От лица автора.
Хван вернулся в общагу перед приходом остальных. Измученный, выжатый, как половая тряпка, но всё такой же раздражённый. Столько лет прошло, а всё никак свыкнуться с этим не может. Самоконтроль никакущий. А тут всё так и норовит под руку попасться. Пару минут — и дом наполнится шумом, постоянными передвижениями, нытьём, смехом. В общем, всем тем, чего Хёнджин на дух не переносит. Но, если признаться, недостаёт этого каждый раз. Лишнего шума или глупых вопросов, когда кто-то подолгу сидит в ванной или съедает чьё-то из холодильника. Как-никак, ты здесь нужен. Без тебя тут вообще никак. Винтик, гвоздь, жвачка во вмятине в стене. Что-то вроде этого. Глаза до того усталые, а веки горячие настолько, что хочется скормить себя морскому дну. Но сил хватает только на банку энергетика. Недопитого. А в кармане три сигареты, немного влажные, но зато свои. Пусть и дешёвые, тонкие. На что налички хватило. В том ларьке хорошие сразу разбирают, а в больших можно встретить всяких… Дверь за спиной грохочет молнией и эхом раздается по подъезду. До мурашек вспоминать тот самый сюжет. То самое воспоминание. Где парень нажал на старт. Всё произошло слишком быстро и само собой. Её тихий голос, тонкие руки, обхватывающие край перил, волнистые непослушные волосы — всё было в нужное время. Только вот Хван по-нормальному вести себя не умеет от слова «совсем». Потому нужно обойти сотни раз кругами, спуститься на девять кругов ада вниз и оттуда встать с колен на отправную точку. Он слышит. Или хочет слышать? По крайней мере чувствует, что вернулся к старту.От лица Ханны.
Выходя сюда отвлечься, я не думала, что мысли таким нескончаемым роем тут же накинуться на меня. Что придётся с закрытыми глазами от нервов обдирать бетон, покрытый дешёвой побелкой, кусать до крови губы и унимать щипающий нос. — Настало время со всем покончить, Ханна, — повторяю сама себе вслух в надежде, что до меня и правда дойдёт. Нужно двигаться дальше, нужно жить, даже если прошлое всё ещё наступает на пятки, — оставь прошлое в прошлом. Начнём сначала, — первая слеза катиться по щеке, будто подавая знак всей лавине чувств, что терпели какого-то сигнала, чтобы выйти на волю. Меня трясёт дико. От холода, страха, воспоминаний, необъяснимых чувств. Я настолько запуталась в своей жизни и настолько ослабла, чтобы что-то решать, что на глазах рассыпаюсь. Оттого чувствую себя ещё более жалкой. Пока кто-то стремится к мечте, делает необдуманные поступки, рискует, освобождается и получает от жизни кайф, я стою на забытом балконе и думаю о том, что моя бесполезность достигла предела. Мне не за что браться, даже если бы и хотела. Нет таких слов, чтобы писать песни, нет таких чувств, чтобы их петь, не таких движений, чтобы танцевать. Пустота. Кромешная тьма. Человеку нужен человек? Чувствую себя ещё более низкой когда спрашиваю себя о подобном. Жалкой. — Я должна справиться со всем сама, — говорю и сама не понимаю, как телефон набирает номер Хана, — но не могу… — тяжёлые ритмичные гудки эхом отзываются в голове. Немой крик остаётся на моих губах, когда, глядя на землю, я замечаю кроссовки. И точно знаю, чьи они. — Ханни, что-то случилось? — на том конце провода вновь тёплый голос. Такой безразмерно заботливый. — Она просила передать, чтобы ты на время оставил её одну, — Хёнджин, перехватив телефон отвечает сразу же. Зато дрожит даже сильнее меня. — Сейчас ей стоит разобраться… — Я сам решу, ладно? — динамик не такой громкий, но слышно лучше, чем на громкой связи. Моё тело онемело. Я хочу пошевелиться и что-то сказать, но не могу. Ни один мускул на моём лице не может сдвинуться, и я просто отсчитываю ритм, когда солёные дорожки касаются подбородка. — Ей лучше решить всё самой, — бесится. — И это говорит тот, кто раньше за неё всё решил сам? — на заднем фоне, через провод, слышится гул машин и матерные выкрики. — Не смей даже близко подходить. Я уже еду, — скидывая трубку, он точно дал понять, что ждать долго не придётся. — Надо поговорить, — а я теперь и не знаю, рада я или нет. — Мне не о чём с тобой разговаривать, — я всё ещё сижу на холодном сыром бетоне, и, кажется, ещё не скоро встану, — а тебе нечего сказать, — а глаза всё такие же… — Мне по барабану, — раздражается. Снова. Как всегда. «Чирк» — и сигарета начинает пускать слабый дым. Он не курил тонкие. — Ты поняла всё совсем не так. — Мне нужно было горевать ещё дольше? — пытаюсь защититься, но слёзы уже никак не остановишь. Слишком больно было и слишком много накопилось сейчас. Я не хочу отвечать, но приходится, чтобы не чувствовать себя слабой. — Я успешно забыла тебя. Я счастлива, — кричу, но не знаю кому. Не понимаю, кому больше это доказываю: ему или себе? — Потому даже не