Per fas et nefas

      Направляясь к хате Степана Тищенко, Николай Васильевич имел очень смутное представление о цели данного визита, однако был твердо убежден, что после двух неполных недель, проведенных в Диканьке, удивить его будет крайне сложно. Мавки, темные колдуны и ведьмы, таинственные убийства, странные видения… Буквально на его глазах с пугающей точностью оживали древние предания и обретали плоть и кровь герои старинных легенд.       Однако то, что произошло далее, не имело ничего общего с сюжетом забытых поверий, но все ж таки заставило молодого человека не на шутку испугаться. Протиснувшись в хату следом за полицмейстером и Тесаком, Николай Васильевич тут же невольно отпрянул к стене. Из глубины комнаты на мужчин глядело существо, в облике которого с трудом угадывались человеческие черты. То, что когда-то было женой Степан Тищенко, теперь со злобой таращило на нежданных гостей выпученные глаза и беспрестанно оскаливалось, облизывая искусанные губы.       Все трое от неожиданности замерли. Александр Христофорович с досадой подумал, что стоило прихватить с собой пару крепких мужиков, его писарь тщетно пытался вспомнить хоть какую-то молитву, кроме Отче наш, а Николай Васильевич принялся шарить взглядом по хате в поисках чего-нибудь тяжелого, что при необходимости могло сойти за оружие.       Неожиданно существо зарычало и медленно двинулось вперед. – Ей, Юстина, чего это с тобой приключилось-то? – осторожно позвал Тесак, делая шаг навстречу, за что тут же и поплатился.       Нечто ринулось в его сторону, одним ударом опрокинув неудачливого парламентера навзничь, а в следующую секунду налетело на стоявших у двери, сбивая с ног и лишая возможности предпринять хоть что-то.       Глядя на происходящее, Тесак принялся судорожно креститься. То, что творилось в хате, более всего напоминало собачью свару – огромный клубок из трех человеческих тел катался по замызганному полу с такой бешеной скоростью, что разобрать что-либо, а уж тем паче разнять дерущихся было совершенно невозможно. Периодически из глубины этой черно-серой массы доносился то истошный бабий визг, то отборная брань, то слабое хрипение. Разъяренное существо обладало какой-то совершенно нечеловеческой силой, оно отчаянно билось, царапалось и то и дело норовило вцепиться в свою жертву зубами.       Неожиданно клубок распался сам собой: легко отшвырнув в сторону щуплое тело дознавателя, рассвирепевшая баба набросилась на полицмейстера, вновь опрокинув его на пол и вцепившись в шею по истине звериной хваткой. Бинх, в свою очередь также сжавший горло вдовы, правда одной рукой, другой пытался дотянуться до револьвера. От нехватки воздуха жгло легкие, а перед глазами плыли багровые пятна.       Неизвестно, чем бы закончилось происходящее, ежели бы не вовремя спохватившийся Тесак, который наконец перестал креститься, вскочил на ноги и, схватив с лавки первый попавшийся горшок, со всей дури огрел взбесившуюся бабу. Костлявое, долговязое существо обмякло и безвольно рухнуло на полицмейстера. – А-александр Х-христофорович, вы как, живы? – протянул хлопец. – Жив, жив, – проворчал Бинх, спихивая с себя отяжелевшее тело и отряхиваясь. – Ты бы еще дольше крестился, глядишь, и молитву пришлось бы прочесть. – Какую молитву? – не понял Тесак. – Об упокоении. Рабов Божьих Александра и Николая. Кстати, господин Гоголь, как вы там? – мужчина обернулся к растянувшемуся под столом дознавателю и зашипел от жжения в исполосованной когтями шее. – Вот правду говорят, все бабы ведьмы! – Что… Что вы сказали? – неожиданно встрепенулся молодой человек. – Точно! Как же я сразу не понял! Александр Христофорович, мне нужно отлучиться, это не займет много времени. Час, не более.       