От автора: Что-то разучился я коротко писать - а главное, нормально. Моя мидюшка рано или поздно грозит превратиться в макси; а то, что вы сейчас будете читать - это только половина той самой главы, которую я запланировал. Однако, главная тема, указанная в главе, раскрыта полностью, так что можно считать ее завершенной. Доброго Вам дня, аноны :)
Молочно-белая пелена окутала землю, вобрав в себя все рукотворные постройки и ухоженные палисадники, укрывая местность на расстоянии трех шагов непроницаемой пустотой: чудилось, что стоит вытянуть руку – и она тут же исчезнет, увязнув в плотном мареве. Все поглотил туман. Казалось, что и не было вовсе на свете города Барселоны; не было сети улиц, походящих на огромный муравейник; не было причудливых построек Гауди; не было стаек туристов, щелкающихся на извилистых лавочках парка Гуэля или в средневековом антураже Готического квартала… Не было той чудесной колоритной страны, из недр которой появился Веласкес и Дали; мест, где облекалась в плоть нечисть из кошмаров Франсиско Гойи; пустынных троп, исхоженных хитроумным идальго Дон Кихотом… Не было Инквизиции, Молота Ведьм, Кортеса и Реконкисты… Ничего не было. Почему же на Кортеса, случайно включенного в вереницу великих имен, так больно и с такой ненавистью отзывается сердце? Сама не знаю. Я бреду в неизвестном направлении, силясь понять, куда попала; поднимаю голову вверх – и ничего не вижу. Совершенно неожиданно, словно чудесным образом раздвигая напоминающий вату воздух, передо мной вырастают шпили Саграда Фамилии, впивающиеся в мутное небо и только так удерживающие собор в настолько зыбкой сейчас реальности. Очертания его неясны; в вышине едва угадываются кресты Гауди; а у меня почему-то возникает жуткое ощущение, что я стою на тонкой корке льда и вот-вот провалюсь из-за своего веса под воду, если не шагну на ступени постройки. Очертания собора становятся четче, я узнаю Фасад Рождества и двигаюсь вверх, не понимая, какую цель сейчас преследую. Возле дверей стоит странный человек, облаченный в одежды, чем-то напоминающие римскую тогу, и с бесстрастным выражением лица смотрит вдаль, словно ожидая, когда картинка мироздания вновь выстроится в четкую реальность и последние клочки тумана развеются с пришедшим со стороны моря бризом. Он меня словно не видит; да я и не сомневаюсь, что значу для него не более, чем клоп на трухлявой тахте. Я никто, и звать меня – никак; да это и не важно. Важно только то, насколько ясно я вижу его лицо. - Можно мне войти? Странный человек (да и человек ли вообще?) опускает на меня отсутствующий взгляд, и, с видом «Неужели ОНО заговорило?», отвечает пустым неестественным голосом: - Тебе туда нельзя. - Почему? - Потому что ты – не дитя Его. И принадлежишь не Ему. Ты принадлежишь Другому. - Ты намекаешь на то, что я… сменила веру? - Нет. Ты лишь вернулась к тому, чему принадлежала изначально. Здешнюю Веру прививали тебе насильно; но зачем тебе нужен Бог, который не является твоей частью? К сожалению, в людях слишком велика сила привычки, поэтому ты за свои прежние убеждения так и продолжаешь цепляться… Я нервно усмехнулась. - Мне казалось, что ты должен был бы порицать меня за… ну, не знаю… за измену… Губы привратника тронула едва заметная улыбка; однако глаза его продолжали оставаться холодными и бесстрастными. - У каждого свой путь. И твой лежит не здесь… Голос незнакомца поплыл и стал рассеиваться в тумане, отдаляться, искажаться… …и превращаться в голос Ребекки. - … а еще ты самое настоящее чудовище по уничтожению сладостей в радиусе тридцати километров. Ты когда-нибудь нажрешься, Дезмонд?! Ответом