***
Они не обменялись ни одним словом. Виктор просто дал ему полотенца и запасную одежду, а затем указал на ванную, где Шерлок провел добрых двадцать минут, глядя на свое отражение в зеркале, прислушиваясь к тишине, царившей в комнате, а также в его разуме. Он замерз и устал, на лице и шеи стекали пятна крови, а глаза были красными от всей суеты и травм, которые, несмотря на принятые меры предосторожности, не были ограничены. Теперь, когда он был в безопасности, и адреналин уступил место истощению, не было ни одной мышцы, которая бы не болела, и на его левой руке начинала формироваться обширная гематома, конечность, которую он использовал как опору для приземления на тротуар. После вздоха он решил принять душ, стерев хотя бы часть этих следов со своего тела. Он поспешно вымыл волосы и кожу продуктами, которые нашел в душе. Вытер тело, потёр вьющиеся волосы полотенцем, не используя фен, и, надев выданную одежду (черные спортивные штаны и серую футболку, Виктор, похоже, вспомнил, в чем Шерлоку нравилось спать) вернулся на кухню. Виктор приветствовал его нежной улыбкой, когда давний друг прошел через порог, босиком и с влажными волосами, кивая тому сесть за столом. Он приготовил пару бутербродов и, судя по запаху, чай. Живот Шерлока сжался, но он этого не показал. Он сел на стул, перед которым стояла тарелка с угощением, но, как и ожидалось, даже не прикоснулся к ней. — Ты не голоден, — наконец сказал хозяин дома, добавляя сахар и молоко в дымящийся чай. Его голос был в точности как и в университетские времена, за исключением оттенка беспокойства, который Шерлок смог уловить. — Нет, — ответил он, хотя слова Виктора походили больше на утверждение. Мужчина усмехнулся, как будто ожидал такого исхода, взял чашки и присоединился к нему за столом. Только когда Виктор поставил собственную чашку на стол, Шерлок заметил золотое кольцо на безымянном пальце. — Ты нашел его? — спросил, не уточняя вопроса. Виктор всегда хорошо понимал значение его незаконченных фраз. И, как ни странно, Виктор его не разочаровал. Он проследил за взглядом Шерлока, который был устремлен на кольцо и, рефлекторно теребя пальцы, кивнул с улыбкой. — Крис. Это он нашел меня, — сказал мужчина, поднимая взгляд. — Мы женаты, в августе будет юбилей, 4 года. Он архитектор, сейчас работает в Нью-Дели. А я преподаю, можешь поверить? Физику в Университете. Я провожу шесть месяцев в Англии и шесть месяцев в Индии. Ну, не считая выходных и праздников, — добавил, разговаривая совершенно непринужденно, как будто это не они не контактировали больше десяти лет. — А ты? — спросил тот, делая глоток чая. — Тебе удалось найти кого-то стоящего? Он, вероятно, ответил бы «Шерлок», если бы мысль о Джоне не была настолько сильной, что у него перехватило дыхание. Шерлок не видел его после падения. В тот день он вынужден был упасть в обморок, чтобы выглядеть мертвым, но он ясно слышал, как Джон выкрикивал его имя перед полетом, и то, что он услышал в этом голосе, вырезало место точно в центре его груди. Он не ответил на вопрос, но, не осознавая этого, потер левый безымянный палец. Поскольку его руки лежали на столе, Виктор заметил этот жест. — Если ты не хочешь об этом говорить… — начал мужчина, но Шерлок не позволил ему закончить. — Джон, — сказал детектив, глубоко вздохнув. — Его зовут Джон. — Джон Х. Ватсон, — подтвердил Виктор, — я слежу за его блогом. В последнее время ты стал довольно известным, — прокомментировал только. Шерлок оторвался от чашки чая, которую не собирался пить, и на мгновение посмотрел на спокойное и умиротворенное лицо Виктора. Он ничего не знал о заговоре, о его дискредитированном имени, обо всем, что произошло за последние два дня. Статья Райли выйдет только на следующее утро — как и заголовки в любой другой газете — так что у него не было причин сомневаться в Шерлоке. По крайней мере, пока что. Для этого он ограничился ответом «ага». — Не суди меня слишком строго, но я всегда надеялся, что между вами было что-то… большее. Интимное, — добавил Виктор, делая еще глоток чая. Шерлок снова вздохнул, покачивая головой. — Это распространенное заблуждение, Виктор, — только прокомментировал он. Взгляд другого метнулся к нему. — Ничего такого? Ничего-ничего? — с любопытством спросил собеседник. Тень улыбки промелькнула на губах Шерлока. — Я забыл о твоей бесполезной страсти к сплетням. — Ну, знать все обо всех было одной из моих специализаций, разве ты не помнишь? - Виктор пошутил, но сразу понял, что выбить улыбку из Шерлока, одну из тех надменных улыбок, в этот вечер было невозможно. Шерлок не хотел улыбаться. — Жаль, Шерлок. Он кажется хорошим человеком, — добавил только. — Так и есть, — подтвердил детектив. В комнате воцарилась легкая, но меланхолическая тишина, был слышен лишь звон настенных часов. Тишину снова нарушил Виктор, чей голос вернулся серьезным и встревоженным. — Шерлок, что случилось? — спросил хозяин дома, после недолгого наблюдения, — Телефонный звонок мисс Хупер был коротким, но она, казалось, была на грани слез. Когда в ее монологе проскользнуло твое имя, я подумал о худшем… Холмс избегал смотреть на собеседника, поэтому не отрывал взгляд от текстуры стола. Он не хотел объяснять, вспоминать своим голосом — и своим разумом — те последние изнурительные дни; у него не хватило смелости объяснить Виктору, что тот найдет в газетах на следующее утро, чему он должен верить, убедить его, что он, Шерлок, не похититель или убийца, а тем более самозванец. Объяснения были долгими, потребовались время и энергия, которых у него уже не было. Впервые в жизни, только раз, его единственным желанием было лечь, закрыть глаза и отложить все мысли на несколько часов. — Ты увидишь это в газетах завтра утром, — сказала он после нескольких минут молчания, — и только тебе предстоит решать, во что верить. Виктор, все еще глядя на бывшего партнера, задумчиво сузил глаза. — Я уже знаю, кому верить, — начал он уверенным и решительным голосом. У Шерлока не было сил ответить, но он с благодарностью кивнул.***
Он никогда не понимал выражения: «как будто не находясь в своем теле». Писатели часто использовали этот афоризм в своих романах (он прочел немало таких произведений), но ему так и не удалось понять эту концепцию. Возможно, потому, что ему всегда удавалось владеть собой, или, возможно, потому, что он часто считал это определение слишком странным, чтобы быть реальным, слишком искусственным. Тем не менее, сидя за стальным столом в комнате для допросов в Скотланд-Ярде, он не мог найти слов, лучше подходящих для описания своих чувств. Как будто это тело не принадлежало ему. Словно он не существовал в том моменте, дышал в том моменте, думал в том моменте. Как будто он смотрел на себя со стороны и не мог не чувствовать глубокую боль. Бедняга, доведенный до предела, с сутулой спиной и тяжелыми плечами. Бедняга плывет по течению. Бедный человек. Он все еще не мог смириться с увиденным. Объективно он это знал, его собственный разум понял и каталогизировал то, что произошло: Шерлок спрыгнул с крыши Бартса. Но было что-то в нем — часть его — которая не хотела смотреть. Не хотела вспоминать. Которая отказалась выстроить слова и произнести их вслух, признав конкретность того, что произошло несколькими часами ранее. Бедный человек, который не хотел в это верить. Он поднял глаза от стола только