Дом, в котором плачут птицы.

Глава 7. Птенчик. Рабыня. И любовные драмы.

Последние два дня осенних каникул выдались на удивление теплыми. Наверное, именно поэтому взрослые и ученики решили устроить турнир по волейболу. Чаки сказала, что когда она была в младшей группе, соревнования проводились каждое лето, но потом все вдруг изменилось. В любом случае, это мероприятие хоть как-то… разбавило скуку будней. Факт: я не умею играть в волейбол. Правда поняла я это только после пяти прилетевших мячиков в мое лицо. Бедная моя головушка теперь раскалывается от мелких сотрясений. Пауки сказали, что я в порядке, но играть запретили. Так что весь второй день я сидела на импровизированных трибунах, склеенных из скамеек и раскладных стульев. Мадонна поначалу любезно согласилась составить мне компанию (ей-то уж точно было нельзя играть), но затем она куда-то убежала и я осталась в одиночестве. Сидя на самом верху трибуны, я чувствовала, как ветер колышет мои волосы, и они неприятно колют кожу. Я спрашивала у соседок, можно ли как-то спасти этот стог сена на моей голове, но они сказали, что не эксперты в этом. В Доме сложно найти хорошие средства для волос и тела, остается довольствоваться народными средствами. Но делать маску для волос из земли, зубной пасты и яиц я все же отказалась, конечно же, к великому непониманию Чаки. Мне не нравится моя внешность – пора это признать. Слишком маленький нос, слишком большие уши, которые прячутся под выбеленными жесткими волосами, которые можно спокойно использовать вместо проволоки в браслетах Чаки. Меня это печалит, но ощущение того, что я нахожусь не в своем теле, меня не покидает. Я не чувствовала себя девушкой, я была просто бесполой душой в женском теле и с этим было очень сложно мириться. Мне вообще было сложно как-то воспринимать себя. Решать чужие проблемы, наблюдать за чужой жизнью и примерять ее на себя, было проще, чем думать о себе и своем будущем. - Пасуй, Коготь! – кричит незнакомая мне девчонка. Развернувшееся передо мной действие представляло из себя следующее: всего было четыре команды, две из них смешанные, еще одна состояла только из девочек и еще одна – из мальчиков. Играли по принципу «каждый с каждым» и так несколько раз. Потом выбирали две команды с наибольшим количеством побед, и они сражались за первое место. Коготь была капитаном чисто девчачьей команды. Чаки была в одной из смешанных. За эти два дня мои соседки умудрились возненавидеть друг друга на поле боя. Угрозы, ссоры, скрытые намеки, обещания ночью распороть кроссовки – и следа не осталось от привычной дружелюбной атмосферы нашей комнаты. Смотреть на это уже надоедало, торчать в одиночестве (хотя вокруг меня было куча народу) не хотелось. Я встала, кое-как слезла с трибуны, заработав себе еще несколько синяков, и отчужденно поплелась в Дом. Он стал непривычно чистым, словно из него вымыли всю грязь, копившуюся на протяжении нескольких десятилетий. Пол был вылизан и поблескивал, рисунки на стенах смотрелись как произведения искусства в музее, растения в огромных горшках благоухали. Это место стало уютнее, но что-то все равно заставляло меня опасаться его. Вечное ощущение слежки, дискомфорта, странные сны, головные боли – это все казалось мне не признаками болезни, а нелюбовью Дома. Он не принимал меня, отталкивал, старался избавиться от меня. Почему я считаю его живым существом? Чем я разозлила его? Я поднималась на второй этаж и боялась, что ступеньки подо мной рухнут. Я шла по коридору и ждала, что потолок обрушится на мою голову. На меня мог упасть шкаф, я могла поскользнуться на луже воды, могла захлебнуться в душе. Так много способов смерти и никакой нельзя угадать. - Добрый день. - Здравствуй, Стервятник. Высокий, светловолосый парень, столь идеальный для меня, живущей в этом Доме и, наверное, столь неинтересный для прошлой меня, живущей в Реальности. С ним я встречалась редко, как и со всеми остальными Птицами. Мой круг общения ограничивался соседками да ребятами из «Пустых страниц» (первый выпуск через неделю, успевай взять, пока все не разобрали). - Удобрения – ты мне писала про них, - учтиво напомнил