Don’t hold no harm My children despise my wonderful lies I see through your walls And your space down your halls The fever I feel, the fake and the real My world just expands Things just break in my hands I’m a go-getter Editors – No Harm
***
Скользкое тепло, перекатывающееся между пальцев, и терпкий, влажный запах, который невозможно ни с чем спутать, который он знал наизусть, который пропитал его до самой сути. Фантом вкуса, горького и по-звериному дурманящего, лег на кончик языка и зашипел, смешиваясь со слюной. Багровые капли почти того же цвета, что и вспыхнувшее в нем бешенство. Прежде, чем он осознал его, оно завладело телом, накалило жилы до предела и взорвалось черной вспышкой в глазах. Это была родная ему кровь. Полная величия, власти по праву рождения, сейчас она безвозвратно растрачивалась, впитываясь в землю людей – этих людей, не заслуживающих и капли его крови. Он поймал мальчишку за руку, не заметив попыток вырваться, и опасно спокойным голосом задал свой вопрос. – Кто это сделал? – его лицо нависало над другим, но он не видел ни распахнувшихся в страхе глаз, ни побелевших губ. Он даже не различал, кто перед ним. Важнее всего была стремительно утекающая сила Спарды, с которой резонировала его собственная. – Кто? Я убью его. – Отпусти. Это не то, что он хотел знать. Он сжал запястье с бьющейся под кожей веной. Крик не достиг его слуха и мягкий хруст тоже. – Отпусти меня! С неестественной гибкостью рука завертелась в его захвате, когти-спицы вгрызлись в предплечье. Против воли он выпустил ее, чем тут же воспользовались со стороны, увеличив расстояние между ними – незначительно, все ещё можно было в одно движение пересечь его, чтобы вторым заломить конечности, схватить под подбородок и вынудить смотреть только на него, говорить, когда и что спрашивают, не совершать лишних маневров и быть покорным. Если же он сразу не добьется причитаемой ему покорности... что ж, он был достаточно раздражен и готов потратить ценное время для получения необходимой ему информации наиболее быстрым способом. Когда он уже собрался приступить к выполнению намеченного плана, его оппонент вновь заговорил. –Да что с тобой!.. Хватит... Оставь меня в покое... Стой на месте! Я сказал, нахрен, стой! Очередной крик в воздух, но от его звучания прояснилось зрение, словно спала пелена с век. Первым, что он увидел, были большие блестящие глаза и обманчивая злость на их дне, которой пытались отгородиться, как от стаи голодных волков отмахивались факелом. Но эта злость его не обманула бы, как не обманывало ничто в столь искреннем и не способном на ложь ребенке. Он пугал Неро. Он не был волком, и он понимал чужие чувства. Вергилий вздохнул. Ему нужно успокоиться. Успокоиться, несмотря на кровь на его пальцах. Острая сосредоточенность юноши не убавилась, так что Вергилий показательно поднял ладони и сделал медленный шаг назад, смотря неотрывно и снизу вверх. Показывает мирные намерения. Смотри, я не представляю угрозы. Не бойся. «Словно приручение дикой зверушки». Пришлось напомнить себе, что он не волк. Он понимал чужие чувства, потому что также испытывал их. Бледность Неро до синевы, очевидная даже в скудном освещении, беспокоила. Его одежда в области живота пропиталась кровью, что указывало на серьёзную рану. Взгляд зацепил стоящую неподалеку скамью, прямо под фонарем. В свете Неро будет чувствовать себя увереннее, а Вергилий сможет лучше рассмотреть его, когда тот перестанет закрываться от него. – Ты ранен. Сядь, отдохни, – кивок на скамью. Не стоит вести его насильно, это чревато новой попыткой побега. Меньше всего Вергилия привлекала перспектива ловить истекающего кровью сына по всему городу. Ну же, садись. – Не буду, – сказал Неро и только потом оглянулся посмотреть, на что ему указали. Затем вернул свой колючий взгляд. Вергилий подавил раздражение. – Неро. Ты едва стоишь на ногах. У тебя затрудненное дыхание. Помутившийся взгляд, – ровные, осторожные интонации давались с трудом. – Садись, прошу. – Нет! – Сядь. И он сел, придавленный не терпящей пререканий командой. При этом Вергилий ни на йоту не повысил голос, но ему и не требовалось. Вергилий не хотел пугать Неро сильнее, но его ставшее на дыбы упрямство было отнюдь не на руку. Хотя благодаря ему он, пожалуй, еще сохранял силы скалиться в ответ. «Выносливый, это хорошо». Полудемон присоединился к нему, и Неро отсел на самый край, обхватив себя руками, дрожа, но больше от развивающейся лихорадки, чем от холода или испуга. Он неотрывно смотрел на Вергилия в напряженном ожидании. Но почему он так смотрел на него? Мимолетный осмотр кисти, ранее неудачно сжатой им, показал, что она не сломана, может, слегка растянута. А может, уже регенерировала. В любом случае, этого было недостаточно, чтобы привести его в подобное эмоциональное состояние. Обследование поверхностных повреждений Неро сносил со спокойствием человека, которому приставили к виску дуло. Вергилию не нравилась такая ассоциация. Ему не нравилось, что Неро думал, будто он имеет какое-то отношение к его страху, утихающему с видимым усилием. Страх – чужой или собственный – всегда был ненавистен ему. – Что случилось? – спросил Вергилий, как ему показалось, доброжелательно. Неро опустил глаза пониже груди, а после отвел их в сторону, промолчав. Вергилий поджал губы и попробовал снова. – Каким образом ты получил это ранение? Кто-то напал на тебя? – Ты! Это был ты! – ответил Неро с такой резкостью, что не оставалось сомнений в его убежденности: Вергилий виновен в его паршивом самочувствии. – И ты! Ты еще спрашиваешь меня, что случилось. Никак не уймешься? – едкая усмешка запеклась на губах парня, но быстро растаяла. – Если планируешь продолжать донимать меня, то сразу советую заткнуться. Мне хватило... тебя на жизнь вперед. Тебя и твоей сраной психованности. Почему ты все это делаешь? Мне уже плевать. Темное пятно на ткани расползлось дальше. Обычно Вергилий осадил бы любого за столь кричащую неучтивость по отношению к нему, словом или действием, что вероятнее, или мечом, что хотелось ему чаще; но данный момент стал исключением, одним из немногих, допускаемых им все чаще. Чувство дежа вю стиснуло его грудь всеобъемлющим, жгучим касанием и укоренилось где-то между ребер в постоянной дисгармонии нервов. Тревожные колокольчики, играющие свою сводящую с ума мелодию. – На нас напали демоны, и я случайно ранил кого-то? – Да, напали. Один демон. Ты. И я хочу узнать, почему. Он опять не мог сказать, почему. Он даже не знал о нападении и своем участии в нем. Однако последствия – яркие, раскрытые на обозрение, подстрекающие сомневаться в себе, – будто назло лезли в глаза, как бы он не отворачивался и не прятался. Вергилию почудилось, что окружающая действительность накренилась, и теперь он никак не мог найти свое место в ее изломанных и беспорядочных просторах. Она сделала это так легко и незаметно, но в то же время так знакомо, как проделывала с ним раньше, приводя к известному началу раз за разом. Неро сам заговорил с ним, выводя из онеменения мыслей. Выговаривая слова, он делал упор на каждую букву, что впечатывались в разобщившееся сознание полудемона, и не смотрел на него. – Мы были вместе. Вергилий кивнул. Он помнил улицы текучего света и звука, пахучие кабаки, дамскую кофейню и ее венки, цветные гирлянды над фургонами, помнил внимательные черные