Поговорим о... физкультуре

– Шаст, – неожиданно раздалось за спиной, отчего мальчишка вздрогнул, неосознанно выпуская из пальцев недокуренную сигарету. Антон глубоко вдохнул, сжав губы в тонкую полоску. Оборачиваться не было смысла, он итак прекрасно знал, что за его спиной сейчас стоит Арсений-ебаный-педофил-гей-пошёл-ты-нахуй-Сергеевич. Невозможно было не узнать этот треклятый голос, строгий, требовательный, с лёгкими нотками бархата. Голос, который Шастун ненавидел так же сильно, как и его обладателя. – Шаст, посмотри на меня, пожалуйста. – Идите нахуй, Арсений Сергеевич, – не раздумывая ответил парень, окончательно положив огромный болт на субординацию и хотя бы элементарные правила приличия. Не дожидаясь ответа, он спустился с больничного крыльца, на ходу выуживая из почти пустой пачки очередную сигарету. – Я всё ещё твой учитель, Антон, – сдержанно произнёс Арсений, сокращая установленное парнем расстояние. – Убери сигарету. – Нет, – коротко бросил Шастун, и, усмехнувшись собственным мыслям, добавил, – идите нахуй. – Убери. Блять. Ебучую. Сигарету. – Отрывисто проговорил мужчина, стараясь сохранять внешнее спокойствие, хотя внутри в этот момент бесновался целый океан чувств: ненависть к тем, кто производит эту дрянь, которой так любят травить себя подростки, злость на себя, переживание за Антона. И горечь… от так и незаживших за три года ран. – Поехали. Отвезу тебя домой. – Идите. Нахуй. Арсений. Сергеевич. – В подражание учителю, произнёс Антон, растягивая губы в язвительной усмешке. Кажется, он окончательно перестал понимать, что происходит в голове этого омерзительного человека, которого на расстояние пушечного выстрела нельзя подпускать к школе. – Хотите поиграть? Давайте поиграем. Только не забывайте о том, что игры не всегда бывают безобидными. Бросив на Арсения презрительный взгляд, Шастун показательно приложил сигарету к губам, делая глубокую затяжку и неожиданно… закашлялся, буквально складываясь пополам от неприятного першения в горле. – Сука ты, Шастун, – сквозь зубы процедил мужчина, вырывая из рук парня тлеющую сигарету. – Где остальные? Антон молчал, пытаясь прийти в себя. Отвечать физруку не хотелось в принципе, а говорить ему, где сигареты, уж тем более. – Что б тебя, – еле сдерживаясь, чтобы не материться в голос, произнёс Арсений и, ухватив мальчишку за руку, потащил его к машине. – Если ты сейчас не отдашь сигареты, то нахуй можешь больше не приходить на допы, и пусть катится твой красный аттестат к чёртовой матери! Попов был зол, причём не на шутку. Он подтолкнул Антона в грудь, вынуждая того упереться спиной в машину, и поднял на него холодный, нечитаемый взгляд. Голубые глаза, казалось, стали на несколько тонов светлее и напоминали чёртов лёд, но уж никак не небо или море. У Антона всё сжалось внутри, и сердце неприятно защемило от понимания того, что он снова проигрывает. Тяжело вздохнув, парень дрожащей рукой залез во внутренний карман куртки, вынимая пачку синего Винстона. – Вот и славно, – поджав губы, кивнул Арсений, забирая у Шастуна сигареты, – а теперь в машину. *** Они ехали молча, но Антон не мог не заметить, что мужчина всё еще кипит от злости, до побеления пальцев сжимая руль. Парень понять не мог, почему физрук так резко реагирует на обычные сигареты. Он думал, думал, думал, но ответа не находил, и эта неизвестность убивала. Арсений его насквозь видел, все его косяки, слабости, а вот он Арсения… Он Арсения не знал… к слову, совсем. И поэтому ненавидел. Потому что точно уверен был, что такими темпами ему эту их негласную войну не выиграть. Антон скулить был готов от чёртовой несправедливости. Он верить не хотел в то, что у Попова нет ни единой слабости. У каждого есть скелеты в шкафу, и какой-то конченный физрук исключением быть не может, в чём в чём, но уж в этом парень ни на секунду не сомневался. – Арсений Сергеевич, – нарушая неприятно давящую тишину, наконец, произнёс Антон, чуть поворачивая голову в сторону учителя. – Я… извиниться хотел… не знаю, почему вёл себя так, ну… там… у больницы. Не хотел. Наглая ложь и игра. И Арсений об этом знал. Потому что Антона насквозь видел. Потому что всё на поверхности и даже углубляться не надо. Арс ведь понял сразу, что парень просто внимания