Кто ты?

Бессилие - это самое худшее, что может ощущать человек. Принято считать, что жалость, но на самом деле бессилие. И именно это чувствую я, когда мы возвращаемся в Москву из Японии, чтобы почти сразу улететь на Олимпиаду. Этери настолько стремится домой, что даже толком не прощается с нами в аэропорту, убегая в своё такси. И никто из нас до конца не понимает, что происходит внутри неё. Мы видим только поверхность. Она волнуется за маму, хочет поскорее увидеть Дишу. Боится Олимпиады. Боится того, что эта Олимпиада может разрушить единственную и самую стабильную привязанность, которую позволила себе Этери за одиннадцать лет. Женю забирает из аэропорта мама, и мы с Дудаковым видим, какой холодный взгляд Жанна бросает в спину убегающей Тутберидзе. Отношения Жени и Этери дали трещину ещё осенью, после Женькиной травмы. И я готов поспорить, что Жанна хорошо к этому приложилась. Только если раньше Этери находила в себе силы выдерживать этот холодный взгляд, то теперь, после Японии, просто убегает. Хорошо, что самой Жене пока хватает мудрости лавировать меж двух огней с маленькими потерями. Поэтому мы с Дудаковым принимаем удар на себя, как можно дружелюбнее разговаривая с матерью двукратной чемпионки мира. Только меня от этого лицемерного дружелюбия тошнит. Когда все формы приличия соблюдены, мы вызываем Алине такси и дожидаемся, пока она уедет. -Ну что, домой? - спрашивает Серёжа, когда мы остаёмся одни. -Похоже на то, - отвечаю и задумываюсь. - Я волнуюсь за Этери. -Я тоже, - кивает Дудаков и смотрит куда-то в сторону выхода. - Есть идеи? Отрицательно качаю головой. Идей и правда нет. У Сережи тоже нет. Значит, надо просто ждать. -На связи, - Дудаков пожимает мне руку и мы садимся в разные такси. Дома на меня наваливается дикая усталость. Но сидеть в квартире тошно. Я собираюсь и иду в бар. По дороге к машине пишу сообщение Дише и спрашиваю, все ли у них в порядке. Она отвечает, что нормально. Прячу телефон в задний карман на джинсах. В баре шумно и всё в кальянном дыму. Подхожу к стойке и опрокидываю в себя несколько шотов виски. Дышать становится легче и свободнее. Рядом подсаживается какая-то тонкая рыжеволосая девушка. О'кей. Угощаю её. -К тебе или ко мне? - спрашивает она уверенным хриплым голосом. -Тут сверху есть отель, - не глядя отвечаю я и допиваю очередной бокал. -Идёт, - она поднимается и выходит. Иду за ней. Мы снимаем номер на седьмом этаже. Я изрядно пьян. Но так даже лучше. Как только дверь закрывается, я прижимаю её к стене и грубо целую. -А ты жёсткий, - выдыхает она, пока я расстёгиваю платье на её спине. Отвечать не хочу. Стягиваю с неё платье, блядские колготки, и толкаю её на кровать. Покрываю поцелуями шею и ключицы, чувствуя едкий привкус духов. Срываю белье, сжимая руками маленькую грудь, и понимаю, что прелюдии мне не хочется. Мне вообще ничего не хочется. Я сажусь, расстёгиваю пряжку на джинсах и стягиваю их до колен. Поворачиваю девушку на спину, и резко вхожу, слушая её крик. Даже не знаю её имени. Делаю резкие и рваные толчки, с каждым выбивая из себя горечь и злобу. Перед глазами мелькает Этери. Её длинная нежная шея, кудри, и ключицы. С засосами от Эдуарда. Чувствую, как из груди вырывается рычание и ускоряю темп. Девушка опять вскрикивает, и хватается руками за простыни. Стараюсь выбросить Этери из головы и закрываю глаза, ощущая подступающую волну. Выдыхаю, чувствуя, как девушка дрожит и выхожу из неё. Легче не стало. Иду в душ, оставляя её на кровати и даже не оборачиваюсь. Смываю с себя все мысли холодной водой. Заворачиваюсь в халат и выхожу. Рыжеволосая красива. Она лежит уже на спине, ничем не прикрывая своей наготы. Ловлю себя на мысли, что сравниваю её шею с шеей Этери. Ложусь на кровать. Девушка наваливается сверху и целует меня. -А ты хорош, - выдыхает она и я чувствую запах алкоголя. Противно, но какая разница. Она скользит губами по моему телу, развязывая халат, и я закрываю глаза. На тумбочке звенит сообщением телефон. Тянусь к нему рукой. 