То, что остаётся

      — В Калифорнии мне было хорошо. Мне было спокойно. Понимаешь? Лос-Анджелес — это город звёзд. Звездой больше, звездой меньше — никто уже не обращает на это внимания. Когда я здесь… это как вернуться в школу, наверное. В тот самый класс, из которого давно уже выпустился. Только почему-то повзрослевшие ученики до сих пор там. И от этого становится неуютно. Неуютно ещё и потому, что умом ты понимаешь: место изменилось, город уже не такой, как прежде. Он кажется одновременно и больше, и более скученным. Словно реальность изгибается, отражая саму себя, смешивая настоящее с призраками прошлого. Эта пиццерия? Мы здесь с ребятами делали заказы почти тридцать лет назад. Вот тут давали концерты. Вот здесь покупали записи таких же старателей, как и мы, вымывающих золотой песок из грязи повседневности. Этот песок мы потом выменивали на дурь, чтобы убить своё тело и забыть о существовании души. Здесь каждая подворотня, каждый дом — это часть истории, нашей общей истории. Эл-Эй не такой. Он попросту собирает дань и перераспределяет её между алчущими, не важно, чего — славы или забвения. В Сиэтле я каждый раз оказываюсь в окружении призраков. Знакомые лица маячат в пыльных витринах, смотрят с постеров, наклеенных на стены четверть века назад, говорят мне с экранов телевизора. Мой калифорнийский дом даёт мне ощущение защищённости и свободы. Здесь, где бы я ни остановился, я чувствую себя словно запертым в шкаф. Как будто меня, использовав, сняли и повесили на плечики. Единственное, что утешает — рядом со мной ещё несколько дюжин таких же «костюмов». «Костюмы», которые слишком долго носились, которые хранят форму и тепло тел своих хозяев — тех, кто заполнял их двадцать, тридцать лет назад. Я слишком много болтаю, ты прав. Скажи, куда ты исчезаешь? Почему я не вижу тебя по утрам? Временами мне кажется, что и ты — не более, чем призрак, отпечаток с негатива, сделанного давным-давно. Нет, не говори. Я не хочу об этом знать. Плевать мне. Главное, сейчас ты здесь. Значит, это что-то для тебя значит. — Джошуа сделал короткую паузу, а затем продолжил уже вслух:       — Ради бога, пообещай мне, что не прикоснёшься к этой дряни. — (Можно предположить, что Стэнни понимает, о чём он.) — Никогда. Ни за что. Потому что ты всё равно не сможешь забыть то, что захочешь забыть. Ты только разрушишь свой дом, и тебе больше некуда будет возвращаться, а второй раз… второй раз, боюсь, я этого не вынесу. Да, я говорю без слёз, но я достаточно пожил и мои слова имеют цену. Обещаешь?       — Обещаю, Джошуа.       — Если я снова начну впадать в старческие откровения — просто скажи, чтобы я заткнулся.       — Разве ты старик? Тебе не больше двадцати пяти.       — Не шути так.       — Это правда.       — Я бы хотел тебе поверить, но терять свой опыт тоже не хочу… двадцать пять тогда и двадцать пять потом, я уже дважды прожил дольше тебя.       — Разве дело в цифрах?       Джошуа молча привлёк к себе Стэна. Такой молодой. Откуда ему знать? Откуда он знает?       — Ты самый странный человек, которого я встречал в своей жизни… а я встречал всяких… и иногда сомневаюсь, все ли из них были людьми. Скажи, ты точно не призрак?       — А разве призраки так умеют? — Стэн игриво укусил Джошуа в плечо.       — Я не знаю. — Джошуа рассмеялся. «Кто бы он ни был, мне с ним хорошо».