Per fas et nefas

– Сегодня на территории села Диканька и его окрестностях для всех лиц женского пола, не достигших тридцати годов, после наступления темноты объявляется особое положение, – хмуро чеканил глава полиции, стоя посреди заполоненной народом площади. – А шо це такое? – задумчиво протянул долговязый мужик, озадаченно почесывая затылок. – Как стемнеет, девок со двора не пускать, а еще лучше, чтобы из хаты вообще носу не казали. И так до самого утра, покуда петух глотку драть не начнет, – не слишком терпеливо пояснил Александр Христофорович.       Взбаламученная новым порядком толпа разом загалдела. – Что же, и куму вечером не навестишь! – возмущенно закудахтала какая-то баба, совершенно не походившая на дивчину «до тридцати годов». – Послушайте, это все для вашего же блага, пока мы не найдем душегуба! – начал было Николай Васильевич.       Он никак не мог взять в толк, отчего окрестные селяне так рьяно пренебрегали элементарными мерами предосторожности, которые следовало ввести давным давно. По этой же причине юноша был невероятно зол на Бинха, протянувшего несколько дней с введением комендантского часа. – Да хватит языком молоть, не полиция, а не знамо шо! – прошамкала беззубая старуха, потрясая сухим, сморщенным кулачком аккурат пред носом столичного дознавателя.       Завидев сие, сгрудившаяся у помоста орава заголосила пуще прежнего. – Николай Васильевич, не умеете вы с народом общаться, – тихо, так, чтобы слышал только Гоголь, отозвался Александр Христофорович, недовольно косясь на собравшихся. – Так! Угомонились все! Девок со двора не пускать. Уяснили?       Со всех сторон послышалось тихое, нестройное «да». – Все, расходитесь по домам! Неча тут больше околачиваться! – рявкнул Бинх, прислушиваясь к сбивчивому рассказу помощника. – Я еще не завтракал, а у нас уже новый мертвец, – наконец пояснил он нетерпеливо мнущемуся подле Николаю Васильевичу. – Неплохое начало.       Отправляться пришлось немедленно. Весь путь до леса прошел в абсолютном молчании и невеселых раздумьях.       Александр Христофорович был мрачнее тучи. Банально хотелось есть и спать: всю предыдущую ночь ему так и не удалось сомкнуть глаз. Проводив госпожу Островскую до хаты, он приказал собрать казаков, участвовавших в поимке беглых, и устроил им такую взбучку, какой несчастные еще ни разу в жизни не видали. Будучи немцем по происхождению, русским матерным Бинх овладел в совершенстве, а потому единственными приличествующими выражениями в его проникновенной речи были «на каторгу пойдете» и «я тебя без суда и следствия». Последнее предназначалось лично местному голове. От подобного обращения непутевые конвоиры кривились, багровели, но молчали, ибо чувствовали за собой вину. Выпустив пар и пообещав прилюдно высечь того, кто в следующий раз нарушит приказ, полицмейстер направился к дому одного из погибших сообщить горькое известие.       Но как известно, мир не без добрых людей – несчастной вдове изрубленного на куски Прохора во всех подробностях расписали, как погиб ее муж. Нежданно пришедшая в дом беда обрушилась непосильной ношей: горемычная баба разрешилась прежде срока. Ребенок родился мертвым.       Когда Бинх очутился возле хаты, о здоровье вдовы уже вовсю хлопотал доктор, а под окнами околачивалось с десяток зевак. Разогнав собравшихся и в который раз попеняв себе за случившееся, Александр Христофорович поспешил покинуть двор – в его присутствии там не нуждались. На душе было тяжко и скверно.       Затем последовал допрос оставшихся в живых душегубов. Бинх терпеливо слушал арестованных, задавал вопросы, уточнял детали, хотя в душе его с каждой минутой все сильнее закипала бешеная ярость. По примерным подсчетам, с момента своего побега бандиты совершили больше дюжины нападений. Говоря о своих зверствах, они будто кичились содеянным, то и дело скалясь и смакуя детали.       На втором часу допроса Бинх не выдержал. – Тесак, выйди! – А-александр Христофорович, да как же… – Выйди, я сказал!       