тогда, когда дверь в другом конце комнаты открылась и из нее вышел мужчина в черном галстуке и мятой белой рубашке с закатанными до локтей рукавах, неся с собой папку из желтого картона и горьковатый запах сигарет. У него были короткие черные волосы, взлохмаченные, как будто он часто ерошил их пальцами, и лицо человека, который в последние несколько часов доверил свое существование кофеину. — Доктор Ватсон, я детектив-инспектор Аберлайн, — представился мужчина, садясь напротив, — прежде чем вы спросите: нет, мы не родственники. Моя фамилия пишется с единственной буквой «b», — добавил он, вероятно, чтобы предотвратить вопрос, который многие задавали ему, но который Джон не собирался задавать. Он понял, что имел в виду инспектор только позже; Инспектор Абберлайн, в 1888 году был полицейским Скотланд-Ярда, назначенным на дело Джека Потрошителя. В тот момент ему было наплевать на отсутствие грамматической омонимии. Джон смотрел на него усталым, пустым взглядом, приоткрывая губы впервые за то, что казалось вечностью; он должен был смочить их языком, прежде чем ответить. — Где Лестрейд? — спросил он, но был почти удивлен, когда голос отказался выходить, за исключением прерывистого шепота. Аберлайн, скрестив ноги под столом и устроившись поудобнее, вытащил из кармана брюк телефон и пачку сигарет. Джону пришлось отвернуться — того же бренда, что и у Шерлока. — Инспектор Лестрейд этим делом не занимается. По понятным причинам он временно отстранен, — рассеянно сказал он, на секунду возясь с настройками диктофона в своем смартфоне. — Вы позволите мне записать наш разговор, доктор Ватсон? Джон кивнул. Детектив начал запись и поднес телефон ко рту. — Интервью с доктором Джоном Хэмишем Ватсоном, 15 июня 2011 г., 20:42. Детектив-инспектор Аберлайн проводит допрос, — четко сказал он, затем положил телефон на стол между ними. Он собирался задать первый вопрос, но Джон не позволил, опережая его. — Почему я здесь? — спросил твердым и усталым тоном, определенно не в настроении играть или ходить вокруг да около. Аберлайн схватил пачку сигарет и вытащил одну, следом взял зажигалку. — Вы не против, если я закурю? Джон не пошевелил и мускулом, не отверг, но и не одобрил; Аберлайн все равно зажег сигарету, игнорируя запрет на курение в закрытых помещениях. — Несколько часов назад вы были здесь в качестве свидетеля, доктор Ватсон. Как вам хорошо известно, главный подозреваемый по делу о похищении и потенциальный серийный убийца, покончил жизнь самоубийством сегодня днем, и вы последний человек, с которым разговаривал Шерлок Холмс, — сказал инспектор. Джон закрыл глаза еще до того, как детектив закончил фразу. Он стиснул зубы, когда незнакомая волна боли угрожала захлестнуть его. Шерлок не был ни похитителем, ни серийным убийцей! Как они посмели обвинить его без доказательств? Без тщательного расследования? Все это был план Мориарти, Мориарти был реальным, почему они не могли этого понять? Как они посмели очернить имя Шерлока после всего, что он для них сделал? Он чувствовал себя на грани потери контроля, но, сделав над собой усилие, сумел загнать этот водоворот эмоций внутрь себя. Сглотнув, Джон молча кивнул. — Что значит «Несколько часов назад»? — добавил низким, но серьезным голосом. — На вас висят пара довольно серьезных обвинений, доктор, — сказал мужчина, открывая папку и извлекая лист с логотипом полиции, — Нападение на должностное лицо и сопротивление аресту. К счастью для вас, это обвинение не подлежит судебному разбирательству, по крайней мере до дальнейшего уведомления, учитывая обстоятельства, но, продолжая обычное рутинное расследование, мы обнаружили это… — добавил мужчина, вытаскивая второй лист. Документ, который он хорошо знал и однажды уже видел. Копия личного свидетельства, ксерокопированная и распечатанная, с предложением, выделенным желтым цветом. О.Р.Д.: Отклоненный от связи (Шерлок) Джон не мог не сморщить нос при этих словах, которые снова стали преследовать его после многих лет. По какой-то причине он уже знал, что хочет подразумевать Аберлайн. Джон поднял взгляд, но продолжил оставаться в тишине. Если вначале он считал инспектора как себе равного — в униформе, конечно, но равный, такой же человек, как и он, — теперь роли поменялись; как бы Джон ни пытался жить, не думая об этой истине, или скрывать ее, чтобы не столкнуться с последствиями, он являлся ООС и, как таковой, он всегда оказывался в положении внутренней неполноценности по сравнению с людьми, которым по рождению посчастливилось иметь Родственную Душу, которая их не отвергнула. Аберлайн приподнял бровь, глядя на его явно недружелюбный взгляд. Затем указал на фотокопию сертификата двумя щелчками указательного пальца, выпустив облако дыма. — С таким я еще не сталкивался, — прокомментировал он. Джон не отвел взгляд, даже не попытался его смягчить. Он упрямился в своем упорном молчании. — И не только я, судя по всему. Когда я попросил инспектора Лестрейда объясниться, он казался поистине удивленным, сразу было ясно, что он ничего об этом не знал. Итак, я провел быстрый поиск и наткнулся на аномалию… нет, перевод на четвертом курсе медицины из Лондонского университета в Военную академию. Своеобразный выбор, особенно для ученика с такой хорошей успеваемостью. Я поинтересовался почему, и, разговаривая с служащими компетентного учреждения, я узнал, что в том же году Руководящий комитет Лондонского университета запросил копию того же сертификата, который я сейчас вам показываю. Совпадение? Не думаю, — сказал он, делая паузу, чтобы снова поднести сигарету к губам и выпустить клубок дыма. Ватсон следил за его движениями глазами, но все еще не открывал рта. Он ждал, пока детектив перейдет к делу. Аберлайн на мгновение пристально посмотрел ему в глаза, прежде чем задать первый из многих вопросов, — Вы привыкли скрывать свой статус ООС, доктор Ватсон? — спросил он самоуверенным и насмешливым голосом. Что-то внутри Джона закипело от нетерпения. Его правая рука, которая все еще с удовольствием помнила удар по челюсти Грегсона, начала зудеть. — Достаточно, — ответил только. — Вы знаете, что в некоторых случаях это преступление? — продолжил другой. Джон кивнул. — Вы можете ответить вслух? — вмешался Аберлайн, кивнув подбородком и указывая на диктофон. — Да, — сказал тогда Джон. — Шерлок Холмс об этом знал? Услышав это имя, живот Джона сжался. — Да, — все равно ответил он. — Даже факт того, что имя на вашем пальце принадлежало ему? — продолжил непрерывно. Доктор раздраженно сморщил нос. — Да, — выплюнул в конце. Близко. Настоящий вопрос, который Аберлайн хотел ему задать, был уже не за горами. — Какие отношения вас связывают? Романтические? — спросил мужчина, выбрав длинный путь. И собираясь затронуть определенно личные темы. — Я могу не отвечать? — спросил доктор, принимая оборонительную позицию и явно чувствуя себя неловко. Аберлайн пожал плечами. — Да, конечно, но если я могу дать вам совет, будет лучше, если вы ответите немедленно, а не под присягой перед судом. В ловушке, вот как он себя чувствовал. Застрявший в зыбучих песках, а Аберлайн стоял на краю, ожидая, когда мокрый песок его проглотит. Они оба знали, что предстать перед судом как ООС — все равно что подписать приговор собственными руками. В системе общего права, подобной английской, в которой последнее слово принадлежало жюри из (фальшивых) равных — в их числе не было ни одного Отвергнутого или Несвязанного — ООС считались виновными независимо от количества доказательств против них. С болью стиснув зубы, Джон ответил: — Нет, — сухо проговорил. И Аберлайн воспользовался моментом. — Вы разочарованы? Инсинуация. Не хватало только высокомерной улыбки, которая скривила губы, и Джон мог точно определить момент, когда другой полностью схватил нож за рукоять. Он мог солгать. Он умел подавать малейшую ложь за абсолютную правду. Только Шерлок мог разоблачить его еще до того, как он попытается — но это больше не было проблемой. Джон закрыл глаза и глубоко вздохнул. Защищать себя больше не имело смысла. — Как я мог не быть разочарованным, детектив Аберлайн? — поставил риторический вопрос, — Я люблю человека, которого должен ненавидеть. Как я могу не быть разочарованным? — повторил он, сглотнув и наконец оторвав взгляд от глаз полицейского. Может, мне стоит говорить «Любил», — подумал он про себя. — Достаточно, чтобы стать его сообщником? Несмотря на то, что Джон этого ожидал, этот вопрос поразил его сильнее, чем бесконтрольно движущийся поезд. Он расширил глаза и устремил их на детектива, который, удобно устроившись на стуле, сделал последнюю затяжку и наклонился, чтобы погасить окурок прямо о стол. — На что вы намекаете? — спросил Джон слабым, почти угрожающим голосом. — Соучастие в убийстве, соучастие в похищении, возможно, подстрекательство к совершению преступления? Кто знает. У меня столько возможностей, сколько на вас повешено обвинений, доктор Ватсон. Кто докажет, что не вы нажали на спусковой крючок пистолета, которым являлся Шерлок Холмса? — звучит риторический вопрос. Джон почувствовал, как внутри него снова нарастает ярость. Но Аберлайн продолжил, не смущаясь. — Я не думаю, что вы — детонатор всего этого, нет. Я просто хочу понять, были ли вы частью произошедшего. С общей точки зрения, мне не кажется нормальным, что бывший военный врач, вернувшийся из Афганистана с диагнозом ПТСР, переезжает жить с человеком, зарабатывающим на жизнь раскрытием дел. И не только это, он даже становится его помощником. Но самое интересное то, что, будучи ООС, вы стали жить с тем самым человеком, который потенциально мог быть вашим ОРД. Согласитесь, все это казалось странным, даже если бы ситуация затрагивала судьбу нормального человека, — сказал он. И именно эти слова привели в действие Джона, находившегося уже на пределе. — Нормального?! — рявкнул, выпрямляя спину — Да что вы знаете? Что вы знаете, что означает найти свой ОРД для ООС? Что вы знаете? Мы не вещь, у которой обнаружили дефект в процессе производства! На чем основано ваше высокомерие, на том, что я Отвергнутый?! — прорычал, сжав кулаки и ударив ими о стол. — Я невиновен, Шерлок не виновен, и никто, никто и никогда не сможет убедить меня, что этот человек солгал мне! — рявкнул доктор. Аберлайн молча посмотрел на него, как человек, собравший нужную ему информацию. — Вы под арестом, доктор Ватсон, — сказал он тогда, вставая и беспечно собирая свои вещи, — скоро придут два офицера, чтобы проводить вас в камеру. Устраивайтесь поудобнее.***
Виктор замер с вилкой в воздухе, жир бекона капал на тарелку. Рукава его рубашки закатаны до локтей, а синий галстук перекинут через плечо, он полностью повернулся к телевизору с полузакрытым ртом и широко открытыми глазами. — Шерлок? — позвал затем, повернувшись к гостиной только головой, но не глазами, которые по-прежнему были сосредоточены на телевизор. Шерлок, лежавший на диване с закрытыми глазами не пошевелил и мускулом. — Не сейчас, — сказал только. Но Виктор не сдался. — Шерлок! — воскликнул физик, пытаясь передать свою срочность. Холмс резко открыл глаза, фыркнул, затем встал и босиком прошел на кухню. Как только он уставился на телевизор, выражение его лица изменилось. — Добавь громкости, — сказал он Виктору, и мужчина, нащупывая пульт, сделал это. — Несколько часов назад пришло известие, что доктор Джон Ватсон, коллега и друг детектива-самоубийцы Шерлока Холмса, находится под стражей Скотленд-Ярда по обвинению соучастия в убийстве и похищении несовершеннолетних. Похоже, что во время обычной полицейской проверки сразу же после самоубийства героя Рейхенбаха полицейские обнаружили, что доктор Ватсон, известный своим блогом, на самом деле является представителем ООС. В настоящее время обвинения не подлежат судебному разбирательству из-за того, что расследование все еще продолжается, но вечером будет организована пресс-конференция с детективом-инспектором Аберлайном, который в настоящее время занимается расследованием. Шерлок перестал слушать в тот самый момент, когда репортер передал слово своему коллеге. Он продолжал смотреть на экран, но на самом деле не видя его. Детектив сглотнул, глубоко вдохнул, пытаясь изо всех сил сдержать раздражение, которое, воспользовавшись моментом слабости, могло заставить его сорваться с места. — Виктор? — сказал он тогда. Тот, кто был рядом с ним, повернул голову в его сторону. — Мне нужна услуга. Я должен связаться с братом.***
Дверь камеры открылась с громким стуком и лязгом ключей, впуская все более неопрятную фигуру Аберлайн. Двое мужчин сверлили друг друга, один из дверного проема, а другой из единственной койки в камере. Они смотрели друг на друга, как собаки, ищущие любой предлог, чтобы броситься в атаку. Именно Аберлайн первым прекратил их молчаливую игру взглядов, отойдя от двери и кивнув подбородком наружу. — Ты свободен, Ватсон. Твой залог был оплачен. Вероятно, все обвинения будут сняты, — сказал только. Джон замер на мгновение, прежде чем подняться на ноги и направиться к двери твердой, но совершенно измотанной походкой. Он мало спал эти три дня. Его время проходило монотонно, он только и делал что сверлил глазами стену своей камеры, стараясь не плакать. Это было не то место, не то время. Джон сделает это перед его могилой, в совершенном одиночестве, именно тогда он позволит реальности уничтожить свой самоконтроль. Аберлайн сопровождал его по коридору, потом подождал, пока Джону вернули личные вещи, и снова продолжил сопровождать его к выходу. К счастью, доктор не встретил никого из своих знакомых (он не знал, выдержит ли встречу с Донован или Андерсоном, не рискуя схватить новое обвинение в нападении на офицера, в данном конкретном случае он вообще не доверял своему самообладанию). Рука горела, палец, казалось, хотел отделиться от остальной части конечности, а легкая светочувствительность была одним из классических симптомов инфекции. Ему нужен был антибиотик, но, прежде всего, ему нужно было принять ванну, сесть и попытаться привести себя в порядок хотя бы в следующие несколько дней своей жизни. — У тебя есть друзья наверху, не так ли? — спросил Аберлайн, когда они подошли к выходу. Ватсон, все еще охваченный чувством того, что он не полностью в себе, просто остановился и повернул лицо в сторону говорящего. — Что? — спросил только. — Залог. И снятие обвинений. Приказ пришел прямо к Грегсону, и я никогда не видел, чтобы Грегсон так быстро отказался от дела, которое затрагивало и его. Это может быть работа только кого-то важного, — объяснил раздраженным, но в основном измученным тоном. Джон не вздрогнул и мускулом. На ум пришло только одно имя, но он старался не произносить его. Видя его молчание, Аберлайн вздохнул. — До свидания, доктор Ватсон, — сказал он, поворачиваясь и уходя. «Надеюсь, это последняя наша встреча», подумал Джон, прежде чем выйти под бледное лондонское солнце. За дверью, через улицу, элегантная черная машина кого-то ожидала. Задняя дверь открылась, но Джон не стал ждать, пока на тротуаре появится знакомая фигура Антеи. Отвернувшись, он пошел прочь. Черная машина не стала за ним следовать.***