глаза и сливы, едва умещающиеся за щеками Неро, которые тот неловко распихивал по карманам. Свежайшие события, милые его сердцу глупости, разделенные в ночном городе с сыном; он мог бы в деталях пересказать все услышанные ими беседы или сложить номера встреченных домов в одно округлое число. В конце концов, его память по-прежнему оставалась идеальной. Виды щебня на той улице со статуей всадника? Он назовет их без промедления. – И мы зашли в аллею, – Неро прервался на выдох и поморщился, пока справлялся с налившимся неприятным теплом желудком. Кожа Вергилия покалывала от ощущения чужой боли. – Что случилось потом? – Ты чуть не угодил в кустарник, – с готовностью ответил Вергилий. Во всем происходящем с ним он особенно выделял непривычную, будто сидящую не по размеру, покорность, с которой реагировал на вздохи Неро, его сжимающиеся на животе пальцы, на готовый раскрыться в следующей фразе рот и беспрерывную смену злости, усталости и вымученного внимания в лице. Если бы Неро попросил оставить его одного – но только временно, – то, поколебавшись, Вергилий удалился бы вглубь леса. Была ли эта вина? Он чувствовал себя бессильным перед одним единственным человеком и не знал, как это называется, если Ямато лежала рядом, но его шея покорно склонялась для удара, почти желанного. Кровь не волновала его по сравнению с теми отголосками былого ужаса, что Неро скрывал от него за дерзкими словами. Но он не врал себе: он также был возмущен ситуацией, в которой его отчитывал неповоротливый, беспечный юнец. Желание помочь боролось в нем с презрением – "Кем бы ты ни был ранен, ты сам виноват, что так глупо подставился". Вергилий продолжил говорить. – Но я успел оттащить тебя. Мне показалось забавным, как ты замахал руками, так что я назвал тебя... – "Слепым котенком", да, я помню, – процедил Неро сквозь зубы в непонятной ярости. С мрачным выражением он сказал: – Дальше. – Я поймал белку, – пушистый зверек как наяву пискнул в руке, когда он сжал его брюшко. Мягкий мех, забившееся тело и дрожащие лапки. Вергилий отогнал напрашивающееся сравнение. – Отпустил ее. А ты очень много говорил. Про места, в которых хотел бы побывать, про древние руины в Фортуне, про свой меч, про пасмурную погоду и ягоды... Он не удержался и позволил себе улыбнуться. «Разве он такой же говорливый с другими?», – исключительная привлекательность этой мысли на секунду отрезала его от ночного мира города с названием Портленд и всего, что он преподнес им. Болтливость – не то качество, что он ценил в людях, но ему было известно: в иных случаях Неро предпочитает молчать. Его улыбку Неро встретил жутким, болезненно осунувшимся лицом и пылающими глазами, словно огонь полился через трещины в широких зрачках прямо на руки Вергилия, выжигая невидимые клейма. Он осекся – обжегся, – но закончил. – ...про холод и странную тишину. – И? Что еще? – Неро оперся о резную спинку скамьи и наклонился к нему с тем же прожигающим, больным взглядом, позабыв про раннюю настороженность. Он шептал. – Что ты сделал? Чувствуя жар от его лица, выдерживая эту мучительную жажду, в тени которой все прочие нужды распадались в прах, Вергилий не отодвинулся. Для Неро его ответ станет нечто большим, чем восстановлением картины случившегося, и с трудом можно представить, как мучителен для него каждый удар сердца. Вергилий, закованный в его глазах, открыл рот, чтобы продолжить говорить, и не услышал от себя ни звука. Разум заполнила стерильная, ослепляюще белая пустота, в которой пролетал лишь далекий гул. Никакого ответа. «Нет», – Вергилий не знал, кто подумал об этом, Неро или он. Они казались одинаково потрясенными, обезжизненными, напуганными молчанием. Но только казались: Неро уже получил свой ответ. И его осознание и последующее принятие не шли ни в какое сравнение с дрожью ресниц полудемона. – Понятно, – сказал он на удивление громко. Его нетвердая рука скатилась с перемета скамьи к ноге, исцарапанной ладонью к верху. «Должно быть, все ресурсы организма затрачиваются на восстановление брюшной полости», – Вергилий не мог не отметить, как неравномерно действовала регенерация парня, что не являлось хорошим признаком. А затем тяжесть осела в его легких ядовитым облаком, когда он переместил взгляд выше. Хрипящее, слабое, усталое существо – вот кем предстал перед ним Неро. С засохшей на губах, словно патина, кровью, его лицо более всего походило на мраморную маску, бездвижную и равнодушную. Набухшие под веками сосуды смотрелись прожилками в камне и придавали глазам еще более нездоровый вид. Иногда он морщился, и это было единственным, что врезалось в застывшие черты лица. Грудь поднималась в равномерном, но замедленном дыхании. Вторая рука покоилась в складках одежды, едва прикрывая темные разводы, пропитавшие ткань. «Его не волнует пролитая кровь, – внезапно увидел Вергилий, – и не волнует, кто сделал это с ним». Но сквозившая вокруг Неро аура неприкасаемости подала странную, вызывающую противоречивые чувства идею, что какая-то часть его была занята вовсе не собой. Вергилий не мог сказать, почему, но он ощутил на себе отголосок чужого сочувствия. Оно не вызывало облегчения или благодарности. Это сочувствие было разделено на двоих таким образом, что, преломляясь, как в кривом зеркале, падало на одного человека. Жалея Вергилия, Неро жалел себя. Но с тем же успехом он сам мог в утешение погладить себя по волосам, находясь в толпе. Если кто-либо попросит его задрать толстовку для оказания лечения, он откусит им руки по локти. Поэтому Вергилий не трогал его. Мечник разрывался между двумя вопросами: насколько уместно прозвучат его извинения и насколько фальшивыми они будут? Даже если он причинил вред Неро, он не помнил об этом – тогда как он мог быть искренним в своем раскаянии? Он хотел оставаться слепым и считать, что его вина – ничтожна, и ложится она не на его плечи, по крайней мере, не на всего него. И все же в каком-то эгоистичном смысле он перенимал боль Неро, как что-то, имеющее прямое отношение к нему, принадлежащее ему. Это был его способ понимать, что творилось в сердцах близких ему людей. И он был по-своему страшен. Неро поставил локти на колени, свесившись головой вниз. Под его ногами вился клевер с мелкими белыми цветами и заплетающимися вьюнками. Довольно быстро он высмотрел четырехлистник, сорвал его и, покрутив, положил на скамью между ними. Вергилий знал это лицо у Неро, что являлось тусклой копией себя прежнего. Он был уверен, что в голове юноши сейчас нет ни сожалений, ни упреков, ничего. И тем более он не обдумывал то, что осталось в тени аллеи, потому что воспроизвести воспоминания значит пережить их заново, быть запертым в их реальности. Ветер сдул клевер в деревянную щель, но Вергилий поймал его. Возможность узнать, что там, в закоулках памяти Неро, отталкивала его. Но есть одна вещь, которую он сделает для них обоих. – Посмотри вверх. Длительное натужное молчание не сразу отпустило Неро. Когда до него дошло сказанное, он взглянул на Вергилия так, будто не ожидал, что тот когда-либо посмеет заговорить с ним вновь. Но все-таки послушался. Поднял взгляд и шумно выдохнул. Плотные облака разошлись и теперь собирались в редкие островки тумана, низко нависающие над темной зеленью травы и деревьев. Музыка плыла по воздуху, подобно облакам, и изредка покашливала помехами. Городская пыль не дотягивалась до