Флорентин

      Юри убирает коньки в шкафчик и проталкивается в главный вестибюль. Вокруг юниоры, только начинающие свою спортивную карьеру, болтают и смеются, собирают снаряжение — коньки, перчатки, куртки — и складывают в абсурдно огромные сумки со светящимися колесиками, которые пришлось купить каждому родителю.              — Еще раз спасибо, мистер Кацуки! — кричит со скамейки Елена и машет через весь вестибюль. Девочке двенадцать, и она наконец примет участие в соревнованиях, а Юри только что подарил ей, ее родителям и тренеру, как они все надеются, удачную дебютную программу, поставленную на легкую аранжировку «Весеннего вальса» Шопена.              Юри машет в ответ и улыбается уголком рта при взрыве хохота друзей Елены. Она краснеет и шикает на шутников, а Юри лишь качает головой. Он привык к этому. Нарастание полового созревания приводит к гормональным всплескам, особенно часто направленным на молодых бывших профессиональных фигуристов, ставших хореографами.              Юри ненадолго задумывается об эффекте, которое произведет приглашение сюда, на каток «Скай», Виктора как-нибудь воскресным утром. Он вполне уверен, что многие ученики либо потеряют сознание, либо запаникуют, за исключением, может быть, четырнадцатилетнего Оуэна, который немедленно потребует, чтобы Виктор показал ему, как прыгать четверные так, как не прыгает никто другой. Виктор включит свое очарование, и в одно мгновение заставит всю группу ловить каждое слово. Он выступит, отсмотрит все их программы, даст советы и подразнит. Такой день стал бы лучшим в их занятиях фигурным катанием.              Юри смеется над этой мыслью, выходя на яркое летнее солнце. Тело ноет, он устал и все еще чувствует объятия Виктора, его запах призраком держится на коже. Юри переоделся из футболки Виктора «Скейт Америка», но она до сих пор лежит в его сумке, спрятанная как приятный секрет. Нет, больше никаких секретов. Он хочет открыться Виктору, объяснить ему, что остается частью общего для них мира фигурного катания.              По пути домой Юри заглядывает в Старбакс и потягивает кофе со льдом, чтобы остыть и размять мышцы, ноющие после прошлой ночи. Он пересекает Пятую Авеню около южного конца Центрального парка, ждет, пока мать на склоне парка поднимает огромную двойную коляску через бордюр, и, повернув голову, понимает, что стоит рядом с «Картье». А в окне самое прекрасное, самое изысканное золотое ожерелье-чокер, которое он когда-либо видел.              Это простой плоский кружок из блестящего четырнадцатикаратного* золота с регулируемой застежкой, но в этот момент Юри видит золотую полосу, обвивающую тонкое белое горло Виктора, чувствует ее под пальцами, когда он обхватывает заднюю часть шеи Виктора, трахая его рот.              Знак. Символ, чтобы показать Виктору и остальному миру, что для Юри Виктор единственный. Всегда.              Возможно навсегда.              Он никогда не хотел чего-то так сильно, и если ему придется оставить свою следующую долю аренды дома в «Картье», пусть будет так.              Он входит.              ...................................................................................................              От Юри 8:16       Извини, что так рано, прекрасный. Планы на ужин не поменялись? 18:00 здесь? Я заказываю еду навынос.              От Юри 9:40       <3 Не увлекайся писательством и не забудь ответить мне о сегодняшнем вечере! <3              От Юри 11:58       *тыкает* Закажу тебе улиток, если ты не скажешь, все ли в порядке. Я не обижусь, если твои планы изменились.              От Виктора 14:15       Все хорошо. Увидимся.              ......................................................................................................              