Дом, в котором плачут птицы.

Глава 12. Голос в голове. Изгои. Решение.

Жидкая прозрачная субстанция заполняла все пространство вокруг, она едва заметно переливалась всеми цветами радуги. Это что, мыльный пузырь? Другой ассоциации у меня не нашлось. Я странно ощущала себя. Вроде бы это я. Мое тело. Мой голос в голове. А вроде бы и совсем не я. Кто-то чужой. Незнакомый. И этот «я-незнакомец» находился в огромном мыльном пузыре, который медленно плыл куда-то. Но вот он лопнул и иллюзия рассеялась. Я смотрела чужими-своими глазами на десятки парящих в небе точно таких же пузырей. Было лето. Опять лето. С ясным ярко-голубым небом, легким теплым ветерком, мягкой зеленой травой, запахом сладкой ваты и мыльными пузырями. - Ну, хватит, хватит! – смеется рядом чей-то голос. Незнакомый. Далекий. Он с болью отдается в сердце, словно он – самое главное, что у меня было в жизни, и я его забыла. - Вся еда будет в мыле! Еда? И вправду, еда. Совсем не такая, как в Доме. Там еда – это просто пища, которую ты вынужден есть, чтобы не умереть от голода. И в Доме точно не дают спелую клубнику на забавной одноразовой тарелочке с мультяшными медведями. Кто-то протягивает мне сэндвичи. Они неестественные, пластиковые, как из рекламы какой-нибудь закусочной. Но я их ем, и почему-то во рту появляется привкус мела. Рядом сидит еще кто-то, не обладатель голоса. Я его не вижу. У меня вообще со зрением проблемы. Смотрю только на свои колени, радиус обзора небольшой. «Подними! Подними голову!» - кричу в своей голове, но тело чужого человека не слушается. По ощущениям я ребенок. Лет десять, наверное. Судя по коленкам и ногам, выглядывающим из-под белого платьица в цветочек – я тощая и нескладная девчонка. Бледная, с полосками синих вен, явно неуклюжая. Не знаю, с чего я это взяла. Просто почувствовала. Кто эта девочка? Почему я в ее теле? Зачем мне это снится? Я ощущаю ее эмоции, вибрации ее мыслей, но сама словно заключена в пузырь в ее голове. Не могу думать. Не могу заставить себя проснуться. Я скована, я лишь наблюдатель этой картины. Чья-то рука опускается на мои волосы и ласково ерошит их. Этот человек смеется, и другой человек тоже. А мне почему-то стыдно и неловко. Кажется, я что-то сказала. Кажется, это была какая-то глупость. Поначалу было обидно до слез, а потом стало так смешно, что я расхохоталась и завалилась на спину, упав на кого-то. Руки – мальчишеские, но сильные притянули меня к себе еще ближе. Стало так тепло и спокойно. Над головой – небо. Во рту – вкус сэндвичей с клубникой. Тело – в чьих-то крепких объятиях. На душе – свет. В сердце – любовь. В голове – чье-то имя. Мыльный пузырь, в который я была заключена, лопается. Я приказываю этой девочке повторить имя, она произносит его, но мое собственное сознание меркнет. «Повтори! Повтори его!» - кричу я ей, но тело уже само превращается в стаю мыльных пузырей, что лопаются один за другим. «Ки…» - произносит девочка, но я уже проваливаюсь в мыльную темноту. *** Просыпаться под странные звуки уже стало привычкой в этом месте. Это может быть скрежет ногтей Когтя, когда она, спасаясь от преследующих во сне врагов, царапает стенку кровати, может быть звяканье материалов Чаки, когда она с утра пораньше под «гнетом вдохновения» принимается за работу, это может быть урчание воды в трубах, чей-то плач в коридоре, крики, гам за окном. Сегодня я проснулась под стоны Мадонны. И под эти звуки хотелось просыпаться меньше всего. Коготь со своим чутким сном подскочила первая и едва успела поймать Мадонну, что свесилась головой вниз и вот-то вот съехала бы на пол. Я буквально выпрыгнула из своей кровати и помогла спустить ее на пол. Мадонну трясло, она хватала ртом воздух, глаза красные от крови лопнувших капилляров лихорадочно бегали по потолку, на лбу и шее выступили