Догорал закат, расцветала ночь И любовью укрыла мир. Я не знала как мне ещё помочь, Чтобы ты поярче светил.
Ясвена Гореть
– Ну так что же, господин дознаватель? Я жду пояснений, – Александр Христофорович раскрыл ладонь над пламенем свечи в надежде, что приятное покалывание, переходящее в болезненное жжение, хотя бы на время избавит его от так некстати нахлынувшей сонливости: совершенно измотанный событиями прошедших дней, он едва держался на ногах. Гоголь, доселе пребывавший в состоянии угрюмого оцепенения, подскочил с лавки и заметался по кабинету, на ходу баюкая растревоженную руку. – Как и было условлено, мы с Грицко ждали в засаде, когда услышали крики со стороны оврага. Елена Константиновна звала на помощь! Мы разумеется тут же бросились туда, однако никого не обнаружили… – Знамо дело, потому как не было никого! – мрачно пробасил Солопий, грузно опершись на эфес сабли. – Голосила панночка, верно гутарите, да токмо из-за перелеска, а не с оврага вовсе. Визжала, аки резаная. Ще думалось, будто свинью на убой тащат. – Да як же не с оврага, коли я тоже слыхал? – мгновенно оживился Грицко. – Оттудова и вопили. Мы на крики ринулись, почитай с час по лесу блуждали, точно бесы за нос водили, не нашли никого, уж грешным делом решили, прирезал душегуб барышню… Покуда плутали, нас нелегкая на болото вынесла, мы уж и дорогу отыскать отчаялись, а потом вдруг выстрелы услыхали. – Да будет брехать-то, – Черевик смурно взглянул из-под косматых бровей, насупившись пуще прежнего. – Али за блаженного меня держишь?! С перелеска голосили! Я энти вопли по гроб жизни теперь не забуду. Лексан Христофорыч, вы ж аккурат оттуда прибыли. Неужто не слыхали? – Я, кажись, слыхал, – должно быть опасаясь начальственного гнева, Тесак сколь мог подобрался на лавке и даже втянул шею в плечи. – Токма откудова, никак разобрать не мог. У меня, почитай от самого села и аккурат до перелеска в голове мутилось. Я еще тогда смекнул, что нечистая то хороводится, морок наводит. – Господа! Ну это право слово уже смешно! – Бомгарт ощутимо пихнул в бок некстати разошедшегося писаря. – Нечистая сила – это же сущая нелепица! Николай Васильевич, скажите хоть вы им! Но Гоголь только метнул быстрый взгляд из-под нависшей челки и глубоко вдохнул, будто перед нырком. – К несчастью, Леопольд Леопольдович, вынужден вас разочаровать. Как бы абсурдно это не звучало, каким бы диким не показалось вам мое предположение, но я уверен, что убийца действительно обладает какой-то нечеловеческой силой, совершенно неподвластной нашему пониманию. Я думаю, это он заставил нас блуждать по лесу и слышать крики. – Николай Васильевич, – голос госпожи Островской, до сих пор безмолвно ютившейся в дальнем углу участка, казался усталым и безжизненным, – между здоровым скептицизмом и паранойей существует очень тонкая грань. Мавки, лешие, ведьмы... А кто, по-вашему, всадник? – Дьявол то! Дьявол и убивает! Вот вам крест! – выпалил Тесак, едва ли сообразив, что натворил, ибо в ту самую минуту терпению полицмейстера пришел конец. – Пошел вон! – рявкнул он, зеленея от бешенства. – И чтоб ноги твоей не было! – Александр Христофорович, послушайте! – Гоголь метнулся было к столу, но на счастье был перехвачен доктором. На щеках Бинха явственно заходили желваки – верный признак того, что от незавидной участи быть спущенным с лестницы столичного дознавателя отделяло одно неосторожно брошенное слово. – Я уже достаточно наслушался вас, молодой человек! – зашипел он. – Сперва утром, когда вы с пеной у рта божились, будто понятия не имеете, куда подевалась госпожа Островская, и вот теперь! Вы, верно, совсем ополоумели?! Чуть человека не сгубили, едва сами шею не свернули, а теперь про чертей мелите! Подите вон, не доводите до греха. Остальных это тоже касается. По околотку пронесся нестройный гул, более походящий на облегченный вздох. Присутствующие закопошились, зашебуршались по углам, засопели и наконец потянулись к выходу. – Кроме вас, Елена Константиновна, – мысленно коря себя за бестактность, покачал головой Александр Христофорович. – Прошу меня простить, но это вынужденная мера. С трудом подавив некстати рвущийся зевок и клятвенно пообещав себе извиниться за произошедшее в лесу, он замер в ожидании неминуемых возражений, однако таковых не