он. - Ах, да, помню-помню, - стушевалась я. - Идем, сейчас самое время. Он быстро заковылял по коридору, словно боли в ноге его ненадолго оставили. - Разве ты не хочешь посмотреть финал? – спросила я, догнав его. - Если честно – спорт это не мое, - ответил он. - Но в одной из команд есть твои дети. Называть своих одногодок «детьми Стервятника», все еще было для меня странным занятием. Хотя в этом месте все странное: его жители, его законы, рисунки на стенах, клички и даже я медленно превращаюсь в странный объект этого Дома. Я пытаюсь с этим смириться. Раз уж у меня не выходит вспомнить свое прошлое, значит, нужно пытаться что-то сделать с настоящим. И в своем настоящем я опять иду в жуткую Третью, вот только теперь сопровождает меня сам ее Вожак. Сегодня здесь было светлее и тише, потому что даже неразумных вытащили на улицу на солнышке погреться. Кажется, они немного прибрались, лианы больше не ползут по полу, да и водопадов нет. Это сущность Дома виновата? Раз во всем Доме чисто, значит и во всех комнатах тоже должно быть чисто? И почему это не работает с нашей комнатой? Видимо бардак – это неотъемлемая ее часть, как окно или обои. Стервятник удалился вглубь комнаты, а я присела за стол, ожидая его. Спустя пару минут он вернулся с небольшим пакетиком. - Держи, посыпь этим землю и полей. Я взяла протянутые удобрения. - Спасибо, Стервятник. Всего доброго, - я раскланялась и направилась к выходу. - Останься на чай, - сладким голосом попросил он. Нет, нет, нет. - Конечно же. Он не Птица, он – змей-искуситель. Я вернулась на свое место, а Стервятник повернулся к тумбе, где стоял чайник с чашками. Какая знакомая, однако ж, картина. Боже, что я творю? От этого парня нужно бежать сломя голову, и он об этом знает, издевается, играет со мной. Поздоровается в коридоре, а потом делает вид, что не замечает. Зачем-то на чай зовет. Хваленое птичье гостеприимство? А я-то думала, что оно только на первый визит распространяется. А он сидит напротив, улыбается своей таинственной улыбкой, и смотрит своими дьявольскими глазами прямо в душу, как будто бы знает обо мне больше, чем я сама. - Ты больше ничего не вспомнила? – риторический вопрос, явно риторический вопрос. - Откуда ты знаешь про мою потерю памяти? - Птичка на хвосте принесла. Я усмехаюсь, качаю головой и отпиваю немного чая. Морщусь, потому что он горький. - Сахар забыл. Стервятник опять поднимается, но на этот раз обходится без трости. Берет сахарницу и идет мне за спину, я напрягаюсь, когда чувствую жар его тела своей спиной. - Быть может, лучше вообще ничего не вспоминать? – я вздрагиваю от его проникновенного голоса, что раздается над моим ухом. Его горячие ладони ложатся на мои плечи, обжигают через одежду, я чувствую, как его кольца впиваются в мою кожу, а ногти пронзают плоть. Но на деле он лишь плавными движениями поглаживал мои плечи. Я вросла в стул, а Стервятник издевательски протягивает: - Иногда лучше ничего не вспоминать. - Почему? – шепчу я. - Воспоминания зачастую бывают болезненными, ты и так много всего перенесла. Зачем причинять себе еще большую боль? - Чтобы, наконец, узнать кто я такая. Вспомнить свой дом, свою семью и свое имя. - У тебя есть имя, - напоминает Стервятник. - Ага, Безымянная – как иронично! - Наша память, как мыльный пузырь – может лопнуть от любого движения. И есть выбор: либо возиться в мыльной пене, либо надуть множество новых мыльных пузырей. Не цепляйся за прошлое, птенчик, пора жить настоящим. - Я живу настоящим! Но еще я хочу заглядывать в будущее, чтобы завтрашний день не стал удивлением, и учиться на ошибках прошлого. Человек это не только то, что он представляет из себя сейчас, но и то, кем он был раньше, кем он встанет в будущем. Злость пульсировала где-то в горле. Я вскочила со стула, и Стервятник инстинктивно отошел от меня. - Спасибо за чай,- выплюнула я. - Чшш, мой маленький птенчик, - он прикладывает длинный палец к моим губам. - Еще не сезон твоих песен. Я не успеваю и слова вставить, как его губы накрывают мои. Я дергаюсь, хочу отстраниться, но сзади стол, а спереди он - высокий, обжигающий и одурманивающий. Я пытаюсь