Дом, в котором плачут птицы.

Глава 10. Р Первый. Звуки в темноте. Самая Длинная.

Меня трясло так, будто бы в меня попала молния. Две молнии. Три молнии. Меня распирало от ярости и бешенства. Мне хотелось схватить первый попавшийся тупой предмет и бросить его в противную психологшу. Ее голубые глаза отравляли мою душу, выжимали из меня остатки человечности. Она провоцировала меня, выводила на эмоции, тем самым запуская импульсы в моем мозгу. Но вспоминала я только ругательства и способы пыток людей. Я понимала ее технику, понимала, что она играет со мной, понимала, что это ее работа, но не могла держать себя в руках. Меня бесило все: начиная меню завтрака и заканчивая снегом за окном. Меня раздражал скрип половиц, вой ветра за окном, радужный жилет Табаки, красные кроссовки Курильщика, плач Дездемоны, когда она тоскует по своим друзьям-котам. Но больше всего меня нервировал сам Дом. Сама его суть. Его внутренности, его кости, его лестницы, потолки, подоконники, дверные ручки, парты, накрахмаленные полотенца. Меня трясло от самой жизни. От самой себя. Я вылетела из кабинета психолога, словно там, в том адовом котле, я как минимум кого-то убила и теперь бежала с места преступления. Жаль, что не убила. Я не заметила, как оказалась на первом этаже. Поставила руки на подоконник и уперлась лбом в прохладное стекло. Как же я хочу исчезнуть. Или хотя бы подышать свежим воздухом. Но мое пальто не убережет меня от превращения в снеговика, а замерзать насмерть мне пока не хотелось. Это не лучший способ самоубийства, потому что он долгий, болезненный и не всегда эффективный. Живот сковали нервные спазмы, словно мои кишки завязали в узлы и резко затянули. Руки продолжались трястись, на смену гневу пришло душераздирающее чувство одиночества. В глазах кристаллами образовались слезы, я пыталась их сморгнуть, но они продолжала колоться и отражать свет снега за окном. Я опустилась на корточки, сложила руки на подоконники, уткнулась в них носом и вот из глаз покатились первые мучительные, но такие необходимые слезы, как незнакомый мужской голос окликнул меня: - Эй, ты в порядке? Я тут же вскочила на ноги, потеряла равновесие и шлепнулась на пол, больно ударившись пятой точкой. Черная тень нависла надо мной. Я скукожилась, как сухофрукт, словно надеялась, что это сможет меня уберечь. Высокий, нет, огромный мужчина, с ног до головы облаченный в черную одежду, сверлил меня нефтяными глазами и протягивал руку, одетую в темную кожаную перчатку. Несколько угольных прядей волос спадали на его высеченное из камня лицо, его острые линии рассекали воздух. Я поторопилась принять помощь незнакомца, а потом с ужасом обнаружила, что на его левой руке, в которую я вцепилась, недостает нескольких пальцев. - Ты новенькая? Я тебя не помню, - голос у него был грубым, а глаза чересчур внимательными. Этот мужчина пытался запомнить все, что он увидел. Он из серии тех людей, которые предпочитают все держать под своим контролем. Вот и сейчас он увидел незнакомое создание, плачущее в коридоре, и решил все сам разузнать. - В начале осени стала здесь жить, - отвечаю я и шмыгаю красным носом. - А чего ревешь? - Жизнь тяжелая. - Так она у всех тяжелая, - по его бесцветным губам пробежалась сухая усмешка. Он что пытается пристыдить меня за мои слезы? Вот подлец! Действительно! Он то считает, что у сироты без прошлого и будущего не может быть повода для слез! - Все по-разному справляются с трудностями. Кто-то от них бежит, кто-то плачет, а кто-то идет напролом. Мои слова заставляют его задуматься, он немного наклоняет