ей был только могучий звук глотательного движения и сдавленное «Оммм», непонятно что означающее. Я дернулась и открыла глаза, обнаружив себя свалившейся щекой на какую-то непонятную коробку и сжимающую томик Пинчона в руках. Мне удалось только на мгновение увидеть мелькнувшую куртку удаляющейся к своему рабочему месту Бекки, а потом мой взгляд переместился на Дезмонда, о занятии которого уже было известно из ворчания вышеупомянутой девушки. Ассасин, стоя раком, копался в холодильнике в поисках чего-нибудь съестного, и я, продолжая прижиматься головою к коробке, с интересом разглядывала его крепкий упругий зад. Не, ну а что, я все-таки живой человек! К тому же вышеназванная попа была весьма привлекательной, так почему бы мне на нее не поглазеть? Можете называть меня извращенкой – я не обижусь, ибо попав в одно закрытое помещение с несколькими мужиками, давно не видевшими женщину и извращающимися по этому поводу в любой удобный момент, то поневоле начинаешь адаптироваться к окружающей действительности и перенимать какие-то отдельные особенности. С собакою ляжешь – с блохами встанешь, как говорится. Ребекка, конечно, в расчет не бралась – к ней, как оказалось, хер подлезешь: получить какой-нибудь тяжелой деталью в лобешник никому не хотелось, поэтому легче всего оказалось троллить меня. Кстати, насчет извращений… Отрываю голову от ящика и возвращаюсь в вертикальное положение. - Слушай, бро, а ты не мог бы… мне помочь?.. - Ммм? – из-за дверцы холодильника показалась лохматая голова парня, жующая шоколадный кексик. Стоп. Он жрет мои кексы?! - Дезмонд! – возмущенно воскликнула я, и Майлз, определив по моему тону, что сделал что-то не то, повертел головой, обнаружил в своей руке мучное изделие и поспешно сглотнул набивающую рот шоколадную массу. - Извини, я забыл, - сдавленно ответил он, не зная, куда спрятать часть недоеденного кекса, - Ты… ты хотела что-то? Я махнула рукой, мол «да жри уже», и подсела поближе. - Ты не мог бы пояснить, что же такого сказал мне Эцио, если это отказался переводить Дик? Дез сдвинул к переносице широкие брови и на пару секунд задумался. - А до этого он говорил тебе еще что-нибудь? - Ну да. Он за помощь меня благодарил… - Ааа, - протянул ассасин и вновь исчез в холодильнике, - А как ты думаешь, что он мог предложить тебе? - Эмм… что-то пошлое? Тот лишь хмыкнул. - Можно и так сказать. А еще можно сказать, что это… тоже благодарность. За помощь. Ну, или приложение к благодарности. Я, правда, видел только, как такое обычно женщины предлагали, но, думаю, это было повсеместно… И тут до меня дошло. - Блять! – схватилась я за голову, - Да он же… Блять! - Ага, - хмыкнул холодильник и чем-то грохнул в своем нутре, - Для него, в принципе, не проблема переспать с незнакомой девушкой, да и ты ничего так, вот он и не растерялся. - Да я поняла, что он ебливый парень, - я вздохнула и покачала головой, - Наглеж вообще! - Ты, главное, ему про это не напоминай. А то ведь опять предложить может – с него станется. - Не, я как-нибудь и так поживу, без его благодарностей, - я вновь подтянула к себе Пинчона и быстро окинула взглядом абзац, весьма символически попавшийся на глаза – там Эдипа Маас ругалась на педерастов, - Ладно уж, доедай ты эти кексы, все равно сегодня за продуктами идти. Что и говорить, когда дело касается Эцио, всего можно ожидать… С того момента, как я попала к ассасинам, прошло около двух недель, и эти две недели обернулись для меня – личности хрупкой и ранимой; хрупкой и ранимой настолько, насколько хватит разнести область размером с небольшой город – томным кокетливым пиздецом, причем нисколько