окраин, где смешивались свежесть и спокойствие уединения, почти отчуждения. В непрозрачных водах озера тонул полузакрытый глаз луны вместе с россыпью звезд, таких ярких, будто пришедших из сновидений других миров. Небесные огни перемигивались друг другу и совсем не обращали внимания на двух демонов, смотрящих на них, затаив дыхание. Неро не заметил, когда погасли фонари, и очнулся, услышав рядом Вергилия; серебряные волосы и голос – журчание озерных берегов. – Сколько созвездий ты видишь? – Я не... – сбито с толку отозвался Неро, и его глаза вновь осветились мириадами светил. Они отражали звезды, как две стеклянные небесные сферы. Вергилий сомневался, что в его глазах можно увидеть столько света. – Я не знаю, – Неро выглядел смущенным то ли от своего пробела в познаниях небесных наук, то ли от странности зарождающейся атмосферы между ним и Вергилием. – Я не разбираюсь в звездах. – Что совсем не делает тебе чести, – менторским тоном заметил Вергилий. Неро округлил глаза. – Ориентирование по звездам является одним из древнейших способов навигации. К тому же для таких, как мы, базовые знания астрономии полезны в магии, алхимии и предсказаниях, не говоря о влиянии планетарных систем на наши силы. По его мнению, Неро в тот момент очень походил на взъерошенного, растерянного и наивного воробья. Парень отупело качнул головой. Не то чтобы Вергилий замечал в нем тягу к старинным познаниям вселенной и ее секретов, но, тем не менее, спросил: – Хотя бы Полярную звезду ты в состоянии найти? – изогнул он бровь в таком красноречивом жесте, что эффект от него моментально обратил лицо Неро к небу в активных поисках названной звезды. Примерно минуту спустя, после череды всей озадаченной гаммы эмоций и изучения звездного полотна вдоль и поперек, Неро уверенно ткнул пальцем в точку, которую Вергилий мог бы увидеть, лишь вплотную сидя с ним. – Вот она, – просиял юноша, оборачиваясь к полудемону. Ровно мгновение продержалась его ухмылка, а после Неро словно уменьшился в размерах, еще больше сдвигаясь к краю лавки, почти нависая над землей. Вергилия это не беспокоило. Если Неро все-таки не удержит равновесие, он притянет его к себе, прямо как перед тем колючим кустом, и у него будет повод сесть ближе, задержать руку на загривке чуть дольше необходимого. Но он предположил, что Неро скорее рухнул бы с утеса в море, чем дал ему тронуть себя. – Какому созвездию принадлежит Полярная? – Вергилий продолжал говорить, как ни в чем ни бывало, своим нудным, строгим голосом вводя парня во все большее замешательство. Очевидные мысли, проявляющиеся в его нахмуренных бровях, сжатых губах и тяжелом взгляде, Вергилий читал так же легко, как положение небесных тел – искусство, недоступное Неро. «Пожалуй, я могу что-нибудь с этим сделать». Вергилий склонил голову к плечу, подгоняя с ответом. – Полярная... Б-большая Медведица? – с запинкой ответил Неро. Он явно чувствовал себя некомфортно от догадки, что сказал глупость. «Или нет». – Малая. Усмешка разрезала воздух громче, чем должна была, и, на удивление, исходила она от Неро. Он отмахнулся от Вергилия и его звезд. Вергилий проигнорировал это. – Самые яркие звезды Малой Медведицы – это Кохаб и Феркад, расположенные близко друг к другу, по диагонали. Сейчас они к северо-западу от Полярной. Найди их. Он знал: что бы Неро к нему ни чувствовал, как бы ни было ему сейчас противно нахождение отца рядом, он не воспротивится его голосу. Чем и пользовался Вергилий. Неро ожидаемо задрал шею, и даже с его закрытым ртом полудемон слышал все, что о нем думали. В злом старании парень вновь принялся отыскивать пылающую Киносуру*, а затем хорошо видимые бету и гамму Малой Медведицы. Вергилий хмыкнул про себя, наблюдая за ним. Указания походили на брошенный вызов, а Неро не мог оставаться равнодушным к вызову, будь он хоть на грани жизни и смерти. – Нашел? – Да, – буркнул Неро после короткой паузы. Он понятия не имел, что и зачем делал, но продолжал слушаться, смотря вверх, и это злило его и успокаивало Вергилия. Близость неба ощущалась физически – холод бесконечной бездны приносили порывы ветра, и в ее чреве вспыхивали одна за другой колючие искры. Вергилий надеялся, что синяя глубина остудит горячность Неро, залечит его раны и душу. Как бы он ни хотел того же для себя, небо, послезакатной стороной которого он всегда наслаждался, не могло помочь ему самому. – Немного левее протягивается полоса почти невидимых глазу звезд: Лямбда и Каппа Дракона, а также Тубан и Эдасих – Альфа и Йота Дракона, – перечисляя их, Вергилий на секунду забылся. Однажды и много последующих раз потом кто-то таким же образом учил его распознавать перенесенные со звездного атласа на небосвод рисунки мифических созданий, чудовищ и героев. Хотел бы он знать, кто это был. – Затем резко вправо искривляется гибкий "живот", состоящий из "Двух волков", "Гиен", "Козла" и других. Минуя его, ты увидишь яркую голову Дракона – Этамин и Растабан. – А другие? – сдался Неро, безотрывно следящий за белыми, голубыми и бледно-оранжевыми огнями и, казалось, даже что-то видящий из упомянутого. Одна из крохотных звезд сорвалась вниз и исчезла за лесным поясом, оставив за собой блекнущее напоминание. Ее сестры с пониманием дрожали в своих туманных альковах. Небо – хорошее место, чтобы затеряться в нем. Что-то об этом блестело на губах Неро, как кровь, и вплеталось в слова Вергигия с тихими выдохами. Пока они оба смотрели на звезды, им было необязательно помнить о чем-либо еще. – Кси Дракона и Ню Дракона. "Челюсть" и, – Вергилий замолчал, припоминая, – "Последний". – "Последний", – эхом повторил Неро. «Он из тех детей, что не терпят конца у сказки», – странно приятно отпечаталось в мыслях и в улыбке. – Есть ведь еще одна? – промямлил парень без особой, впрочем, заинтересованности. – Ты с трудом нашел Северную, но знаешь про двойную звезду "Танцор"? – Я просто предположил. И, с опозданием: – Отвали. «У него слипаются ресницы». Со стороны Неро смотрелся задремывающим на свежем воздухе гулякой, что после бурной ночи развалился на первой встречной скамье и зевал через слово, мысленно уже представляя себя где-нибудь под кроватью, а желательно на ней. Вот только он не зевал, не придавался сладостным фантазиям и сидел в строгом ограничении ему одному видимых углов, будто в коробке, отделанной шипами изнутри. Если он и расслабился, то исключительно как пострадавший в неприятной стычке, которому прописан отдых и спокойствие. Но как охотник – нет. Опущенные ресницы не скрывали настороженных взглядов украдкой, направленных на одну фигуру, как на еще один угрожающе выпирающий шип. Вергилий чувствовал себя посторонним с самим собой. Но ему действительно нравилось небо. – Согласно античным легендам, созвездие Дракон изображает обратившегося титана Ладона, или стража Колхидского Дракона, или змея Пифона, – он утомленно прислонился к перемету скамьи, словно в течение неисчисляемой вечности ощущал на себе губительное давление белой дыры, точку невозврата, задвигающую его в отдаленные уголки вселенной беспредельной космической силой. Как бы он ни пытался, у него не получилось бы заплыть в горизонт событий прошлого сквозь воды холода, страха и гравитационный радиус облезлой лавки. По крайней мере, его голос мог. Выпивая свежее дыхание парка, отчетливо ощущая, как влага пропитывает его кожу, Вергилий на