То, что происходило далее, менее всего напоминало дознание. А вот кровавую расправу вполне. И ежели бы не вовремя спохватившийся писарь, которому с превеликим трудом удалось справиться с разъяренным начальством, поломанными ребрами и выбитыми зубами дело бы не ограничилось.       Остаток ночи полицмейстер провел за написанием бесконечных отчетов и составлением протоколов. Помимо прочего он решил навести справки о семье Островских и послал в Петербург соответствующий запрос.       Состояние Николая Васильевича было сходным. Причины оказались иные. Молодого человека до бешенства, до дурноты доводило нежелание Александра Христофоровича прислушиваться к его мнению. Он пытался и все никак не мог понять, отчего полицмейстер так упорно делал вид, будто не замечает всей чертовщины, творившейся в селе. «Уж ежели помогать не хочет, то хоть не мешал бы, – мрачно думал Гоголь, буравя взглядом неестественно прямую спину. – Сейчас ведь окажемся на месте, снова начнет идиотом прикидываться».       И действительно, прибыв на указанную поляну, Бинх принялся незамедлительно оправдывать возложенные на него ожидания. – Жертва мужик, соответственно, к всаднику не имеет никакого отношения, – невозмутимо заявил он. – Обыкновенный несчастный случай, бедолагу загрызли волки.       «Какие к черту волки! – тут же взъелось обостренное сознание. – Были бы волки, целиком бы сожрали. Хорошо, ежели бы кости оставили». Александр Христофорович досадливо поморщился – мужикам об этом знать не следовало. – Да уж, сколько прожил на свете, ни разу не видал таких волков, чтобы человека на ремешки потрепали, – с сомнением протянул стоявший поодаль казак. – Из того, чего ты не видал, можно энциклопедию составить. Не волки, значит медведи. Их еще в прошлом году не достреляли. Они, говорят, из погребов до сих пор варенье таскают. – Да не медведи это, – как всегда не вовремя встрял было Тесак. – Я наперед видал, как медведи человека-то дерут. А это… Это оборотни. Вот крест вам, Александр Христофорович. – Да какие оборотни! – взбеленился полицмейстер. - Его опознали? – Никак нет, – замялся хлопец, подавая казакам знак перевернуть тело, – там... личина отсутствует...       То, что предстало пред взором присутствующих, являло собой картину на редкость омерзительную: на месте лица покойного зияла огромная кровоточащая рана с ошметками кожи и торчащими наружу костями, кое-где прикрытая хлябью и налипшей листвой. От сего тошнотворного зрелища Николаю Васильевичу незамедлительно сделалось дурно.       Он спешно попятился назад. Все его существо обуял смертельный ужас, а сознание захватило чертовски точное видение – какой-то скуластый мужик с косматыми бровями взмахнул молотком, но вместо того, чтобы забить гвоздик в подошву сапога, попал себе по пальцу.       Внезапно картина сменилась, и вот уже кругом жуткая, непроглядная ночь, задыхающийся от бега человек, тяжелое дыхание преследователя, загадочные фигуры в странных, будто бы звериных масках и всюду кровь. Ручьи крови!       Вдруг кто-то взмахнул плетью, и пред затравленным взором Николая Васильевича возник всадник, заносящий меч для смертельного удара.       Неловко взмахнув руками, юноша вскрикнул и в беспамятстве рухнул на землю. – Да поднимите его кто-нибудь, – недовольно проворчал Бинх, склоняясь над трупом.       Кровавое месиво вместо лица, рваная рана на шее и более никаких видимых повреждений. Точно не волки! Для такого нужен зверь пострашнее. Неутешительный вывод напрашивался сам собой: тот, кто сотворил это, совершенно точно не желал, чтобы жертву опознали.       