голову вбок и скользит по мне взглядом. Его глаза пробегаются по моей толстовке, заляпанным каким-то белым порошком джинсам, небрежным волосам с позорно отросшими корнями и кедам. - Как, говоришь, тебя зовут? – спрашивает он. Я теряюсь. Назвать свое имя, которое я не знаю? Или имя, данное Домом? Каким тогда пользуется он? Да и кто он такой? - Безымянная. - Как иронично, - опять та же безвкусная усмешка. - А вы? - Сама скоро узнаешь. Чую, скоро все в Доме учуют мое возвращение. Кстати, ты почему не на ужине? - Аппетита нет. Настроения продолжать разговор с пугающим незнакомцем не было. Он принес с собой в Дом запах Реального мира, я почувствовала бензин, морозную свежесть, дезодорант, который здесь не сыщешь, мятные леденцы и что-то такое неуловимое, сладковатое. Кажется, именно так пахнет свобода. Я коротко прощаюсь с ним и взлетаю наверх, на второй этаж, чувствуя его легкие крадущиеся шаги за спиной. Сворачиваю на перекрестке на женскую сторону и опираюсь на стену. Интересно в комнате кто-нибудь есть? Смогу ли я воспользоваться душем, не вызывая никаких подозрений? Хотя Мадонна давно считает, что я чокнулась, что во время Ночи сказок мне подменили мозги, и я превратилась в рабыню этих мест. Нормализовать общение с главное красавицей женской половины никак не получалось. Я видела в ней шпиона, она во мне – предателя. Чаки пыталась нас помирить, прибегала к уговорам, угрозам и насилию, но Мадонна упрямо отворачивала свой нос, а я просто не могла понять, что испытываю к этому человеку. Коготь так же старалась сохранять нейтралитет, но, видимо, общество Мадонны ей было ближе, чем мое. Меня это не расстраивало. Если только самую малость. Знакомый стук трости вывел меня из состояния задумчивости. Я вскинула голову, повернулась и увидела Стервятника, который замер в метре от меня, сложив руки на набалдашнике своей трости. - Вот ты где, - сказал он. – Я тебя искал. Почему тебя не было на ужине? - Я не голодна. Он понял мое состояние, стоило ему только заглянуть в мои красные от невыплаканных слез глаза. А плакать мне все еще хотелось. Особенно хотелось позволить себя такую дерзость и поплакать в объятиях Стервятника, воруя его спокойствие и нежность. Но я не могла этого допустить, это было слишком нагло с моей стороны. Да и не могу я представить птичьего Папу, утешающего глупую девчонку, которая ревет только потому, что ей все надоело. Янтарные глаза, как и нефтяные, скользнули по мне, оценивая мой внешний вид и состояние. Нужно было переводить тему. - Ты не знаешь, что за мужчина сегодня приехал? Он встрепенулся и выпрямился. Я мастерски перевела тему. В очередной раз. - Какой мужчина? - Ну, он весь такой мрачный, высокий, грубый. Во все черное был одет. И брови очень густые. Стервятник нахмурился, развернулся на каблуках, и собирался было уйти по-английски, но явно передумал и вмиг сократил расстояние между нами. Мое лицо оказалось заключено в теплый кокон его рук. - Послушай, будь сегодня осторожна, пожалуйста, - шепотом сказал он, соприкасаясь своим лбом с моим. - Сегодня опять какая-то особенная ночь? - Можно сказать и так. По возможности не выходи из комнаты. - Я постараюсь. Он кивнул в знак согласия, чмокнул меня в лоб и ушел, оставляя меня в полной растерянности. *** Хотелось бы мне верить, что однажды в моей жизни будет все хорошо. Ведь может же жизнь состоять только из светлых полос? Я хочу быть счастливой в будущем. Хочу, чтобы оно было наполнено радостью, сладостями, запахом моря, шуршанием книжных страниц, картинами Курильщика, шутками Табаки, украшениями Чаки, шерстью