Юри с облегчением выдыхает, как только читает сообщение от Виктора, затем снова нарастает паника, когда он понимает, что нужно прийти домой немного пораньше, чтобы сервировать столовую. Он выключает рабочий аккаунт, спускается по лестнице и понимает, что в столовой полный бардак: на столе груды счетов и пара коробок с одеждой, которую они с Пхичитом должны были отдать на благотворительность несколько месяцев назад, на полу моток веревки, который должны были распутать. Юри проклинает свою прокрастинацию и просто сгребает всю кучу счетов в пустой пакет, веревки и коробки с одеждой убирает в гардероб.              Он чистит и моет, пока антикварный стол не начинает сверкать, а комната освещается через высокие окна поздним полуденным солнцем. В июле в шесть вечера все еще слишком светло, но романтический — «помолвочный? И ты знаешь, что так и есть» — ужин не обходится без свечей, поэтому Юри ищет в китайском шкафчике и находит огромный тяжелый серебряный подсвечник, который Пхичит увидел в благотворительном магазине в Хэмптонсе и заплатил за него непомерную цену.              Юри ставит подсвечник в центр большого дубового стола и добавляет пять длинных белых конусообразных свечей, сервирует стол серебряными приборами и винными бокалами и отступает назад, слегка уставший и немного вспотевший.              На закате зажженные свечи будут подсвечивать густо-зеленые стены, что даже лучше подчеркнет великолепный цвет волос Виктора. Это настолько романтичная и идеальная сцена, какую только может представить Юри, и он ползет наверх, чтобы принять душ и одеться, надевает черную тонкую рубашку с серебряными пуговицами и оставляет волосы сохнуть в более естественном, растрепанном состоянии. Сегодня вечером без макияжа. Он надевает очки и критически осматривает свое отражение.              Просто Юри, какой есть. Ни больше, ни меньше. Его Дом, его жизнь. Все. Сегодня вечером они поговорят обо всем.              Он спускается вниз по лестнице и кладет черную бархатную коробку, хранящую надежду в сердце, на угол стола и ждет звонка в дверь.              ..............................................................................................................................              18:00.              18:05.              18:10.              18:12, и дверной звонок наконец звонит, и Юри вскакивает с дивана и дергает дверь, чтобы открыть Виктору, бледному и серьезному.              — Привет, — говорит Юри, мгновенно насторожившись. — Войдешь?              Виктор хмурится, но проскальзывает в дом, Юри закрывает за ним дверь. Виктор засовывает руки в карманы и смотрит в пол, а Юри так зациклился, что не знает, что делать с этим странным поворотом вечера. Юри чувствует, что поцелуй будет крайне нежелательным, как и все остальное. В линии плеч Виктора чувствуется напряжение, его поза неловко жесткая и неуверенная.              — Тебе что-нибудь нужно, мой прекрасный? — тихо спрашивает Юри, самым ласковым, самым уверенным голосом, который только может найти в лабиринте своего замешательства. Если после вечеринки Виктор борется с очередным сабдропом, нужно как можно скорее ему помочь. Юри кладет руку на плечо Виктора, но от прикосновения Виктор вздрагивает. — В чем дело?              Виктор поднимает подбородок и прищуривается.              — Сальхов, — говорит он, и слово звучит как колокол в узком пространстве коридора, эхом отражаясь от обшитых панелями стен.              — Я... Хорошо, я здесь, Виктор, — говорит Юри, и его желудок сжимается от холодного порыва страха. — Это просто я. Не играем. В чем дело?              Виктор проводит по волосам и задерживает руку на затылке, закрыв глаза.              — Ты ведь знаешь, что это прыжок в фигурном катании, не так ли?              Холодный страх в животе Юри превращается в зубцы острого льда.              — Что? Что ты имеешь ввиду? — хрипит он.              — Тогда ты тоже знал. Ты знал в течение многих лет, Юри Кацуки. В прошлом восходящая звезда Японии, юный чемпион. Однажды даже мой соперник на Гран-При, когда-то, давным-давно, — Виктор небрежно бросает эти слова, и каждое наносит сокрушительный удар по сердцу Юри.              Он знает. Он узнал, прежде чем Юри успел рассказать сам, как планировал сделать через, может быть, через полчаса.              