Тем временем Николай Васильевич пришел в себя. Его била мелкая дрожь, на лбу выступила холодная испарина, однако разум был светел. – Это не волки! Александр Христофорович, послушайте, у меня сейчас было видение. Мне кажется, я знаю, кем является убитый. Он сапожник. А произошедшее… Это как-то связано со всадником, – голос юноши был тихий, но твердый. – Вы предлагаете мне делать выводы на основании вашего бреда? – полицмейстер наконец оторвался от созерцания трупа и, вопросительно вздернув брови, уставился на бледного, точно полотно, Гоголя. – Но Александр Христофорович, позвольте… – Не позволю! Так, покойного снести к доктору, мне нужна точная причина смерти, – это уже было обращено к казакам, – а господина Гоголя сопроводить в село. – Да послушайте же вы! – не выдержал Николай Васильевич, вскакивая на ноги и устремляясь следом за полицмейстером. – Это убийство, а не несчастный случай! – Да какого черта вы творите, господин дознаватель, – зло зашипел Бинх, бесцеремонно подхватывая Гоголя под локоть и утаскивая за ближайший куст. – Нам сейчас только паники в селе не достает! Говорю, волки, значит, волки. Кивайте и соглашайтесь. Мы с этим делом потом разберемся, но мужикам об этом знать без надобности.       Не дожидаясь ответа, он выпустил из цепкой хватки костлявую руку и стремительно зашагал прочь. – Мне не послышалось? – незнамо у кого спросил озадаченный юноша.       *** – Да як жешь! Господи ты Боже мой... Да вы ж полиция! Нешто ничего не можно зробити?       Александр Христофорович откинулся в кресле и устало прикрыл глаза. Вот уже в третий раз за последние пять дней ему приходилось выслушивать завывания крепостной бабы помещика Аристова. У нее с неделю тому назад пропали два сына одиннадцати и девяти лет, и теперь несчастная чуть ли не каждый божий день в слезах являлась в участок в надежде на их чудесное возвращение.       На столе перед Бинхом покоилось заявление самого Федора Романовича о пропаже крепостных, которое в скором времени могло отправиться в папку с прочими нераскрытыми делами – несмотря на принятые меры сыскать детей не удалось. Полицмейстер подозревал, что они утопли или сгинули в лесу, но признавать сие не спешил, грешным делом подумывая обвинить в смерти мальчишек беглых. – Александр Христофорович, там это, дивчина до вас, отец, говорит, у ней пропал, сапожник, – на пороге возник всклокоченный Тесак.       За его спиной маячил не менее взволнованный Николай Васильевич и какая-то незнакомая девица. – Зови, – велел полицмейстер, жестом давая понять зареванной бабе, что прием окончен. – И почему я не удивлен, – протянул он, глядя на протискивающуюся в его кабинет «депутацию».       ***       Последние несколько лет своей жизни Леопольд Леопольдович Бомгарт влачил довольно жалкое существование в Богом забытом селе, буквально сходя с ума от скуки и собственной неприкаянности. Некогда блестящий врач, оказавшись один на один с неприглядной изнанкой жизни, жестокостью и невежеством, он слишком быстро опустился. И совсем, наверное, зачах бы в этакой глуши, ежели бы не внезапное появление дознавателя из Петербурга, прибывшего расследовать загадочные убийства. Как бы ужасно сие не звучало, но Леопольд Леопольдович был даже рад, что в его услугах нуждались и он вновь смог ощутить вкус собственной значимости.       В тот злополучный день, когда в лесу был обнаружен обезображенный труп, в жизни Леопольда Леопольдовича произошло крайне важное событие: его навестил старый друг, Август Гофман.       Растроганный доктор был так ошеломлен появлением в его жизни некогда близкого человека, что едва не прослезился от нахлынувших воспоминаний. Ему не терпелось расспросить дорогого гостя о последних новостях, старинных приятелях и жизни в столице. Он был до того счастлив, что даже необходимость провести срочное вскрытие покойного не смогла омрачить его радости. Чего нельзя было сказать о последовавшей за этим процедуре опознания, ведь одно дело с профессиональным хладнокровием пытаться установить причину смерти неизвестного мужика, и совершенно иное – демонстрировать напуганной дочери обезображенное тело отца.       Обводя собравшихся выжидающим взглядом, Леопольд Леопольдович к своему глубочайшему удивлению приметил, как меж бровей полицмейстера залегла скорбная складка. «Неужто, господин Бинх, и у вас имеется что-то наподобие сердца?» – мрачно подумал Бомгарт, теребя манжет окровавленной сорочки, а затем не мешкая более, с какой-то мрачной решимостью, отбросил простыню.       