Дездемоны и драгоценными глазами Стервятника. Неужели я так многого прошу? Эта жизнь уже отняла у меня прошлое, но я должна еще побороться за свое будущее. Да, определенно, нужно быть сильной и не плакать по пустякам. Дому меня не сломить. И Вожака я не боюсь. Он же обычный парень. Может немного странный, но тут все такие, а он просто поддерживает свой имидж. Но стоило Слепому появиться из-за поворота, как я забыла все свои слова про смелость и прочую ерунду. Вожак был в полосатой рубашке и черных джинсах с дыркой на левом колене, что явно была там не по задумке дизайнера. Обуви нет. За водопадом сальных темных волос почти не разглядеть бледного лица с пустыми глазными яблоками. Он прошел мимо меня, слегка пошатываясь из стороны в сторону, ведя длинными пальцами по стене. И в самый последний момент обронил всего одну фразу: - Остерегайся темноты… Я вздрогнула, инеем покрылась моя спина, а потом ее ошпарило кипятком. И вот, спрашивается, зачем он мне это говорит? К чему ведут эти его намеки? И ведь не в первый раз он так делает! В комнату я летела, снося все на своем пути. К счастью, на моем пути ничего не попалось. Чаки привычно сидела за своим столом, создавая очередной шедевр из бисера и стеклянных камушков. Больше никого не было, но пахло одеколоном Когтя. Значит, она недавно ушла. - Как твое ничего? – спросила Чаки, не отрываясь от разглядывания стекляшек. - Ничего, - отозвалась я и поспешила в ванную, чтобы смыть с себя весь пот напряжения, который за день покрыл меня с ног до головы. Вот только сделать мне это не удастся. Дом оглушит мой крик ужаса. Чаки вбежит в ванную, рассыпав свои драгоценные камни. И закричит еще громче, чем я. Потом примчится Коготь и кто-то еще. Но чужих лиц я не видела. Перед моим лицом стояла картина подвешенной к потолку на обычной веревке кошки. Мертвой. С распоротым животом. Со стекающей кровью на белоснежный кафель. С застывшей гримасой боли на милой мордочке. С непривычно облезшей шерстью. Наша Дездемона… Наша милая Дездемона… Плачущая от тоски по друзьям. Любящая лежать на моем животе и играть с ногтями Когтя. Каждое утро будившая нас мелодичными завываниями на восходящее солнце. Дездемона… И кто-то ее жестоко убил. Когда Ящики убрали ее тело, моя внутренняя истерика утихла. Появилась злость и желание наказать обидчиков. Чаки убивалась сильнее всех. Коготь пыталась выяснить, кому перебежала дорогу наша кошка. Мадонны не было. И этот факт нас сильно напрягал. За последние полчаса до выключения света через нашу комнату прошла вся женская часть Дома и почти половина мужской. Но Мадонна не появлялась. И вот часы перевалили за полночь. И мы решили выступать. *** Густая темнота обволакивает меня. Каждый шаг дается с трудом, словно я пробираюсь сквозь джунгли, заросшие лианами. Но я шла по пустому коридору, сжимая в руках фонарик, и ничего не видела. Предметы возникали сами по себе, я замечала их только тогда, когда врезалась в них. Миновав перекресток, я на мгновение застыла. Страх липкой паутиной покрывал все внутренние органы, заставлял стоять на месте, сжимая фонарик, и умолял меня вернуться в безопасную комнату. Но нет, нельзя. Мадонна в беде. Девочки отважно ее ищут. А Дездемона… По щекам опять потекли слезы, я стерла их рукавом рубашки и пошла дальше, надеясь, что свет фонарика мне поможет. Я шла. И шла. Тьма расступалась передо мной и вновь смыкалась за моей спиной. Она была осязаемой, пахнущей штукатуркой и моим страхом. Она поглощала меня и выплевывала раз за разом, шаг за шагом. Я посветила на наручные часы, и от увиденного