Виктор открывает глаза, его взгляд обжигает. Юри не может дышать, чувствует поднимающуюся панику, в ушах шумит. Виктор узнал, и все, что Юри может сделать, это наблюдать, как все вокруг него рушится.              — Как? — спрашивает Юри шепотом, и когда Виктор приближается, Юри может почувствовать твердую деревянную дверь, когда прижимается к ней.              — Забавно, когда мы танцевали то танго, мне не приходило в голову, что у кого-то может быть камера, но, конечно, была. И они сфотографировали нас. Людям было любопытно, кто ты. Просто удивительно, что в наши дни можно найти в Интернете, — Виктор достает из кармана телефон. — «Я мечтаю кататься на одном льду с Виктором Никифоровым. Для меня он идеальный фигурист», — читает Виктор, и Юри скользит вниз по двери и оказывается на полу.              Его тошнит.              — Виктор, пожалуйста, я могу объяснить…              Виктор стоит над ним, скрестив руки. Он выглядит разъяренным и обиженным, его веки покрасневшие и опухшие. Теперь Юри ясно видит, что он плачет, и Юри чувствует, как подступают собственные слезы от того, как сильно он облажался, как ужасно ранил человека, которого он... он...              ...любит.              О боже.              — Итак, значит, тебе удалось осуществить все маленькие фантазии? — Виктор говорит, и слова звучат неестественно, искаженные тяжелым дыханием. Юри яростно качает головой.              — Нет, клянусь, дело не в этом. Я должен был сказать тебе сразу, но я был так напуган и не знал, как ты отреагируешь. Я пытался рассказать тебе пару раз, но никогда не было подходящего времени, или что-то мешало, и мы так веселились вместе, Виктор, — Юри встает и шагает вперед, вытянув руку. Если бы Юри мог просто обнять его, разрыдаться у него на плече, попросить у него прощения на коленях. Что-нибудь. Он почти дотрагивается до запястья Виктора, но Виктор отступает на шаг, вне досягаемости. Юри понимающе кивает и вздыхает. — Мы были так счастливы, и я не хотел все разрушать. И чем дальше, тем хуже становилось. Все, что я узнал о тебе за последние шесть недель, я бы никогда не узнал. Все новое, прекрасное и совершенное о тебе и... и о нас. О нас обоих.              — Но ты солгал мне.              — Нет! Нет, я никогда не лгал, я говорил тебе, что знаю, кто ты ...              Виктор закатывает глаза.              — О, ради всего святого, Юри! — огрызается Виктор. — «Я, возможно, гуглил»? Ты мог сказать! Ты мог сказать мне!              — Я не мог! — умоляет Юри и пытается заставить свое предательское тело поднять голову, чтобы он мог хотя бы посмотреть Виктору в глаза. — Я имею в виду, я мог, но я был так смущен! Я был ужасен, когда ты такой удивительный, и я знал, что ты подумаешь, что я какой-то странный сталкер…              — Вот почему ты должен был сказать мне! Ты заставил меня... хотеть всего этого. Я никогда и не думал, что захочу такого! И даже сейчас я… — Виктор вздыхает и отворачивается, склонив голову.              Как будто ему было стыдно за происходившее между ними. Как будто Юри заставлял его чувствовать эти вещи без его собственного сознательного участия. Юри может почувствовать, как разгорается огонь ссоры. Огонь, растапливающий лед, сдерживающий Юри. Он мог бы начать с того, что был не прав, но будь он проклят, если позволит кому-нибудь заставить чувствовать себя плохо из-за того, кто он есть и чего хочет.              — Ты не имеешь права так говорить, — отвечает он ровным голосом. — Ты пришел ко мне. Вы с Крисом попросили меня обучить тебя, и я знаю разницу между тем, кто на самом деле является сабом, а кто притворяется или борется с собой. И ты, черт возьми, не притворялся. И, — говорит Юри, действительно нашедший опору, — ты сначала хотел дотронуться до меня. Ты спросил меня первым. Ты хотел поцеловать меня первым. Я позволял тебе приходить ко мне все это время, отдал тебе всю инициативу! Так ты думаешь, это я тоже манипулирую твоими чувствами? Разве ты не чувствуешь ко мне ничего настоящего?              — Нет, это неправда, — говорит Виктор, и разбитое сердце отражается в его голосе. — Я чувствую к тебе слишком много, чтобы это не было реальным.              Юри задыхается от этого признания.              — Но ты так низко думаешь о моих принципах, что думаешь, что я каким-то образом заставляю тебя делать то, чего ты на самом деле не хочешь.              Виктор вздрагивает, и Юри задается вопросом, конец ли это для них, потому что его гнев на себя теперь окрашен жгучей болью предательства. За все годы доминирования он никогда не злоупотреблял доверием, оказанным ему сабмиссивами. То, что они делают вместе, должно быть по обоюдному согласию, и Юри раздавлен, что Виктор мог поверить в обратное. И все же, разве это не тот результат, которого он боялся?              — Я не… я не думаю, что ты сделал бы что-то нарочно… — начинает Виктор.              — Но моя сумасшедшая одержимость могла повлиять на мои суждения, не так ли?              «Если бы ты рассказал ему в самом начале, этого можно было бы избежать», — напевает собственный разум.              — Может быть! Откуда мне знать, ты же никогда не давал мне шанса выяснить это?              И вот оно. Юри закрывает глаза, кулаки прижаты по бокам.              — Ладно. Это честно. — Юри оглядывается через гостиную в столовую, и маленькая черная бархатная коробка насмешкой лежит на углу стола. Наконец-то слезы катятся по щекам.              Виктор просто смотрит, грудь вздымается, словно он пытается не сломаться, лицо покраснело. Он снова проводит пальцами по глазам, и Юри делает то же самое.              — Я не знаю, что еще сказать, — медленно говорит Юри, потому что это похоже на тлеющий конец мгновенного пожара, и для того, чтобы отправить его обратно в пожар, нужно было только перевести дух. — Мне жаль. Мне так жаль. Хотел бы я сказать тебе сразу, как Пхичит сказал мне сделать. Хотел бы, чтобы я никогда не катался на коньках, чтобы это стало проблемой, но все, что я когда-либо делал, привело меня к тебе, и я бы никогда этого не изменил. Дашь ли ты мне еще один шанс? Пожалуйста, мой прекрасный. — Юри снова пытается взять Виктора за руки и загладить вину. Утопиться в объятиях Виктора и найти способ компенсировать все обиды тому, кого он… так сильно любит. Он забудет все, что Виктор наговорил сгоряча, если получит этот шанс. Но он не может этого сделать, если Виктор откажется от него. Если он исчезнет в своей прежней жизни, где Юри не знал о нем ничего, кроме имени. Потому что теперь он знает. Теперь он знает, и это будет преследовать его во сне и наяву.              Виктор качает головой, челюсти сжаты, на щеках снова вспыхивают слезы.              — Нет, — говорит он. — Ты не можешь так меня называть. Мне нужно время. До свидания, Юри, — говорит он, проходит мимо Юри и выходит, осторожно претворяя за собой дверь.              Юри, ошеломленный, стоит там, затем резко подходит к двери игровой и спускается по лестнице на дрожащих ногах. Он ложится на диван и закрывает лицо руками. Он может чувствовать, как сердце разрывается на части, любовь и утрата проливаются потоком слез.              — Я люблю тебя, Виктор, — впервые вслух говорит он. Слова отражаются в темной тихой игровой. — Я люблю тебя, — всхлипывает он, скручивается на боку на диванчике и позволяет боли унести его.              ................................................................................................              Он не уверен, сколько прошло времени, но тело затекло, и он замерз. Рядом с ним садится еще кто-то.              Пхичит.              Юри переворачивается и утыкается лицом в бедро друга.              — О, дорогой, — говорит Пичит и обнимает его. Он мягко качает его и прижимает щеку к макушке Юри. — Крис написал. Боже, мне чертовски жаль.              — Я такой идиот, — говорит Юри. — Не могу поверить, насколько сглупил.              — Ты не идиот. Не волнуйся. Ты боялся. Иногда мы все боимся. Все нормально. Все будет хорошо. Просто дай ему немного времени, чтобы все обдумать, и ты можешь попробовать снова. Он любит тебя, Юри. Я знаю, что любит.              — Он будет ненавидеть меня вечно, Пич, — фыркает Юри и садится, борясь с волной головокружения. — Хотел бы я знать, что делать.              — Хорошо, — говорит Пхичит и убирает волосы Юри с лба. — Ты пойдешь ко мне и принесешь мороженое, и мы будем смотреть «Армию тьмы», а потом ты заснешь. Ты соберешься, и мы выясним, как вернуть твоего мужчину. Ладно?              Юри хихикает, уставший. Он знает, что Пхичит пытается его подбодрить, но он не собирается возвращать своего мужчину, он знает это.              Во-первых, Виктор был не совсем его.              .............................................................................................................              Интерлюдия — Виктор              — Нет, ты не будешь сидеть сложа руки и пичкать себя пончиками и слушать Джорджа Майкла на повторе, пока плачешь. Я запрещаю.              Виктор плюхается обратно на кровать и смотрит в потолок. Прошло два дня с тех пор, как они с Юри поссорились, и Виктор разбит: одна часть него все еще жаждет Юри, а другая всецело и неистово в бешенстве.              — Иди к черту, Крис. Он лживый придурок, и ты это знаешь.              — Нет, примадонна, я этого не знаю. Потому что я знаю Юри, а он не такой. И никогда не был. Так что перестань вести себя, как капризный ребенок, и послушай, что на самом деле должен был сказать этот человек, а это, о, я не знаю, что-то вроде: «Извини, Виктор, я облажался, потому что боялся, что ты поведешь себя именно так, как ты сейчас и ведешь». Ну ты и придурок конечно. Я не могу поверить, что ты обвинил его в обмане. Черт, ты действительно тупица, когда хочешь. — Крис дергает за одеяло и спихивает Виктора с кровати на пол.              — Черт, что ты делаешь? — Виктор потирает локоть. Почему все так сильно его ненавидят?              — Спасаю твою задницу от маринования в твоем запахе. Вали в душ, а потом на несколько дней поедешь со мной в Бостон.              — Крисс, не-е-ет.              Крис кидает ему в лицо груду одежды.              — Крис, да-а-а, так что иди в душ, прежде чем я потащу тебя туда. Давай. Прекрати циклиться на этом и немного проветри голову. Могу поклясться, что через день или два ты взглянешь на ситуацию свежим взглядом, и тогда вы, ребята, сможете наверстать упущенное.              Виктор упирается пятками и смотрит на друга, лучшего друга, который на самом деле только пытается подбодрить и заставить его почувствовать себя лучше, хотя он отчасти плох в этом.              — Это не так просто. Я бы хотел, но это было не так. Он лгал мне. Он солгал, и он знал, что солгал, и он позволил мне влюбиться в него, зная, что он солгал, и… — Виктор замолкает, обдумывая. Даже через шесть или около того недель он знает. Он влюблен в мужчину, с которым, скорее всего, больше никогда не будет. Но выражение лица Юри, когда Виктор сказал, что он был тем, кто заставил Виктора хотеть подчиниться, который в основном манипулировал им в их отношениях... это тоже оставляет шрамы.              Блядь. Он слишком стар, чтобы быть таким невежественным в отношениях.              Виктор хватает кучу одежды и уходит в ванную.              — Хорошо, — кричит он под душем. — Я поеду в Бостон. Но тебе лучше не тащить меня в какой-нибудь тупой клуб.              — Конечно-конечно, — кричит Крис.              Что, означает, что Крис именно это и делает. В пятничную ночь в клубе через пульсацию бухающей музыки Виктор кивает каким-то словам другу друга Криса — Алекси — одновременно пытается удержать его руку вдали от своего бедра.              — Веселишься? — спрашивает Крис, вернувшись с танцпола и ворует последний мохито Виктора.              — Не совсем, — отвечает Виктор с резкой усмешкой. — Я не могу этого сделать, Крис, правда. Тьфу, боже, ты остановишь это? — Алекси положил руку на спину Виктора, пальцы тянулись вдоль пояса Виктора. Это слишком , слишком близко к ощущению пальцев Юри, когда они скользят по его позвоночнику, и он просто тает, тонет в себе и позволяет Юри позаботиться о нем. Теперь он жаждет этого прикосновения, тихой уверенности в голосе и руках Юри, элегантной и красивой линии его тела. Его яркого смеха и милой улыбки.              Нет, он знает, что Юри не навязывал ему эти чувства. Он видел в Викторе отражение себя, он знал, что нужно Виктору, и помог ему отыскать путь. Виктор никогда не чувствовал себя настолько удовлетворенным, таким жаждущим, таким желанным. Таким окруженным заботой. И вместо того, чтобы думать о том, что имел в виду Юри, говоря, что он напуган, боялся сказать Виктору что-то, что он считал смущающим, Виктор просто думал о себе и о том, что это значит для него.              Честно говоря, он чертовски ужасный парень.              — Нам нужно вернуться в Нью-Йорк, — кричит он на ухо Крису. Крис ухмыляется, кивает и пихает случайного парня, который висел у него на спине: — Извините, мы уходим, — и следует за Виктором к двери.              — Я знал, что в конце концов ты поймешь это, — говорит Крис и ловит такси. — У нас есть билеты на поезд на сегодняшнее утро.              Виктор хохочет. Похоже, Крис не так уж и плохо умеет его подбадривать.              ..........................................................................................................              Юри вытягивается в изящном кораблике на катке «Скай», позволяя печали и грусти втягивать его конечности в легкие длинные линии, тихий шелест лезвий по льду успокаивает, почти убаюкивает.              Лед всегда был таким: и утешением, и ужасом, источником его великих радостей и самых больших разочарований. Но он возвращается к нему, как влюбленный, позволяет себя захватить и поприветствовать дома, даже если напоминание о катке последнее, чего он хочет.              Виктор. Пять дней спустя мысль о нем пульсировала в голове Юри как припев, пока в пятницу часы не приблизились к семи часам, Юри не мог больше терпеть, не мог дождаться момента, который не настанет, где он спустится в игровую и обнаружит, что Виктор раздет и ждет его, его прикосновения.              Он знает, что Виктор хотел этого так же, как и он. Что бы между ними ни происходило, что бы Юри ни делал или не говорил, тело Виктора никогда не лгало.              Даже на пустом катке, практически заброшенном летом, Юри слышит тихий удар чужих лезвий о лед, и когда он поднимает взгляд, чтобы увидеть, какой другой бедной душе приходится провести пятничный вечер на катке в одиночестве, то почти спотыкается.              Виктор.              Юри замирает на дальней стороне катка. Он не может двигаться, не может дышать. Это Виктор, и он отталкивается, чтобы скользить по краю, к Юри. Но он не зовет. Не здоровается. Только пристально смотрит, как Юри отталкивается, сохраняя между ними длину катка, пока они кружатся. Юри может только гадать, зачем Виктор пришел, но, учитывая полное молчание телефона на этой неделе, возможно, было бы лучше позволить ему вернуться к Юри в свое время.              Если он когда-либо вернется.              Юри боится спугнуть Виктора даже дыханием, наблюдает, сохраняет дистанцию ​​между ними. Он слишком напуган, чтобы сделать что-то кроме катания по прямой, простых кругов по катку, Виктор делает то же самое. Катание медленное, размеренное, вне границ друг друга, но затем Виктор скользит по орбите немного ближе, его длинные ноги совершают быстрый поворот-скобку**, теперь он чуть ближе к центру льда.              Юри зеркально отражает его движения, слегка приблизившись к середине, и, подобно солнцам-близнецам, они вращаются вокруг друг друга, притягиваемые гравитациями. Юри делает несколько поворотов, ловя взгляд Виктора, пытаясь показать ему, что да, это тоже часть него. Пытается без слов выразить сожаление и понимание, почему так важно, чтобы Виктор знал о прошлом, знал об их общей страсти.              