой. Потому сжимаю руку Хана сильнее и жду, когда уже можно будет выйти на воздух. Он смотрит обеспокоенно, от чего моё сердце невольно сжимается и хочется спрятаться.       Мы выходим за одну остановку, чтобы не привлекать никакого внимания, и потому что стало невыносимо душно, много людей и кружится голова. К такому тоже ещё нужно привыкнуть. — Прости, что не могу провести тебя до университета, — выдыхает. Я прекрасно его понимаю и не хочу быть проблемой. Хочу стереть всё прошлое и избавиться от всех проблем, которых из-за него сейчас имею. — Со мной все будет в порядке, я уже привыкла, — эта фраза звучит не весело и ни капли не утешающе, но я пыталась улыбнуться более правдоподобно. — Пиши мне в свободное время, ладно? — приподнимает своими тёплыми руками моё лицо и целует в лоб. — Я могу быть занят, но через какое-то время обязательно отвечу.       Киваю, чтобы не пустить слезу прямо тут. Пройдя пару метров от остановки, я понимаю, что парень, скорее всего, стоит на месте, потому не сдерживаюсь и подпрыгиваю от счастья. Лучше, чем сейчас, пока не существовало. Разворачиваюсь, чтобы помахать на прощание перед поворотом и встречаю сияющее лицо. Он улыбается, он счастлив. Это всё, что сейчас важно.       Но я боюсь. Все ещё боюсь, ведь прошла всего неделя. Понимаю, что нужно отвлечь себя учебой, занятиями, людьми, но всякий раз мысли будто караулят меня и прижимают к стене без шансов выбраться. Из памяти ничего никогда не уходит, но я могу постараться запихнуть это как можно дальше. Если буду продолжать в том же духе и в любое свободное время вспоминать это, дальше никогда не продвинусь. Чудно. Возьми себя в руки уже.       В университете сплошной хаос и суматоха. Очень кстати. Проще остаться незаметной и пройти мимо всей этой кучи нетронутой. Ловлю флэшбэки моего прошлого пребывания здесь. Тот самый коридор, который кажется ещё более темным. Пугает не так сильно, потому что теперь я уверена, что в университете мне ничего не грозит. Олимпийка Хана согревает и успокаивает. Я никогда не отличалась особой нервозностью, но сейчас сама замечаю, как тереблю замок. Запах успокаивает. — Эй ты, агент тайной разведки, — я сотрясаюсь от испуга и шока, когда поворачиваюсь и вижу Юну. — Давно ты, конечно, здесь не появлялась, но вижу, что это вовсе не проблема, — похлопывает по плечу и приветливо улыбается, хотя мы знакомы были один день, и то непонятно когда. Или только я с людьми такая закрытая? — Ты не на шутку меня напугала, — сглатываю всё так же удивленно. — Будешь так морщиться — заработаешь морщины раньше времени. Оно тебе надо? — бесцеремонно стукает мне по лбу и смеётся. Как же хорошо, что они ничегошеньки не знает.