волосы на моем затылке зашевелились. Прошло всего три минуты с момента моего выхода из комнаты. Что ж, чем быстрее я буду идти, тем быстрее все это закончится. Я продолжала пробираться сквозь туман темноты, пока вдалеке не замерцали разноцветные огоньки. Я подумала, что у меня уже галлюцинации, но тут раздались знакомые голоса: - Я был котом, - голос Курильщика какой-то непривычно пьяный и тихий. – Славным таким котиком… - Слушай, ну что тебя заело? – голос Табаки тоже какой-то непривычно усталый и измученный. – Ну был и был. Теперь-то ты больше не кот. - Мальчики! – они оборачиваются на мой голос и прерывают свой странный разговор. - Безымянная? – глупо шевелит губами Курильщик. - Ой, солнце мое, ты как тут оказалась? – встрепенулся Табаки и подъехал ко мне. Курильщик медленно сполз со своего сидения. - Мне тоже интересно. Из странного светящегося сооружения, при близком рассмотрении оказавшегося обычной палаткой, увешанной гирляндами, показался Стервятник. - Счастливо, - бросил он парням. – Не заблудитесь в потемках. - Это мы-то? – хохотнул Шакал. Он ловко дернул Курильщика с пола, возвращая его в нормальное сидячее положение, и они вместе укатили куда-то в темноту. - Залезай, - велит мне Стервятник. Я подчиняюсь. В палатке душно, накурено, пахнет еловыми шишками, яблоками и Шакалом. Устраиваюсь напротив Стервятника, подогнув под себя ноги. - Кажется, я просил тебя не выходить из комнаты этой ночью. Его голос тихий, расслабленный, но его поза напряженная. - Я знаю… Я просто… Просто… Мадонна и Дездемона… Они… Они… Голос срывается. Невысказанные слова, невыплаканные слезы, непоказанные чувства рвутся из меня наружу и пробивают все мои барьеры. Я просто начинаю рыдать в голос, вспоминая подвешенное тельце кошки. Сама не понимая как, оказываюсь в тепле Стервятника. Парень прижимает меня к себе и дает сделать то, что я хотела сделать еще вечером – выплакаться на его плече. Он гладит меня по спутанным волосам и терпеливо ждет, когда я успокоюсь, иногда слишком сильно прижимая меня к себе, но потом тут же ослабляя хватку. От слез и запахов, от мерцающей гирлянды и духоты голова идет кругом. Рыдания прекращают терзать меня. Я рассказываю Стервятнику все, что произошло. Про убитую Дездемону, про пропавшую Мадонну, которая странно себя вела в последнее время. К концу рассказа мой голос хрипит, а нос болит и не дышит. Стервятник ласково гладит меня по спине. - Не думаю, что с Мадонной что-то случилось. Наверное, она просто решила провести эту ночь в одиночестве. - Но почему именно эту? Почему она так внезапно исчезла? И кто мог совершить подобное с Дездемоной? - В Самую Длинную Ночь баланс в Доме нарушается, и все запреты зачастую перестают работать. - В таком случае я не хочу жить в подобном месте. Не хочу жить в Доме, где друзья пропадают, а кошки умирают. - Но здесь безопасно. В Наружности со своей потерей памяти ты и часа бы не прожила. Его слова прозвучали как упрек. Я отстранилась от него. - Безопасно? Но что тогда случилось с Помпеем? Его же убили! - Тебя не должно это волновать, - строго говорит Стервятник, а я чувствую себя одним из его птенчиков, которых он отчитывает за излишнюю любопытность. - Почему девушек в это не посвящают? - Таковы правила. - Плевала я на эти правила! Мне не нравится этот мир. Не нравится моя жизнь. Если бы я только могла все изменить, - я спрятала лицо в своих ладонях. - Быть может, мы все однажды встретимся в лучшем мире, - говорит Стервятник, убирая мои руки и заглядывая в мои глаза. - Но у нас не будет возможности переиграть, - выдыхаю ему