Гоголь попытался было встать, но в этот момент существо на полу слабо зашевелилось и тяжело задышало. – Так, вяжи ее, зови казаков и в околоток. Двоих человек в караул, и чтобы глаз с нее не спускали до нашего возвращения, – проигнорировав просьбу Николая Васильевича, сухо скомандовал Бинх.       Тесак кивнул и принялся исполнять распоряжения, опасливо косясь на по его скромному разумению бесноватую бабу и подумывая тайком от начальства позвать отца Варфоломея.       Тем временем Александр Христофорович вновь воззрился на запутавшегося в собственных ногах дознавателя. – Не знаю, куда вы собрались, Николай Васильевич, но мы с вами прямо сейчас отправляемся в Маниловку. Вы эту кашу заварили, вам и расхлебывать. Надеюсь, верхом-то вы ездить умеете?       Вместо ответа молодой человек лишь нервно сглотнул.       ***       Всю дорогу до имения и позже, во время дознания, Николая Васильевича терзали невеселые раздумья. Те странные видения, содержания которых до недавнего момента он никак не мог вспомнить, начались с приездом в село госпожи Островской, а точнее в тот день, когда на хате Аксиньи появилась душегубова метка. Именно тогда первый раз Гоголю привиделся огромный, скалящийся волк, нервно мечущийся по темному залу. С его клыков капала слюна, шерсть стояла дыбом, а глаза были налиты кровью. Возможно, ежели бы эта тварь и дальше продолжала таким образом являться Николаю Васильевичу, он бы не придал сему особого значения. Однако сегодня в своем кошмаре дознаватель отчетливо видел окровавленное тело полицмейстера, подле которого выхаживал рассвирепевший зверь. От одного лишь воспоминания об этом по спине побежали мурашки. До сих пор писателю удавалось верно толковать свои видения, однако в этот раз Николай Васильевич очень хотел ошибиться.       «Неужели такое возможно?» - беспрестанно спрашивал он себя, вполуха слушая бормотания Манилова о якобы умершей крепостной. О своих прямых обязанностях и цели визита в имение Гоголь вспомнил лишь когда Тесак притащил откуда-то коробку, в которой обнаружилась описанная ранее Варварой маска и приглашение вступить в общество «Мертвые души». – Вы что же, обыск проводите за моей спиной? Не смейте! Это личное! Я буду жаловаться! – истерично, но как-то не очень убедительно запротестовал Манилов, выхватив из рук Гоголя многострадальную маску. – Нет, не будете, – невозмутимо заявил Бинх, наугад выуживая из коробки одну из пикантных гравюр и демонстрируя ее помещику. – Вы же не захотите себя на всю губернию ославить.       Манилов затравленно огляделся по сторонам и страдальчески вздохнул: он более не видел смысла отпираться.       ***       Блеклое осеннее солнце еще не начало клониться к закату, когда трое всадников спешились на опушке, с которой открывался вид на неприветливое, одинокое строение, затерявшееся среди непролазных лесов Малороссии. – Вот это поместье Черный камень. Там все и происходит. Это что-то вроде закрытого клуба для особых развлечений, – начал вещать испуганный Родион Евлампиевич, гадая, что с ним будет. – Ну и как же вы там развлекаетесь по-особенному? – Бинх оторвался от созерцания мрачного имения и презрительно покосился на помещика. – Мы устраиваем оргии с девицами. Нам позволено делать с ними все, что заблагорассудится, – принялся охотно пояснять Манилов. – Все члены общества регулярно делают пожертвования, можно деньгами, можно крепостными девицами. – Кто же входит в это общество? – заинтересовался Николай Васильевич. – Не могу знать, ведь все приезжают в масках. Но по разговорам я смог понять, что это очень влиятельные люди, – Родион Евлампиевич понизил голос до шепота и выразительно взглянул на дознавателя. – Все имена знает председатель. Он и рассылает приглашения, а на собраниях появляется в маске быка.       «Час от часу не легче, - невесело размышлял Александр Христофорович, глядя на то, с каким энтузиазмом Гоголь накинулся на Манилова с расспросами. - Итак, этот охочий до баб идиот пожертвовал свою крепостную Дарью обществу, и все было бы хорошо, ежели бы не ее отец-сапожник, который по дурости явился к своему барину и стал угрожать, что пойдет в полицию. Тот, разумеется, тут же сообщил об этом председателю, ну а дальше догадаться не сложно. Странно, что убийца или убийцы даже не посчитали нужным избавиться от тела. Кто же за ними стоит, ежели они чувствуют подобную безнаказанность?» – Когда следующее собрание Мертвых душ? – несвойственный Гоголю резкий тон вывел полицмейстера из задумчивости. – Сегодня за полночь, – тихо пробормотал Родион Евлампиевич, более всего расстроенный тем, что не сможет на этом самом собрании присутствовать.       Голубые глаза Николая Васильевича опасно блеснули. Он выразительно взглянул на коллегу, всем своим видом как бы говоря: «Вы слышали? Это наш шанс!»       Вид столь решительно настроенного юноши Александру Христофоровичу совершенно не понравился – ему нужно было слишком много взвесить и обдумать, прежде чем действовать.       ***       План Островской был до безобразия прост: выяснить у доктора подробности касательно произошедшего утром убийства и выведать у Августа цель его приезда. И ежели с первым пунктом проблем не возникло, ибо Леопольд Леопольдович сам с превеликим удовольствием поведал своей очаровательной собеседнице все, что ему было известно, то над вторым пришлось изрядно потрудиться. Из-за подобных стараний буквально через каких-то полчаса господин путешественник был мертвецки пьян, но цели своего визита так и не раскрыл.       «Все также хваток, бестия», – мрачно раздумывала Островская, разглядывая смазливую физиономию старого знакомого.       Август Гофман. Крайне занятный субъект, имя которого давно стало синонимом разнузданности и беспутства. Циничный, расчетливый, охочий до денег и удовольствий, он словно рептилия был напрочь лишен умения питать к кому-либо чувство привязанности, а потому попросту не мог явиться в затерянное в бескрайних просторах Малороссии село лишь для того, чтобы проведать старого друга. У господина Гофмана вообще не было и не могло быть друзей, лишь люди, пригодные для извлечения выгоды. Уж об этом она знала наверняка.       Единственным, что в какой-то мере можно было связать с неожиданным появлением Августа в Диканьке, было загадочное убийство крепостного. У несчастного пропала дочь, служившая дворней. Тот явился к помещику, стал ругаться, требовать найти девицу…       Точно! Островская чуть было не хлопнула себя по лбу. Как она сразу не догадалась! Раз Дарья служила дворней в имении, стало быть, всегда была на виду. А ежели при этом она была недурна собой, ее легко мог приметить как сам барин, так и любой гость. А ежели этим гостем был бывший владелец элитных борделей Петербурга? Что же вы, Август, вздумали теперь тут вертеп устроить?       В считанные секунды смелая догадка оформилась в полноценную версию – осталось только подтвердить или опровергнуть. А потому барышня важно приосанилась и с чувством выпалила: – А что, господа, эта самая Дарья была очень красива?       За столом разом перестали жевать. Леопольд Леопольдович уставился на собеседницу, явно недоумевая, а вот остекленевший взгляд Гофмана выдал путешественника, как говорится, с потрохами – не ожидал подвоха в эдакой глуши, да еще и будучи во хмелю, вот и сплоховал. – Елена Константиновна, голубушка, о ком вы? – тем временем уточнил Бомгарт, смекнув, что дальнейших пояснений, видимо, не дождется.       