Дом, в котором плачут птицы.

Глава 14. Где-то в Наружности.

Я шла по девчачьему коридору с гордо поднятой головой. Весь мой облик кричал о том, что я, черт возьми, выжила в Могильнике и осталась в трезвом уме. На меня косо смотрели, перешептывались за дверями, но я твердо и упорно шла к намеченной цели, не обращая ни на кого внимания. Пускай думают, что хотят, пускай называют меня, как хотят. Мне все равно. Наконец-то мне все равно. Я влетаю в нашу комнату, подобно ракете, покидающей орбиту Земли. Чаки привычно корчится над столом, создавая очередные шедевры из подручных материалов. Коготь развалилась на кровати, читаю какую-то книгу в болотно-зеленой обложке. - Вернулся блудный сын! – закричала Чаки, набрасываясь на меня с объятиями. – Мать, открывай шампанское. Коготь недовольно фыркнула и похлопала меня по плечу. - С возвращением. Я с наслаждением вдохнула воздух родной комнаты и села рядом с Когтем на ее кровать. Чаки в нетерпении расположилась напротив, прижав колени к груди, глаза ее странно и опасно поблескивали. - Ты помирилась со Стервятником, - сказала она, а потом как-то странно взвизгнула. - Держи себя в руках, - сказала ей Коготь. – Она весь день рвалась к тебе, я кое-как ее удержала. - Но теперь я имею право узнать все из первых уст! Рассказывай, прелесть моя! Она подлетела ко мне, села около моих ног, положила локти на мои колени и уставилась на меня своими волшебными заинтересованными глазами, словно ребенок, ожидающий интересную сказку. - Да я, короче, сама не поняла, как это произошло. Он оказывает на меня какое-то магическое воздействие. Стоит ему щелкнуть пальцем, как я вновь в него влюбляюсь. Это уже невыносимо! - Я знаю, что это! – завопила Чаки. – Это приворо-о-о-т! - О господи… - протянула Коготь, прикрывая глаза ладонью. - Нет, нет, ты послушай. Влюбилась непонятно почему и расстаться с ним не может. Что же это еще может быть? - Я уж лучше поверю в бредни про то, что наши души связаны или мы были влюблены в друг друга в прошлой жизни. - Да не, бред какой-то, - заключила Чаки и вскочила на ноги. – Какие планы на вечер? Если честно мне так надоело работать, клиенты стали какие-то слишком требовательные и неблагодарные. Выбирают одно, а через два дня их уже не устраивает ни цвет, ни форма. И вообще, они хотели кулон, а не сережки. Кажется, мне пора на пенсию. - Повремени с пенсией, у тебя пока еще нет седых волос, - сказала я. – Как насчет небольшой ночной прогулки? - Что? – глухо произнесла Коготь. - Сегодня пятница, так? - Ну да. - Учителя уезжают домой и большинство медперсонала тоже. В Доме минимум взрослых, ситуация с крысами улеглась, Акула с утра не высовывал носа из своего кабинета. Мы можем уйти незадолго до рассвета и вернуться к завтраку. Никто даже не заметит, что нас нет. - А как мы выберемся? - Курильщик сказал, что из бассейна можно попасть на улицу. Замок там хлипкий, даже Фазан сломает одной рукой. - Сегодня смена Крестной, - напомнила Коготь. – Мимо нее не проскользнуть. - А мы попытаемся. Рано или поздно она отойдет куда-нибудь. В туалет или еще куда. Пожалуйста, давайте попытаемся, я не выдержу ни дня в этих стенах. Вы же тоже этого хотите. - Хотим, - согласилась Чаки. - Тогда слушайте… *** Стервятник прикусил подушку зубами, изо всех сил стараясь не завыть от острой боли в ноге, которая раздирала его с самого утра. Все началось с простого тянущего чувства, такого привычного, что вожак Третьей не обратил на это внимания. К обеду колено заныло, но он все списывал на погоду. И вот, когда время подошло к ужину, ногу стало простреливать адской