не скрывающимся и нахально подмигивающим. Единственной радостью для моей весьма скромной и милой в самом что ни на есть саркастичном смысле персоны оказалось лишь то, что меня, знаете ли, не так-то просто укокошить: пережив адскую беготню от Абстерго и несколько километров с Шоном на спине – соблюдая конспирацию, нам пришлось оставить пикап в каком-то болоте, - я, едва появившись в нынешнем убежище ассасинов, тотчас же попала в яростные обнимашки: сначала с Диком, потом с Эцио, едва не сломавшими меня с треском напополам. Шон, кстати, оказался первым из всей честной компании, кто словил тубусом по голове: как оказалось, историк только имитировал страшное ранение – пуля зацепила лишь кожу и немного повредила мышечную ткань, а сам засранец, пользуясь случаем, прокатился на нашей с Дезмондом шее. Его несерьезное ранение обернулось бы травмами средней степени тяжести, доберись я до него, но вовремя оттащивший меня Дезмонд предотвратил нелепую смерть историка от избиения футляром для хранения рисунков, и тот отделался только несколькими синяками, шишкой на голове и парой заковыристых матерных эпитетов, которые выдала я, пытаясь вывернуться из медвежьих ассасинских объятий. Разобравшись с первоочередными проблемами, команда вернулась к привычной деятельности, нагрузив работой абсолютно всех участников нашей небольшой компании: Дезмонд с тяжелым вздохом и явной неохотой вновь оказался в Анимусе; Ребекка, Шон и Майлз-старший занимались всей полученной и получаемой информацией; ну а Дика, как лингвиста-полиглота, заставили переводить какие-то до жути древние тексты, даже не спрашивая, хочет ли он вообще этим заниматься. Меня несколько удивляло, что Дик так быстро успел влиться в их небольшую, объятую паранойей компанию, в которой и мне – человеку такому же пришлому, как и он, - доверяли с большим трудом. Может быть, сыграл тот фактор, что им требовалась еще одна рабочая лошадка, которая могла бы также разгребать ту пучину информации, которую им приходилось серфить каждый день, и, по сути, стать фактической заменой Люси, кто знает. Однако все же идея, что Дик стал у них чем-то вроде люсизаменителя, казалось мне маловероятной, но достойно я свои мысли обосновать не могла. Да и что говорить, занятие досталось даже мне – занятие, к слову сказать, весьма сомнительного толка. Я развлекала Эцио. Итальянскому ассасину, не привыкшему так долго находиться в бездействии, было пиздец как скучно, и мне, как единственному человеку, ничем общественно важным не занимающимся, приходилось составлять ему компанию. Ну как составлять. Он сам ко мне приставал. Те недолгие моменты, когда измученный Дезмонд отключался от Анимуса, чтобы подкрепиться или поразмяться, предок предпочитал проводить со своим потомком, с которым по странной причуде оказался одного и того же возраста. Сдружились они на удивление быстро (ну а хуле, с итальянцем ассасину пришлось дольше всех в Анимусе торчать!) и могли часами трепаться на языке Эцио, рассекая где-то под потолком и взаимно друг у друга перенимая опыт: Дезмонд у Эцио – опыт ассасина, Эцио у Дезмонда – опыт проживания в нашем нелегком 21 веке. Впрочем, моменты эти сокращались еще и из-за того, что выползший из какой-нибудь особенно невъебенной десинхронизации Дезмонд не мог первые полчаса объективно воспринимать окружающую действительность, и при попытке общения рычал что-то на могавском, а потом совершал набеги на холодильник, мучаясь непреодолимым чувством голода. Других членов команды наличие легендарной исторической личности в одном с ними помещении восхищало – Шона так вообще плющило, штырило и колбасило, если