Он наблюдал за спиной Джона, которая удалялась от черного надгробия, следуя тропе, только что пройденной миссис Хадсон издалека. Он был хорошо скрыт кипарисами кладбища, в месте, где он мог легко наблюдать, не будучи замеченным, и где Джон никогда бы его не заметил. Он видел, как доктор говорил, но не мог разобрать, так как находился слишком далеко. Шерлок видел, как тот колеблется, оборачивается, передумывает, возвращается. Он видел, как друг плакал. Джон. Его Джон. Верный, преданный Джон. Он не станет делать ничего из того, что Шерлок сказал ему перед тем, как спрыгнуть с крыши. Он никогда не поверит его последним словам, этим жалким самообвинениям. Джон будет продолжать защищать его память до конца, до изнеможения… добрый, глупый Джон. Какой смысл защищать память о призраке, Джон? Какой смысл защищать честь человека, который дважды бросил тебя? Вздохнув, он вытащил левую руку из кармана пиджака и серьезно посмотрел на тыльную сторону безымянного пальца. Там по-прежнему ничего не было, но, единственное, что он хотел видеть на пальце в этот момент, было «Джон». Так, Ватсон бы знал. Так, он бы понял. Увидел бы, что имя не потемнело, почувствовал бы, что другой живой, что он где-то спрятан, и, возможно, понял бы, что это план, необходимая ложь. Они были бы связаны, несмотря на расстояние. Гримасничая, он снова сунул руку в карман. Один последний взгляд на черное надгробие, и, крутясь вокруг собственной оси, он двинулся в путь. Быстро прошел через могилы Вест-Бромптонского кладбища, беспечно проскользнув к небольшому боковому выходу, который вел на узкую и редко используемую улицу с односторонним движением. Пройдя пятьдесят метров, он открыл дверь черной машины и сел на заднее сиденье. Внутри, глядя в окно напротив, его ждал Майкрофт. — Визит был поучительным? — спросил своим ласковым голосом, не отрывая взгляда от пейзажа, который начал течь вместе со спокойным шагом машины. Шерлок не ответил. Майкрофт вздохнул. — Твоя новая личность, — сказал тогда, протягивая своему младшему брату коричневый бумажный конверт. Шерлок, схватив его, открыл. В нем были фальшивый медицинский отчет, сотовый телефон старого образца, билет на самолет и паспорт. Он сдвинул документы ровно настолько, чтобы прочитать первые несколько строк. Потом нахмурился. — Джеймс Кимберли Гриффит, — прочел, — серьезно, Майкрофт? Больной раком? — добавил своим низким и высокомерным тоном. — Человек, состояние здоровья которого благоприятствует нашей цели, — перефразировал политик, положив руки на живот одна над другой. — Ты сядешь прямым рейсом до Флоренции. Будучи больным раком, тебя будут держать отдельно от остальных пассажиров, чтобы обеспечить больший комфорт, а это именно то, что нам нужно, так никто тебя не узнает. Также тебя высадят раньше других и отвезут в аэропорт, пропустив контроль. Во Флоренции ты встретишь агента МИ-6 под прикрытием, который сообщит адрес квартиры, которую мне удалось снять в том районе. Оказавшись там, я буду медленно отправлять все, что нужно для твоих последующих перемещений, включая информацию. Все ясно? Сунув фальшивый отчет в конверт, Шерлок кивнул. — Ты должен быть осторожен, — продолжил Майкрофт, — я не могу гарантировать тебе постоянную защиту. В большинстве случаев тебе придется справляться одному, — добавил он. Шерлок снова кивнул. — Я знаю. Поездка в аэропорт продолжалась в тишине, прерываемой лишь приглушенным шумом колес по асфальту. Они никогда особо не разговаривали друг с другом, только по необходимости. Даже в детстве. Майкрофт какое-то время пытался быть хорошим старшим братом; Шерлок признавал эти усилия, но ему просто не удавалось. Или, может быть, Шерлок завидовал ему и поэтому возненавидел его слишком рано, чтобы дать ему реальный шанс установить братские узы. Их идея братства была враждой для одного и контролем для другого. Шерлок редко признавал, что ему нужна помощь другого, и это был первый раз, когда он сделал это добровольно. Только у Майкрофта были средства защитить себя от ударной волны, вызванной его игрой с Мориарти, и, если он хотел, также защитить других, невольно вовлеченных в нее. Теперь только Майкрофт мог защитить Джона. Этого было достаточно, чтобы заставить его пересмотреть тридцать лет обиды. — Моя квартира… — начал Шерлок, нарушая тишину, теперь уже в поле зрения аэропорта, — должна оставаться такой, какой есть сейчас. Я хочу, чтобы ты заплатил госпоже Хадсон за аренду и сохранил эту собственность, — сказал он. — Хорошо, — согласился Майкрофт. — Джон может взять все, что захочет, — добавил тогда, — и скрипку тоже, если захочет. На случай, если он решит переехать. Ты должен дать ему знать. — Какой ответ я должен ему дать, если он спросит меня, откуда я это знаю? — Придумай что-нибудь, — сказал Шерлок, но, хотя обычно тон его голоса был бы раздраженным и самоуверенным, теперь он мог казаться только разочарованным и, возможно, даже грустным. Автомобиль замедлился, грациозно выскользнув в поток машин перед терминалом. Многие люди входили и выходили из дверей с чемоданами и тележками, и, конечно, ни у кого не было времени смотреть дальше носа. Шерлок начал переодеваться. Он снял пальто, которое оставил на сиденье, надел зеленую толстовку и бежевую ветровку. Джинсы, которые он уже натянул поверх единственных принадлежавших ему теннисных туфель, придавали ему вид обычного человека, и, ожидая возможности запереться в туалете аэропорта и обрезать их, он спрятал волосы под коричневой шляпой с широкими полями. Наконец, чтобы войти в образ, он вытащил из-под сиденья темную деревянную палку. Потребовалось всего несколько деталей, чтобы превратить его в совершенно другого человека, а остальное сделают его актерские способности. Закончив переодеваться, Майкрофт вручил ему небольшую синюю коробку. — Держи. Пришло время и для тебя надеть его, — сказал ему. Заинтригованный, Шерлок принял квадрат. Он так привык обходиться без этого предмета, что ему пришлось открыть коробку, чтобы понять, что там содержится. Серебряное кольцо. Но это было необычное кольцо. Тонкое, но не слишком, из чистого серебра, многократно полированного; использованное. В нижней части был виден очень маленький разрез, где кольцо со временем сузилось. Вверху, чуть шире, почти невидимый водяной знак воспроизводил семейный герб — неузнаваем никому, кроме Холмса. Шерлок уже видел это кольцо. Много раз. — Это твое, — сказал он. — Верно, — признал Майкрофт. — Почему ты даешь его мне? Старший брат не ответил, он просто смотрел младшему в глаза, сжав губы. Все это время он держал левую руку под правой, и теперь Шерлок мог понять, почему это не было случайным жестом. — Ах… — воскликнул тогда, вынимая драгоценность из коробки и надевая его на палец. Подходило идеально. — Должен ли я предполагать, что вы решили укрепить связь? Майкрофт в ответ убрал правую руку с левой и открыл кольцо из белого золота, которое недавно начало скрывать его ОРД. Шерлок быстро взглянул на него. — Я