болью. Подобных приступов не было у него уде давно, Стервятник был занят другими проблемами, так что порой совсем забывал о своей ноге. Но когда Птенчик начала вытворять странные вещи, боли вернулись, да так активно разошлись, что Большая Птица даже встать с кровати не смог, чтобы пойти на ужин. Выпроводить птенцов из комнаты на ужин было сложно. Каждый из них считал своим долгом остаться возле корячащегося от боли вожака, чтобы помочь ему: принести воды, таблетки, любимый кактус, поделится своим теплом и кровью. Последнее Стервятник не одобрял, да и вообще не понимал, откуда обитатель Третьей понахватали этих бредней про кровопускание. Он тихо зашипел, когда очередная волна боли судорогой прошлась по всему его телу, на этот раз акцентируя внимание на голове. Сотни маленьких дровосеков в его голове разрезали на части своими топорами его мозг. Именно так он это чувствовал. Кости ломило, голова трещала, колено горело в огне. Если бы это случилось с ним в первый раз, он бы подумал, что умирает. Но такие приступы раньше были обыденной частью его жизни. Это сейчас они прекратились, когда он был окрылен своей влюбленностью. Но предрассудки и осознание скорого расставания с Птенчиком убивали его, и, видимо, плохо влияли на его ногу. Нервное, черт возьми. Дверь в комнату отворилась, и Стервятник замычал в подушку от головной боли, вызванной громким звуком. - Привет, - расслабленно и непринуждённо произнес вошедший. - Добрый вечер, Табаки. Извини, не могу встать и оказать тебе должный прием, как полагают нормы приличия. Уж пойми меня. - Твои боли вернулись, - заметил Шакал, подъезжая к его кровати. - Они меня никогда и не оставляли. Стервятник вымученно улыбнулся, но его лицо тотчас исказила новая вспышка боли. - Что привело тебя? Я сейчас не в лучшей форме. - Твой Птенчик улетел из клетки. - Что?! Стервятнику показалось, что он на мгновение потерял сознание и увидел бредовый сон, в котором Птенчик ускользает из его рук, а он отчаянно пытается ее догнать. Голова и нога взорвались. Он завыл в подушку от боли. Мысли о том, что лучше бы у него вообще не было этой ноги, он игнорировал. - Так будет лучше. Скоро она все вспомнит и покинет тебя, а ты вернёшься к брату. - Но разве нельзя немного повременить с этим? Я надеялся, что эти два месяца мы сможем быть вместе… - Ты же понимаешь, что так будет только хуже. Наружность поглотит ее, ее воспоминания не позволят ей остаться. А ты не можешь уйти за ней следом. Или она, или брат. - Не заставляй меня выбирать! - Но ты должен, ты сам уже который раз просишь меня об этом. Пойми уже, в прошлый раз ты… - Я выбрал брата, я прекрасно это помню. Но я не смог его спасти. - Попытайся в этот раз лучше. А Безымянную отпусти. - Не могу. - Ты должен. - Если бы я только мог спасти его и быть с ней. - На этом круге мы поняли, что это невозможно. - Хватит мучить меня, Табаки. Сколько ты уже пытаешься разложить в моих мозгах все по полочкам? Как видишь, ничего не получается. Я хочу ее отпустить, расстаться с ней, но я не могу без нее. Табаки замолчал. В тишине комнаты изредка звенели его многочисленные бусы и браслеты, шелестели листья комнатных растений, из приоткрытого окна доносились приглушенные голоса работников, чья смена подошла к концу. - Я дорожу Безымянной не меньше тебя. И я желаю ей счастья, потому что она как никто другой его заслужила, но ей здесь не место. Стервятник промолчал, стискивая подушку длинными пальцами с остатками черного лака на ногтях. - Я поеду, а ты помни, что будущее можно изменить. - У меня его нет. - Но может же быть. Это и зависит от тебя. Шакал