судить по выражению его лица, когда итальянца переклинивало разговаривать с ним. К моему сожалению, большую часть суток ребята были заняты – и вот тут-то внимание неугомонного Аудиторе переключалось на меня. И если учесть, что я тупо не знала, что с ним делать, то занимались мы самым необходимым – изучали азы языка и особенности современного мира, который для ассасина продолжал оставаться непостижимым. Этого с лихвой хватало, чтобы отвлечь его от скуки и от попыток меня закадрить, - хотя, думается мне, второе как раз происходило из первого, так что особо удивляться не приходилось. К счастью, предупреждающий удар тубусом по голове быстро охладил его пыл, и мы вполне могли дружески общаться. Я, конечно, не знаю, о чем можно разговаривать с человеком несколько часов подряд, ни хрена друг друга не понимая, но нам это непостижимым образом удавалось; причем я умудрилась усвоить, как на древнем итальянском можно отшить высокопоставленного синьора, а Эцио начал различать дифференциацию между английским и английским матерным, при чем последний вариант он изучал с особенным азартом. Ей-богу, мне на мгновение показалось, что Уильям мне уши надерет, когда случайно во время перекуса возле холодильника появился Эцио и, выдав что-то вроде: «Клянусь прабабкиными пиздюлями, задрали меня ваши экзерсисы!», умыкнул с наглой рожей кусок пирога. Его-то, кстати, я больше всех и раздражала – и не понятно, почему: не то он считал, что такая восемнадцатилетняя сопля, как я, плохо влияет на его сына и предка того же возраста (и это двадцать пять лет-то!), не то потому, что у Дезмонда обострилось доселе неизвестное, но, как оказалось, некогда задавленное желание иметь сестренку и он не иначе, как на «бро», не желал откликался. Родители такие родители, ей-богу. Тем не менее, Майлз-старший позволил мне оставаться в команде, тем паче, что Дезмонд воспринимал меня чуть ли не как родную (хотя, допустим, те же Ребекка и Шон не разделяли его дружелюбия), а Эцио так вообще ходил за мной, как привязанный. На прямой вопрос, почему он, собственно, так делает, ассасин только туманно отвечал, что «является очень суеверным человеком» (насколько я знаю о нем из пересказа Дика, итальянец такими вещами особо не отличался) и быстро менял тему, утверждая, что я очень похожа на его друга Леонардо. Самого же Дика ни Дезмонд, ни Эцио, мягко говоря, не любили; Эцио так вообще обнаруживая меня рядом с лингвистом тактично (а иногда и вовсе не тактично) утаскивал куда-нибудь в сторону, внезапно находя важное дело или разговор. Что они там между собой не поделили, было мне неизвестно; однако то, что средством досадить друг другу они выбрали именно меня и перетаскивали из угла в угол, как собачью конуру, малость нервировало. Впрочем, самой страшной бедой для моей болезной головушки было и оставалось то, что меня, как самую лысую, частенько посылали в магазин в сопровождении ассасинистого эскорта, что не могло не ужасать по своей сути. И эта проблема наметилась ближе к вечеру, когда Шон вновь составил свой коварный и подлый список покупок. Историк невозмутимо сидел и шерстил папки на своем компьютере, в то время как я зловеще нависала над ним и гневно сопела в ухо: - … Еще раз сделаешь такой дурацкий список, пойдешь сам закупаться! Мало того, что мне за этим великовозрастным детским садом присматривать надо, так еще и твоего задротства не хватало! - Подумаешь, - флегматично хмыкнул Гастингс, уткнувшись носом в монитор, - ты же все равно ничего не делаешь, так что поразмяться и малость поломать голову тебе не повредит. - Ах, это я ничего не делаю?! – взорвалась я, - Ты