миг прикрыл веки. Легкие сразу заволокло едкой гарью, в рот набились пепел и вулканический песок; омерзительный запах гниения. И, самое невыносимое – этот постоянный жар, плавящий его тело до костей, и от него никуда не деться. В Аду всегда ночь и триллионы звезд, по красоте с ними не сравнятся ни сотня Сириусов, ни вся Галактика с ее пышущим Солнцем и Млечным светом. Это чужие, бесчувственно взирающие очи, медленно убивающие своим излучением пульсары, от которых не отвести глаз. Куда бы он ни шел, они следовали за ним, нависали над головой недостижимо высоко, обрекали его блуждать во тьме, кишащей смертью, ненавистью и постоянным страхом. Вергилий вновь посмотрел на знакомую до каждой случайной вспышки высь, откуда луна роняла в воду ровное сияние молочного цвета. Потоки прохлады ерошили его растрепанную челку. – Дракон – единственное созвездие мира людей, видимое и в Аду. Или он просто убеждал себя, будто видел нечто доступное, близкое ему посреди нескончаемого хаоса. Последняя мысль далась ему тяжелее, чем он предполагал. Она принесла с собой тягостное удивление. Неро, такой человечный и понятный Неро, определенно пытался заставить себя что-то сказать. Или наоборот, заглушить себя. Он мялся и кривился едва не до лицевых судорог, что, подумалось Вергилию, выглядело забавно. В чертах юноши попеременно сквозили то гнев и обвинение, то какая-то чрезмерная податливость и боязливость. Наблюдать за ним было так же занимательно, как за движением космоса в телескоп. И по-своему захватывающе. – Как проходит ваше свидание? Что бы Неро ни хотел донести до Вергилия или же смолчать, его прервал грубо вклинившийся голос. Полудемон вздохнул. В отличие от натурально подскочившего Неро, появление брата не стало для него неожиданностью: он заслышал его ленивую поступь издалека. На зубах заскрипел песок, словно он все ещё узником томился в не столь давних воспоминаниях. Или это банальное раздражение, что было несколько приятнее ощущать в себе. – Д-д-данте, – деревянным языком пролепетал Неро с таким видом, словно его макнули головой в воду, а после поставили лицом к лицу с призраком. Призрак – Данте – облокачивался на спинку скамьи между ними и наслаждался произведенным эффектом. – Я чему-то помешал? – подвигал он бровями, вызвав красноречивое шипение с одной стороны и безразличие с другой. – Где ты... – начал возмущенно Неро и затих, словно у него разом кончился воздух. Неясные изменения также произошли с его взглядом, которым он одаривал близнецов, смотря то на одного, то на другого, как если бы сравнивал их видимые сущности. Они не были похожи, более нет. Но невозможно отрицать то, что их сходство закладывалось намного дальше внешности, даже Вергилий это понимал, несмотря на агрессивное неприятие, что он всю жизнь высекал, будто искры из кремня. И этот взгляд Неро служил лучшим огнивом. – Ты ведь, – он обращался к Данте, сосредоточив всего себя на нем, – никогда бы не... правда? Его голос выходил надломанными, тонкими обрывками, которые значили все, что угодно, либо же ничего: Неро звучал и выглядел несчастно. И довольно жалко. Как побитый щенок, кем он и являлся. «Я не должен так думать?» – одернул он себя и с непониманием подивился себе же. Данте с легким удивлением смотрел на него, ожидая продолжения. Но Неро лишь бессильно поджимал губы и тихо, с замиранием, дышал. Если приглядеться, во влажном отражении его глаз можно увидеть проступившую тревогу на лице Данте – это интересно, учитывая, что Данте-не-отраженный сохранял беспечный вид недоумка. Не выдержав повисшего немого вопроса, Неро склонил голову, потер лоб тыльной стороной ладони, больше не смотря ни на кого из них. – Где бы ты ни шлялся, мне все равно, – он замолчал, с прикрытыми веками смотрясь сонным. На миг он будто бы действительно провалился в беспамятство, но все же договорил. – Просто отведи меня в свой офис. Пожалуйста. Оговорка была замечена Вергилием, но вряд ли Данте. Мечник разглядывал свои руки, пока Данте растерянно моргал. – Как скажешь, – обронил он и в этот момент опустил взгляд на "проблему" Неро, пропитавшую толстовку насквозь. Вот его глаза были направлены прямо, и вот они скатились вниз, как у куклы с одной эмоцией, данной ей при создании. Однако его лицо почти незаметно дернулось в выражении, которое лучше всего описывалось как "Досадно". – Думаю, у меня найдутся чистые бинты, – в задумчивости сказал он. У Вергилия возникло стойкое чувство, что он лишний здесь, в пересечении двух беспокойных, обо всем волнующихся и так просто переживающих друг о друге сгустков человечности. Резко: – Обойдусь. – Как скажешь, – повторил Данте. И выпрямился, улыбаясь. – Тогда поднимайте зады, мои вольные волки, мы уже недалеко! Святая святых наикрутейшего охотника в мире – то есть, меня, – всего в паре кварталов отсюда!***
– Данте. – Что? – Ты, должно быть, шутишь. – Да нет, я вполне серьезен. Мы почти пришли. – Больше похоже на кратчайший путь до свалки. – Ну, где-то по соседству и впрямь свалка находится. – М-м. – Зато аренда дешевая… Неудовольствие Неро было понятно Вергилию. Он, конечно, знал о неряшливых повадках брата и заранее не ожидал чистоты в его обиталище, но нависающие над ними развалины – да к тому же смердящие, как гнезда эмпуз – не вызывали в нем иного желания, кроме как вмять Данте лицом в ближайшую рассыпающуюся стену сапогом, слишком чистым для земли, по которой он ступал. Вергилий не поступил так только потому, что счел свое негодование не вполне уместным. – Не кривись, пацан, днем тут еще гаже. – Это должно было успокоить меня? – Нет, но тебе нужно избавиться от пустых надежд… Оп, осторожнее! Заплетающиеся ноги парня едва несли его по выдолбленной тропе между грудами выросшего башнями мусора, что, по заверениям Данте, являлись домами и где "жили-не тужили" люди. Неро споткнулся о закаменелый ком грязи и со слабым "О" рухнул в подставленные руки. Эти руки уже давно будто искали случая сцапать и с легкостью поволочить изможденное тело, когда Данте складывал их то на плечи Неро, то прижимал за бок, то подхватывал под мышку, то еще как-то искал способ окружить ими шаткого демоненка. Но Неро отмахивался от любой поддержки и упорно, хоть и нетвердо, вышагивал по плохо виднеющейся в темноте – для него – кривой дорожке. Вергилий практически слышал скрип усилий, издаваемых его коленями на каждом шагу. Сгибающиеся и разгибающиеся колени Неро – все, что ему было возможно рассмотреть за приставленной, как приклеенной, к нему фигурой Данте. Тот стоял к Вергилию в пол оборота, но его не покидало ощущение, что спиной. Может, потому, что за весь путь у него ни разу не вышло взглянуть в лицо Данте; оно уходило и изворачивалось из-под взгляда в лучших традициях своего хозяина, выставляя на обозрение лишь копну сизых в ночи прядей. По направленному к Неро смеху понятно, что Данте улыбался, шутил, как обычно подтрунивал и раздражал… Но его спина, глухая к существованию третьего попутчика, вызывала липкий холод в области шеи. Словно Данте пытался огородить собой Неро от него, Вергилия. «Подобное положение делает его самого уязвимым», – с какой-то горячечной злостью подумал Вергилий и огладил касиру Ямато давно лежащим на ней пальцем. Чтобы не видеть этой широкой и твердой, но в то же время незащищенной спины, Вергилий с презрением разглядывал обступающий с краев пейзаж из