ошибаюсь, или вы решили игнорировать друг друга из-за своих должностей? — И его брака, — добавил Майкрофт. — Некоторое время это не было проблемой, — уточнил Шерлок, тем не менее, разжимая и сомкнув пальцы левой руки, как если бы таким образом он мог быстрее привыкнуть к кольцу. — Что заставило вас передумать? Майкрофт подождал несколько мгновений, прежде чем ответить, дразня указательным пальцем кольцо из белого золота, которые использовали связанные пары во время «помолвки». — Все меняется перед лицом смерти, Шерлок, — пробормотал он тогда, переводя взгляд на окно. — Я понимаю, что не посвящать меня в свои планы до самых похорон был вполне логичный выбор. Но в те дни больше никого не было, кроме… — сглотнул. — Я не жалею об этом решении, — добавил позже. Шерлок, молча следивший за речью, в свою очередь отвернулся, наблюдая через окно на здание аэропорта. Было странно слышать, как Майкрофт говорит о своих чувствах или даже намекает на них. Тот, кто большую часть времени посвящал себя нации. Тот, кто без колебаний использовал любые средства. Было странно слышать в его голосе страх, печаль. Потребность. Любовь. — Привязанность — не преимущество, — парировал Шерлок, наполовину как предупреждение, наполовину вопреки. — Я знаю, — ответил другой. Машина полностью остановилась, и Шерлок, уже взявшись за ручку, был готов полностью исчезнуть из вида. Он колебался всего секунду, прежде чем уйти. — Позаботься о Джоне, — сказал он только. Майкрофт, повернувшись к младшему брату, кивнул. В следующую секунду Шерлок Холмс растворился в толпе.***
Ночной воздух был прохладным. Даже теплый июль не избежал дождя в Лондоне. Весь день шел дождь, одна из тех мелкой мороси и ветра, которые делают бесполезным даже зонт, а воздух все еще был пропитан типичным запахом и относительной влажностью. Глядя на затянутое облаками небо, окрашенное в красноватый оттенок в отражающимся в нем безжалостном свете Лондона, Джон вздохнул. Он удобнее устроился, сидя на деревянной скамье, двигая плечами в поисках более подходящей позы (которую так и не сумел найти). Затем он поднес сигарету к губам. Он никогда в жизни не курил. Даже в Афганистане, где пачка сигарет стоила больше золота, уступая только бутылке воды. Даже когда его жизнь снова и снова превращалась в ад, сигарета была не чем иным, чем коротким облегчением в его дрожащих руках. Он врач, говорил себе. Речь шла о его здоровье. А Джон заботился о своем здоровье. Или, возможно, его жизнь никогда не была хуже этого ада. Несмотря ни на что. Прошел месяц, и он перестал считать дни. Новости начали увядать, сменяясь другими скандалами, другими сплетнями. Как и все остальное, «дело самоубийцы-самозванца» — как его переименовали — начало блекнуть. Осталось мало статей, мало новостей, о которых можно было написать, и, будучи частью колеса, которое постоянно крутится без остановки, журналисты начинали утомляться. Но это не помешало его жизни буквально превратится в ад. После того, как известие о его административном задержании в Скотланд-Ярде распространилось и после новости о том, что он ООС, последствия, о которых он даже не мог полагать — но, возможно, он должен был ожидать — обрушились на него как град. Теперь все знали, что он Отвергнутый. Все. От почтальона до премьер-министра. Репортеры не оставляли его одного в течение нескольких дней, затаиваясь перед закрытой дверью квартиры на Бейкер-стрит 221Б, как ягуары в ожидании легкой добычи, и он даже не пытался ответить, чтобы высказать свое мнение. Они хотели знать не о Шерлоке, они считали, что все уже было сказано о детективе и что факты говорят сами за себя, и хотя большинство вопросов все еще касались Шерлока и его работы, Джон не собирался отвечать. В конце концов они устали. Однажды утром после пятнадцати дней осады их стало меньше, и в конце концов они все ушли. Как раз вовремя. Джон больше не мог жить на Бейкер-стрит. Каждый уголок этой квартиры напоминал ему о Шерлоке, и чем больше времени проходило, тем больше ОРД на его пальце горел и кровоточил. ООС и Несвязанные не подчиняются обычным законам Бонда, Джон всегда знал. Не существовало ни единой информации о ООС без… без чего? Без партнера? Без Бонда? Шерлок им не был, а другого у него точно не было. Инфекция длилась десять дней, заставляя его принимать антибиотики и мощные противовоспалительные. Стресс, вызванный ситуацией, вкупе с его медицинским состоянием не помогали. Ему было жаль покинуть госпожу Хадсон. Женщина не прокомментировала факт того, что он являлся ООС, так же, как и не поменяла своего отношения к нему. Когда он вернулся домой из Скотланд-Ярда, через четыре дня после смерти Шерлока, на похоронах которого он не смог присутствовать из-за ареста, она просто обняла его и заплакала на плечо. Джон смог только обнять ее в ответ. Время от времени он звонил ей. Она приглашала на чай, но Джон всегда отказывался. У него все еще не хватало смелости снова увидеть эту дверь, пересечь порог, почувствовать то ощущение, которое оно вызывало на его коже. И госпожа Хадсон это понимала. Он узнал, что Майкрофт взял на себя оплату за квартиру. Конечно же, не напрямую. Однажды утром Антея появилась у двери квартиры Гарри и объяснила все, не входя и не отрывая глаз от сотового телефона. Она сказал ему, что Джон может взять все, что захочет, что Шерлок так решил в письме, оставленном Майкрофту перед смертью, но доктор принял эту новость с гримасой и вкусом желчи во рту. Он написал Майкрофту? Когда, прежде чем прыгнуть? Разве Шерлок не мог и ему оставить сообщение, вместо того, чтобы позволить ему стать свидетелем того падения, которое воспроизводится у него в голове каждый раз, как он закрывает глаза? В тот момент он не пытался перебить горькую пилюлю сахаром. Он не думал о том, что это нормально, поскольку они были братьями или, по крайней мере, Майкрофт был единственным членом его семьи, с которым он все еще общался. Он просто почувствовал себя преданным и закрыл дверь, даже не ответив и не попрощавшись. Майкрофт больше никогда с ним не связывался, так же он перестал видеть черные машины, преследующие его издалека по улице. На одну проблему меньше, подумал он. Он ошибался. Настоящие проблемы возникли позже. Пару вечеров спустя Грег пригласил его в паб. Только они. Доктор согласился. Хотя гнев, который он носил внутри, разъедал его печень, Джон был праведником и знал, что Грег поступил так только потому, что был вынужден. Он знал, что Грег доверяет Шерлоку — в конце концов, он знал его дольше, чем сам Джон — и он также чувствовал, что другой, как обычно, низким голосом и легким жаргоном, должен извиниться. Он дал ему эту возможность. Грег ему все рассказал. О после, о похоронах, о Майкрофте. О том, как тот пытался оставаться стойким перед гробом брата, который они не смогли открыть из соображений приличия, но продолжал делать глубокие вдохи, как будто пытаясь самоутвердиться в своем спокойствии. Как много людей было на кладбище. Как их мнения не изменились, несмотря на то, что раскрылась правда о том, что он ООС. Как иногда по ночам он думал о Шерлоке и чувствовал себя виноватым. Однако Джон не мог его утешить. Он чувствовал себя неспособным сделать это. В прощении он отказывал даже самому себе и просто не мог дать его другим. Джон думал, что у каждого есть своя доля ответственности и свои призраки, преследующие их. Но