думаешь, мне приятно справляться с попытками не то охмурить меня, не то скинуть с высоты тридцати метров под невинным предлогом «А пошли немного потренируемся»? - Хм, странно. Мне Дик рассказывал, что в вашем мире у Аудиторе есть толпы сохнущих по нему фанаток. Ты вроде счастлива быть должна… - Ты забыл, что я о вас только из пересказа Дика знаю, так что его фанаткой никак быть не могу! Да и не счастье это! Это – пиздец! Вот что бы ты делал, если бы к тебе Эцио пристал? Шон аж от компа оторвался. - Эцио?! Пристал ко мне?! Я бы очень сильно удивился. Он же бабник, а не мужеложец… - Да кто тебя знает… - Эй, полегче, - хмыкнул Гастингс и вновь вернулся к своей работе, - Ты уже второй раз намекаешь на то, что я – баба. Может, уже что-нибудь новенькое придумаешь? - Нееет, я хуже сделаю. Я тебя с нами возьму! Не фиг тут штаны просиживать: свежий воздух, пешие прогулки, небольшая физическая нагрузка… Да и вообще, у тебя скоро задница к стулу прирастет! - Я прям так и побежал… Мои пальцы вытянулись и, сцапав историка за торчащие вверх патлы, дернули так, что бедняга взвыл и схватился за голову. - ТЫ – ПОЙДЕШЬ – С НАМИ, засранец очкастый! И это не обсуждается! И, даже несмотря на мой грозный тон, его волосы в моем кулаке и явно неподходящую ситуацию, Шон все равно вздумал съязвить: - А волшебное слово? - ФУС РО ДА, БЛЯТЬ!***
Если вы думаете, что тот ассасин, которым вы управляете в игре, куда-то не туда прыгает, бежит или делает что-то совершенно постороннее, то не надо списывать все это на глючность игры. Они реально такие!!! Весь наш поход по супермаркету в каком-то неизведанном зажопье (конспирация ж, мать ее!) сводился к тому, что я, запихивая в тележку необходимое и ежеминутно сверяясь со списком, попутно пыталась удержать свою развеселую компанию, так и норовившую от меня куда-нибудь удрать. Весь наш диалог сводился только к «Нет, Шон, если ты возьмешь столько своего долбанного йогурта, и никто потом к нему не притронется, то есть ты будешь его сам! ЛИТРАМИ! – Дезмонд, поставь шоколадную пасту на место! – Нет, Эцио, мы не будем покупать эту «интересную непонятную хрень»! – Дезмонд, если будешь жрать столько чипсов, то никакие тренировки тебе уже не помогут! Нет, твои щенячьи глазки на меня не подействуют! И не уговаривай меня! Ну… ну ладно, возьми пару пачек… – Нет, Шон, я не хочу сыра с плесенью! И вовсе не потому, что я не ем себе подобных! – ЭЦИО, БЛЯТЬ, ТЫ КУДА ПОШЕЛ?!» Голова гудела, как огромный колокол; бешеная смесь просто английского и итало-хер-пойми-какого вызывали приступы когнитивного диссонанса, и в конце концов я решила, что лучшее средство управиться с постоянно разбегающейся компанией – это сбежать самой. Пока парни отвлеклись на важное обсуждение того, стоит ли им брать кофе больше положенного (Дезмонд с Шоном были «за», а вот Эцио кофе терпеть не мог), я свернула между стеллажей, прошла вдоль нескольких рядов с алкоголем, крупами и зеленью, направилась ближе к детским товарам и нырнула в книжный отдел. Не знаю, какого лешего меня тянуло в книжные магазины – привил ли Дик мне любовь к чтению, или же сами лабиринты библиотек манили своим полумраком, рядом стройных корешков, уходящих под самый потолок и восторгом перед обилием знания, важно было одно: такие места я любила. И вот, пройдя вдоль одного из стеллажей, оказавшегося секцией русской прозы, я закрыла глаза и наугад ухватила одну из книг, очень толстенькую, мысленно загадав Солженицына. Однако то, что я открыла, оказалось вовсе не Солженицыным. «Ценность книги определяется не тем, сколько человек ее прочтет. Гениальность "Джоконды" не зависит от того, сколько