сопротивляться, пытаюсь удержать свое постепенно уплывающее сознание, но чары этого змея-искусителя сильнее моей воли. Его руки, как стальные тиски, обвивают мое тело, вжимают в себя. Господи, что это за наказания? Я знаю, какого это - терять сознание, и теперь я испытываю тоже самое. Его губы горячие, жадные и отдают травами. От него пахнет сигаретами и мятой, и от этого запаха крыша едет окончательно. Я цепляюсь пальцами за его черную рубашку, а он пальцами зарывается в мои волосы, запутывая их еще сильнее. Я отвечаю на его поцелуй, и он становится только напористее. Стервятник кусает мои губы и потом зализывает их языком. Впивается пальцами в мою талию, а потом мягко гладит ее. Полный противоречий парень сегодня украл мое сердце. *** - Да заткнитесь вы уже! – заорала я, кидая подушку в двух в край обезумевших женщин. – Из-за какого-то волейбола разорвать друг друга хотите! Чаки и Коготь глянули на меня испепеляющими взглядами, и я поняла, что мне лучше заткнуться. Они готовы разорвать друг друга, потому что прямо в середине решающей партии пошел дождь, и была объявлении ничья. Естественно моих соседок такой расклад не устроил, и они решили выявить победителя прямо сейчас путем споров. Я была свидетелем этой картины и не могла сбежать, потому что коридоры сейчас представляют для меня прямую опасность. Я все еще переваривала произошедшее. Я целовалась с вожаком Третьей. Ну, разве не бред? Вот и мне с трудом верится. Лежа на своей кровати и сжимая белку в руках, я старалась не заплакать. Стоит признать, споры соседок отвлекали меня от плохих мыслей. Любовных драм мне только не хватало. Мадонна приходит в комнату за пару минут до выключения света. Вид у нее был, мягко говоря, не очень. Щеки у нее как-то резко впали, глаза покраснели и опухли, как от слез. - Мадонна, что случилось? – спросила я, злобно покосившись на спорящую парочку. Подумать только, они даже не заметили, что Мадонна пришла. Мадонна качает головой и забирается к себе на кровать, отворачивается к стене и делает вид, что спит прямо в одежде. Чаки и Коготь, наконец, успокаиваются и тоже вопросительно смотрят на Мадонну. - Мад, - осторожно начинает Чаки, залезая на ее кровать. – Это опять из-за Черного? Мадонна тихо всхлипывает. - А что с Черным? – шепотом спрашиваю я у Когтя. - Мадонна влюблена в него еще с младенчества. Таскается за ним все время, даже когда закон еще действовал, она за ним ходила, а он ее не замечает. - Черный – это который из Четвертой? - Ага, белобрысый такой. Беда не приходит одна (откуда эта фраза?). Сегодня не я одна стала жертвой любовных проблем. Это немного утешает. Но рассказывать про Стервятника я никому не буду, предпочту забыть этот случай, как страшный сон. Так будет лучше. Для всех. *** Разбитая дорога, сквозь асфальт в трещинах проглядывается зеленая трава и желтые макушки одуванчиков. Вокруг – пустота. Голая земля, а дальше, кажется, и вовсе ничего нет. Я бы списала это все на свое плохое зрение, но нутро подсказывает, что там действительно ничего нет. Здесь был вечер. Но явно не осенний, скорее теплый майский безветренный вечер, без звезд и силуэта луны на небе. Я не чувствую никакого дискомфорта, хотя не имею понятия, что на мне надето. Вдали, где-то в сотне метров, мелькают красные огоньки. Как… заправка? Откуда она здесь? Что это за место? Как я здесь оказалась? Я шла вперед. И шла, кажется, бесконечность. Здание возникло передо мной неожиданно, словно до этого оно испытывало меня на прочность и упрямство. Видимо, в этой схватке победу одержала я или этому месту надоело со мной возиться. Внутри оказалась дешевая забегаловка с круглыми столами и кроликом за стойкой. Вот только это был Кролик или обычный кролик? Почему я не могу понять? Мое собственное сознание обманывало меня. Я видела знакомые лица, и они тут же, словно по щелчку пальца, превращались в нечто страшное и незнакомое мне. Я села за самый дальний столик. Никто меня не замечал, все были заняты своими делами, они о чем-то говорили, но я не знала этого языка. Пару раз картинка становилась нечеткой, как будто качество резко ухудшилось. Кто-то поставил