Табаки уехал, оставляя после себя рваные раны в душе Стервятника и запах одуванчиков. *** В бассейне было прохладно и пустынно. По серому кафелю раздавались наши громкие шаги. Сам бассейн представлял из себя огромную яму, на дне которой в небольшом количестве воды плавал всякий мусор, вроде непонятно откуда взявшихся листьев, пожухлых травинок, коробочек из-под сока, оберток от конфет и прочего. Здесь были большие окна, через которые просачивался мягкий лунный свет. Другого освещения не было. Запущенное место, пахнувшее старостью и тиной, как старый заброшенный пруд. Часть Дома, о которой все забыли, а ведь какой потенциал мог бы быть у этого места. Водные виды спорта в нужном количестве и под должным присмотром были бы полезны для многих детей, но, видимо, восстановить бассейн слишком затратное дело и проще кормить детей обещаниями, чем начать ремонт. - Похоже, ремонта здесь никакого никогда и не было, - подметила Чаки, и ее голос эхом раздался по всему помещению. Мне вспомнились мои мечты о море. Точнее мечты «старой» меня. Может быть, я вспомню, почему она так хотела увидеть море. Может быть, я пойму ее чувства однажды. - Местечко как из фильмов ужасов, - добавила Коготь, ковыряя носком ботинок отошедшую плитку на полу. - Давайте побыстрее уйдём отсюда, - попросила я и решительно направилась к единственной двери, помимо той, через которую мы вошли. Замок на двери, как говорил Курильщик, и правда был хлипким и держался только на божьей милости. Когтю, как самой сильной из нас, не составило особо труда выдрать с корнями ржавую железяку. Замок с громким звоном упал на кафель, и мы все поморщились от противного звука, а потом застыли, прислушиваясь. Но опасности не было. - Инициатор вперед, - Коготь галантно приоткрыла для меня дверь, пропуская вперед. Я замешкалась. Сердце ускорилось. Ладони вспотели. Там, всего в одном шаге, была страшная и опасная Наружность. Но я чувствовала только запах мокрого асфальта и земли после дождя. После первого дождя в этом году. Смелее. Давай же. Там ответы на твои вопросы. Там ты найдешь себя. Давай, Ки, всего один шаг. Сделать его было трудно, но потом из моих легких словно выкачали старый воздух и заменили его на новый, более чистый. Дверь из бассейна вела не на задний двор и не на трассу. Она примыкала к более узкой дороге, которая являлась объездной. По другую ее сторону – небольшой пустырь, а за ним – первые невзрачные многоэтажки. Пустырь ничем не освещался, свет от ламп Дома до него не доходил, но никакой опасности мы не видели. Кое-где мерцали вывески магазинов, из парочки окон доносились незнакомые голоса, были открыты некоторые круглосуточные магазины, в которые, в прочем, мы так и не решились зайти. Зато нам посчастливилось в одном из переулков отыскать торговый автомат с напитками и мелкими вкусностями. Потратив свои небольшие сбережения (большая их часть принадлежала Чаки), мы отправились дальше. Город мирно дремал, только некоторые окна с интересом разглядывали три странные, не вписывающиеся в общую картину фигуры. Представляю, как мы выглядим со стороны: Одна в нелепой перуанской шапке, из-под которой выглядывает копна кучерявых жестких как солома волос, как ребенок таращится во все глаза, представляя на месте унылой улицы красочный парк развлечений. Другая – длинная и мрачная, как жнец, в черной пухлой куртке, объемных сапогах и с выражением на лице: «Ты знаешь где у человека селезенка? Подойдешь ко мне и узнаешь». И я. Нескладная, в дурацкой желтой куртке (Чаки одолжила), похожая на леденец, который пососал ребенок, а потов выплюнул на тротуар. Веселая