Глаза Виктора встречаются с его, когда они оба скользят ближе, уже на расстоянии нескольких метров друг от друга, вспышка в глазах Виктора говорит «да». «Да, я тебя вижу. Подобное признает подобное не только в катании, но и во всем».              Юри сглатывает нервозность и ждет, пока они сближаются, и Юри бросает все притворства, весь страх и отталкивается в столь изящное вращение, какое только может выполнить, элегантно вращается, не слишком быстро, но аккуратно, и когда он, наконец, выходит из вращения, Виктор тоже останавливается и пристально наблюдает за ним.              — Знаешь, я надеялся, что это неправда, — говорит Виктор.              Юри сглатывает.              — Ты знал, что правда.              — Да.              — Извини, что не сказал. Я бы оставил такие вещи позади, стал бы тем, у кого, на удивление, есть то, что тебе нужно. То, что я думал, что могу предложить тебе, и ты будешь уважать. Можешь ли ты винить меня в том, что я не хочу, чтобы ты смотрел на меня свысока?              Виктор качает головой.              — Никогда. Я никогда не смотрел свысока, Юри. Ни разу. И тогда бы не стал.              — Но ты думал, что я как-то... внушил тебе эти чувства. Заставил тебя подчиниться мне, — говорит Юри шепотом, настолько тихо, что только Виктор может услышать.              — Я не… я был неправ. Я знаю, что был неправ. Просто я был неуверен и... расстроен. Мне очень жаль, Юри. Я уверен, что ты почувствовал, как сбылось все, чего ты боялся. — Виктор смотрит вниз и совершает непростительный грех, зарывая лезвие конька в лед. Юри сдерживает желание разжать пальцы Виктора, тянущие низ куртки. — Я уверен, что ты ненавидишь меня сейчас. Я должен был выслушать тебя. Но я тоже боялся.              Тишина на мгновение окутывает их.              — Я просто не знал, в кого влюбился.              Юри может почувствовать дрожь в его плечах, руках, пальцах.              — Я тот, кто я есть сейчас. Не то, кем я был тогда. — Юри качает головой. Он выразился недостаточно ясно. — Я Юри. Разработчик приложений. Иногда хореограф очень молодых юниоров. Я до сих пор катаюсь несколько раз в неделю. Я приземлил тройной аксель на прошлой неделе, но полностью провалил лутц и чудовищно расшиб бедро. Я тот, кем был всегда.              Юри подкатается ближе и медленно, осторожно, поднимает одну дрожащую в перчатке руку к лицу Виктора. Виктор не вздрагивает, не уклоняется, и когда Юри накрывает его челюсть, закрывает глаза.              — Я также Доминант, тот, кто хочет, чтобы контроль разобрал тебя на части и собрал воедино. — Виктор слегка дрожит, но Юри чувствует легкое расслабление на своей ладони. — И Виктор, в которого я влюблен... это Виктор, которого я встретил сейчас. Не легенда. Виктор Никифоров, писатель. Идиот с очаровательным чувством юмора. Тот, кто никогда не позволяет мне относиться к себе слишком серьезно. Виктор, который иногда очень рад, что ему говорят, что делать, который любит доставлять удовольствие, которому время от времени нужен отдых.              Виктор кивает, и сердце Юри начинает колотиться в груди. Он должен быть уверен, ему нужно прояснить все настолько, насколько возможно.              Он опускается на колени на лед и склоняет голову.              — Пожалуйста, прости меня, Виктор. Умоляю тебя.              К его полному шоку, Виктор тоже становится на колени, кладет руку под подбородок Юри и поднимает к себе его лицо, пока они не смотрят друг другу в глаза. Виктор нежно улыбается.              — Только если ты тоже простишь меня.              Юри чувствует, как дрожит его подбородок, и слезы текут по щекам, когда Виктор наклоняется к Юри и целует его прямо там, в центре катка. Юри не может с этим ничего поделать; его плач превращается в облегченный пузырь смеха, когда они сцеловывают слезы друг друга нежными прикосновениями, лед — приятное, знакомое утешение под их телами. ______________       Четырнадцатикаратное золото* — золото 585 пробы.       Скобка** — поворот на одной ноге со сменой ребра и направления движения.