Островская невинно захлопала ресницами: – Как же? О той несчастной, что потеряла отца. Бедняжка! На нее и так свалилось ужасное горе, а ежели она еще и недурна собой, то теперь ей придется совсем несладко.       Плечи Августа заметно расслабились, однако взгляд остался настороженным. Доктор же тяжело вздохнул: – Да, да, несчастная особа, только ее зовут Варвара. А Дарья – это ее пропавшая сестра. – Точно, – рыжекудрое создание картинно всплеснуло руками. – Я все спутала. Поверить не могу, такое небольшое село, а столько событий! Просто голова кругом идет. – Да уж… – вновь тяжко вздохнув, Леопольд Леопольдович стянул с переносицы нелепые очки и принялся с особой тщательностью протирать их, как делал всякий раз в минуты особого волнения. – Видите ли, сударыня, большую часть времени, что я провел в Диканьке, здесь было невыносимо скучно. И лишь приезд Николая Васильевича, а затем и ваш, – он обвел собравшихся подслеповатым взором, – скрасил мое унылое существование.       Стало очевидно: истосковавшемуся по обществу доктору не терпелось выговориться, а потому растроганная душевным признанием барышня ободряюще улыбнулась и приготовилась слушать, попутно раздумывая, удастся ли не допустить Гофмана до расследования, не вызвав при этом излишних подозрений.       Вопреки ожиданиям Леопольд Леопольдович оказался крайне интересным собеседником, а потому атмосфера холодной учтивости за столом очень быстро сменилась искренним оживлением. Доктор рассуждал о своей юности, годах, проведенных в Петербурге, курьезных случаях из собственной практики (разумеется не требовавших разглашения врачебной тайны), однако о жизни в селе более не обмолвился ни словом.       Тут-то и прояснилась причина утренних Бинховских нападок. Как ни чудно было сие признавать, но у доктора и полицмейстера имелось слишком много общего. Оба люди достойные, незаурядные, вероятно, талантливые, сосланные в эдакую глушь черт знает за какие грехи, они совершенно по-разному восприняли обрушившийся на них удар. И ежели Бинх нашел в себе силы жить дальше, пусть и отгородившись стеной напускного небрежения, то Леопольд Леопольдович совершенно опустился. В образе раскисшего, вечно пьяного доктора Александр Христофорович видел то, что могло случиться с ним самим, и оттого принимался травить несчастного с удвоенной силой.       Взволнованная внезапной догадкой барышня стыдливо потупилась, будто бы подслушала что-то сокровенное, и дабы как можно реже встречаться с доверчивым, близоруким взглядом, принялась с двойным усердием уплетать отбивную. Да так увлеклась, что даже не заметила прибывших из Маниловки. – Яков Петрович Гуро вам часом не родственник? – насмешливо осведомился Бинх, точно черт из табакерки очутившись подле стола.       Островская едва не поперхнулась. Замерев с набитым ртом, ошалело уставилась на полицмейстера, и, наверное, так бы и таращилась на него, ежели бы вдруг не приметила уродливо испещрявшие шею рубцы. – Господи Боже! Александр Христофорович! Что с вами приключилось? – пролепетала испуганно, прижимая руки к груди.       Бинх скривился. – Имел неудовольствие встретиться с небезызвестной вам вдовой. Пустое. Не берите в голову. – Как пустое? Ни в коем случае! Вы что такое говорите! – зачастила жертва утреннего нападения. – Так ведь нельзя! Выглядит, будто когтями рвали. Нужно непременно обработать, а то мало ли… Леопольд Леопольдович, ну хоть вы скажите ему!       Доктор немедленно встрепенулся, будто и впрямь желая подтвердить высказанные опасения, но Александр Христофорович слушать был не намерен. Внимательно изучая собравшихся, размышлял о чем-то своем. И вдруг: – А что, сударыня, неужто думаете, вдова и впрямь страдает бешенством? – Ну бешенством, не бешенством, а помутнение рассудка налицо, – пожала плечами изрядно разомлевшая барышня. В ее плане по спаиванию Гофмана был один серьезный изъян: пить самой тоже приходилось, хоть и не так усердно. – Прекрасно! Вот мы сейчас и выясним, что это за помутнение такое, – словно сквозь пелену донесся обволакивающий голос. И тут же, не терпящим возражений тоном: – Господин доктор, собирайтесь, следствие нуждается в вашей помощи.       