посетителей пройдет мимо нее за год. У величайших книг мало читателей, потому что их чтение требует усилия. Но именно из этого усилия и рождается эстетический эффект. Литературный фаст-фуд никогда не подарит тебе ничего подобного…»* Я нахмурилась и, подцепив пальцами стопку страниц, открыла следующий разворот: «Человеческий ум сегодня подвергается трем главным воздействиям. Это гламур, дискурс и так называемые новости. Когда человека долго кормят рекламой, экспертизой и событиями дня, у него возникает желание самому побыть брендом, экспертом и новостью. Вот для этого и существуют отхожие места духа, то есть интернет-блоги. Ведение блога – защитный рефлекс изувеченной психики, которую бесконечно рвет гламуром и дискурсом.»** Я нахмурилась еще сильнее. Что за херня?! «Бог умер. Ницше. Ницше умер. Бог. Оба вы пидарасы. Vassya Pupkin.»*** Пиздец… - Вот она где! – раздалось где-то за спиной, и я обернулась. Ко мне, грозно тарахтя тележкой, полной всякой хрени (без меня понабрали, сволочи!), направлялось трое обеспокоенных и порядком раздраженных ассасина, готовых одним взглядом завинтить мою бренную тушку в пол. - Ну и где ты ходишь? – ядовито осведомился Шон, окидывая меня взглядом с ног до головы, словно оценивая, стоит ли убить меня сразу или дать помучиться, - Мы полмагазина уже оббежали, когда тебя пытались найти! - А орлиное зрение у этих двоих на что? – хмыкнула я, кивая на стоящую рядом с ним родственную парочку, - К тому же надо было меня слушать, когда я говорила, что в книжный отдел зайти хочу… - И что ты, позволь спросить, тут делала? - Сборник какого-то русского автора просматривала. - Да? – Гастингс хмыкнул и уставился на пухлый том в моих руках, - Ну-ка, зачитай мне то, что там написано! Я опустила взгляд на книгу и вновь ее открыла. Ну же, неведомый русский чувак, не подведи меня! И неведомый русский чувак не подвел. - «Пятьдесят шесть. О мухах. Разве могу осуждать мух за то, что ебутся? Однако когда на моей голове, злит. Так же и пидарасы. Когда в тихом уединении делают то, к чему лежат их души, кто возразит? Но они устраивают факельные шествия и приковывают себя к фонарям на набережной, дудят в дудки, бьют в барабаны и кричат, чтобы все знали про их нрав — что-де лупятся в очко и долбятся в жопу. Истинно, они хуже мух, ибо мухи только изредка согрешают на моей голове, пидарасы же изо дня в день пытаются совокупиться в самом ее центре. Мухи по недомыслию, пидарасы же хладнокровно и сознательно. И через то постигаю, что пялить они хотят не друг друга, а всех, причем насильно, и взаимный содомус для них только предлог и повод…»**** В следующее мгновение книга захлопывается прямо перед моим носом. - Теперь понятно, почему ты так надо мной издеваешься, - ворчливо заметил Шон, отбирая у меня сборник и ставя его на место, - Пошли отсюда. У тебя и так мозги набекрень, а ты еще эту гадость читаешь… - Это не гадость… - протянула я, но меня уже тащили в сторону касс, даже не слушая, что я там вякаю. Впрочем, стоя в очереди с груженной продуктами тележкой Гастингс все-таки внял мне, и все потому, что я сделала предложение, от которого было очень трудно отказаться; тем более что Дезмонд и Эцио были «за» всеми руками и ногами. Шон ворчал, отнекивался, говорил, что это глупо и у нас нет на это времени… но потом сдался. И мы купили по мороженке. Солнце ощутимо припекало плечи и багряной краской заливало небеса; наша четверка расположилась на лавочке в небольшом скверике возле супермаркета и, разглядывая в опускающихся закатных сумерках покрытые зеленеющим газоном площадки с аккуратно выстриженной живой изгородью и