последовало. Островская безропотно отступила вглубь кабинета и несколько раз кивнула заозиравшемуся было Гоголю. – Идемте, идемте, Николай Васильевич, – с несвойственной ему проворностью Бомгарт потянул дознавателя за собой. – Не бойтесь! Ничего господин Бинх с Еленой Константиновной не сделает. Вы ее в лапы к душегубу отпустили, а теперь напугались. Право, смешно. А знаете, что? После всех злоключений нам с вами не мешало бы подлечиться. По этому поводу у меня как раз имеется совершенно замечательная наливочка, – и к несказанному облегчению полицмейстера вытолкал таки упрямца вон. *** – Ну а теперь мне бы хотелось услышать вашу версию произошедшего, – привычно скрестив руки на груди, Александр Христофорович привалился к двери и сосредоточенно уставился на расположившуюся на стуле (хвала Небесам!) барышню. – Рассказывайте. Только честно. И имейте в виду, я ни в жизнь не поверю, чтобы особа, оскопившая на моих глазах здоровенного детину, стала визжать от страха аки ажитированная институтка. – Вы переоцениваете мою выдержку, – живое воплощение полицмейстеровых треволнений печально улыбнулось и совершенно неэлегантно подперло щеку кулаком. – Я непременно все вам расскажу, только сперва ответьте на один вопрос. Как давно вы не спали? Сутки? Двое? – Простите?.. – на мгновение Бинх решил, что ему послышалось. – Понятно. Значит, трое. На четвертые начнутся галлюцинации. Крайне недовольный предметом, к коему повернул разговор, Александр Христофорович отделился от двери и возвратился к манипуляциям со свечой. – Мой сон не имеет к делу ни малейшего касательства. Елена Константиновна, будьте так любезны, переходите к сути. – Будь по-вашему, – Островская примирительно вскинула руки и в следующее мгновение юркнула под лавку. – Скажите, вы не заметили ничего подозрительного, когда схлестнулись со всадником? – Кроме того, что он бился как ни в чем не бывало, точно не в него перед этим в упор всадили две пули? – хмыкнув, полицмейстер с неподдельным интересом уставился на копошащуюся в углу фигуру. – Сударыня, простите, с вами все в порядке? – Три! Три пули, – сдавленное кряхтение сменилось победоносным «нашла» и рыжая макушка вновь вынырнула на свет. – Поразительно, у вас в кабинете совершенно нет пыли! Кхм… Так вот, было три пули. Я попала в него перед тем как… В следующее мгновение на стол был водружен продолговатый сверток, при ближайшем рассмотрении оказавшейся изрядно потрепанной шалью. – Сегодня ночью я ранила всадника! Только… Только это не кровь! – опережая готовые сорваться с языка возражения, Островская отбросила ткань, обнажая перепачканный чем-то вязким клинок. – Это не деготь и не смола. Не имею ни малейшего представления, что это за мерзость, однако об одном могу судить точно: это не кровь. Прежде всего я бы хотела посоветоваться с вами, ибо остальные непременно обвинят во всем нечистую силу да еще и растрезвонят по всей округе. – Ну да, разумеется. А еще потому что вы им не доверяете, – Бинх со смесью любопытства и отвращения мазнул по склизкой, бурой жиже. – Убийца знал о западне, он перехватил вас в лесу, даже не дав добраться до тракта. В то же время кто-то из его сообщников выманил Черевика и Грицко. Все это так или иначе объяснимо, удивительно другое: о вашем плане было известно пятерым, и чисто теоретически каждый из нас мог сообщить всаднику о засаде, но довериться вы решили именно мне. Почему? – Александр Христофорович, право, не стоит! Уверяю, вам не понравится то, что я скажу, – барышня проворно сцапала со стола нефритовое пресс папье и принялась вертеть свою «добычу» в руках. – Очаровательная вещица! У вас, знаете ли, хороший вкус. И кстати, коли уж на то пошло, то шестерым, если не семерым. – Сударыня, извольте отвечать на мой вопрос, – Бинх с грохотом выдернул из-под сабли какую-то папку. – Ну, как прикажете, – с коротким вздохом явного неудовольствия пресс папье было возвращено на прежнее место. – Вам это попросту не выгодно: с вас же первого и взыщут за нераскрытое дело. Выслужиться, сперва помогая убийце, а затем героически застрелив его при аресте, как выяснилось, не выйдет. Жажда наживы? Исключено. Полагаю, для этого у вас имеются куда более надежные и менее опасные источники. На душевнобольного вы походите не более, чем господин дознаватель на здорового, а