синие вены. От вида девушки, что корчилась, металась в безумных судорогах, мне самой стало плохо. Чаки сбегала в ванную, притащила холодное мокрое полотенце, положила его на голову Мадонне, но ни к какому результату это не привело. Эпилептические припадки у Мадонны протекали в разных формах. Конвульсии, судороги и пену изо рта я видела всего два раза. Обычно она не падает плашмя на пол, ее ноги просто подкашиваются, глаза закатываются, она хрипит. Длятся такие приступы не дольше 20 секунд. Этот приступ отличался ото всех, что мы видели раньше. Мы это поняли на каком-то интуитивном уровне. Наглядно это сложно описать, просто выражение лица Мадонны говорило о том, что происходит что-то другое. Она была напугана и одурманена. - Нужно к врачам! – решаю я и подскакиваю с места. Судорожно натягиваю на себя близлежащие шмотки, радуясь, что сегодня спала без дурацкой пижамы. - Нет, нельзя, - одергивает меня Чаки. – Они же заберут ее. Так не принято. Эти слова вырываются как будто против ее воли. Она говорит так, потому что надо говорить так. Потому что по законам Дома Пауки – это зло. - К черту правила! Она же помрет так! – возражает Коготь, стараясь удержать Мадонну в одном положении. Я впихиваю ноги в ботинки и в один прыжок оказываюсь у двери, ожидая последнего слова. - Беги! – кричат они мне обе. Я подрываюсь с места, как спринтер на Олимпийских играх. Бегу по коридору, не различая чужих лиц. Дом уже проснулся. Повсюду снуют девушки, их рты постоянно о чем-то говорят и умолкают только тогда, когда мимо них кто-то проносится. Большинство из них даже не успевает понять, что это я. Вот и лестница на первый этаж. Глаза, как по команде, замирают на поднимающемся Стервятнике в компании Дракона и еще пары Птиц. Птичий золотой взор приковывает меня к себе, и я послушно торможу, не в силах совладать с притяжением и волей Вожака. Но мысли о Мадонне пробивают эту, казалось бы, нерушимую связь, и продолжаю свой забег. Стервятник что-то кричит мне вслед, но мне все равно. Он не важен сейчас. Сейчас важен другой человек. Я тонула в Стервятнике, как в болоте. Стоило ему появиться в поле моего зрения, как мозг отказывал функционировать. Рабочим оставался только один отдел, в котором было собрано все, что касалось Вожака Третьей. В том, что отдельный участок моего мозга отведен под Стервятника, я не сомневалась. У меня и так там много свободного места. Сегодня странное притяжение не сработало, но не время сейчас думать об этом. Больничное крыло на мгновение ослепляет своей белизной. Удача благоволит мне, первым врачом, на которого я натыкаюсь, оказывается Янус. Лопоухий, серый, с рыжими волосами, строгий на вид, но с добрым сердцем Янус. Его я не боялась. Как жаль, что не он принимал меня в первый день, быть может, тогда первые впечатления о встрече с местными врачами у меня были бы поприятнее. - Помогите, пожалуйста! – я вцепляюсь в его руку, заставляя оторваться от просмотра больничных записей. - Что случилось? – тут же отзывается он со всей серьезностью. - У моей соседки приступ… Этого достаточно, чтобы поднять на уши всех врачей, заступивших сегодня на смену. Спустя пару минут девчачий коридор наполнен белыми халатами. Девушки злобно шипят на Пауков и прячутся за дверями своих комнат. Я уверена – нас осыпают самыми страшными проклятиями. Но нас, жительниц последней комнаты в коридоре, это нисколько не волнует. Мадонне вкалывают какую-то мутную жидкость прямо в вену на руке. Постепенно ее конвульсивное дергание прекращается, и она засыпает на руках у Януса. Врач сам поднимает ее на руки и несет так до лазарета. - Сидите в комнате, - строго велит нам пухлая розовая медсестра. Когда она выходит, когда закрывается дверь, мы, наконец, ощущаем невидимый барьер, отделяющий нас от десятков лазерных лучей, которые