Раздался надрывный вскрик, а затем тихий плач. Сомнений не осталось – девица опознала отца. Николай Васильевич поспешил вывести несчастную на воздух, ей больше не за чем было глядеть на изодранное тело. – Mein Gott! Бедное дитя, – сокрушенно воскликнул Август, деловито извлекая из складок плаща записную книжицу. – Поразительная история! Такой сюжет достоин целого романа. – Это еще кто? – невежливо буркнул Бинх, очевидно раздраженный присутствием постороннего. – Это мой друг, – с небывалой твердостью воскликнул Леопольд Леопольдович. – Август Гофман. – Немецкий путешественник. К вашим услугам, – с большим энтузиазмом отрекомендовался тот, проворно пряча за пазуху записи.       Однако Александр Христофорович сим, кажется, не удовлетворился. – Вот только немецких путешественников мне здесь не доставало, – процедил он, окидывая презрительным взглядом незваного гостя. – Милостивый государь, окажите любезность впредь не превращать людское горе в театральное действо! – и тут же вылетел прочь, бормоча под нос что-то про заезжих хлюстов.       Леопольду Леопольдовичу оставалось только тяжко вздохнуть.       *** – Варвара, прошу вас, пожалуйста, успокойтесь и просто расскажите, как пропал ваш отец, – терпеливо увещевал шмыгающую носом дивчину Николай Васильевич, неловко примостившись позади сарая на полусгнивших досках. – Так не один он у меня пропал, – тихо всхлипнула Варвара, – сперва пропала моя сестра, Дарья, младшая. Она дворней у барина нашего, Манилова, работала. Барин сказал, что она сбежала. – И когда пропала сестра твоя? – уточнил полицмейстер. – На медовый спас. – Полтора месяца назад, стало быть, – задумчиво протянул Бинх. – Странно, когда сбегает крепостная, помещик должен объявить ее в розыск. А никаких заявлений от Родиона Евлампиевича не поступало. – Вот и батька наш прознал, что барин Дарью искать не собирается. Давеча пошел к Манилову ругаться. Так и не вернулся. Говорила же, не ходи к этому паскуднику! – в девичьем голосе засквозили истеричные нотки. – А что ты так своего барина нелестно величаешь? – насторожился Бинх. – Да падок он на девиц. И другие странности за ним водятся. – Это какие же? – встрепенулся Николай Васильевич. – Я как-то раз видала, как он к дому с заднего двора подъезжал. В маске. Звериной, вроде барсука, – Варвара зябко поежилась и вздохнула. – Такому сюжету позавидовал бы сам Гете, – охочий до пикантных подробностей Август некстати высунулся из-за спины доктора, явившегося передать заключение о смерти. – Бомгарт, уберите своего путешественника куда-нибудь, – обманчиво спокойным тоном потребовал Александр Христофорович.        Прекрасно осведомленный о значении сего вкрадчивого голоса Леопольд Леопольдович благоразумно поспешил убраться восвояси, чуть ли не силком утаскивая с собой друга. – Ужасная смерть, просто чудовищная, – донеслось уже откуда-то из-за сарая бормотание Гофмана, – должно быть, бедняга умер в страшных мучениях.       Чаша терпения переполнилась. По лицу Варвары потекли горькие, злые слезы, взгляд затуманился, и, уткнувшись головой в колени, она затряслась от беззвучных рыданий.       ***       Истерика длилась уже около четверти часа, а конец все не предвиделся. Но стоило только Николаю Васильевичу подумать о том, чтобы сдать горемычную девицу на попечение доктора, как вдруг она судорожно всхлипнула и, обмякнув, повалилась Гоголю на плечо. Растерянный юноша недоуменно покосился на коллегу, мол, что делать-то. Александр Христофорович страдальчески закатил глаза: как минимум несчастную следовало привести в чувства. Беззлобно усмехнувшись гоголевской неудельности и закинув под мышку трость, он направился ко входу в импровизированный анатомический театр. – Леопольд Леопольдович, у вас нашатырный спирт имеется? – стремительно влетев в сарай, Бинх