обваливающихся, жалких хибар: мокрые пятна, расплывающиеся от шуршащих и плюющихся кондиционеров, что нелепыми приростками громоздились один за другим, трещины и вплетающуюся в них плесень, выбитые темные окна, неловко прикрытые фольгой, проплешины в осыпающейся известке, неразбериха из непристойных словечек… Вергилия замутило от отвращения. «Если живущие здесь люди считают это нормальным, то они не заслуживают ничего большего». Рядом о чем-то кудахтал не прекращая Данте, Неро с опозданием отвечал, смеялся слабо и невпопад и сразу морщился – Вергилий знал это. В такие секунды его дыхание становилось прерывистым и хриплым – Вергилий слышал это. С преградой в виде Данте между ними Неро позволил себе непринужденно улыбаться – осознание этого коробило до ноющих десен. Будто Неро недостижим для всякого зла и боли, кроме той, что просвечивала сквозь тонкую, как пергамент, кожу возле глаз. Если он и был недосягаем для какого-либо порождения жестокости, то таковой как раз негласно считался старший полудемон, о чем говорили спина и затылок Данте. Вергилию захотелось толкнуть его в поясницу цукой катаны и бросить давиться пылью. Жуткое удовольствие приносила фантазия, в которой Данте так и не нашел их, и Неро истек кровью на закрытой от всего мира скамье, где были лишь он, Вергилий и холодный свет неба над ними. Почему-то в этой фантазии он точно знал, что самолично ранил мальчишку, но его это нисколько не волновало. Скорее наоборот. Это было бы неким подтверждением его власти над ним. «Зависть пылает в Лице Человека, В Сердце – Жестокости Ад, Ужас – Божественный Образ от века, Тайна – Его Наряд».** Чужое внимание опалило его сзади, отчего он непроизвольно свел лопатки, поежившись. И через несколько шагов понял, что идет один. Данте и Неро смотрели на него чуть в отдалении со странными, чем-то схожими выражениями. Вергилий не видел причины для того, чтобы на него так пристально пялились. В самом деле, он ведь даже не оголил Ямато, справившись с минутным соблазном. И чешуя не покрывала его тело жестким слоем брони – в компании полутора воина в том попросту не было смысла. Но на него продолжали смотреть, как на какую-то выползшую из гнилых глубин тварь. – Каков романтик, – с вопросом в голосе пробормотал Данте и взглянул на Неро, как бы уточняя у него правдивость сказанного или с другой, ясной лишь ему, целью, но ответа в нем он не нашел. Неро же был сосредоточен на разводах краски ограды возле головы Вергилия, но затем их взгляды пересеклись. В тот момент две вещи спешно и с дискомфортом укоренились в сознании полудемона: его юркнувшая угрем мысль была произнесена им же вслух без его ведомости о том, и эмоция, горящая в лице Неро даже во мраке, более всего походила на… «Любопытство?» – с оторопью сообразил Вергилий. Жгучее, въедливое, подобно щелочи, натуралистичное любопытство он никак не ожидал встретить – прямо сейчас и вообще – у своего равнодушного к большинству вещей сына. Оно могло пробрать до дрожи любого, на кого было бы направлено, но столкнулось с откликом того же пытливого внимания. Вергилий захотел узнать истоки этого любопытства неожиданно сильно. И был готов раскрыться навстречу, если это значило исподволь изучить заинтересовавший его объект. Разделенное ими влечение развеялось, когда внимание Неро скользнуло за спину Вергилия. И тут же вспыхнуло с новой силой, но совершенно иного характера – незамутненная вспышка детской радости. Он вмиг позабыл про Вергилия. – Хах, да, а вот и он, – усмехнулся Данте и будто бы выпрямился, став казаться выше, мощнее, увереннее. Что-то от древних титанов воспряло в нем с первыми проблесками алого света, брызнувшего на его серебряные волосы, затекшего в засверкавшие радужки. Чем дальше без намека на спешку продвигался Данте, тем ярче разгорался этот свет при его появлении, поразительно к месту сливаясь с красным плащом – почти символом, что выходит за грань одной прославленной персоны, но охватывает целую жизнь и таких, как он, и тех, кто стоит по другой берег войны. – Мой кровавый дворец, мой – "Devil May Cry". Овеянное огненным свечением, здание агентства по охоте на демонов возвышалось над всеми прочими, что склонялись к земле бетонными коробками, словно признавали его спокойную силу. Офис нерушимой, массивной крепостью стоял тут, кажется, столетия, и не было никаких сомнений, что он простоит и грядущие тысячелетия. Красный в свету кирпич, из которого вздымался дом от основания и до самой крыши, имел стертый и шершавый, израненный вид, переживший со своим хозяином не одно нападение порождений Ада. Но оттого не выглядел менее теплым и притягательным для прикосновения – агентство, со своими широкими окнами и огромной дверью, было готово раскрыться для каждого нуждающегося в защите и приюте. Отброшенные тени не смели приближаться к порогу охотничьей обители, оставаясь на расстоянии и служа надежной преградой от нежеланных вторженцев. Воспоминания навалились на Вергилия сбивающим с ног потоком. Он вновь предельно четко ощущал свое фарфоровое тельце. После множества испытаний, оно, забывая опираться на трость, наконец принесло его ко входу конторы, где он назвался простым, но изящным псевдонимом – насмешка над Данте и самим собой. Данте. Сдерживая пораженный смех, он смотрел на человека, что должен был быть его братом. И он одновременно был и не был им. В то время как он сам застыл в неопределенном возрасте – подарок от Преисподней, стершей все следы прожитых им лет, – Данте сильно изменился, заматерел, приобрел какую-то статность, напоминающую об их отце. Но при этом был верен себе: кричащие о балагурном характере одежды, неряшливая стрижка, развязная поза с ногами на столе, обманчиво сонный прищур, мягкая ухмылка… V едва не забыл о цели своего визита; трость была как нельзя кстати. Нахлынувшая слабость вынудила его опереться о стену, а иначе он бы попросту упал на колени перед тем, кто в непереносимом, ненавистном смысле стал смыслом его существования, его собственным резоном сражаться и идти, ползти и идти, все вперед и дальше, ради кровавого конца одного или обоих. Хладнокровие сдержало бушующий в нем шторм за туманной улыбкой, и он не выдал себя – то, что так хотелось сделать, увидя близнеца. Почти жизненная необходимость отбросить и игру слов, и нелепую палку с громоздким набалдашником, и бледную кожу – сорвать эту лживую, ничтожную оболочку, стереть чернильные клейма, разбегающиеся от пальцев и до ребер, хватающие поперек горла, пятнающие его кошмарами... Но он не был Вергилием. А, значит, не имел права видеть в Данте своего брата и соперника. И все же в ту встречу он сказал гораздо больше, чем следовало. Но Данте, как и ожидалось, понял все в самую последнюю, критичную секунду. С его тонким слухом он бывает поразительно глух. – А почему вывеска горит? – не отрываясь от созерцания фасада магазина, спросил Неро. Его глаза были широко раскрыты, словно так он мог увидеть и запомнить больше. – Действительно, почему? – философски заметил Данте и открыл незапертую дверь. Неро спешно последовал внутрь. С электрическим жужжанием вспыхнули лампы. Бардак, да еще и затхлость вперемешку с пылью. Но Вергилий признавал, что в обстановке… прихожей? Рабочего кабинета? Гостиной? Различима своя прелесть, которую не портили батарея брошенных бутылок, мусорных баков с лежащими на них коробками из-под пиццы с