01:26 Диша: "Даниил Маркович, у мамы высокая температура. Скорую она вызывать запретила. У нас закончились жаропонижающие, а оставлять её я боюсь. " Подскакиваю, одной рукой как можно аккуратнее сбрасывая с себя рыжую. -Извини, мне пора, - бросаю я, глядя на её непонимающее лицо и надеваю на себя джинсы и футболку. Куртка валяется в коридоре. Дверь захлопываю. Уже в коридоре пишу Дише, что сейчас приеду и чувствую, что протрезвел за пять секунд. -Ты охерел, Глейхенгауз? - слышу в трубке сонный голос Дудакова. -Диша написала, что Этери плохо, - выдыхаю я, не обращая внимания на вопрос Сережи. -Понял, - слышу, как он поднимается и кладу трубку. Перезвонит потом, когда соберётся. К дому Этери я подъезжаю меньше, чем через полчаса. Москва хороша отсутствием пробок ночью. Звоню в домофон, и мне сразу открывают. Диана даже не спрашивает, кто там. Поднимаюсь на нужный этаж. В руке сжимаю пакет с какими-то лекарствами из круглосуточной аптеки, в которую заскочил по пути. Там самое необходимое. Дудаков привезёт остальное, когда будет понятно, в чем дело. Диана открывает дверь, уставшая и напуганная. -Мама в спальне, - я отдаю Дише куртку и прохожу в нужную комнату. Этери лежит под двумя одеялами и в тёплой пижаме, но всё равно дрожит от холода. Губы сухие, глаза закрыты. Осторожно касаюсь рукой лба, и она вздрагивает. -Холодно, - выдыхает Этери, натягивая одеяло по самые брови. -Знаю, что холодно, - тихо произношу я, забирая с тумбочки градусник. - Давай посмотрим, что у тебя с температурой. -Что ты здесь делаешь? - Этери удивленно открывает свои раскрасневшиеся глаза. -Играю в скорую помощь, - я улыбаюсь, присаживаясь с другой стороны кровати и подтягиваю Этери к себе на колени, стараясь плотно укутать её одеялом и просовывая под кофту градусник. На секунду мне даже становится неловко, потому что мои холодные пальцы все-таки случайно касаются её груди. Но Этери как будто не чувствует. Её кожа горит, и температура должна зашкаливать, если ей при этом холодно. - Ты разве в детстве не играла? -Нет, - она горячо выдыхает мне в руки, - Я играла в олимпийскую чемпионку. Этери закрывает глаза и тяжело дышит. Жар, который исходит от её тела, я чувствую сквозь много слоёв одеял и одежды. Невесомо касаюсь рукой её бледной щеки. Слышу, как пищит градусник. Достаю его - 40.7. Класс. -Что там? - тихо спрашивает Этери, не открывая глаз. -Сорок с копейками, - недовольно отвечаю и достаю телефон, чтобы попросить Дудакова взять что-то поддерживающее иммунитет. -Два часа назад было 38, - Этери безразлично отворачивается, и я обреченно вздыхаю. Только Тутберидзе может так халатно относиться к своему здоровью. - Наверное, продуло в самолете. Или акклиматизация. Даже не хочу ничего отвечать. Аккуратно перекладываю её обратно на подушки и достаю из пакета жаропонижающее. -Принцесса, открой ротик, - я протягиваю ей ложку с лекарством. -Что это? - Этери недовольно морщится. -Это чтобы сбить температуру, - разговариваю с ней, как с ребёнком. Но по-другому она просто ничего не выпьет. Больше, чем болеть, Тутберидзе ненавидит только лечиться. - Выпей, только одну ложечку. А я тебе потом конфетку дам. Когда Этери с мученическим выражением лица все-таки позволяет мне влить в неё лекарство, я лихорадочно думаю, где взять конфету. -Теперь конфету, - Этери вытаскивает из-под одеяла свою ледяную ладонь, протягивая её в ожидании обещанного приза. -Конфету получишь, когда температура опустится, - выкручиваюсь я, пряча ложку и банку с лекарством обратно в коробку. - А теперь - спать. -Обманщик, - обиженно выдыхает Этери, но все-таки позволяет помочь ей улечься поудобнее. Смотрю на неё и пытаюсь заглушить проснувшуюся во мне нежность и желание укутать, погладить по голове и поцеловать в нос. У нас все-таки дружеские отношения. Я выхожу из комнаты и выключаю свет. Диана спит на кухне прямо за столом, но как только я вхожу, просыпается. -Как мама? - беспокойно спрашивает она, потирая глаза. -Должен ей конфетку за то, что она выпила лекарство, - лезу в холодильник, чтобы проверить его на наличие конфет. Но там нет ничего, кроме бутылки молока и трёх апельсинов. -Мы не успели в магазин, - виновато произносит Диша. Звоню Дудакову. Он уже почти подъехал, но я прошу его развернуться и купить что-то из еды, чтобы бедный ребёнок не умер от голода. Ну и конфетки, конечно. -Диш, давай спать, - глажу Диану по спине. - Мы с