прямо в губы. Его голос чарует меня. Я чувствую себя маленьким мышонком, который покорно следует за волшебной мелодией крысолова. Янтарные глаза опять создают погром в моем мозгу, вызывая постоянные системные ошибки. Кажется, я окончательно потеряла нить изначального разговора. - Откуда ты знаешь? Мы можем переродиться. Перерождение? Стервятник в это верит? Вот уж не подумала бы. - Но это уже будем не мы. И это уже будет не наша история. Жизнь одна. И я ее хочу прожить так, как пожелаю, - упрямо продолжаю стоять на своем. - Так пришло время исполнять наши желания. - Ты о чем? - Этот мир суров. Наружность – опасна. Но и Дома стоит остерегаться – в этом ты все же права. Властны ли мы над своей судьбой, если жизнь пытается нас уничтожить? Мы защищены только в своих мыслях, но и они иногда пугают. Наши желания – наша слабость и… - И сила, - заканчиваю за него, цепляясь пальцами за ворот его рубашки. – Но вправе ли мы поддаваться всем нашим желаниям? - Ты же сама сказала, что это наша жизнь. Сейчас мне не страшен Дом и Наружность, я не чувствую Тень за своей спиной. Я во власти желаний и я поддамся им, моя маленькая юркая Птичка. Его ладони обхватывают мое лицо и притягивают к себе. Наши губы соприкасаются, и реальность теряет очертания. Его губы сухие, горячие и сводящие с ума. А поцелуй страстный, поглощающий. Он велит забыть все: и реальность, и Дом, и Наружность. Он приказывается отдаться этим сумасшедшим чувствам всего себя и взамен получить минуту внеземного наслаждения. Это не прыжок в неизвестность, это не воспоминания из прошлого, это не минуты, украденные у Дома. Это нечто абсолютно новое, напрочь сносящее крышу. Я обнимаю его за шею, жмусь всем телом, неумело отвечая на его горячие поцелуи. Руки Стервятника скользят по моим плечам, сжимают их и опускаются на талию, проникают под ткань футболки и касаются обнаженной кожи спины, обжигая. Из меня вырывается непрошенный стон, и Стервятник впивается пальцами в мою талию и с еще большим остервенением набрасывается на мои губы. Он кусает их и потом, извиняясь, зализывает языком. Я зарываюсь пальцами в его растрепанные волосы. Буквально наваливаюсь на него всем телом, опираюсь на его больную ногу своим бедром. Осознание того, что я причиняю ему боль, простреливает мою голову. - Тебе больно? – отрываюсь от его губ и с трудом произношу эти слова. Он недовольно рычит, словно я отвлекала его от чего-то очень важного. Стервятник велит мне заткнуться и опять припадает к моим губам. Его язык скользит по моим зубам, небу, сплетается с моим собственным, и я опять стону, не разрывая поцелуй. Тело горит и требует большего. Мне так мало. Мало его поцелуев, прикосновений, объятий. Мне так мало его. Хочу его губы на своем теле, хочу его руки в своих волосах. Хочу его… чтобы рядом был… всегда. И в Доме. И в Наружности. - Стервятник… Голос почему-то стал ниже, он дрожит, когда губы вожака Третьей опускаются на мою шею. - А если кто-то… - Молчи, моя Птичка. Молчи. Побереги свой голос. - Для чего? - Скоро ты будешь кричать. Я хочу возразить, сказать, что шум может привлечь чужое внимание, но эта темнота столь густа, что мне кажется, будто бы она отделила нас от всего остального мира. Стервятник переворачивает меня на спину и вжимает в пол всем своим телом. Наши ребра ударяются друг об друга, позвонки скрипят. Я чувствую, что ему неудобно, что его ноге больно, но он не обращает на это никакого внимания. Значит, и я не буду. Я чувствовала себя живой в его руках. Мое сердце билось правильно. И душа почти не болела. Но какая-то звериная тревога