замер на пороге, растерянно уставившись на полуобнаженную женскую спину, едва прикрытую рыжими локонами. – Ой! – Прошу прощения, – он также стремительно развернулся, собираясь выйти, как вдруг зацепился взглядом за валявшуюся на полу, окровавленную шаль. – Елена Константиновна, что произошло? Вы ранены? – Не стоит беспокоиться, со мной все в порядке, всего лишь небольшое недоразумение. – В целом да, сейчас только швы наложим, – оживленно подтвердил Бомгарт. – А нашатырь, да, имеется. – Что? – не веря своим ушам и совершенно позабыв о правилах приличия, Александр Христофорович крутанулся на месте и уставился на пострадавшую.       На ее левой руке, чуть ниже плеча, виднелась глубокая кровоточащая рана, размером с мужскую ладонь. – Это, по-вашему, небольшое недоразумение? Елена Константиновна, вы в своем уме? Что, черт возьми, произошло? – прорычал Бинх, буквально испепеляя взглядом бедовую дамочку.       Она стояла у дальней стены, в пол-оборота развернувшись к мужчине, здоровой рукой удерживая платье на уровне груди и ничуть не смущаясь направленного на нее пристального взгляда. – Сегодня утром на меня накинулась соседская баба, жена убитого казака, Степана, кажется, – наконец неохотно пояснила барышня. – Кричала, что я отобрала у нее мужа... Точнее, что он погиб из-за меня. – Как именно все произошло? – Александр Христофорович определенно не удовлетворился столь кратким ответом.       Услышанное никак не желало укладываться у него в голове: Тищенко погиб первым, его смерть не имела ни малейшего отношения к госпоже Островской. – Я вышла во двор за яблоками, она напала со спины, с косой. Частично я успела увернуться, и вот результат, – крутанувшись на месте, Островская продемонстрировала огромный порез. – Думаю, она просто не в себе из-за смерти мужа. – Просто? Да вас хотели убить! Что произошло дальше? Где сейчас вдова? – Я не знаю, – бледная, точно полотно, барышня страдальчески поморщилась. – Кто-то прошел мимо и спугнул ее. – Ну вот, все готово, – воодушевленно отозвался из противоположного угла Бомгарт. – Правда без морфия вам конечно тяжко будет… – Вы что же, наживую шить хотите? – в который раз за день изумился Бинх, разом позабыв о вдове.       Леопольд Леопольдович лишь кивнул в сторону пациентки и озадаченно развел руками, всем своим видом как бы говоря: "Хозяин барин". – Господин доктор, напомните, я прежде советовал вам податься в коновалы? - Александр Христофорович опасно прищурился. – Мне кажется, самое время задуматься над столь ценным предложением. – Сударь, я попросил бы вас! – Бомгарт обиженно скуксился. – Вам прекрасно известно, что до недавнего момента мне довольно давно не приходилось врачевать живых людей… Последние запасы морфия вчера ушли на раненых казаков. – Ах да, я и забыл, что вы врач, когда пациент уже труп! – Ну знаете ли… – Господа, мне неловко вас прерывать, но может быть вернемся к моей руке? Не то я рискую истечь кровью, и Леопольд Леопольдович наконец сможет заняться куда более привычным делом, – тихо прошипела горе-пациентка, морщась от не утихающей боли.       Выглядела она плачевно, однако способности иронизировать не утратила. – Да ежели господин доктор начнет накладывать швы без наркоза, вы точно окажетесь на том свете! Не от потери крови, так от болевого шока, – не желал сдаваться Александр Христофорович.       Он был совершенно убежден, что пострадавшую следовало немедля отправить в город, к специалисту, и желательно там и оставить. За те три неполных дня, что столичная мадемуазель провела в селе, она была выбрана всадником в качестве жертвы, на нее было совершено нападение, чудом не закончившееся изнасилованием, а теперь еще и покушение, с которым полицмейстеру по всей видимости предстояло разобраться. – Леопольд Леопольдович, у вас есть горилка? – сдавленно пробормотала Островская, нетерпеливо отмахиваясь от возражений Бинха. – Д-да, – нерешительно протянул тот, в свою очередь недовольно косясь на полицмейстера. – Так тащите сюда и начнем, – она вымученно улыбнулась. – Александр Христофорович, все будет благополучно, вот увидите.       