кольцо из белого золота, которое Грег носил на пальце, рассказывала историю, которую Джон не знал и которую не хотел знать, ради своего и без того хрупкого эмоционального равновесия. Равновесия, которое он так и не сумел найти. Он должен был чувствовать себя разрушенным, возможно, печальным. Он считал, что смерть Шерлока будет похожа на пулю, пробившую его плечо, даже хуже. На своих первых сеансах с Эллой он даже не мог произнести его имя, не заплакав или не остановившись, чтобы сглотнуть и отдышаться. И он должен был чувствовать эту боль, это было правильно; он будет продолжать чувствовать эту боль до конца своей жизни, сказал он себе, так что нужно было начинать привыкать к такому состоянию. Но однажды утром он проснулся, осознав, что ему не снились кошмары. Он посмотрел в зеркало и сумел без колебаний произнести «мой лучший друг покончил жизнь самоубийством, спрыгнув с крыши», не переводя дыхание, не дрогнув голосом. Он понял, что воспоминания о Шерлоке больше не причиняли ему столько боли. И было слишком рано, прошло слишком мало времени… он не мог уже выйти из траура, не когда воспоминания были такими яркими, ни когда его ОРД все еще преследовал с болью инфекция, которая казалась бесконечной и никогда не исцелялась. Но это было реальностью, а реальностью было безразличие. И за это он себя ненавидел. Джон Ватсон пережил (второй) отказ, который должен был убить его, но оно просто оставило его равнодушным. Джон не мог вынести того, что забыл о Шерлоке так быстро, преодолел травму без малейшего усилия, и его несчастье было вызвано не смертью Шерлока, а ненавистью к человеку, в которого эта смерть превратила его. Вместе с дымом он издал горький смешок. Он позволил руке, сжимавшей сигарету, свисать со скамейки, перевел взгляд на небо, но ухмылка исчезла на его губах. Автобус прибудет через несколько минут, а до Шордича, единственной дыры в Лондоне, где ему удалось найти квартиру, было далеко. Он посмотрел на крышу Бартса, потом переместил взор на тротуар рядом со скамейкой. Все следы крови исчезли, но он мог легко мысленно представить их, взяв из образа, навсегда запечатленного в воспоминаниях. Доктор выпустил окурок из пальцев, который, коснувшись мокрого тротуара, тут же погас. Поддаться курению; выкуривать те же сигареты, что и он, был единственным искушением, которому он поддался. Какой стыд, Джон Ватсон.***
Он посмотрел в зеркало, висящей над раковиной, обнаженный, с еще влажными волосами. Один из первых солнечных лучей прошел через окно вместе с теплым воздухом, типичным для флорентийского лета, и упал на его слишком бледную кожу. Он, наверное, должен был загореть. После тринадцати дней в итальянском городе наконец прибыл первый отчет Майкрофта. Различные клиенты Мориарти были недовольны его работой — компьютерным кодом, который, по-видимому, на самом деле вообще не существовал — и начали розыск его сети информаторов и сотрудников. Сначала он улыбнулся. Враг моего врага — мой друг. Но Майкрофт правильно указал на возможность того, что его личность могут раскрыть, а это были люди, которые не боялись испачкать руки. В конце концов, Мориарти обманул эти преступные организации с единственной целью «поиграть» с ним, так что это был действительно короткий шаг, который превратил бы его в их врага — и, следовательно, в жертву. И у него определенно не было времени тратить на них время. Шерлок узнал из надежных источников, что приближенные Мориарти, те, кто знал хотя бы часть его безумного плана, уже покинули Великобританию. Джонатан Уайлд. Саймон Ньюкомб. Адам Уорт. Ральф Спенсер. Себастьян Моран. За эти имена ему пришлось дорого заплатить. Вернуться в круг торговцев наркотиками, попасть к сутенерам проституции, поговорить с торговцами оружием из бывшей Югославии, наконец добраться до информационных заграждений, недоступных и очень осторожных. Было сложно сделать все из Флоренции, но если устанавливались правильные контакты, Италия, с точки зрения организованной преступности, никогда не обманывала ожиданий. Особенно, если ты Кристофер Титдженс, декадентский член высшего общества Великобритании, ищущий того, кто его подставил, и готовый выложить приличную сумму денег. К настоящему времени он мог считать, что это прикрытие сгорело, и ему придется покинуть Флоренцию ночью. Собранная им информация ничего не говорила о местонахождении людей, за которыми он охотился, но он почти наверняка знал, что все они перебрались в Азию или на Ближний Восток. Зоны боевых действий или бедных стран, в которых цивилизации и технологиям было трудно их найти. Он думал о том, чтобы уехать в Индию, но Майкрофт решил за него. Вместе с документами, удостоверяющими его личность, был прислан и билет на самолет в Лхасу, Тибет. Включая паспортное фото человека, в которое он должен был преобразиться во всех смыслах. Вот почему совсем недавно он стоял перед зеркалом. Майкрофт приказал ему подождать. Не бросаться сразу на охоту. Потерпеть пока ураган утихнет и отправиться на поиски только тогда, когда море снова успокоится, потому что, если бы его раскрыли в Азии, пока он ходит по следу уже разыскиваемых преступников, он бы слишком явно бросился в глаза. Новости о преступности в подполье летали с иной скоростью, чем новости о законности. Он не мог не потакать воле своего брата. Вздохнув, он полез в полиэтиленовый пакет, лежащий на выключенном радиаторе, и вытащил бутылку перекиси водорода, пачку химической завивки и краску для светлых волос. Когда он закончил и посмотрел в зеркало, человек, который оказался перед ним, больше не был Шерлоком Холмсом. Это был Питер Гиллем, агент секретной службы, которого отправили в Лхасу для дипломатической разведки в британском посольстве в Тибете. И он остался бы им еще на долгое время. Пора было привыкнуть к этой идее.***
В его новом кабинете, или «кабинете врача», если хотите, не было ничего особенного. Письменный стол из светлого дерева и металла, очень похожий на школьный; книжный шкаф с явно старыми фолиантами, стальная вешалка, мягкая кроватка и сепаре, типичная для старых больниц, из белого пластика со стальным каркасом. Медицинских приборов не было, но настоятельница заверила его, что в тот же день ему принесут ЭКГ и спирометр. В задней части комнаты, сразу за входной дверью, белый запертый шкаф содержал шприцы, лекарства и все материалы, которые в руках ребенка могли стать опасными. Ключ от шкафчика был отдан ему вместе с ключом от самой комнаты. Положив свои вещи на стол, Джон вздохнул. Никто не хотел нанимать ООС. Куда бы он ни приходил, все уже знали, кто он такой, и только несколько работодателей имели хотя бы порядочность побеседовать с ним, прежде чем отказать. Некоторые даже ссылались на гигиену и опасность заражения, утверждая, что его открытая рана может контактировать с кровью инфицированных пациентов — как будто не было специально созданных пластырей и перчаток! — все они силились на жалкое «это для вашего блага, доктор Ватсон», которое воняло оправданием за милю. После третьей больницы и десятка частных клиник он упал духом. После тридцатой неудачи ему пришлось раскопать номер Сары. Сара была милой, но знала. Джон понял это сразу, как только та ответила ему. Девушка сказала, что у нее нет вакансий, даже на неполный рабочий день, и Джон хотел верить, что это правда, просто от отчаяния, в память о былых днях. И