продолжала оставаться на подкорке сознания. Однако страсть притупила и ее. В ту ночь, когда время останавливается, а тьма поглощает коридоры Дома, когда на службу выходят тени прошлого, а Реальность перестает существовать, когда свет от фонаря не освещает дорогу, а мерцание гирлянд отпугивает всю нечисть, я поняла, что влюблена в Стервятника. И от этого осознания стало так легко. И так правильно. Я потянулась к нему за новым поцелуем, и он с радостью принял меня в свой омут. Птичьи руки стянули с меня футболку. Птичьи глаза с жадностью смотрели нам мою грудь. Птичьи губы терзали мои шею. И я позволяла ему. Я позволила бы ему все, но… … чей-то адский крик разрезал тишину и оглушил нас. В страхе я дернулась, локти больно проехались по твердому полу. Стервятник тут же помог мне подняться, одеться обратно и вылезти из палатки. - Кто это кричал? – в панике спросила я, пытаясь дрожащими руками включить фонарик. - Кажется, Рыжий, - отвечает Стервятник, забирает фонарик, включает его и протягивает мне его обратно. – Тебе лучше вернуться в комнату. - Нет! - Ну конечно же. Тебе же обязательно надо повредничать. Я слышу добрую насмешку в его голосе, но он едва заметно дрожит. - Учительский туалет? - Ага. Мы бежим туда (и как у Стервятника получилось с его ногой?). Краем глаза замечаю уже пришедшего в себя Курильщика и Табаки. Из туалета вылетает кто-то из парней и скрывается во тьме. Вижу еще несколько темных силуэтов, но разобрать, кто это не могу. Все лучи света от фонарей направлены на дверной проем, словно там вот-вот должна появиться какая-то знаменитость. Наконец появляется темная фигура, в которой я узнаю того самого мужчину без нескольких пальцев на левой руке. Он тащит кого-то, видимо Рыжего, и с него что-то капает на пол. Жуткий звук. - Посветите до лазарета кто-нибудь! – просит мужчина. И мы со Стервятником негласно решаем помочь ему. Дорога до медицинского корпуса кажется бесконечной. Несколько поворотов, ступеньки и пара коридоров – всего ничего, но мы шли несколько часов. По ощущениям. На деле – минут десять. Рыжий периодически всхлипывал и постанывал. Незнакомый мужчина пару раз ругался сквозь стиснутые зубы. Стервятник держал наши фонарики, а мне хотелось, чтобы он держал мою руку, потому что страшно было очень сильно. Пришлось будить дежурного врача, а потом разжевывать ему всю необходимую информацию, потому что спросонья пухленький мужичок совсем ничего не соображал. Мы зачем-то ждали в коридоре, хотя было очевидно, что Рыжий еще нескоро покинет лазарет. Потом мы пошли провожать мужчину до его комнаты. Жил он на второй этаже, единственный из воспитателей, кто решился ночевать так близко с детьми. Эта небольшая прогулка дала мне понять, что Стервятника и незнакомого воспитателя что-то связывает. Птичий Вожак привязан к мужчине, и мне это почему-то не нравится. Останавливаясь у его комнаты, воспитатель что-то прошептал Стервятнику на ухо, заставляя меня скрипеть зубами от раздражения. - Так как вас все же зовут? – напоследок спросила я. - Ральф. Р Первый, - ответил за мужчину Стервятник. И меня перекосило. *** Я слышала как плачет Чаки, перебирая в руке ошейник Дездемоны с небольшим колокольчиком. Коготь ворочалась из стороны в сторону, иногда грустно вздыхая. Комната пропиталась нашими слезами и запахом крови, который не смогла уничтожить хлорка. Мадонна так и не нашлась. Рыдания душили меня опять. Я выливала все боль на подушку, до крови закусывая губу и сжимая белку в руках. В утешительные объятия Стервятника больше не хотелось. Колокольчик тихо звенел в темноте.