Три пары озадаченных и одна совершенно осоловелых глаз разом уставились на полицмейстера. Больше всех недоумевал Николай Васильевич. Он пытался и никак не мог понять, какого черта Бинх решил заняться делом полоумной бабы, когда они первый раз за все время расследования смогли напасть на след всадника. Однако получив вместо ответа на свой вполне резонный вопрос испепеляющий взгляд, покорно поднялся и поплелся за полицмейстером. Бомгарт и Островская потянулись следом.       Господина Гофмана никто никуда не звал, но его это ничуть не смутило. Тело слушалось с трудом, а вот разум оставался светел. Нетвердой походкой направляясь в участок, Август тщетно силился припомнить, где мог прежде видеть уверенно вышагивающую впереди девицу. «Ежели все сложится удачно, – решил он, – нужно будет непременно заполучить ее себе. Одинокой путешественницы никто не хватится, а вот порядком уставшим от сельских девок господам столичная мадемуазель придется по вкусу».       *** – Господа, я же хирург, а не мозгоправ! – Леопольд Леопольдович уже минут десять недоуменно разглядывал шипящее существо, забившееся в угол клетки. – А это явно помутнение рассудка, здесь я бессилен. Ежели бы можно было бы по крайней мере проследить динамику изменения состояния… – Ну так раз вы хирург, то должны разбираться в физиологии и анатомии. Вот и объясните мне, откуда у деревенской бабы взялась такая нечеловеческая силища, – Александр Христофорович наконец перестал мерить шагами кабинет и опустился в кресло. – Сие науке достоверно неизвестно, – изрядно стушевавшись, Бомгарт поправил сползшие на кончик носа очки, – однако я лично слышал о нескольких случаях, когда сумасшедшие обладали поистине выдающимися физическими возможностями. – Да, но они не появлялись из ниоткуда за считанные часы, – с сомнением протянула жертва утреннего нападения, с опаской косясь на клетку. – Сегодня мне удалось увернуться от удара. Окажись вдова на тот момент хоть немного проворнее или сильнее, меня бы с вами сейчас не было. Да и выглядела она иначе... По крайней мере была способна говорить. – Возможно, всему виной шоковое состояние, – не желал сдаваться доктор. – Несчастная потеряла мужа, и, вероятно, это могло бы… – Это могло бы объяснить произошедшее утром, но никак не то, что мы с вами видим сейчас, – недовольно отозвалась госпожа Островская, скрещивая руки на груди и по-хозяйски опираясь бедром на стол полицмейстера.       «Что же вам на стуле-то не сиделось, – раздраженно думал Бинх, беспомощно глядя на то, как один из его отчетов скрывается под пышной бордовой юбкой. – Это не барышня, а стихийное бедствие какое-то».       Все присутствующие в кабинете как-то разом загалдели. Тесак начал божиться, что в Юстину вселился дьявол, Бомгарт принялся доказывать несостоятельность этой теории, Островская пыталась вразумить то одного, то другого, при это недовольно косясь на беспрестанно икающего Августа, а Николай Васильевич, глядя на происходящее, тихо сатанел, проклиная полицмейстера за устроенный балаган. Драгоценное время безвозвратно утекало, а вопрос с поимкой всадника все еще не был решен.       Александру Христофоровичу создавшееся положение было только на руку. Он наконец мог спокойно подумать о том, что узнал днем от Манилова без беспрестанного гоголевского бормотания.       «Ну ворвемся мы туда, – рассуждал Бинх, равнодушно взирая на творившийся в кабинете бедлам, - и что вы, Николай Васильевич, будете делать? Придете и спросите, кто тут всадник? Так вам сразу и ответят. Допустим, Манилов рассказал правду и в этом закрытом клубе действительно устраивают оргии с девицами. Допустим, господин дознаватель, ваши видения также окажутся правдой, и один из членов общества действительно убийца. Но что в таком случае мешало ему выкупить девиц (их все равно никто не хватится), столько, сколько потребуется, и резать в свое удовольствие. Зачем эти сложности с деревенскими бабами? Погони по лесам, знаки на хатах? Опять же допустим, что это какой-то сумасшедший, и его действия не поддаются логике. Он резал сельских девиц по одному ему понятным причинам, а когда ввели комендантский час и до жертв стало не добраться, решил довольствоваться крепостными и для этого вступил в общество. Или он и прежде состоял там? В любом случае, явившись в Черный камень и арестовав членов клуба, добиться чего-либо не получится. Пока будут получены разрешения на обыск в имениях, пока будут произведены допросы, вашего покорного слугу самого уже сошлют в Сибирь за «превышение должностных полномочий», а вас, господин дознаватель, спровадят или в Петербург, или на тот свет, в зависимости от того, сколько будете болтать. То, что произошло с сапожником, говорит о том, что председатель Мертвых душ местной власти совершенно не боится».       Бинх тяжело вздохнул и устало потер переносицу. Во всей этой истории было слишком много «допустим», а ясно было лишь одно: Гоголя в Черный камень отпускать нельзя. – Александр Христофорович, вы меня слышите? – перед лицом мужчины замаячило непозволительно откровенное декольте. – Прекрасно, – невозмутимо солгал Бинх, поднимаясь из-за стола. – Значит так, держать эту полоумную здесь я более не вижу смысла. В желтый дом ее тоже пока определять не будем. Леопольд Леопольдович, вы хотели наблюдать ситуацию, вот и понаблюдаете. Тесак, разыщи двоих казаков, распорядись, чтобы ее заперли в сарае. – Александр Христофорович, так это… там же беглые. А ежели она их того? – испуганно забормотал писарь. – Что «того»? – недовольно осклабился Бинх. - А перегородка в сарае на что? Не с мужиками же бабу сажать. Хотя ежели она вдруг вырвется и решит пообедать арестованными, я не шибко расстроюсь.       Тесак не понял, шутка это была или нет, однако послушно направился исполнять указания. А вот госпожа Островская сказанное истолковала верно, и потому давилась от еле сдерживаемого смеха. – Да прекратите вы этот балаган, – не выдержал Николай Васильевич, переводя разгневанный взгляд с полицмейстера на даму и обратно.       В кабинете воцарилась идеальная тишина. – Вместо того, чтобы ловить убийцу, мы занимаемся черт знает чем. Я считаю, что нужно немедленно отправляться в Черный камень. Если это действительно дом терпимости и крепостных держат именно там… Еще немного, и драгоценное время будет упущено.       «Значит все-таки бордель, – обреченно вздохнула столичная гостья, тихо отделяясь от стола и так располагаясь в дальнем углу кабинета, чтобы незаметно наблюдать за реакцией Августа. – Что же вам, господин Гофман, в Петербурге-то не сиделось?» – Нет, нет и еще раз нет! – тем временем запротестовал полицмейстер. – Но это же великолепная возможность! Арестуем всех разом. К тому же я подозреваю, что один из членов этого общества – наш всадник, – Гоголь заметался по кабинету. – Николай Васильевич прав, – со знанием дела сообщил Леопольд Леопольдович Августу. – Да подождите вы! – нетерпеливо рявкнул полицмейстер. – А что, если Манилов понаболтал нам Бог знает чего, и на самом деле там происходят обыкновенные маскарады с участием влиятельных лиц. Мы ворвемся туда с оружием наперевес. Представьте, какой будет конфуз. – Кстати Александр Христофорович тоже по-своему прав, – вновь отозвался из своего угла доктор, обращаясь к возвратившемуся Тесаку. – Да погодите вы! – на этот раз не выдержал Николай Васильевич. – Значит, вы влиятельных людей испугались, да?       