Бинх взглянул на сочащуюся кровью, глубокую, страшную рану на тонкой, нежной руке и вдруг остро ощутил укол совести: перед ним сидела молодая, испуганная женщина и изо всех сил пыталась сохранить остатки самообладания, в то время как он упражнялся в сарказме и только и думал о том, как бы избавиться от бедовой гостьи.       Посчитав, что лучшее, что он может сделать – это заняться своими прямыми обязанностями и отправить Тесака разыскивать вдову Тищенко, Александр Христофорович коротко кивнул, и, выхватив из рук Бомгарта нашатырь, развернулся, чтобы наконец покинуть сарай. – Стойте! – тонкие холодные пальцы неожиданно коснулись его руки. – Не уходите, пожалуйста.       Ей было страшно. Нет, не так. Ей было очень страшно. И очень больно. От не утихающего жжения в руке и большой потери крови кружилась голова, а осознание того, что к развороченной ране будут прикасаться, вызывало панический ужас. Где-то на самом краю сознания билась мысль, что после наложения швов «верховые прогулки» придется отложить хотя бы на день, но она пугала гораздо меньше, нежели аккуратно разложенные в рядок инструменты.       Собственно говоря, кроме этих блестящих, холодных «орудий пыток» несчастную барышню вообще ничто не интересовало: ни тот факт, что менее получаса назад ее чуть не убили, ни перспектива в конечном итоге так и не найти утерянные вещи, ни осознание того, что она стояла полуобнаженная перед посторонним мужчиной в грязном сарае, посередине которого покоился чей-то обезображенный труп.       Будто бы услышав эту невысказанную просьбу о помощи, Бинх вернулся к столу, молча плеснул мутную жидкость в заботливо приготовленный Бомгартом стакан, протянул даме. «Кажется, скоро у меня войдет в привычку спаивать госпожу Островскую», – он беззлобно усмехнулся. – Ну-с, приступим, – деловито начал Леопольд Леопольдович, – Елена Константиновна, прошу вас, присаживайтесь, вот здесь, только аккуратно, там вещи покойного… кхм…       На то, что происходило далее, даже человеку с железными нервами смотреть было жутко. Хотя доктор действовал быстро и профессионально, его руки, вопреки ожиданиям всех присутствовавших не дрожали, а движения были короткими и точными, боль была невыносимой. Девушка мужественно терпела, мертвой хваткой вцепившись в руку полицмейстера, но несколько раз с ее пересохших губ все равно срывался стон, более походивший на звериный рык, нежели на человеческий голос. Лоб покрылся холодной испариной, а в глазах периодически темнело. Все ее существо в тот момент превратилось в оголенный нерв. «Господи, как же больно», – пульсировала на краю сознания единственная мысль. – Ну вот и все, вот и славно! – Леопольд Леопольдович удовлетворенно взглянул на результат собственной работы. – Как вы себя чувствуете, голубушка? – Бывало и хуже, – она резко выдохнула, привалившись спиной к стене. – Спасибо. – Елена Константиновна, – деловито начал Бомгарт, направляясь к корыту с водой, – вам теперь нужно быть крайне осторожной, являться на перевязки два раза в день и, разумеется, воздержаться от любой нагрузки на руку.       Островская рассеянно кивнула, с грустью разглядывая распоротый рукав платья. Она уже успела одеться, пользуясь тем, что Александр Христофорович отвернулся и теперь бесцельно маячил у входа, не зная, уйти ему или остаться.       Неожиданно по телу пробежал холодок, кровь застучала в висках, а замерзшие пальцы совсем онемели. Симптомы были хорошо знакомы. – Я сейчас упаду, – бесцветным голосом сообщила барышня и в следующую секунду начала медленно оседать на пол. – Черт! – инстинктивно метнувшись на звук, Бинх успел подхватить безвольное тело практически у самой земли. – Syncope, – зачем-то невозмутимо констатировал Леопольд Леопольдович, – иными словами обморок. – Сам вижу, – отрезал Александр Христофорович, поудобнее перехватывая свою ношу и старательно отводя взгляд от полуобнаженной женской груди. – Господин доктор, не стойте столбом! – рявкнул он, оглядываясь в поисках какой-нибудь незанятой поверхности. – Mein Gott! Любопытнейший сюжетец для моих заметок! – раздался за спиной воодушевленный голос Гофмана. – Я даже полагаю, что мог бы написать о пребывании в Диканьки целую повесть.       