***

      Всю пару я сидела молча, пытаясь сосредоточиться на материале. Если честно, я это делала специально, чтобы избежать лишних вопросов и разговоров. За свою, казалось бы, недолгую жизнь, я изучила слишком много всего, чтобы волноваться по поводу учёбы. — Какого это влиться в учебу спустя такое количество времени? Почему тебя вообще не выгнали? — к моему ряду в конце пары подошла какая-то искусственно красивая брюнетка, отчего даже я не смогла не просмотреть её перед разговором. Красивое не вычурное синее платье и аккуратные туфельки, завитые волосы и бордовая помада. Так вот кто тут всех парней держит. — Прости, мы знакомы? — не спешу наживать врагов, даже если ко мне и относится кто-то здесь предвзято. — Нет, но, кажется, ты совсем не такая простая, как кажешься, — глаза стреляют стервозностью. — Не спрашивай, откуда я знаю. Я здесь подольше твоего, — и ушла, махнув длинными блестящими волосами. — Когда ты успеваешь привлекать к себе внимание? — прокомментировала Юна. — Кстати говоря, эта олимпийка — явно не твой стиль. У тебя появился бойфренд? — слишком много вопросов без ответов. — Не знаю, я притягиваю неприятности? — спрашиваю скорее у самой себя. — А насчет парня… думаю, да, — я протягивала каждое слово, пока мы шли по коридору, так что казалось, что я слишком сомневаюсь. — Этот парень случайно не Хван Хёнджин? — его имя как битым стеклом по рёбрам провести. Меньшее, о чём я желала думать, так это об этом мерзавце. Жаль, что когда-нибудь мы все равно натолкнемся друг на друга. — Почему ты так решила? — сглатываю, чтобы выглядеть спокойнее. — Ну, тогда почему он так долго и пристально смотрит на тебя с конца коридора? — Юна стояла ко мне лицом, так что холод прошелся по моей спине, как лавина. Только не сейчас. Я определённо не готова видеть его.

от лица Хёнджина.

      Чонин подбегает слишком быстро. Что не может не сердить. — Я такое сейчас узнал! Тебе нужно сесть, — парень немного подрагивает от волнения, вследствие чего я корчу недовольную гримасу. — О том, что цены на энергетики повысили, не нужно сообщать так взволнованно, — фыркает, но садится на скамейку. — Ну же, это долгий разговор, давай пропустим первую пару? — он и правда не на шутку обеспокоен. Да и мне уже не приходят в голову свежие колкие шутки. Даже ответить толком нечего, просто киваю.       Проходя по старым коридорам, вспоминаю былые времена. Как бегал сюда, в подвал, покурить или поразвлекаться с девчонками. Это время было правда отрывным и незабываемым, каким-то туманным. Сейчас чувства обострены не на шутку. В кончиках пальцев колит, когда я провожу по шершавым стенам. — Твои родители же больше не сотрудничают с теми подонками? — не доходя до того самого места, выпаливает Ян. — Как много тебе известно? — предостерегается. — Достаточно, — грустно ухмыляется, садясь на холодный бетон, — Достаточно для того, чтобы с уверенностью сказать, что Ханна жива и здорова. Не могу сказать, что процветает, но… — Что ты сейчас сказал? — по спине пробегают мурашки. Я снова вижу эти ужасные картинки, слышу крики, чувствую, как моё обездвиженное тело куда-то несут, и как я просыпаюсь на следующее утро у себя дома с полным осознанием того, где же обрезалась последняя нить. — Дай мне до конца рассказать, потом уже спрашивай, если не хочешь, чтобы я позволил себе бросить тебя в таком убитом состоянии, — он бьёт по плечу несильно, но довольно ощутимо. — Опережу следующие вопросы: я снова следил за директором для нашего же блага. И, естественно, оказался в нужное время в нужном месте. Там я и узнал самый главный козырь, — Чонин становится тише и нервно хрустит пальцами. — В общем, Хёнджин, — не знает, с чего начать, — она думает, что во всём виноват ты, — встает и отворачивается спиной, нервно царапая стену.       Я сижу минут десять в полной тишине, сопровождающейся тихим шорохом Яна, и не могу вбить себе это в голову. Я не представляю, что должен чувствовать в такой ситуации. Я одновременно и напуган, и дико зол. Напуган, потому что не могу поверить, и зол, потому что позволил воспользоваться собой. — Она считает, что попала туда из-за меня? — переспрашиваю, чтобы ответ до меня наконец-то дошёл. — Да, — раздражённо. — Да. И ещё сто раз да, — Чонин до сих пор не оборачивается, но по спине заметно, что он чувствует. — Не знаю с чего вообще всё это началось, но тебе лучше никогда к ней не приближаться, — всё же оборачивается, садясь передо мной на корточки, как перед маленьким ребёнком. По его щекам рекой текут слёзы. — Прости, но ей так будет лучше, ты сам знаешь. — Я не… — хочу взорваться, но не успеваю, потому что Ян резко поднимается, заключая меня в объятия. — Мне так больно. Я ничего не смог сделать, — плечи дрожат, а тело покрыто испариной. Мы сидим так до звонка, потому что именно он заставляет очнуться и выбраться из мыслей. Я не смогу нормально спать, есть и просыпаться по утрам, зная, что где-то там ходит она. Что она кому-то улыбается, с кем-то делит завтрак, смотрит чёртового Гарри Поттера и плачет ему в плечо. Обнимает и целует с мыслью, что когда-то целовала такого предателя, как я. Кулаки невольно сжимаются, но я пытаюсь считать до десяти, когда мы идем по коридору университета. — Давай свалим отсюда, — нервно тараторит Чонин, но я не оборачиваюсь, а только облокачиваюсь об стену, закрывая от злобы и усталости глаза.       Придя в себя, я не спеша встречаю этот мир, проводя глазами по коридорам. Не спеша, пока не замечаю знакомые волосы, кисти, длинные пальцы. Сердце начинает отстукивать слишком громко и явно, так, что я не слышу, что так пытается сказать Ян. Я сотни раз пробегаюсь глазами сверху вниз и не могу пошевелиться. Не знаю, что делать, я не был готов.       На ней олимпийка Хана. Эта мысль простреливает насквозь, цепляя каждый сантиметр натянутых внутренностей. Немыслимо. Так не может быть. Он не мог найти её раньше, чем он. Как давно они виделись? О чём говорили? Почему он отдал ей свою одежду? Почему я её нигде не видел? И самое главное: почему Джисон ни слова не сказал? — Так она теперь с Ханом, — шепчет себе под нос Чонин. Но я, как назло, всё слышу. Не хочу слышать и даже думать о таком, — тебе лучше не лезть в их отношения. — Я сам знаю, что для меня лучше, — а она стоит и не поворачивается. Я чувствую, как она дрожит. Знает ли она, что я её вижу? Боится ли?