остатками соуса на дне и черт те знает что еще. Что-то во всем этом было от Данте. Его присутствие ощущалось в каждой вещи, а каждая вещь располагалась на своем месте. Казалось, что Данте обступал тебя со всех сторон: барахло Данте, запах Данте, стиль помещения Данте, оружие Данте, отголоски силы Данте… Любой вдох был одолжением призрака Данте. Инстинкт Вергилий гнал его с чужой территории, но полудемон сдержался. Как бы глупо он выглядел, скажи, что ему некомфортно тут находиться, причем вовсе не из-за вездесущего беспорядка. Большее, что ему предложили бы, это сидеть на лестнице под дверью – если вообще уделили бы внимание его словам. – Подожди здесь, – бросил Данте глазеющему по сторонам Неро, – я проверю, насколько завалена спальня. Раненым полагается отдых в презентабельных опочивальнях. – Мне без разницы, – Неро хотел прозвучать грубо, но был слишком занят изучением пыльного музыкального автомата. Стоящего рядом с холодильником. Тоже с накиданным мусором сверху. Вергилий прикрыл глаза, вздыхая. Они остались вдвоем. Под пальцами Неро щелкали кнопки и дергались рычажки, но если в его планах было включить аппарат, то этого явно было мало; машина громоздилась нетронутой кучей металлолома годами и не желала подчиняться усилиям чуждого мальчишки. Но Неро вроде бы нисколько не беспокоила неотзывчивость музыкальной коробки. С серым безучастием он проходился по одним и тем же клавишам, пыль пятнала подушечки пальцев и по цвету совпадала с размякшим лицом. Стоило Данте скрыться на втором этаже, как юноша увял и отсырел, словно лежалая тряпка, больше не гладил широкое листья растения в горшке и не оглядывался со смущением на похабные плакаты. Переключение кнопок заняло его надежно и бесполезно. Вергилий задумался, было ли случайным то, как Неро стоял к нему боком. – Не включается? – спросил он, не зная, что еще сказать. Почему-то ему важно было услышать в ответ хоть что-нибудь. – М-гм, – не размыкая губ промычал Неро. Что-то громко тренькнуло в такт его содержательной фразе, на что Неро даже не вздрогнул. Пыль сыпалась на его застиранные джинсы и обувь. Думая "хоть что-нибудь", Вергилий предполагал нечто более... осмысленное, чем это. Он был разочарован, но не знал, кем из них. Настала очередь Вергилия рассматривать развешанную по стенкам похабщину Данте – и это первое, что видят клиенты, ожидая встречи с профессионалом, знатоком своего дела. Прямо под ними красовался насквозь ржавый обогреватель, временами в нем что-то подозрительно шумело и пшикало. Трогать его, как и большинство из валяющихся где попало вещей, было неприятно в самих мыслях, и Вергилий отпрянул. И наступил на наваленные вторым ковром бумаги с книгами, по чьим поверхностям задолго до него потоптались грузные грязные ботинки. Со стола упала бутыль, прикатилась к его ноге, и он не преминул пнуть ее в дальний угол – к сожалению, тара не разбилась, как он пожелал того. Вергилий цыкнул. Куда бы он ни ткнулся, ему всюду в горло затекала мерзкая желчь, которую нельзя ни сглотнуть, ни сплюнуть, и так она воспаляла его дыхание до хриплого ворчания. Единственная область относительного покоя занимала менее метра в ширину. И с ее пересечением поднимались свои сложности, в частности те, из-за которых Вергилий чувствовал бы себя опустошенным до гулкого звона. Но при вариантах с желчью и пустотой внутри он, как ни странно, выбрал бы с усилием проглотить яд, умудрившись не захлебнуться, и войти в ставшую чужой зону штормов и полной неизвестности, где его не ждали и смыли бы приливной волной, приблизься он хоть на шаг. Что зрело в ее недрах, глубоко под слоем бесстрастности, было не меньшей загадкой, чем, например, что же он сам сдерживал в себе на самом деле. Но одну вещь он мог предсказать, словно видел ее наяву с ошеломляющей ясностью: ему точно не стоило делать то, что он собрался сделать. Но порой – и слишком часто для него – пропасть влечет неконтролируемо сильнее, чем хватило бы благоразумия не оступиться, не кинуть свое тело в простирающиеся вниз километры все новых ошибок. Каждый задетый выступ пронзит болью осознания совершенной глупости, и ненависть к себе затмит мимолетный восторг от полета. Он прекрасно знал, что трещины для подьема изранят его, приведут обратно на дно, откуда вершина покажется насмехающейся высотой, памятником его несносных, неосуществимых желаний и гордыни. Однако это будет его решением. Он сам сделает шаг в обрыв, и ветер, пускай на секунду, но задержит его в пьянящей невесомости, раскрыв просторы неба и солнца. А после бросит на камни так же, как его руку толкнуло навстречу сгорбленной спине Неро. Вся полнота безумия уместилась во враз расплывшихся зрачках, а после – быстрее стука сердца – в кинувшейся прочь фигурке, что так дико и загнанно дышала, напоровшись на самую обычную стену. Внезапный механический лязг – чересчур близко, еще один мазок в палитру безумия. С невнятным воплем кулак обрушился в то, что стало кучей потрескивающих проводов и битого стекла с красными брызгами поверх. Битое стекло, пожалуй, неплохо описывало звук, с которым он разбился о самые острые и беспощадные скалы своей человечности. Та самая рука зависла в воздухе неподвижно. Достаточно крупная ладонь, с длинными пальцами и мозолями на сгибах, ногти аккуратно подстрижены, а синие вены вьются под кожей, то проступая ярче, то бледнея, – и на нее смотрели без кровинки в лице. Дернись один сустав, и это повлекло бы за собой локальную вспышку бешенства для одного до смерти напуганного создания. "Грустно", – то, как он отозвался бы о ситуации. Ему грустно, не более. В конце концов, он знал, что так будет. Может быть, его рука хотела доверительно разместиться на плече. Или приобнять. Может, он вообще заинтересовался музыкальным аппаратом, а тот безнадежно испорчен, и все это теперь неважно. Как не имело смысла изначально. Что было излишне и пагубно для всех, особенно для коробки с пластинками. Он не убирал руку, пока ее продолжали держать в поле зрения, как в ловушке. У кого-то кончался воздух из-за задержки дыхания. – Какого черта ты грохнул мой автомат?! Они обернулись к лестнице одновременно. На верхних ступенях над ними возвышался Данте и озарял их жутким недовольством полноправного хозяина сломанной гостями игрушки. Недовольство его было чрезмерным до абсурдности, считай, неуместным. – Глупый пацан, он был мне дорог, как память. Раритет! И ты его раздолбал! В руках себя держать можешь, нет? Мучительный вздох осыпался вместе с побелкой на пол. И не менее мучительная в своей выдержанности пауза – на них. Данте поставил локти на перила, по-ребячески качнулся вперед, взглядом заставляя потолок расщедриться на вторую порцию известки. А затем с поднятыми бровями, все так же не глядя на гостей, спросил на удивление спокойно: – Будешь и дальше тормозить внизу? Смотри, я займу твою комнату – там кровать широкая, а еще много места и... – Иду, – проскрипел Неро и по большой дуге обошел Вергилия и его закаменевшую руку. Не поднялся, а взлетел по лестнице, ненароком пихнув Данте. – Эй-эй, потише, я пошутил, – рассмеялся Данте, следуя за скрывшимся парнем, – не отберу я твою кровать, спокойно. На первом этаже затихли звуки. Лишь безразличный ко всему призрак Данте косился в сторону Вергилия через мутные окна и бликующие бока бутылок. Собранность и сдержанность вязли в россыпи бумаг под ногами, как в зыбучих песках, – такие понятия не знакомы здешним демонам. Осколки осыпающегося рассудка на грани слуха перекатывались под столом, где лежали годами с тех пор, как их смущенно смахнули туда ботинком. Что-то в их переливе было до боли сходно со звучанием музыки в его голове. Скрипка, такая надрывная и плачущая. Посередине прихожей Вергилий выделялся единственным островком порядка, что было абсолютной и непримиримой ложью и не имело ничего общего с реальностью.***