именно поэтому Сара, возможно, из жалости, дала ему номер Сент-Томас Кроуфорд. Детского дома. Джон сразу увидел логику. Помимо детей-сирот из-за смерти родителей, самый высокий процент брошенных регистрировался среди Несвязанных и, прежде всего, среди ООС. Для Отвергнутых было несложно быть нанятым учреждениями этого типа в качестве внутреннего врача, особенно если им «повезло», и Отвергнутый, о котором идет речь, сумел закончить учебу и стать врачом. Это были места, подобные тому, что заставляло его думать о своей матери, о той святой женщине, которая не хотела с ним расставаться, потому что, когда он думал об этом объективно, он не мог представить себе в начале 1980-х, как гость одной из этих структур. Он никогда не слышал, чтобы родители говорили об этом в то время, но он был уверен, что его отца посещали такие мысли перед тем, как уйти из дома. Джон всегда ненавидел его, но в тот момент полностью погрузился в обрушившийся на него циклон жизни, даже если с горьким привкусом во рту он не мог его винить. По крайней мере, вид неплохой, сказал он себе, подходя к большому окну за столом; пейзаж показывал внутренний двор института, широкое пространство, покрытое зеленой травой и деревьями, на данный момент голыми, но легко можно было представить их летом с листвой, полной светло-зеленых листьев. Мягкий стук отвлек его от сего созерцания. — Войдите, — сказал, поворачиваясь и кладя руки на спинку стула. В дверь вошла молодая монахиня, одетая в черное зимнее платье и вуаль того же цвета, покрывающую волосы, на шее у нее висели четки из белых бус, которые заканчивались маленьким серебряным распятием. У нее было прямое милое лицо, карие глаза и светлые брови, а улыбка имела нежный, доброжелательный оттенок. Девушка сложила руки вместе и остановилась в центре комнаты, в нескольких шагах от стола. — Доктор Ватсон, я сестра Агата, — представилась она. — Мать-настоятельница сказала мне сообщить вам, что я буду в вашем распоряжении во время вашей работы здесь, и что мы очень ценим ваше присутствие в нашем институте. Сент-Томас Кроуфорд был частным приютом для сирот, которым управляли монахини. Католики, конечно, но, несмотря на это, они не возражали, когда Джон сообщил им, что является ООС. Воспитывая детей, у которых по большей части были те же проблемы, что и у него, они не чувствовали никаких предрассудков, продиктованных религией. Присутствовавший персонал, не являющийся священнослужителем — он сам, два уборщика и садовник — получали зарплату. На самом деле зарплата была не такой уж большой, но ее хватило, по крайней мере, на оплату аренды той подвид квартиры-студии, которую он нашел в Шордиче. Он улыбнулся монахине, мягко кивая. — Спасибо, сестра. — Агата, просто Агата, доктор Ватсон, — сказала она, прежде чем медленно выйти из комнаты. Джон снова вздохнул и натянул халат. Это было лучшее, что он мог найти. Пора было привыкнуть к этой идее.***
Отряд британского посольства в Лхасе представлял собой менее упадническое здание, чем другие, только благодаря штукатурке, все еще прикрепленной к стенам (по большей части). Проточная вода была ограничена и гарантирована парой резервуаров на крыше. Котел работал с пропановыми баллонами, и, когда пилотное пламя гасло, что часто происходило из-за сильных холодных ветров, вода в душе была ледяной. Была только одна железнодорожная дорога, построенная в 2006 году, которая соединяла Лхаса с единым городом и без промежуточных остановок. Лхаса была китайской копией аргентинских фавел, адаптированной для больших высот. В дни хорошей погоды, которые случались чаще, чем можно было подумать, весь город был окружен панорамой Гималайского хребта. Однако с точки зрения Шерлока это место было самой скучной дырой, в которой он когда-либо жил. Его задания от имени правительства были единственным, что позволяло ему оставаться на плаву. В основном это была сортировка информации от правительства к агентам и наоборот. Комфортная ситуация для такого человека, как Шерлок, так он мог узнавать подробности о людях, за которыми охотился (Джонатан Уайлд, Саймон Ньюкомб, Адам Ворт, Ральф Спенсер, Себастьян Моран; он повторял эти имена себе каждое утро как молитву, мантру), но задача оставалась не менее утомительной. Иногда ему казалось, что он сходит с ума. Но ночи… ночи были хуже. Его квартира представляла собой комнатушку над строительным магазином, в которой в основном продавались уздечки и припасы для козоводов. Маленькая кухня, кровать, ванная, телевизор, который транслировал только каналы на китайском языке, и ничего больше. Ни Интернета, ни компьютеров. Майкрофт удачно выбрал место изгнания. — Большую часть времени, по ночам, он думал. Это позволяло его разуму отвлечься от общей картины, снизить барьеры, которые он ставил между мыслями и воспоминаниями. Он бродил, лежа на своей кровати, по своему Дворцу разума, и рассматривал запертые двери, запечатанные за ними воспоминания. Концентрация была не для охоты, нет… она была для того, чтобы не опустить руки до того, как план будет завершен. За большинством этих дверей был Джон. Его наркотик. Иногда было достаточно небольших доз, и тогда он выбирал сцены, связанные с их теперь уже потерянной повседневной жизнью. В такие моменты он представлял себя в гостиной 221B, сидящим в кресле и медитирующим, а Джон находился перед ним, читал одну из своих книг. Или он мог представить себя за столом в солнечное утро, а Джон, сидящий рядом, листал газету одной рукой, а в другой держал обкусанный кусок тоста. Его язык был прикушен между губами, как всякий раз, когда читал что-то интересное. Но бывали вечера, когда фантазии не хватало. Это были те ночи, когда он бессознательно дразнил серебряное кольцо пальцами, и единственный способ, которым он мог успокоиться, единственный способ прийти в себя, — это открыть самую дальнюю и самую скрытую дверь этих коридоров. Открыть единственное воспоминание, которое имело силу уничтожить его, но в то же время заставить вспомнить как улыбаться. Он закрыл глаза и внезапно оказывался в Дартмуре, его имя было на пальце человека, которого он целовал.***
Вечер выдался утомительным. Он ожидал такого исхода, когда устраивался на работу. В Сент-Томасе были дети даже младше пяти лет, и хотя шансы были минимальны, они были. Непосредственно перед окончанием смены сестра Агата привела одного из младших детей в лазарет в муках неконтролируемого плача. Джон сразу понял. Адаму только что исполнилось пять лет, и он был частым посетителем лазарета. Этот ребенок был ураганом, но Джон никогда, никогда не слышал, чтобы он плакал. Кроме того вечера. Доктор узнал эту боль по самому звуку плача Он не помнил, как уговорил маленького пациента показать левую руку, но Ватсон смог подтвердить свои подозрения с помощью простого осмотра. Его ОРД — «Эмма» — начал всплывать на поверхность, разрывая кожу. Мальчик являлся ООС. Все, что доктор мог сделать, простой укол. Адам бы сам узнал, что значит быть Отвергнутым, или он уже это знал, наблюдая за старшими, которые время от времени входили в парадную дверь и никогда больше уходили. Джон ничего не мог сказать. Возможно, он был бы самым подходящим человеком, но ему это не удалось. Однажды он попытался подыскать слова, чтобы утешить ребенка, но не смог найти ничего, только мрачную пустоту. То, что там было, у него отняли. И Джон прекрасно