компашка. Мы осторожно изучали город. Именно, что осторожно. Боязнь заблудиться, не позволила нам уйти далеко в глубь, но окрестности мы изучали охотно. Мы словно искали какое-то сокровище. Для пущего комизма нам оставалось только залезть в мусорные баки, но мы были слишком брезгливы для этого. Так мы набрели на пустой парк, в котором еще виднелись следы прошедшей зимы. Здесь было грязновато, но нас это особо не волновало. Это было необъяснимо, невыразимо, невозможно. Я и представить не могла, что однажды буду вот так сидеть вечером на заборе, как какая-то ворона, в незнакомом городе с парочкой странных девиц и пить апельсиновую газировку, вдыхать прохладный мартовский воздух и наслаждаться жизнью. - Странное чувство, - сказала Коготь. – Грудь распирает. - Это свобода, - довольно промурчалаЧаки, щурясь, словно солнце слепило ей глаза. - Не хочу назад, - честно призналась я. – Стены давят, порядки угнетают, люди раздражают. - Но мы не можем убежать навсегда, нас будут искать, - говорит Чаки. - Да и документов у нас нет, - продолжила Коготь. - И налички, - добавляю я. - Документы... – протянула Чаки. – А ведь когда-то мы были обычными гражданами этой страны, с именами и пропиской. А попав сюда стали карикатурными персонажами. - Я знаю тебя шесть лет, - заявила Коготь. – Но не знаю твоего имени. Вот абсурд. - Мария, - беззаботно сказала Чаки и улыбнулась. – Теперь знаешь. Мы с Когтем замерли. Такое чувство, будто бы из нас выбили весь воздух, но до этого нам раскрыли тайну вселенского масштаба. Наверное, фразе Чаки: «Я прилетела на Землю триста лет назад, потому что на моей родной планете началась гражданская война» - мы удивились бы меньше, чем ее имени. Коготь ожила и выпалила сокрушительное: - Меня зовут Алиса. Они так светло и тепло улыбаются, обычно в мультфильмах после таких улыбок из-за туч выходит солнце, появляется радуга, распускаются цветы и птички начинают петь. Эмоции, что согревают сердца. Счастье, способное осветить собой Землю. И мне это все было чуждо, потому что мне хотелось признаться им, рассказать свой самый главный секрет, хотелось стать ближе с ними, но я боялась. Опять чего-то боялась, словно кто-то настойчиво мне внушал, что случится конец света, если я сознаюсь. Мой секрет, который был похоронен среди моей истории болезни. Секрет, который я считала постыдным. Секрет, который каким-то образом разгадал Стервятник. Откуда он узнал? Догадался? Нет, учитывая порядки Дома, когда прошлая жизнь «забывается» всеми, это просто невозможно. Но как же он понял? Порылся в папках в Могильнике? - Тебе не обязательно говорить, - мягко говорит Чаки и гладит меня по руке. - Да, не загоняйся так, - Коготь держит меня за вторую руку. - Нет… я…хочу сказать… я хочу, но…н-но… Слезы катятся из глаз. Дыхание запинается. Я реву, как маленький ребенок, которого застукали за кражей конфет. Как глупо. Но так сильно. - Я… я… не помню своего имени, - призналась я. – Я вообще ничего толком о себе не помню, поэтому меня и привезли сюда, поэтому психологиня назначала мне сеансы. Резко стало легче. Все сомнения и страхи отпали. Я созналась в своем дефекте. - Хах, знаешь, под гнетом всех порядков мы и не заметили этого, - сказала Коготь. - А я с самого начала знала, что с тобой что-то не то! - Чаки! – шикнула на нее Коготь. - Прости-прости! Я хочу сказать, что ничего страшного в этом нет. Ты же потихоньку вспоминаешь все? - Я вижу обрывки, которые никак не могу склеить. Мне снятся сны, я слышу чужие голоса, но ничего не помню. - Мы все в этом Доме со своими закидонами и томами историй болезни, - беззаботно