– Что-то из этого, – кивок на кучи разваленной всюду одежды, – тебе подойдет. Выбирай, не стесняйся. – Понял. Данте оценивающе вперился в него. Неро сонно моргнул в ответ: если дядя начнет донимать его, он запросто заснет посреди болтовни, а там уж не важно, на крутой кровати он спит или под капотом машины. Да где угодно, главное, лечь наконец. Что за денек. Как же ему скучно. И сонно, да. А ведь он уже сидел на разложенной постели, правда, ее расстелили по меньшей мере месяц назад. Зато подушка выглядела очень мягкой и взбитой, большой, с торчащими перьями по краям, покрытой мягкой наволочкой, так и просится, чтобы на нее… – Дашь посмотреть? – Нет. Его голос опять напоминал скрип колеса. Но, может, так Данте быстрее отстанет от него и его не-то-чтобы-страдального живота. Его мутило, да еще как, и потому терпеть назойливые ухаживания не было никаких сил. Но боль уже отступила, а он и не заметил, когда. Вряд ли это было хорошим знаком, но какая разница, раз ему хотя бы на долю лучше, чем чувствовали себя его мозги. Отключка мерещилась спасением. Ох, да, забыть обо всем – разве не потрясающе? Хоть и временно. Седая голова склонилась вбок. Пожатие плечами, мол, как знаешь, как знаешь. Ленивый взгляд, будто Данте тоже засыпал на ходу. И дальше очень в духе Данте пойти наперекор всему и попытаться дернуть его толстовку вверх. Не получилось. Неро завалился поперек кровати и прижал колени к груди. – Не, – четко выделил он, – трогай. Окей? – Будешь так лежать, не станет хуже? – Не твое дело, – Неро зарылся лицом в простыню. Поза и впрямь не самая удачная, но теперь он точно ее не сменит ближайшую вечность. Столько Данте еще будет торчать тут? Он замычал что-то нелестное, что, впрочем, не различили и благополучно проигнорировали. Надоедливый надзиратель донимал его, даже когда ничего не говорил и только смотрел. И тем более, когда открывал рот: – Знаешь, запирание себя и своих проблем – вредно. – Моих проблем? – с усилием ощетинился Неро, что все равно приглушила ткань. И совсем невнятное: – Уж кто бы говорил. – А похоже, что я принимаю в них участие? – усмехнулся Данте. Краем глаза Неро оценивал его необычный выбор эмоций. Сразу не понять, но Данте из тех, кто умудрялся держать каждый мускул тела в постоянном контроле, чего не сказать про его жизнь. Так что Неро был уверен, что эта скорбно-нежная маска с опущенным всем, чем можно – уголками губ, глаз, бровей, кажется, кончиком носа – была его сегодняшним шедевром специально для "племяша" с неважным самочувствием. Даже если так, Неро был благодарен ему за… «Вполне удобную подушку», – заставил он себя додумать. Нынче его мысли должны быть чисты и непреклонны в вопросах доверия. С Данте тоже. «Было бы легче, если бы он скорее ушел. Да, легче…». – Постарайся не залить кровью мне весь пол за ночь. Неро зарычал. – Между прочим, мог бы сказать "спасибо" за предоставленные удобства и все такое, – возвел очи горе Данте, никак не унимаясь, – а не изображать злобную львицу. Почему меня никто никогда не благодарит? – Твой блядский рот – вот почему! – на последних силах напряг Неро голосовые связки. – Никак не заткнешься, даже если тебя не просят ничего говорить! Просто – заткнись! Прекрати задалбывать меня! Не будь таким… Он не закончил – о, он мог много чего еще наговорить, – потому что прозвучал, по его мнению, как-то жалобно. С него хватило на сегодня жалостливых слов и положений. Одно влечет другое, но он еще не понял тонкостей работы системы. Одеяло с головой скрыло его от желтого света ночника. Неро выпутал голову и, нахохлившись в образовавшемся коконе, взглянул на совершенно беззлобное лицо Данте. Скорее счастливое, что вынести было невозможно. Уж слишком охотник умел строить располагающие гримасы, от которых все колкости истаивали сами собой. Дело привычки для него – быть приятным, по-домашнему свойским. «Ни разозлить, ни разозлиться уже не могу», – с иронией подумал Неро, когда свесившиеся края пододеяльника Данте не подоткнул, как он ожидал, а накинул поверх образовавшейся горки. Неро зарылся поглубже, чем заслужил одобрительный смешок. Клацнул челюстью, когда его провокационно потрепали по спутанным волосам, как собаку. Полудемон ловко одернул руку, внешне не выдав торопливости, и направился к выходу. А затем остановился, опершись о стену и вздохнув. – Я много болтаю, – видимо, через силу сказал Данте, – когда нервничаю. Знакомо, а? – Но ты постоянно болтаешь… – В последнее время очень даже, – Неро разглядел краешек его улыбки и блеснувший клык. Прозрачный, на грани действительности и воображения смех прошелестел по комнате. Неро поежился, будто на сквозняке. – Но так было не всегда. И сразу, без перехода: – Мне не хотелось бы, чтобы ты ехал со мной. Неро попытался увидеть что-то помимо этого белого улыбающегося клыка, но что-то все мешало ему, как если бы он выглядывал из-за полуоткрытой двери в коридор. Или полузакрытой. На большее дверь не сдвигалась, как бы он не толкал ее. И потому все, что ему оставалось, это гадать о полной картине происходящего за ней – кому принадлежат эти призрачные голоса и шаги, знал ли он тех людей или никогда в своей жизни не встретит. Возможно также, что ему только чудилось, и за дверью была полнейшая тишина. – Почему бы тебе не вернуться домой? Пока не поздно. Это то предложение, с которым Неро яростно спорил бы еще несколько часов назад. В этот раз он предпочел промолчать. Не потому, что был согласен с ним. Он не знал, как ответить на него правильно. Данте снова рассмеялся своим неслышным смехом. – Раньше было как-то проще. Мне приходилось думать о себе и… ну, да, о здешних бродячих псах. На этом и все, пожалуй. Хотя я все равно не мог накормить их, – Неро неосознанно хмыкнул, но ему не было весело. Он вообще не брался сказать, как он себя чувствовал в тот момент. Все так смазанно и непонятно. Ему надоели эти полуотворенные двери и незнакомые созвездия. Фортуна на их фоне смотрелась райским местом: каждый уголок острова изучен им еще мальчишкой, нет новых людей, а те, что есть, сами знают о нем едва ли не все. А те его стороны, что недоступны фортунцам… «Это то, почему я продолжаю двигаться. И в этом нет случайности или ошибки. Я должен быть здесь», – первая трезвая мысль, посетившая Неро за прошедшее время. В ней проглядывалась воодушевляющая уверенность от гордых заявлений "Я – рыцарь" или "Я – щит людей" – они и правда помогали ему стоять на ногах, твердо наставлять меч против врагов. Знать бы еще, кто его враги. Свободную руку Данте запустил в волосы и шумно выдохнул через нос. – Ладно, время позднее, детишкам пора спать, – Данте обернулся к Неро с улыбкой, и как бы он не принуждал себя, Неро не сомневался в ее искренности. В одной улыбке Данте умещал несоизмеримо больше, чем мог наговорить за одну или две жизни. Смотреть на нее было нелегко, и вместо ответной улыбки она вызывала