стреляют из глаз недовольных девушек. - Нас не простят, - обреченно заявляет Чаки, опускаясь на свою кровать. – Мы добровольно отдали свою соседку в Могильник. Мы привели Пауков сюда. - У нас не было выбора, - возражаю я. – Недовольным стоит засунуть свое мнение себе поглубже в задницу. Пауки лучше трупа в комнате. - В любом случае, нас всегда недолюбливали, - Коготь флегматично пожала плечами. - Но вдруг они… - Чаки, если они что-то сделают, то могут быть уверены – им это с рук не сойдет, - говорю я. Не знаю откуда во мне взялась эта уверенность. Раньше я была уверена, что и мухи обидеть не смогу, но сейчас подпитываемая раздражением и злостью, я была уверена, что с легкостью могу прибить дверью парочку любопытных ушей. - Свалить бы отсюда, - Коготь ерошит свою гриву, трясет рукой, парочка волос медленно опускается на пол, а мы все смотрим на их падение. - Хотя бы на час, - добавляю я. Не помню вкуса свободы. Я слишком давно не поднималась на крышу. - Крыс еще не нашли, - напоминает Чаки. – Выбраться отсюда будет проблематично. Со мной случилась очень редкая вещь – мой мозг начал думать. Лихорадочно думать, не медленно разжевывать до состояния каши полученную информацию, а с бешеной скоростью предлагать варианты развития будущего. Идея выбраться из Дома, негласное, но очевидное одобрение подруг, стали кнопкой «Пуск» для моего мыслительного процесса. Цель появилась. Остальное – не важно. *** Когда мы появились в столовой, привычный гул стих. На нас смотрели как на преступников, обвиненных по самой аморальной статье, только что приехавших в тюрьму. Когда мы сели за стол, остальные девочки демонстративно отодвинулись ближе к другому краю. Смотрели они на нас, как голодные коршуны. Есть в такой атмосфере было невозможно, да и не хотелось. Я постоянно думала о двух вещах: о Мадонне и о способе побега. Когда кто-то истошно завопил, мое сердце выпрыгнуло из груди, а потом залезло обратно. В столовой начался переполох. Откуда-то появились врачи с учителями. Они утащили орущую Крысу из столовой и велели всем немедленно расходиться. - Остерегайся своей тени. Она может обмануть тебя, - шепнул мне на ухо знакомый голос. Я судорожно обернулась в поисках Вожака, но Слепой уже растворился в потоке галдящих силуэтов. *** В кабинете директора я не была ни разу, что весьма странно, потому что попасть к нему я должна была в первую очередь в первый день, но Акулы то ли не было на месте, то ли он был слишком занят, то ли ему было плевать на новенькую невзрачную девчонку. Готова поставить парочку своих неработающих извилин на третье. Акулий кабинет утопал в стикерах и бумажках, парочка даже были приклеены к рукаву его серого клетчатого пиджака. Мы же утопали в странных кожаных креслах. - Итак, девочки, - Акула обнажил свои акульи зубы, стало страшно. – А теперь в подробностях расскажите, что случилось сегодня утром в вашей комнате. - Ну, мы, - начала Чаки. - Но-но-но, - Акула погрозил ей пальцем, - Не ты. А ты, пожалуйста. Я не сразу поняла, что его палец указывает на меня. Вот же хитрый старый пень, думает, что я стану стучать для него, потому что я та самая «бедняжка с потерянной памятью»? - Мы проснулись от стонов Мадонны и увидели, что у нее очередной припадок. Он не заканчивался, поэтому я побежала за врачом. И все. Акула сверлил меня глазами, а когда понял, что я закончила, явно разочаровался. Лицо его сделалось злым и покрылось пятнами. До него дошло, что я ему не советник. И с чего он только взял, что я буду ему помогать? - Что ж, девочки, объясните мне, почему в крови вашей соседки нашлись запрещенные наркотические вещества? - Нам-то откуда знать? – развязно спросила Коготь. – Может, местной пыли надышалась. - Или вдохнула лак для волос Душеньки, - подхватила Чаки. - Или вчерашние сосиски