подмечает Чаки. - А как ты попала в Дом? – спросила я, вытирая рукавом куртки оставшиеся слезы. - Ну, мама сначала не верила, что у меня серьезное заболевание. Она считала, что у меня обычная интоксикация и нервное истощение, а боли в костях - это так, из-за тренировок. Представляете, она хотела отдать меня в балет. Смешно, правда? Я и балет. Хах. А потом у меня стали кровоточить десна, я могла по несколько дней пролежать в кровати. А она отпаивала меня ромашковым чаем и говорила, что это пройдет. Но я понимала, что ничего у меня не пройдет. Болезнь развивалась постепенно, соответственно она не могла пропасть за один день из-за ромашкового чая. Мы как-то спонтанно поехали в больницу. У меня очень долго шла кровь из носа, потом я потеряла сознание. Мама очень сильно плакала, и тогда я сказала, что скоро умру. И знаете, она мне поверила и испугалась. Иногда мне кажется, не скажи я этого, она бы не отвезла меня в больницу. Она не верила, что ее ребенок может быть болен, потому что она всегда заботилась о нем, оберегала, а тут на тебе - лейкоз. Она всегда была слабой. И как мать, и как человек. Она разрыдалась в кабинете доктора, и я заревела следом. Тогда доктор велел увести меня и поговорил с ней наедине. Наверное, он провел одну из тех нравоучительных бесед, после которых люди обычно меняют свои взгляды на жизнь. И больше она не плакала. Никогда. Все наши деньги ушли на лечение, мы продали квартиру и машину. Маме некуда было отвозить меня после больницы, а ведь мне предстояло долгое домашнее лечение. Кто-то в больнице рассказал ей об этом месте. И мы решили, что мне здесь будет лучше. Вот так я сюда и попала. - И сколько тебе было лет? - спросила я. - Девять. - Твердолобости твоей матери не позавидуешь. - Что ж, она нашла в себе силы исправиться. И теперь она старательно работает, чтобы я могла вернуться в полноценный дом, а не в коробку из-под холодильника. - Тебе повезло, тебя ждут. А я вот не знаю, к кому я вернусь. Меня никто не ждет. - Подозреваю, что тот мужик, который привез меня сюда, был из органов опеки. - Тебя же не выставят на улицу, - прервала меня Чаки. - Мне же восемнадцать стукнет в конце мая. Может они скажут, все ты взрослая, дальше по жизни сама. - Ну уж нет! - возразила Чаки. - Я тебя не брошу, со мной будешь жить! - На правах домашнего питомца? - я усмехнулась. - Вам с мамой не нужен лишний балласт в моем лице. Я что-нибудь придумаю. Чаки была живчиком и весельчаком с вечным двигателем в одном месте. Мне было тяжело представить ее прикованной к больничной койке, и от этого становилось страшнее. Коготь хмыкнула и встала с насиженного места, выкинула пустую бутылку газировки в урну и отошла на несколько шагов. Коготь была не любительницей философских бесед и долгих монологов о смысле бытия. У нее все было отточено, по-военному. Иногда я замечала за собой, что она ходит по четкой линии практически строевым шагом и поворачивает, как солдат на марше. Солдатская выдержка была видна в каждом ее действии, хоть Коготь этого не замечала и старательно это отрицала. Она была из серии тех людей, кто абы кого близко к себе не подпускает, но за своих людей порвет в клочья и глазом не моргнет. Они часто ругались с Чаки, но я знала, что Коготь в жизни никому не позволит ее обидеть. Она пресекала большинство сплетен, ставила на место зазнавшихся девиц, распугивала логов. Она была скрытной, иногда смешной, иногда угрюмой и ворчливой, иногда язвительной и стервозной, но Коготь всегда была крутой. она была крутой, когда выходила из душа, по ошибке надев тапочки Чаки в форме зайчиков. Она