Сергеем Викторовичем разберёмся, а тебе нужно отдохнуть. Диана встаёт, обнимает меня и желает доброй ночи, уходя в свою комнату. Маленький котёнок. Я варю себе и Дудакову кофе, и делаю Этери малиновый чай. Сережа приезжает через двадцать минут, втаскивая в квартиру огромные пакеты, набитые всякой едой. Он выглядит сонным и несчастным. Но я, наверное, не на много лучше. Я забираю у него пакеты, отношу их на кухню, доставая оттуда мармеладных мишек со вкусом кока-колы и мы тихо заходим в комнату к Этери. -Конфетки? - спрашивает она не оборачиваясь, уже в полусне. -Они самые, - смеётся Дудаков, пока я беру с тумбочки градусник, чтобы проверить, помогло ли лекарство. -Почему ты смеёшься как Дудаков? - лениво спрашивает Этери, снова укладываясь ко мне на колени. Глаза так и не открывает. -Потому что смеюсь не я, а Дудаков, - обреченно вздыхаю, просовывая градусник ей под кофту. -Меня приехали спасать все доблестные рыцари местного значения? - слабо улыбается Этери, наконец открывая глаза и окидывая взглядом сначала меня, потом Сережу. -Нет, злые гоблины, - Я смеюсь, и слышу, что Дудаков тоже. - Ты же ведьма. За ведьму она меня больно щипает в шею, и я резко поворачиваю голову. Прошу Дудакова принести нашей больной успокаивающий чай, и он уходит на кухню, продолжая ржать. -Я опять не дала вам отдохнуть нормально, - обреченно вздыхает Этери, и я не понимаю, с чего она это взяла. Она проводит ледяным пальцем по моей шее, потом рассматривает его и поворачивает ко мне. - Красивый цвет. На пальце у неё остатки помады рыжей девушки. -Можешь не волноваться, все остались довольны, - отшучиваюсь я, когда наконец понимаю, к чему она клонит. Пиликает градусник. На этот раз 38.6. Температура начинает падать. Я облегченно выдыхаю, и достаю таблетки, которые принёс Дудаков. Этери опять делает жалобное лицо. Ведёт себя как трехлетка, ей-богу. Но я терплю, потому что ничего больше не остаётся. -Получишь пачку мармеладных медведей, - заговорщически произношу я, протягивая ей таблетку. Серёжа как раз вернулся из кухни с чаем. Этери не ведётся. - Со вкусом кока-колы. Последняя фраза работает, и она открывает рот. Кладу туда таблетку, а Дудаков протягивает ей чай. Этери делает несколько глотков и ставит кружку на тумбочку. -Где мои медведи? - она спрашивает так серьезно, что мы едва можем сдержать улыбки. Я вкладываю ей в руку пачку. - Спасибо. Этери тоже улыбается, но слабость все-таки даёт о себе знать. Лекарства подействовали ещё не полностью, и сейчас в её организме идёт война. -Ложись спать, - примирительно произношу я, хлопая рукой по подушке. Она недоверчиво смотрит на нас с Сережей, но все-таки укладывается. Я откидываю назад её мокрые светлые кудри, Дудаков укрывает одеялом. Мишки лежат на соседней подушке. -Ребят, - доносится до нас, когда Серёжа гасит свет, - спасибо. -Не за что, - отвечаю я. - Мы же друзья. -Я вас люблю, - сонно шепчет Этери. -Мы тебя тоже, - Дудаков прикрывает дверь, а я просто молча иду на кухню. Потому что ежу понятно, что я её тоже люблю. Оставшееся до утра время мы с Сережей сидим на кухне. Выпиваем много чашек кофе, съедаем чипсы из пакета, который принёс Дудаков, и обсуждаем рабочие моменты. Нужно быть дураком, чтобы думать, что завтра Тутберидзе даст нам или себе выходной. Каждые полчаса кто-то из нас ходит проверять, что у Этери с температурой. И по возможности заставлять её выпить ещё чая. К семи утра нам становится настолько скучно и сонно, что мы начинаем готовить завтрак, чтобы не отключиться прямо здесь. Поэтому когда Диша встаёт, на столе уже ждет тарелка каши с фруктами, чашка с чаем и всякая сладкая запрещенка. К восьми утра просыпается Этери. Ей заметно лучше, хоть лицо все ещё бледное, и выглядит она слабой. Всеми правдами и неправдами мы с Дудаковым уговариваем выпить её ещё парочку таблеток. Но соглашается она только тогда, когда Серёжа обещает запереть её в квартире и не пустить на работу. Потом Этери идёт в душ и собирается, по дороге хватая что-то из еды со стола, красится так, чтобы синяки под глазами и бледность не могли напомнить о прошедшей ночи и мы уезжаем в Хрустальный. На трёх разных машинах из одного двора. И мне почему-то смешно. Мы же друзья.