оказались-таки просроченными, - продолжила я. - Грешишь на сосиски? А, может, она чай Крестной пила? – предположила Чаки. - Нет, нет, это все из-за одеколона логов. Из-за него не только запрещенные вещества в крови появятся, но и коньки откинутся, - размышляла Коготь. - Прекратите! Акула еще сильнее покрылся пятнами. Он, может, поэтому и носит такую кличку, что в пятнистую акулу превращается? - Шутки шутить я вам не позволю. - Так мы и не шутим, - возразила Чаки. - Мы высказываем предположения, - вторила ей Коготь. - Ну, знаете, выстраиваем цепочки умозаключений, чтобы прийти к наиболее правильному варианту событий, - закончила я. - Это дедукция, - заявляет Чаки. - Нет, дедукция – это когда от общего вывода приходят к частным. В нашем случае происходит индукция, когда из частного приходят к общему, - поправила ее Коготь. - А-а-а, - многозначительно протянула Чаки. - А еще есть умозаключение по аналогии, когда на основе сходства предметов в одних признаках делается вывод о сходстве в других признаках, - добавила я. Акула превратился в одно сплошное красное пятно и слился с огнетушителем, висящим над ним. - Прекратите! Хватит! Я требую немедленных объяснений! Он ударил кулаком по столу. Стол подпрыгнул. Наши кресла подпрыгнули. И мы вместе с ними. Огнетушитель опасно подпрыгнул. Все стикеры на стенах подпрыгнули и отвалились. Теперь пол кабинета Акулы был сделан из мелкой бумажной плитки розово-оранжевых оттенков. - Подождите со своими объяснениями, - настояла Чаки. – Мы же еще не пришли ни к одному выводу. - Вот-вот, - поддакивала Коготь. – На чем мы там остановились? - Мы выясняли, откуда в ее крови взялись наркотики, - подсказала я, выуживая из своих волос мелкие бумажки. - Мы уже говорили про одеколон логов? – спросила Чаки. – Из-за него ведь не только… - Вон отсюда! – взревел директор. - Ок. - Ладно. - Как скажете. Выбирались мы осторожно, боялись повредить пол из разноцветных записочек. Оказавшись на безопасном расстоянии от кабинета директора, мы облегченно выдохнули. Я нагнулась и отлепила от подошвы ботинок розовый стикер. - А вы знали, что Акула смотрит «Отчаянных домохозяек»? Коготь театрально вздохнула. Чаки вырвало прямо на порог нашей комнаты. Стресс мы испытали конкретный. *** Библиотека Дома, наверное, была самым тихим местом, как и подобает такому месту. Здесь уже не собирались девушки, мечтающие о принцах, поэтому библиотека всегда пустовала. Изредка сюда забредали учителя, спавшиеся от детей, да собрания «Пустых страниц» проводились. Больше посетителей у этой обители знаний не было. Табаки прислал мне записку об очередном собрании. Это было немного странно, ведь на этой неделе мы уже собирались дважды, а особых происшествий для обсуждения не было. Может, случилось что-то, о чем я не знаю? Оставив блюющую Чаки на попечительство Когтя, я отправилась в библиотеку, пообещав скоро вернуться. Коготь в свою очередь пообещала не допустить превращение нашей комнаты в рвотную ванну. Мерзость. На половине пути я заметила, что не взяла ничего для записи. Возвращаться не хотелось – одолжу у Книги письменные принадлежности. Я уже приготовилась к очередным выходкам Табаки, недовольству Дронта, расспросам Курильщика, но библиотека оказалась пуста. Время на часах было идентично времени в записке. Было даже на две минуты больше. - Как странно, - сказала я вслух. – Я опоздала? - Нет, ты как раз вовремя, - раздался голос откуда-то из-за стеллажей. - Что ты здесь делаешь? – спрашиваю Стервятника. Вытираю вспотевшие ладони о штаны и медленно подхожу к нему, стараясь делать вид, что все АБСОЛЮТНО нормально. Хотя нормального за сегодняшний день еще ничего не случилось. Приступ Мадонны, допрос директора, сумасшедший завтрак, за которым одна из Крыс каким-то образом стащила нож и всадила его себе в