была крутой, когда жевала утреннюю кашу. Она была крутой, когда разминала свои плечи после долгого сидения за партой. Я честно призналась себе однажды, не будь Стервятника, я бы втюрилась в нее. И это была бы не сколько любовь, сколько слепое обожание и восхищение. Я хотела быть такой же прямолинейной и смелой. Но я была собой. Коготь прислонилась к одному из деревьев, вжикнула замком на своей набедренной сумке, достала фляжку и сделала пару глотков. Потом она еще долго стояла, вглядываясь в промерзлое предутреннее небо. Молчали и мы. Мы ни о чем не просили, мы ничего не ждали. Нам было просто хорошо и спокойно всем вместе. Давно это чувство нас не посещало. В последнее время постоянно случались какие-то проблемы, постоянно что-то нас разлучало, постоянно из-за чего-то мы волновались. А теперь тихо и спокойно. Только какая-то птичка тоненьким голоском насвистывала незатейливую мелодию, но потом улетает и она. Мартовский парк погружался в тишину, только ветер гулял по пустым аллеям. - Знаете, что я всегда, - начала было Коготь, но осеклась. - Да, мы знаем, - поддержала ее Чаки. "Ничего мы не знаем", - мысленно возразила я. - Ни черта вы не знаете! - а вот Коготь сказала это вслух. Ей бы сигарету в руки, и она стала бы прекрасным персонажем культового драматического фильма о нелегкой судьбе простого человека. - Мой отец был тем еще ублюдком, - заявила она после долгого молчания. "Мой, наверное, тоже", - почему-то подумала я. И она открылась нам. Рассказала о всех несправедливостях в своей жизни, о том, как ее вместе с солдатами заставляли бегать ранним утром, отжиматься, разбирать оружие. Словом, делать все то, что обычный маленький ребенок не должен был делать. А когда у нее обнаружили сахарный диабет и ряд других незначительных заболеваний, ее отец решил, что она бесполезна, и отправил ее сюда. Обида глубоко засела в ее душе, после выпуска она не желала видеться со своим отцом, но понимала, что другого выхода у нее нет. Вот так мы и встретили рассвет: втроем, в пустом незнакомом парке, все замерзшие, но до хрипа в голосе счастливые. Спокойствие на душе приятным теплом разливалось по всему телу. Теперь у нас не было секретов друг от друга. Могла ли я предположить по приезду в Дом, что смогу найти здесь самых настоящих друзей, которые спокойно смогут заменить мне семью? Нет, не могла. Потому что не верила, что так долго продержусь здесь. Потому что надеялась, что кто-нибудь вспомнит обо мне и заберет меня. Потому что не думала, что смогу вновь кому-нибудь доверять. Что ж, мама и брат, я знаю, вы у меня когда-то были. Простите, что не помню ваших лиц и имен. Мне вас не хватает, но я привыкла, спасибо потери памяти. Просто знайте, у меня все хорошо. Сейчас я возвращаюсь домой со своими лучшими подругами. Нас ждет очередной день, наполненный уроками, косыми взглядами. Еще мне нужно разобраться со Стервятником (я уже готова поверить словам Чаки про приворот). В общем, здесь, в бренном человеческом мире, я неплохо устроилась. Это мало похоже на исповедь, но теперь моя совесть чиста. Я скучаю по вам и я знаю, что люблю вас. Не помню, но люблю. Спасибо и до свидания. Кира! - Что? – я оглянулась в поисках человека, позвавшего меня. - Мы ничего не говорили, - отозвалась Чаки. - Странно, мне показалось, что меня кто-то звал. - Звал? – удивилась Коготь. – Как тебя мог кто-то позвать? - Ну он назвал меня Ки… Мои глаза распахнулись от удивления. - …рой - Кирой? - Кирой? Кирой? - Ага. - Полезная выдалась прогулка, - Чаки засмеялась. А я рухнула на землю под гнетом захвативших мою голову воспоминаний.