тонкими деревцами, торчащими то тут, то там, словно их понатыкали в землю в случайном порядке, лакомились мороженым. В вечернем небе раздавалось пение птах, где-то на лужайке возле пригородного дома резвились дети, в то время как Эцио внимательным взглядом осматривал свой пломбир. Что делать, таков этот долбанный мир прогресса. Да, еще у древних римлян был известен фруктовый лед, и многое народы мира наверняка ели какие-либо замороженные сладости; только вот класть это лакомство в рожок или цеплять на палку додумались только с относительно недавних пор, поэтому замешательство средневекового ассасина, пусть даже и обряженного в современные шмотки Дезмонда, было вполне очевидно. Один из способов поедания мороженого – облизывать его – Аудиторе почему-то очень возмутил и он что-то долго лопотал на итальянском про то, какие мы, современные люди, все извращенцы и сумасшедшие. Другой же способ – откусывать понемногу кусочки от холодного лакомства – он выслушал с величайшим вниманием, словно его обучали тому, как пожарить сосиски в условиях крайнего севера, где заместо гриля под рукой был только ядерный реактор. Угукнув для пущей значимости, итальянец еще раз придирчиво осмотрел свое мороженое и, замявшись на секунду, сразу цапнул большой кусок. - Эцио, нет! – хором завопили мы, но было поздно: секунда, две, и у ассасина округляются глаза. - Ооооооо, - прохрипел Аудиторе, перекосив рот. Мать моя женщина, это выражение на его лице меня теперь в кошмарах мучить будет! - Рассасывай его! Рассасывай! А теперь глотай! Бедняга, как у него, должно быть, челюсти свело от холода! Эцио с таким всасывающим звуком, что позавидует любой немецкий пылесос, втянул воздух и судорожно сглотнул; на следующем выдохе он широко открыл рот, и прямо из его глотки клубами повалил пар. - Эцио, я же тебе говорила! Ну почему ты меня не слушаешь? – увещевала я, пока средневековый ассасин открывал и закрывал рот, словно огромная рыба, - Блин, ты хотя бы думай, что делаешь… - Сдается мне, это для него большая проблема, - протянул Гастингс, когда Аудиторе вновь протянул руку к своему мороженому, которое до этого я у него отобрала, - Если учесть, сколько раз он наступал на одни и те же грабли… - На одни и те же грабли, Шон, можно наступать всю жизнь. Не может только один и тот же кирпич на башку свалиться, а все остальное – в принципе теории вероятности, - и, поворачиваясь к Эцио, - Маленькими кусочками откусывай, МАЛЕНЬКИМИ! Ты понял? Итальянец понятливо кивнул… и вновь оттяпал чуть ли не половину мороженого. Как бы то ни было, вкусняшка ему понравилась, и, управившись со своей порцией, он внимательно уставился на нас, прикидывая, у кого бы еще можно этой холодной радости прихватизировать. Привыкшая с детства к воровству и постоянной борьбе за кусок хлеба, я быстро просекла, что ему нужно, и в два счета слопала остатки своего брикета; Дезмонд сам был не менее прохиндеистым, как и его предок; а Шон… а Шон прохлопал ушами. Мгновение – и мороженое испарилось у него из-под носа в буквальном смысле слова, а Эцио, делающий в этот момент ноги, с огромным удовольствием на лице впился в сливочное лакомство. Гастингс взвыл и кинулся вслед за воришкой; мы же с Дезмондом остались сидеть на лавочке, ибо наблюдать, как историк скачет из стороны в сторону за прытким итальянцем было… бесценно. - Слушай, Динго, - раздался голос Майлза, и я повернулась к ассасину, - А Дик правду говорит, что Эцио в вашем мире… ну… популярен? - В основном среди поклонников игры, конечно, но так да, популярен. - Ну а… я? Я ухмыльнулась, глядя, как зажглась надежда в его глазах. - Да, бро, ты