передо мной стакан с молочным коктейлем. И я мысленно поблагодарила этого человека. Голова раскалывалась, как в первый день после моего пробуждения. Прохладный напиток немного облегчил боль. Я положила голову на стол и прикрыла глаза, ртом глотая горячий воздух. И тут что-то треснуло, раскроилось, как бумагу разорвали в клочья. По венам потекла обжигающая лава, череп дробился на мелкие осколки, и они впивались в мой мозг, ноющий от постоянных мигреней. Шею что-то сжало, кислорода стало не хватать. Я дернула ногами и поняла, что вишу в воздухе. Заправка и забегаловка пропали, вкусный молочный коктейль тоже. Зато появилось нечто другое. Узкий коридор освещала одна единственная тусклая лампа, болтающаяся на проводе, обои в синюю полоску местами отошли от стен, на темном деревянном полу было разлито что-то липкое и скверно пахнущее. Повсюду валялись какие-то банки, перевязанные стопки газет, грязная одежда. Воздух был каким-то затхлым, отдавал тухлятиной и человеческим потом. Я вжималась в стену, и кто-то удерживал меня навесу. Этого «кого-то» пока я еще не видела, это был просто черный бесформенный, но явно мужской силуэт, душивший меня. Я не сомневалась – когда я снова открою глаза, я увижу его. Так и случилось. Это был мужчина, некогда весьма красивый, но теперь с отросшей щетиной и немытыми волосами. На нем была надета заляпанная пятнами, явно уже намертво въевшимися, рубашка бледно-зеленого цвета и старые потертые джинсы. Его глаза налились кровью, он со свистом вдыхал воздух через ноздри, и с шумом выдыхал его через рот. Его глаза были такими же, как и у меня. - Мелкая дрянь, такая же, как и мамаша, - прошипел он грубым прокуренным голосом. Я хотела что-то сказать, но сил открыть рот не было. Воздуха катастрофически не хватало, легкие горели, пальцы ног и рук немели и из груди вырывались какие-то нечеловеческие хрипы. - Тебе в аду гореть нужно, - сказал мужчина и сильнее сжал руку, вторую он занес для удара. Сейчас я почувствовала, как по моей левой части лица стекает теплая густая жидкость. Кровь, черт возьми. Он ударил меня, и ток пробежался по всему телу. Ноги дернулись, голова поникла, из разбитого носа хлынула кровь и испачкала мужчину. Он тут же очнулся, и глаза его прояснились. Он отпустил меня, я грохнулась на пол и в глазах все поплыло. Дверь в конце коридора распахнулась, яркий свет озарил темное пространство, кто-то закричал, а я закрыла глаза. А когда открыла в очередной раз, увидела напротив себя нечто. Это «нечто» было белокожим, светлобровым с белоснежными волосами и прозрачными кристальными глазами без зрачков. На ней были какие-то лохмотья, разодранные в районе левого плеча. На коже кое-где красовались синяки и мелкие кровоточащие раны. Под глазами у нее запеклась кровь. - Это твое прошлое, которое ты так отчаянно хочешь узнать, - сказала она сладким певучим голосом. - Разве это плохо? - Дело твое. Просто знай, что Наружность опасна для тебя. - А Дом так принял меня с распростертыми объятиями! - Это не так – в этом-то и странность. Дом не принимает тебя, а ты в ответ отвергаешь его, но почему-то он решил пустить тебя сюда и показать тебе частичку твоего прошлого. - Подожди, «сюда» - это куда? - На Изнанку. - И что это? - Ты сама должна узнать. Под столом что-то брякнуло, я заглянула под него и увидела на лодыжках незнакомки кандалы. - А ты кто? - Неважно. Я пришла сказать тебе, чтобы ты не сковывала себя мнимыми обязательствами и не гналась за героическими поступками. Живи своей жизнью, - она начала расплываться, как и все остальные очертания забегаловки. – Не доверяй Дому! Не дай ему поглотить тебя, иначе ты не выживешь…! - Подож… И все исчезло. Когда я опять открыла глаза, увидела лишь потолок своей комнаты. Сердце безумно билось в груди, как раненное животное в клетке. Мою голову пронзила одна догадка. Я сползла со своей кровати и подошла к кровати Чаки и Мадонны. Встав на первую ступеньку, я откинула одеяло Мадонны с ее ног. На ее лодыжках красовались шрамы, словно их очень долго стискивал какой-то тяжелый предмет. Что же это такое? Что с этим гребаным Домом не так? И в какую авантюру я влезла?