знал, кого винить. Он покачал головой и подошел к окну, открыв стекло и ставни. Свежий воздух поздней зимы ударил его порывом, но, несмотря на дрожь по спине, он не закрыл его. Мужчина вынул из кармана пиджака пачку сигарет, с гримасой прочел название и, постучав пакетом по подоконнику, вынул одну, которую тотчас поднес к губам. Убрав пачку, он потянулся к зажигалке и с жадностью сделал первую затяжку. Теперь это стало ритуалом. Днем он не чувствовал потребности, он даже умудрялся забыть о них, но вечером эта мысль возвращалась с удвоенной силой. Только одна сигарета. Время, которое потребовалось, чтобы закурить, было также временем, когда он позволял своему разуму блуждать. Ненавидеть. Чтобы вспомнить, почему для себя было бы лучше никогда не знать Шерлока Холмса. Умереть с жалкой работой, жалкой жизнью, неправильно диагностированным ПТСР, сделавшего его несчастным калекой. Что угодно, только не тонуть в тени мертвого человека. Крепко прижав сигарету губами, он снял кольцо и пластырь. В последнее время палец его не особо беспокоил, хотя регулярно вспыхивал, но боль, казалось, утихла. Он посмотрел на имя, написанное на коже, и сразу почувствовал, как слезы заполнили глаза. Он стер их рукой, прерывисто вздохнув. Он устал любить Шерлока Холмса.***
Он вышел из дома в час ночи, идя по темной и пустынной дороге, обдуваемой холодным горным ветром. Лето не особо чувствовалось в Тибете, ночи были холодными, а воздух острым. Шерлок носил темную одежду, чтобы избежать посторонних взглядов, хотя маловероятно, что в этой части города кто-то еще не спал. Быстрой походкой он направился к первой доступной телефонной будке. Он взял трубку и вложил два юаня. Когда сигнал стабилизировался, он набрал номер телефона и стал ждать автоматического ответа от коммутатора; затем он ввел числовой код и после подтверждения заранее записанного голоса ввел второй номер. Наконец, брат ответил. — Добрый день, братишка. Или, наверное, мне следует сказать добрый вечер, учитывая часовой пояс, — ответил он своим обычным спокойным голосом. Но Шерлок не оценил шутку. Его мучило лихорадочное ожидание, и Майкрофт, должно быть, сразу это заметил. Политик перестал перемешивать чай, и звук серебряной ложки бьющейся о фарфор, служивший фоном для телефонного разговора, был внезапно прерван. — Шерлок? — спросил он, поэтому в его голосе сразу же прозвучала тревога. В эти дни старшего из Холмсов было легко встревожить. — Я нашел его, — прошипел Шерлок, прижимая трубку к подбородку. — Джонатан Уайлд. Я нашел его, Майкрофт… он здесь. Он в Лхасе. С другой стороны ответа не последовало. Шерлок знал, что Майкрофт услышал все четко и ясно и что он уже сделал свои выводы. Это молчание было просто ожиданием. Он хотел понять, каковы были его намерения. — Я собираюсь его поймать. — Нет, — последовала немедленная реакция Майкрофта. — еще слишком рано. Сеть Мориарти еще не ликвидирована полностью и преступное подполье не остановлено. Шерлок, они продолжают охоту, и Уайлд наверняка привлек чье-то внимание, переехав в Тибет. За ним обязательно последуют. Если враги узнают, что за ним охотится кто-то другой… — Это не имеет значения, — прервал его Шерлок, — это слишком хорошая возможность, чтобы не воспользоваться ею. — Шерлок, мысли здраво! — Нет, это ты должен мыслить здраво! — выплюнул сквозь зубы, при этом не повышая голоса. — Если ему удавалось скрываться больше года, значит, он слишком умен, чтобы попасть в ловушку. Я должен действовать сейчас, когда он этого не ожидает. Если он снова двинется, я могу потерять его из виду… Я не могу упустить такую возможность! — воскликнул он, пожевывая слова сквозь зубы, как будто они были твердой резинкой. Майкрофт вздохнул. Шерлок представил, как он сидит на стуле и растирает пальцами правый висок. — Два дня, — наконец сказал Майкрофт, — присмотри за ним два дня, время, необходимое мне, чтобы прислать тебе все необходимое для побега. Как думаешь, сможешь продержаться хотя бы сорок восемь часов? — спросил старший, его тон был раздражен внезапным нарушением планов, которые требовали, чтобы Шерлок остался в Тибете как минимум два года. Шерлок молча кивнул. — Два дня, — подтвердил он тогда. С другой стороны прозвучал вздох. — Будь осторожен, Шерлок. — Сезон охоты начался… — ответил детектив, кладя трубку.***
Погода в тот день была слишком хорошей, чтобы оставаться в студии. Из приоткрытого окна он мог слышать, как дети играют во дворе, и, учитывая смех, эта внезапная волна хорошей погоды, вероятно, сотворила чудеса с серым всеобщем настроением. Спускаясь по лестнице института в халате, Джон улыбнулся. После более чем года работы он научился узнавать детей по именам, и в качестве награды многие из них каждый день приходили встречать его в лазарете. Его студия была заполнена стилизованными и цветными рисунками. Доктор кивает двум монахиням у двери, отступая, чтобы пропустить их. Выйдя на улицу, он глубоко вздохнул. В солнечные дни даже воздух казался чище. Он постоял на каменной лестнице несколько мгновений, раздумывая, что делать. Дети бежали по парку и кричали изо всех сил, поэтому лучше было избежать прогулок между деревьями. Осмотревшись, он выбрал скамейку в нескольких метрах от себя, полукруглую и прислоненную к стволу дуба. Немного отдыха придаст ему сил. Джон быстро спустился по лестнице, но дойдя до последних ступенек, из-за угла внезапно появилась женщина, и он, не сумев остановить инерцию, столкнулся с ней. Бумаги, которые она держала в руках, с шорохом упали и рассыпались по земле. — О Боже! — воскликнула она. — Мне жаль! — поспешил извиниться Джон, инстинктивно хватая ее за руки, чтобы женщина не потеряла равновесие и не упала. — Мне очень жаль, просто… я вас не заметил, — извинился он снова, помогая ей встать. Когда женщина подняла глаза, Джон не смог не улыбнуться ей. У нее были длинные волнистые волосы, светлые с каштановыми отблесками, и пара темно-синих глаз на милом лице. На ней были юбка и свитер, белая блузка и очки для чтения. На ее руке не было кольца, но имя на левом безымянном пальце было черным. Вдова. Странно, она выглядела очень молодо. — Не волнуйтесь, доктор Ватсон, — сказала она уверенным голосом. — В вашу защиту могу сказать, что я тоже была невнимательной. У меня есть привычка читать во время прогулки, и я никогда не смотрю, куда иду, — объяснила. — Не совсем хорошая привычка, — сказал Джон. — Я знаю! — ответила, хихикая. Джон не мог не рассмеяться в свою очередь. Странно… он чуть не разучился это делать, смеяться. Потом он пришел в себя, нахмурился. — Откуда вы знаете мое имя? — с любопытством спросил он, наклоняясь на коленях, чтобы помочь женщине подобрать упавшие документы. — Ох, ну, я вспомогательный учитель. Прихожу помогать детям с домашними заданиями пару раз в неделю… в качестве волонтера. Они часто говорят со мной о вас… — сказала женщина, прежде чем понизить голос и добавить. -… и я знаю вас по репутации. Джон, встав и протянув ей собранные бумаги, горько улыбнулся. — Да. Я склонен об этом забывать… — ответил он, отводя взгляд. Между ними воцарилась тяжелая и неожиданная тишина, но женщина тут же ее прервала. — В любом случае, очень приятно с вами познакомиться! — воскликнула, прижимая бумаги одной рукой к груди и протягивая вторую. — Мэри Морстан. — Джон Ватсон, — ответил он, пожимая ей руку, — мне тоже очень приятно.