Неосторожно брошенная фраза полоснула острее клинка. На лице Бинха застыла непроницаемое выражение. Все присутствующие замерли в напряженном молчании. – Я думал, честь для вас дороже, – разочарованно продолжил Гоголь. – А вы, молодой человек, хотите прочесть мне лекцию о чести? – глаза Бинха опасно блеснули. – Да будет вам известно, Александр Христофорович в Петербурге за свою честь пострадал! – как ужаленный подорвался со своего места Тесак.       Присутствующие разом уставились на него. И лишь один человек в этом маленьком, душном кабинете отчаянно желал провалиться сквозь землю, чтобы никогда, НИКОГДА, не видеть сей жуткой картины обнажения человеческих душ.       Незваная гостья, по нелепому стечению обстоятельств ставшая свидетелем столь неприглядной сцены, испытывала почти физическую боль, глядя на взбешенных мужчин, мотивы каждого из которых ей были предельно ясны. А самым страшным было то, что одним заявлением она могла прервать все споры, обличительные речи, муки совести и сомнения. Одним своим словом она могла выдать преступника и спасти несколько жизней. Правда, скорее всего ценой собственной… – Довольно! Я вас в защитники не приглашал, – полицмейстер вовремя прервал поток сознания помощника. – Значит так, никакого смысла ехать в Черный камень я не вижу. И вам, господин дознаватель, категорически запрещаю, – Александр Христофорович потемневшим от гнева взглядом обвел присутствующих. – Ясно? Все, все свободны. – Как вы! – осекшись, Николай Васильевич на несколько бесконечно долгих секунд замер перед столом полицмейстера, а затем, взбешенный и глубоко разочарованный, вылетел из кабинета, оглушительно хлопнув дверью.       «Если бы только Гуро был жив!» - в сердцах воскликнул он, вдыхая морозный воздух осенней ночи.       *** – Скажите, Николай Васильевич, почему при обсуждении следственных мероприятий в кабинете присутствовали посторонние? – перед лицом дознавателя словно из ниоткуда возникла рыжая шевелюра. – У вас подобное в порядке вещей? – Леопольд Леопольдович мой друг, – незамедлительно взвился юноша. – Да, разумеется, а господин Гофман – его друг. Таким образом можете созвать все село. Глядишь, и всадник заглянет на огонек, – раздраженно фыркнув и резво крутанувшись на пятках, возмущенная барышня зашагала прочь.       Она, как и Николай Васильевич была в бешенстве. С каждой секундой в ее душе все сильнее закипала безотчетная злоба. Злоба на неизвестного убийцу, решившего покуситься на ее жизнь, на Августа, чуть было не вынудившего выдать вместе с ним и собственные тайны, на судьбу, беспрестанно подкидывающую все новые испытания, на самою себя за вынужденную борьбу с совестью.       А озадаченный дознаватель тем временем недоуменно глядел вслед удаляющейся фигурке и никак не мог понять, чем вызвал подобное раздражение. – Николай Васильевич, – Бомгарт осторожно тронул молодого человека за плечо, – помните, вы всегда, при любых обстоятельствах, можете рассчитывать на мою помощь. – С-спасибо, – слабая улыбка тронула тонкие, бескровные губы.       И тут… – Леопольд Леопольдович, мне действительно потребуется ваша помощь! Но это может быть крайне опасно. – Я всегда к вашим услугам, – охотно отозвался доктор, поправляя вновь сползшие на кончик носа очки. – В таком случае встретимся через час на постоялом дворе! Хотя нет… Лучше в хате у Вакулы.       С этими словами Гоголь крутанулся на месте и что было духу рванул к окраине села. Ему крайне важно было проверить предположение, терзающее его чуть ли не с самого утра.