обернулась тогда? — его улыбка. Горька слишком, но мягкая, как и прежде. Слишком много эмоций в ней. С первого раза не разобрать. И я не знаю. Теперь точно помню, что не знаю. Даже сейчас я могла бы набраться смелости и уйти, толкнув его плечом. Не делаю этого. От страха? Не знаю. Я ничего не знаю и от этого хочу рвать волосы и расцарапать себе лицо. — Зачем? — давай, придумай что-нибудь колкое. — Чтобы понять то, от чего ты так бежишь, — эта дикая ухмылка заставляет меня въедаться в бетон ещё сильнее, царапая под собой, и вздрагивать, когда он садится напротив, — или от кого. — Сидим минуту в тишине, пока Хван докуривает сигарету и тушин рядом с собой, попутно усмехаясь мыслям в голове. Навязчивым таким, кричащим, ночами спать не дающим. А позже продолжает: — Я не хотел, чтобы ты попала туда, знай. Я сам не был в курсе, что это произойдёт. Можешь мне не верить, но родители просчитали все детали. Но план не был завершён, ты знаешь. Я не знал, до недавнего времени… — Родители не сообщили? — язвлю. Как всегда не к месту. Парень поджимает нижнюю губу и громко выдыхает. Потом шумно встаёт, пинает в сторону бычок и изнутри закрывает балкон. — На случай незваных гостей, — не было смешно. — Я думал, по правде, что ты умерла, сидел дома и ни о чем, кроме этого, не думал. От тебя наивности нахватался, — эта улыбка больше похожа на что-то успокаивающее. — А ты, — запинается, сглатывая, — думала обо мне? — Вспоминала только, какой ты урод, — в эти слова я вложила всю ненависть, скопившуюся за это, казалось бы, недолгое время. Надеюсь, что-то в нём зашевелилось. — Тогда тоже? — с надеждой. — Я не думаю о тебе, — грубее, — более того: ты исчез. Тебя не существует. Ты иллюзия, всего лишь призрак прошлого, который… — Разве, — его пальца такие же холодные, нитями прорезают клеточки кожи от щеки до шеи. Снова вбиваю в голову, что это неправда, — я не выгляжу сейчас до жути реальным? — Его улыбки могут быть абсолютно разными, редко когда можно догадаться, что он за ней скрывает. Сейчас это больше похоже на издёвку. Я не до конца понимаю, чего он хочет от меня. — Убери свою руку, — сквозь зубы, — и не смей больше прикасаться, — сглатывать получается слишком шумно, так, что звук в стены ударяется. А в глазах Хёнджина мелькает тот самый взгляд. Как тогда… — Почему ты просто не можешь поверить мне? — его голос охрип, переходя на более громкий, а руки схватились за плечи. Боль совсем немая, почти неощутимая. Больше бьёт по коже его морозное дыхание: смесь лаванды с сигаретами. Я вновь прикусываю язык, чтобы не думать, не вспоминать то самое чувство и этот привкус. Слишком сильно и слишком очевидно жмурюсь. — Ты снова боишься меня, — с сожалением. — Что я могу… — Исчезнуть раз и навсегда! — выкрикиваю, вместе с тем пытаясь вырваться из его хватки. — Ты чёртова эгоистка! — его руки начинают с диким ритмом дергать мои плечи, в глазах мутнеет. Не пойму: от слёз или такой встряски. — Ты самовлюбленный психопат с синдромом жертвы! Какое тебе дело вообще? — теперь я трясусь без его помощи. — Ты бы мог продолжать жить своей забавной жизнью, но почему-то ты нашёл это недостаточным и решил потешить своё эго, добивая меня. У тебя получилось, теперь можешь валить. Я никогда тебя не забуду, даже если сотру память, — я не сразу замечаю Джисона, который пытается всеми способами вывернуть ручку, выбить стекло — что угодно, ведь его лицо полно той ярости, которую я никогда в нём доселе не замечала. — Я себя ни на грамм не люблю, — его голос дрожит. Парень быстро кидает взгляд в сторону двери и также быстро разворачивается, начиная говорить тише, но быстрее. — Всю свою любовь я истратил, потерял, оставил в том прошлом, помнишь? Я рассказывал тебе о звёздах, а ты измученно вздыхала и думала о чём-то отвлечённо, а когда отвечала, я замирал, хотя очень хотелось сказать ещё больше. Каждую секунду до и после, в глубине души осознавал, что не выберусь больше, — я считаю мокрые дорожки на его щеках, потому что сбилась со своего счета. — Ты нужна мне, — последние слова он произносит ещё тише, еле различимо с шумом машин за окном и песней ветра. Я перевожу взгляд на дверь, но парень сразу перехватывает моё лицо, закрывая место по бокам головы, — смотри только на меня. Думай обо мне, пока мы не встретимся снова, чувствуй мой аромат, проходя по улицам, одеваясь с утра и умываясь, вспоминай, как касались наши холодные руки. Глядя на себя в зеркале, — он наклоняется к самому уху, пока я сижу, боясь посмотреть куда-то дальше, чем на его шею, — вспоминая мои глаза. — Это было последней фразой перед тем, как он отворил дверь и зашагал куда-то привычно острым и отчётливым шагом. Закрывая глаза, я слышала только: «шарк, шарк, шарк…. шарк…»