От лица Ханны.

— Сейчас будет звонок, — голос хрипит. Тело застыло, — нам пора идти, — слишком выдаю себя.       После этой пары нужно будет определённо как можно быстрее выйти из университета, чтобы точно его не встретить. — Ты чего так посинела? — Юна трогает кисть, на которой ещё не прошли недавние гематомы. Больно невыносимо, но терплю. — Может, тебя после пары проводить? — давит ещё сильнее. Не могу думать о её словах из-за зудящего электричества по всему телу.       Телефон в кармане вибрирует. Как раз кстати.       «Уже успела обо мне забыть? У меня есть свободное время, так что можем встретиться на остановке после этой твоей пары».       Улыбаюсь. И в кисти уже не так больно. Хан Джисон — это такое явление, когда долго что-то болит, ты выпиваешь таблетку и долго ждешь её действия, а потом так круто отпускает, что чувствуешь эйфорию, будто время замедляется, вот долго ждал чего-то и оно пришло. — Я со стеной разговариваю? — преподаватель среди пустого класса уставился именно на меня, так что по телу пробежали мурашки от такого количества внимания. — Скажи уже что-нибудь, — Юна подпихивает, — скажи, что ты в порядке, — а я в ступоре до сих пор. — Она в порядке, просто голос охрип! — кричит весело через аудиторию. — Не беспокойтесь, — и поворачивается уже с грозным видом. — Ты скажешь, что с тобой, или я так и буду продолжать играть в поле чудес? — Мне, правда, нужно отдохнуть, — лучше избегать её взгляда. Слишком он пронзительный. Не сейчас ей нужно узнавать обо всём. Хотя иной раз очень хочется выговориться кому-то кто бы точно мог понять. И она могла бы. Но нужна ли ей такая ответственность? — Ну, — неуверенное начало, — ты можешь съездить со мной сегодня в мою квартиру. Там обстановка получше. Да и я как-то боюсь оставаться одна. — Так я и переехать могу, только скажи! — с её стороны это было довольно громко и резко, но в голове все же засело. Над этим можно подумать, но ей придется слишком много рассказывать. — Давай мы не будем торопиться, — я отцепляю её мёртвую хватку от своего онемевшего запястья и вспоминаю о сообщении Джисона.       «Не нужно меня ждать, я с подругой пойду». — Мы можем поехать прямо сейчас, — улыбаюсь, — вещи так все и остались, так что жить будем, — её глаза как-то странно сверкнули. — Нет-нет-нет. Не в смысле вместе! — Боже, ну ты наивная, — она заливается смехом, а мне снова не по себе от этих слов. Неужели какое-то безобидное слово может вызывать столько эмоций? Неужели я никогда не забуду… его?