Бинх аж заскрипел зубами от злости. Только этого идиота-путешественника ему сейчас не доставало. – Наверное очень жаль, что той бабе не удалось меня зарезать, тогда бы вам хватило материала на целый роман! – низкий голос сочился тягучим ядом.       Только сейчас Александр Христофорович заметил, что дамочка в его руках пришла в себя. Неожиданно обретя единомышленника, враждебно настроенного по отношению к вездесущему путешественнику, он не сразу сообразил, что может опустить свою ношу. – Александр Христофорович, я считаю, нам срочно требуется отправиться в Маниловку! – в сарай ворвался всклокоченный, точно воробей, Гоголь. – Ч-то... Что здесь происходит? – Syncope, – все так же невозмутимо отрапортовал из своего угла доктор, делая изрядный глоток из початой бутылки.       В тот момент Бинх ощутил себя героем очень плохого спектакля. Наконец поставив барышню на ноги и убедившись, что чувствует она себя вполне сносно, он обратил внимание на топчущегося у двери Николая Васильевича.       Тем временем госпожа Островская, по ее скромному разумению, вновь была близка к тому, чтобы лишиться чувств. Из-за странного акцента и собственного замутненного сознания она не сразу узнала этот голос, но теперь ни малейших сомнений не осталось: перед ней стоял Август Гофман собственной персоной. Сперва девушке показалось, что он тоже узнал ее. От этой мысли по спине пробежал холодок, однако же ей удалось совладать с волнением: «Даже если и узнал, то виду не подаст. Он сам отчего-то скрывается здесь. А иначе к чему это представление с акцентом, очками, путевыми заметками?»       Чтобы хоть как-то прояснить для себя происходящее, Островская попыталась разобрать, о чем спорили полицмейстер и дознаватель. И ежели первый говорил достаточно тихо, беспрестанно подталкивая собеседника к выходу, то из уст второго с завидной периодичностью вылетали громкие, отрывистые, однако совершенно бессмысленные фразы.       Август также внимательно прислушивался к диалогу, стоя посреди сарая с самым что ни на есть блаженным видом.       Наконец старания Александра Христофоровича увенчались успехом – Гоголь спешно направился к выходу, как вдруг его взгляд зацепился за многострадальную шаль. Николай Васильевич машинально склонился к окровавленной материи, его мысли помутились. Яркое, невероятно четкое видение ворвалось в сознание юноши неконтролируемым потоком. Он пошатнулся и рухнул на колени, сотрясаясь будто от озноба. – Николай Васильевич, вам опять что-то померещилось? – почти участливо поинтересовался Бинх, склоняясь к скорчившемуся на полу юноше.       Тот резко распахнул глаза и, не помня себя, шарахнулся от полицмейстера. – Николай Васильевич, да что с вами?! – Н-ничего, – заикаясь пробормотал Гоголь, ошалело таращась перед собой.       Ему совершенно не хотелось говорить Александру Христофоровичу, что в его кошмаре тот был мертв, а вокруг его тела, беспрестанно скалясь, расхаживал огромный, черный волк.       Наконец молодой человек совладал с собой, и мужчины спешно покинули сарай, на ходу простившись с остальными участниками утренних происшествий. – Елена Константиновна, а не желаете ли отобедать, – участливо осведомился Леопольд Леопольдович, сдвигая на самый кончик носа нелепые очки. – После такой кровопотери плотный обед был бы как нельзя кстати. Полагаю, мой дорогой друг с удовольствием присоединится к нам.       Август с энтузиазмом закивал и первым направился к выходу. Барышня сперва хотела было отказаться, но доводы желудка оказались сильнее доводов разума, а потому, обреченно вздохнув, она последовала за мужчинами.