тоже. Ассасин расплылся в радостной улыбке. - Круто! Знаешь, это, наверное, глупая детская мечта, но все же я фантазировал, что когда-нибудь стану знаменитым, что меня начнут узнавать на улице… Подобное, конечно, было маловероятно, но помечтать о таком… Эх, как бы мне хотелось побывать в вашем мире хотя бы часок! Я внимательно поглядела на него и, прикинув кое-что в уме, мотнула головой: - Не, тебе в наш мир все-таки не стоит попадать. - Почему? – удивился Майлз, а я прищурилась, раздумывая, стоит ли раскрывать бедняге всю подноготную моей реальности, или же не стоит. - Вот скажи мне, бро, ты знаешь, что такое фанфикшен? - Эммм… это когда пишут что-то про героев каких-нибудь книг или сериалов? - Хорошо… Копнем глубже. Ты знаешь, что такое слеш? Майлз растерялся. Я тяжело вздохнула и, поняв, что совершаю большую глупость, начала ему рассказывать о том, как любят развлекаться фанаты нашего мира, не скупясь в красочных выражениях и образах. Дезмонд бледнел, краснел, зеленел да и вообще за весь мой краткий пересказ продемонстрировал на своем лице всю известную современной колористике палитру, и, когда я закончила, он только согнулся пополам и обхватил голову руками. - И они… они правда это пишут?! Да еще и читают?! - Да. - О, Боже… Несколько секунд молчания, и к нему приходит вполне очевидный вопрос: - Если это правда, то с кем тогда меня… В этот момент его взгляд уперся в Шона, который, вопя проклятия на трех мировых языках, несся вслед за хохочущим на весь парк Аудиторе и явно не замечал диких глаз Объекта 17. - Погоди, ты хочешь сказать, что… - Да. - О, ГОСПОДИ!!! Ассасин вновь схватился за голову, а я только сочувственно вздохнула. - Что поделаешь, бро. Человек вообще самое жуткое и бессмысленное существо на земле. Никому из других живых существ вокруг себя он не сделал ничего хорошего. А что касается плохого... Перечислять не надо? Бедняга только тихо выматерился и явно сейчас сожалел, что вообще затронул эту тему. - Знаешь, давай забудем… - О чем забудем? Мы повернулись на звук и обнаружили, что бегающая часть нашей компании все-таки соизволила вернуться к лавочке. Запыхавшийся Шон и улыбающийся во всю зубную поликлинику Эцио наглядно демонстрировали, кто все-таки победил за остатки мороженого. - Да обсуждаем мы тут… всякое, - начала я, а Дезмонд, солидарный со мной в решении не распространяться о только что прозвучавшем разговоре, согласно закивал. Впрочем, у Гастингса сегодня явно развилась мания до всего докопаться, и он продолжил приставать к нам с вопросами по поводу темы нашей беседы. - Мы обсуждали… - Майлз на мгновение замялся и, словно в поисках вдохновения, поглядел на меня, - Откуда у Динго британский акцент. На секунду зависла тишина. - У нее не британский акцент, - нахмурился историк, пытаясь что-то вспомнить, - Да, очень похож, но не… - Австралийский. - Что? - Австралийский, говорю, акцент у меня. Или ты думаешь, я просто так себя Динго назвала? Снова пауза. - Погоди, так ты из Австралии? - Ну да. Родилась в Сиднее… точнее, меня нашли в Сиднее. Все началось с того, что меня в младенчестве утащили динго из дома… но это долгая история, я ее как-нибудь в другой раз расскажу. - Ну вот, - фыркнул Гастингс, повернувшись к Майлзу, - Как ты вообще подумать мог, что эта… что она может быть англичанкой? - Действительно, - вставила я, рассматривая ногти на руках и думая о том, что пора бы эти клешни подстричь к чертям собачьим, - Я мало похожа на представителя этой нации. Взять хотя бы Шона. Вот посмотришь на него – и понимаешь, что не ту страну назвали Гондурасом… Дезмонд, гогоча, рухнул с лавки, а сам представитель