добивается. Что все эти оценки нужны, лишь чтобы родителям доказать, что он хороший сын, что он их любви заслуживает. Только вот Антон глупый совсем. Верит до сих пор, что оценки что-то решат. Надеется, что всё еще сможет изменить ситуацию. Обрести, наконец, семью. Семью. А не людей, которых он видит пару раз в месяц. Парень из кожи вон лезет, чтобы лучшим быть, хочет, чтобы им гордились. Только вот одно жирное «но» упорно не замечает, а может просто не хочет замечать. Всем плевать. Плевать на его оценки. Плевать на его образ жизни. Плевать на него. Где-то в глубине души Антон и сам понимает это. Поэтому и курить начал, и на питание забил тоже поэтому. Он элементарно признать не может, что у всех его проблем одна ёбаная причина. Недостаток внимания. – В бардачке жвачка и влажные салфетки, – пропуская реплику Шаста мимо ушей, сдержанно ответил Попов, – приведи себя в порядок, весь салон твоими ебучими сигаретами провонял. Антон лишь согласно кивнул, открывая бардачок. Снова ощутить на себе гнев мужчины не очень-то хотелось. Пошарив рукой, парень на ощупь достал жвачку, и уже потянулся за салфетками, когда взгляд зацепился за кое-что поинтереснее. Он протянул руку, вынимая из бардачка, небольшую книжку, на красной обложке которой золотыми буквами было выбито одно единственное слово. УДОСТОВЕРЕНИЕ Это ещё что такое, Арсений Сергеевич? – Это разве похоже на влажные салфетки? – холодно поинтересовался учитель, бросая мимолётный взгляд на Антона, который с неподдельным интересом изучал неожиданную находку. Мужчине понадобилась вся его выдержка, чтобы с невозмутимым лицом продолжить вести машину. Ему хотелось резко затормозить, наорать на излишне любопытного Шастуна и выпнуть его из машины нахер. Но он этого не сделал, лишь сильнее поджал губы, искренне надеясь, что у Антона хватит ума не задавать лишних вопросов. Сердце забилось сильнее, а где-то внизу живота натянулся неприятный узел. Воспоминания едкой желчью мучительно медленно растекались по организму, проникая под кожу, причиняя почти физическую боль. Арсений заметно побледнел и сильнее сжал руль, в попытке скрыть дрожь, пробирающую до самых костей. – Капитан полиции? – изумился парень, словно, не замечая состояния Попова. У Антона глаза огнём горели. Он ведь только что узнал то, что Арсений, кажется, тщательно пытался скрыть. – В отставке, – тяжело сглотнув, уточнил Арсений, – положи на место, пожалуйста. – Вы опер? Но как? А что случилось? А почему? А когда? А…. – вопросы непрерывным потоком сыпались из Антона. Он забыл даже о том, как люто ненавидит преподавателя, и лишь с интересом смотрел на его профиль, мысленно надеясь, что хотя бы на один вопрос тот ответит. Парень ещё раз уткнулся в удостоверение, лишь сейчас замечая одну очень важную деталь. – ОМСК?! – почти подпрыгивая на месте, воскликнул он, ¬– УГРО УМВД по Омской области, серьёзно? – Антон, – строго произнёс мужчина, – тебе не кажется, что это не твоё дело? – Ой, простите, Арсений Сергеевич, – как будто только сейчас осознав всю неловкость ситуации, еле разборчиво протараторил Шастун, но удостоверение не убрал, лишь шумно сглотнул и виновато уставился на Попова, – я… я не хотел, просто это… это же… я не знаю… странно. – Господи, – устало выдохнул Арсений, притормаживая на светофоре, – какой же ты всё-таки ребёнок, Шастун. – Он повернулся к парню, окидывая того серьёзным взглядом, и холодно процедил, – если хоть одна живая душа узнает об этих ебучих корочках, я клянусь, я тебя заживо закопаю, ты понял меня? – Д-да, Арсений Сергеевич, – пораженно ответил парень, пряча взгляд. Он отвернулся от учителя, и сам того не осознавая, убрал удостоверение во внутренний карман своей ветровки. Попов, увлеченный дорогой, этого жеста не заметил, и только облегченно выдохнул, когда чуть позже заметил, что злосчастная «ксива» больше не красуется в руках пацана. Он понимал, что крупно вляпался, позволив Антону вторгнуться в эту часть его жизни, вот только прошлое, к сожалению, изменить нельзя… Плотно сжав губы, Арсений глубоко вдохнул, стараясь сконцентрироваться на дороге, потому что даже сейчас, спустя столько времени, ему до боли в груди были невыносимы воспоминания тех событий, которые три года назад перевернули его жизнь с ног на голову.