значит, пособником всадника не являетесь. Уязвленный не столь смыслом самого заявления, сколь равнодушно-спокойным тоном, коим оно было сделано, Александр Христофорович нехорошо усмехнулся. – Блестяще, Елена Константиновна! Превосходно. По-вашему выходит, я девиц не режу и умалишенному не потворствую лишь потому, что оно не влечет за собой прямой выгоды. – Вы ошибаетесь! – Неужто? – Разумеется, – порывисто поднявшись и сцепив руки в замок, Островская принялась вышагивать по кабинету, по всей видимости совершенно убежденная, что оскорбительная откровенность из ее уст была далеко не худшей платой за спасенную жизнь. – Всадник! Он одержим, но не безумен. Кто это, религиозный фанатик или буйно помешанный, отчего-то ополчившийся на весь Евин род, нам только предстоит выяснить, однако кое-что можно утверждать уже теперь. Убийца богат или по крайней мере располагает достаточными средствами, имеет как минимум двоих пособников, обладает недюжинной силой и прекрасно знает здешние места. Она рассуждала долго и обстоятельно, шаг за шагом восстанавливая в памяти события минувших дней, перебирая их, точно карты в колоде, и, наконец, соединяя воедино. Александр Христофорович слушал не перебивая, лишь изредка уточнял подробности, поражаясь тому, с какой легкостью впервые за долгое время текли его собственные мысли, вплетая прежде разобщенные факты в единую канву. Однако чем дольше он слушал и раздумывал над произошедшим, тем тревожнее становилось на душе. По всему выходило одно из двух: или среди посвященных в детали плана был тот, кто вольно или невольно выдал его убийце, или же всадник и в самом деле являлся нечистой силой. Последнее предположение казалось форменной дикостью, преступлением против здравого смысла, однако за последние дни в селе приключилось уж слишком много необъяснимого. До сей ночи Бинху не доводилось встречать столь сильного противника, бившегося с такой отчаянной решимостью, будто от смерти несчастной девицы зависела его собственная жизнь, и никогда прежде ему не было так жутко от осознания совершенного бессилия перед лицом врага. Он чувствовал, он знал почти наверняка: не покинь всадник «поле битвы», никто бы не уцелел. Не могла не заботить Александра Христофоровича и другая неувязка: ни разу до сей осени Тесаку, знавшему лес сызмальства, не случалось теряться в трех соснах, а тут он аж дважды заплутать умудрился. В первый раз – когда разыскивали Параську (тогда полицмейстер решил, что писарь таки перебрал на свадьбе), ну а о втором случае Степан сам галдел без умолку, то и дело поминая чертей. Случались в Диканьке и прочие странности, коих за неимением логичного объяснения Александр Христофорович до сих пор предпочитал вовсе не замечать. Но теперь, столкнувшись лицом к лицу с неотвратимой опасностью, и, что уж греха таить, уязвленный сознанием собственного бездействия в сравнении со смелостью приезжей барышни, он просто не мог позволить себе более отмахиваться от приведенных Островской доводов. – На весь уезд найдется едва ли двое-трое помещиков, подходящих под составленное вами описание. С заезжими приятелями и родственниками наберется семейств шесть, не более. Кто из них состоял в обществе Мертвые души или направил туда своего поверенного, можно лишь предполагать… – Бинх прошелся из угла в угол, попутно разминая затекшую шею. – Я правильно понимаю, что вы предлагаете наведаться ко всем? – По крайней мере стоит попытаться. Полученные ранения не так-то легко скрыть, если конечно убийца человек… – Островская метнула быстрый взгляд в сторону перепачканного клинка. – В любом случае эти визиты стоит наносить вместе с Николаем Васильевичем. Быть может, его способности помогут пролить свет на происходящее. Он ведь уже раскрыл с помощью своих видений два преступления. Чуть слышно шелестя юбками, она плавно обогнула стол и, замерев возмутительно близко, понизила голос до мягкого шепота. – Александр Христофорович, я прошу вас. – Сударыня, вы вновь заставляете меня поверить в невозможное, – памятуя данное самому себе обещание, Бинх поспешно отступил назад, готовый согласиться на что угодно, лишь бы его более ни о чем так не просили. Озадаченное «вновь?» тихо сорвалось с дрогнувших губ и тут же потонуло в заполошном «пожар!», истеричным воплем донесшимся с улицы.