беспричинные слезы. У Неро свело челюсть, но он все же выдавил пародию на усмешку – его назвали ребенком, опять. Данте несносен и неисправим. И Данте выглядел еще более уставшим, чем он. – Увидимся завтра, – напоследок сверкнул зубами Данте, подходя к двери, и потянулся к выключателю света. – Стой! – неожиданно для себя подскочил Неро и тут же упал обратно, когда его выпрямленный локоть подогнулся – вспышка боли иглой пронзила кисть. Он так старательно отводил от нее глаза, что совсем забыл про вдавленные кусочки стекла. С ненавистью Неро смазал немного крови о наволочку и вздрогнул, не шевелясь, не поднимая головы и желая исчезнуть. Он быстро забрался под покрывало по самую макушку, а Данте так и замер на прерванном движении в оторопи. И тут медленно, неверяще расплылся в издевательской лыбе. – Тебе что, – Неро не видел, но отчетливо слышал, – страшно спать без света? То есть реально? Как сопливой мелюзге, серьезно? – Вали уже! – отвернулся к стене Неро, остервенело ковыряя застрявшие осколки в ладони. Позади хохотнул Данте и перешел на сдавленное хихиканье с донесшимся до него рычанием. Вовсе не угрожающее рычание – досадующее и обиженное. Отсмеявшись, Данте понимающе до раздражения проворковал: – Так уж и быть, оставлю тебе свет. Но смотри, в следующий раз никаких поблажек, все-таки взрослый парень уже. Недовольное бурчание. Данте веселился за его счет, осматривая свернувшийся ком из постельного белья и конечностей. Розовая пятка парня трогательно выглядывала из-под одеяла. Посреди огромной кровати в чужой, просторной комнате он был маленьким и уязвимым. Прикрывая за собой дверь, Данте тихо проговорил: – Спокойной ночи, Неро. Щелчок. Со стоном Неро перевернулся на спину, положил на глаза руку, немного полежал так. С опаской коснулся щек. Как он и думал – от прожегшего насквозь стыда щеки показались ненормально горячими, словно раскаленные. Он одернул руку и снова уткнулся в стенку; так он не видел треклятой двери, откуда Данте неосмотрительно желал ему спокойной ночи, уходя. Неро не было никакого дела до того, включен свет или нет. Он хотел, чтобы Данте остался с ним.***
Щелчок. Звуки вернулись к нему, с визгом прорвав тишину. И первое, что он услышал – дыхание у его шеи не озаботящегося лестницей Данте. – Что за херня?! – прокричал – не громче шепота – Данте, вжимая его поясницей в грязную батарею. – Почему его трясет от ужаса при взгляде на тебя? Без пояснения, о ком он, но в уточнениях не было нужды. Вергилий, тем не менее, не ответил. – Не вынуждай меня повторять, – прошипел Данте. Воротник его плаща чуть не порвался после сильной встряски. Вергилий сморщился, но не отстранился. – Я не знаю. Данте отшатнулся, и Вергилий смог перевести дыхание. Ненадолго. – Ты не знаешь, – повторил его брат бесцветным голосом. И, громче: – Не знаешь. Не знаешь? Волосы скрыли глаза Данте, и тени наползли на лицо. Под их кровом растянувшийся оскал имел в себе больше звериного, чем человеческого. Красная искра занялась на кончике пряди и потухла, когда задрожал его еле сдерживаемый голос. – Не знаешь ни о том, какое месиво у него под одеждой, ни о его внезапно проявившейся, – Данте коротко рассмеялся, окатив холодом, – боязни темноты? Может, тебя вообще с ним не было?! «Боязнь темноты?», – недоумение пробилось в загустевшее и холодное, как остывший металл, сознание Вергилия. Боязнь темноты и Неро в его понимании стояли в диаметрально противоположных концах мироздания без возможности сойтись. Так же, как Неро и очевидный страх кого-либо, чего-либо. Мальчишка же был таким бесстрашным в их первую и последующие встречи, шумный, наглый, без малейшего опасения он сыпался насмешками и тычками револьвером, подначивая на проявление вспыльчивости. Вергилий привык отмахиваться от него. «Чтобы такой, как он, боялся темноты?», – хотел спросить полудемон с сокрушительным сарказмом, но остановился. Словно невидимое, тонкое лезвие воткнулось ему под ребро. До этого, совсем недавно, он прекрасно видел в Неро этот гиблый росток страха – видел, но отмахивался от него так же, как от частых попыток вывести его из себя с целью заполучить каплю внимания. Вергилий не хотел знать о столь острой слабости в ком-то из его семьи, и поэтому натягивал сияющую звездами пелену на свои и чужие глаза. Ведь вот чем это было? Уловка, чтобы избежать ответственности? Способ временно унять бурю? Он не понимал, что он и зачем делал. И сейчас, задумываясь об этом, Вергилий спрашивал себя, а где был он сам. Взгляд на знакомую вывеску что-то перемешали в нем, но головокружение все разом настигло в эту секунду. Он находился в одном месте в двух промежутках времени одновременно. И там, и там с ним был Данте. И они говорили о Вергилии. – Думаешь, я вру? – спросил он кого-то из них. О чем он спрашивал? Врал ли он? Какие события произошли раньше? – Хуже. Ты не знаешь, да? – опять сказал это Данте со злой улыбкой, готовый то ли накинуться, то ли рассмеяться вновь. И скис. Склонил голову, приняв задумчивый вид. Напряжение отразилось в его жесткой челюсти и взбугрившихся венах. С утекающими мгновениями он мрачнел все сильнее, высасывая окружающий свет, преломляя его в отталкивающий ореол. Его взгляд метался по кругу, и Вергилий подумал, что ответ, необходимость в котором взволновала Данте, ускользал от него. Словно его мысли проходили один и тот же цикл, тщетно выискивали зацепку, но с каждым оборотом уцепляли новые прорехи. Постороннему было бы тяжело смотреть на него сейчас. Вергилий неудобно почувствовал себя, ведь он был первоисточником этого замкнутого круга мысли. Размышления настолько захватили Данте, что опомнился он только тогда, когда Вергилий предпринял попытку отойти. Грохот кулака по столу прозвучал резко и громко. – К сожалению, – с приторной любезностью оповестил Данте, – в моем офисе больше нет свободных комнат. Вергилий сузил глаза. – Можешь довольствоваться диваном. Если он тебе нужен, конечно. Кабинет в твоем распоряжении, – кивнул он в сторону названной мебели так, как показывают на отхожие места. Не сказав больше ничего, Данте забыл про него и углубился в дом, видимо, отправляясь спать. Без вываленной порции оскорблений. Вергилий даже не получил приказа никуда не уходить. Просто стоял там и смотрел на опустевшую прихожую. Значит, он воспользуется подаренной свободой. «Нет, я не собираюсь никуда уходить», – говорил он сам себе, когда ночной воздух всколыхнул полы его плаща. За ним громко хлопнула дверь. Пара шагов вдоль вонючей, втоптанной в грязь улице, и отсюда уже можно увидеть крышу здания агентства. Прыжок – и он оказался оторван от подсвеченной земли. На высоте нескольких этажей ветренее, чем там, внизу. Приятно. Отныне он будет смотреть не на красный, а на холодный синий. Ведь небо – хорошее место, чтобы затеряться в нем. В его просторах чисто и спокойно. Треть своей жизни он провел под похожим небом, и как бы горько ему не было видеть его, так привычнее. Так он мог отпустить своих демонов наружу и не бояться за них. Несмотря на бодрствование последних дней, его не клонило в сон. Наоборот, он наслаждался небывалой кристальной ясностью рассудка, хоть у него по-прежнему двоилось в глазах. «Зато, – улыбнулся он, – так кажется, что надо мной еще больше звезд». В два раза больше созвездий сияло только для него, пока их не забрал рассвет пробившимися из земли розовыми лучами.