ладонь, странные слова Слепого, зеленое лицо Чаки – нет, этот день определенно стал самым худшим за все время пребывания здесь. - Попросил Табаки написать тебе записку. Он сначала противился, но уговорить его не трудно. Он безразлично вертит свою трость в руках, на меня не смотрит, голос его спокоен, слишком спокоен, наигранно спокоен. Из всего этого можно сделать вывод, что он чертовски зол. - Зачем тебе это? - Иначе как, по-твоему, мне еще с тобой связаться?! – воскликнул Стервятник с мукой в голосе. - Что с тобой происходит? Что с вами всеми происходит? То запираетесь у себя в комнате и несколько дней не показываетесь, то рыскаете в Доме. Сегодня связались с Пауками, ты даже не… Он тебя не понимает. - И ты туда же? – глухим голосом прерываю его, чувствуя, как глаза превращаются в стекло. - Что? - Ты тоже считаешь, что мы поступили глупо? - Вы поступили неправильно. Он никогда тебя не примет. - Мы должны были бросить ее умирать?! - Я такого не говорил. - Но ты это имел в виду. - Ей можно было помочь иначе. - Как?! Как эпилептику можно помочь иначе? Магическими заклинаниями? Твоими самокрутками? Бадяжными настойками Табаки? Включи мозг, это не поможет! Я не уверена, что врачи ей помогут, а ты говоришь… - Хватит, - прерывает меня он. - В прошлый раз было не так, - он бубнит это себе под нос, но я все равно слышу. - В какой прошлый раз? У него от тебя секреты. Он тебе не доверяет. Он не любит тебя. Ты не нужна ему. Замолчи, противный голос! - Неважно. Самое главное – ты опять подвергаешь свою жизнь опасности. - Моя жизнь в опасности с тех самых пор, как я приехала в этот место. Я не знаю, кто меня сюда отправил, но этот человек явно хотел, чтобы я съехала с катушек в этом дурдоме. - Не называй наш Дом так. Руки Стервятника вцепились в набалдашник трости с адской силы, еще чуть-чуть и он бы треснул. Мои слова задели его за живое. - Я буду назвать его так, как я его вижу, - говорю с вызовом. Он тебя не понимает. Не понимает. Не понимает! Непонимает! Непонимаетнепонимаетнепонимаетнепонимаетнепомнимает! Голову прострелило адской болью. Воздух резко куда-то делся из легких. Ноги подкосились, как это обычно бывает при стандартном приступе Мадонны. Я испугалась того, что меня затрясет, как и ее, но я только схватилась за голову и медленно опустилась на корточки. - Птенчик… Голос Стервятника словно исказили через специальное устройство. В голове не прекращаясь что-то щелкало, пульсировало, бежало, взрывалось, стучало, вопило и тряслось. Ты ему не нужна! Ты никому не нужна! Ты ЗДЕСЬ не нужна! - Замолчи. Замолчи. Замолчи, - бессвязно шепчу я, зажимая уши, но противный назойливый голос продолжает терроризировать мой мозг. - Господи, что с тобой… Лучше бы тебя убили тогда! Слезы покатились из глаз, я обмякла в руках Стервятника, что прижимал меня к себе и укачивал как маленького ребенка. Голос в голове говорил ужасные вещи. Но он был прав. Это мои страхи. Те слова, которые я бы не хотела услышать от самых близких мне людей. Но если это правда? Любит ли меня Стервятник? Люблю ли его я? Возможно ли любить в этом месте? Я не понимала, чем его зацепила. Не понимала, почему наши отношения так стремительно и быстро развиваются. Казалось, еще только вчера он проводил мне экскурсию по Третьей, а сегодня мы уже ссоримся из-за разных взглядов на мир. Разных… Мы слишком разные. Он – птичий Вожак, он темный принц этого Дома, потерявший брата. Он – истинный жилец Дома со своими странностями, привычками, страхами, с кучей ключей на поясе, с увесистой сережкой в ухе, с переплетениями колец на длинных тонких пальцах с черными ногтями, с светлыми блондинистыми волосами, снисходительной улыбкой и успокаивающим наставническим тоном. Стервятник был, есть и будет частью этого мира, он пропитан Домам, он прирос к его