***

      На улице пахнет сыростью и опавшими листьями. Мы идём быстро, Юна перестала спрашивать. Пока студенты только выползают из аудиторий, мы, вступая в грязь и лужи, мчим к подъезжающему автобусу. Дыхание затрудняется, но дома точно есть баллончик. Подруга неуверенно стоит немного позади, облокотившись боком об стекло, и рассматривает пробегающие пейзажи. Трудно сказать, что сейчас у неё на уме. Ведь я толком ничего о ней не знаю. Общались пару дней, а потом в моей жизни случилось буквально перерождение, и теперь кто знает, что с этим всем делать. — Нам выходить на следующей, — мнусь, как первоклассница, — ты как? — Всё, — на секунду она замерла, прикрыв глаза, — всё хорошо, правда, — она потирает запястья непривычно странно и неуверенно, — сейчас выходим.       Я не стала как-то реагировать, потому что, полагаясь на свою речь, я не могу быть уверена, что всё не разрушу. Трудно по-настоящему жить, когда опасаешься даже своих мыслей. Когда это кончится? Когда мой мозг решит отложить эти воспоминания в дальний ящик? Когда я смогу смотреть… на него и не дрожать? Думать и не задыхаться. — Чего зависла? Идем-то куда? — такая веселая. Почему я раньше не замечала эти перепады настроения? Возможно, я слишком эгоистична, чтобы замечать такое. — Да тут рядом совсем, — почему-то стало дико дурно, будто внутри появилась грязь, тянущее болото.       Мы шли, не проронив ни слова, и я уже начала сомневаться, правильно ли вообще поступаю. Ведь я и со своей-то жизнью не знаю, что делать, что говорить о помощи. Юна пинает ногой маленький камень и не отрывает глаз от асфальта. Я смотрю выше, чтобы не встретиться взглядами, но иногда всё же проверяю, не смотрит ли она куда-нибудь в другую сторону. На улице усиливался запах сырости, что предвещало дождь, а, возможно, и грозу. Я, правда, люблю такую погоду, но сейчас это через чур нагнетает. Все внутри сковывается. Кажется, слишком долго копилось. Это как после долгой изнурительной пробежки, когда ты тратишь свои силы, иногда не понимая, зачем тебе это нужно вообще. Просто бежишь вперёд, пока ноги не будут подворачиваться, а лёгкие не начнут выскребать последний кислород чайной ложечкой. И в тот момент, когда ты останавливаешься, все органы начинают жадно хватать то, что им так не хватало, лёгкие начинают жадно избавляться от углекислого газа, набирая побольше воздуха. Я чувствую это, осталось совсем немного…       В лифте душно, он двигается со скоростью улитки. Стены начинают давить, голова квадратная. Юна, кажется, тоже обеспокоена. Она прячет руки в карманы, когда мы выходим. Останавливается, пропуская меня вперед, так что я чувствую её спиной до мурашек. Кроме того, как продолжать делать вид, что никто ничего не замечает, делать нечего. — Чай? — голос застревает где-то посередине горла. — Или кофе? — Мне нужно кое-что тебе сказать, — приехали. — Ты переживаешь о чём-то? — Кажется, я совершила большую ошибку, — первая слеза вычерчивает дорожку на её щеке, — прости…