корням. Но я не смогу так. Не понимаю, что он нашел во мне – бестолковой противной девчонке. Неужели местные девушки ему не по вкусу? Даже Лэри нашел себе спутницу, а про Сфинкса и Лорда я вообще молчу. Быть может, ему стоит… найти кого-то подходящего. Ты ему не нужна. Нет, я ему нужна, иначе он бы не вцепился в меня так. Вот только не знаю для чего. Может, это вообще проделки Слепого? Ты ему не нужна. Ой, да завались ты уже. Голос, на удивление, затих. Силы постепенно возвращались, слезы перестали течь по щекам. Сознание прояснилось, и я поднялась на ноги. Стервятник своих объятий не размыкал. - Я пойду к себе, - я осторожно отхожу от него. - Нет! – он хватает меня за руку, но держит бережно. Золотые глаза были печальны, черная водолазка пропиталась моими слезами. Мне стало противно от мысли, что я опять сорвалась и повела себя как последняя истеричка. «В Доме нет жильцов с психическими расстройствами», - сказала мне как-то Чаки, когда я в очередной раз доставала ее вопросами о Доме. Кажется, он ошиблась. В Доме есть жилец с психологическими расстройствами – это я. Иначе как можно объяснить голоса в голове? При потере памяти такого быть не должно, это неправильно, это… ненормально. - Прости, мне нужно.. Нужно… Прости, но давай пока не будем видеться. Я не нахожу в себе сил честно посмотреть ему в глаза, потому что рискую опять разрыдаться. Черные ногти впиваются в мою ладонь, но я выдергиваю ее, быть может, слишком резко. Ответа от него я не дождалась, позорно убежала из библиотеки. Я знаю, что я ранила его. Я знаю, что я люблю его. Но я не знаю, почему я люблю его. Я не знаю свои чувства. Я не знаю саму себя. И это может быть опасно. Помню, когда-то давно смотрела один фильм (это из серии бесполезных воспоминаний, периодически всплывающих в самый неподходящий момент) про девушку, что потеряла память и очнулась на безлюдной улице. Она несколько дней слонялась по городу без документов и денег. Потом ее подобрала женщина, приютила у себя, отвела к врачу, который зафиксировал многочисленные побои. Вот так эта девушка и жила, потом к ней наведался мужчина, представившийся ее мужем, забрал ее к себе, заботился о ней. В конце, по закону жанра, оказалось, что это он ее и избил, и вообще он ей мужем никогда и не был. А если в моей прошлой жизни у меня уже был возлюбленный? Не предаю ли я его? В любом случае, мне нужно сначала провести генеральную уборку в своем мозгу, а уже потом романы крутить. До комнаты я шла вся погруженная в свои мысли. Я даже не замечала косые взгляды в свою сторону. Злость и раздражение ушли, осталась только задумчивость и желание поскорее во всем разобраться. Соседки встретили меня не особо бойко, но радостно. Ядрено зеленый цвет лица Чаки, сменился нежно-салатовым. - Что нового? – спросила Коготь. - Я порвала со Стервятником. - Как ты умудрилась порвать с ним на вашем кружке юных журналистов? – озадаченно спросила Чаки. - Не было собрания. Короче, это долгая история. - Ясно. - Понятно. Я села рядом с Когтем, что нервно доставала грязь из-под ногтей. Напротив сидела Чаки, прижимая к животу подушку и мутными глазами поглядывая на стоящий у ног тазик. Мы молчали минут пять. Потом десять. Потом прошло полчаса. За окном стемнело, и этот невероятно долгий и тяжелый день закончился. Молчание нависло над нами облаком, сотканным из наших невысказанных мыслей. Голоса в коридоре постепенно затихли. Дом затихал. Где-то в лазарете в белой комнате на белых простынях корчилась мертвецки бледная Мадонна. Где-то в своем кабинете сидел Акула, утопающий в оранжево-розовом безумии. Где-то в темных коридорах, бродил Стервятник, облаченный во все черное. Молчание. Как много оно говорило о нас в эту минуту. Но была одна вещь, которую я не могла не сказать, и я решилась на это: - А, может, убежим?