Сборник зарисовок по MDZS и The Untamed (RPS)

День проносится в суматохе. С приездом главы ордена Цзян Облачные Глубины наполняются шумом и адептами в лиловых одеждах. Правила, отчеканенные на стене, запрещают громко разговаривать; но сражаться в полную силу тихо невозможно, поэтому звон мечей, хлопки от печатей, да команды и комментарии старших, наблюдающих за боем, разносятся далеко за пределы тренировочного поля. Когда Лань Сычжуй наносит последний удар, и, возвратив меч в ножны, кланяется адепту в лиловых одеждах, оба тяжело дышат. Сражение выдалось долгим и нелегким; победа, честно заработанная сегодня, пылью и потом оседает на юном теле, разгоняя кровь в венах. К спине прилипает знакомый взгляд. Острый, как лезвие Саньду, он исследует Лань Сычжуя от макушки до носков, от чего внутри все вскипает. Знакомые голод и жажда, смешанные с физическим возбуждением, которое можно списать на выплеск адреналина после боя, пожирают Лань Сычжуя, пока он спешит в купальню, но вынужден двигаться чинно и размеренно, чтобы не выдать нетерпение. Лань Цзинъи рядом рассуждает о красавицах, прибывших из Юньмэна, и о том, что было бы неплохо с ними познакомиться и, может даже, обсудить в уютной компании насущные проблемы, не касающиеся политики орденов; вдруг, из этого получится что-нибудь интересное. Лань Сычжуй соглашается, пребывая в своих мыслях, но, спохватившись, напоминает Лань Цзинъи о задании, что лично дал ему утром Цзэу-цзюнь, потому он не сможет присутствовать сегодня вечером на посиделках, тайно устроенных молодым поколением, жаждущим не только приключений, но и первых взаимных чувств. Когда-нибудь он наберется смелости и расскажет Лань Цзинъи, что его лента, как и сердце, уже принадлежат другому человеку, и ему нет дела до красавиц, прибывших из Юньмэна. Точнее, дело вовсе не в красавицах. К сожалению, он давно и безнадежно погряз в игре с куда более сложными правилами, и оборвать ее с каждым днем все сложнее, словно земля под ногами превращается в воду, и против своей воли Лань Сычжуй идет ко дну, или вязнет в трясине. Если бы он, наивный влюбленный юнец, не опасался за чужую репутацию больше, чем за свою, то не согласился бы на эту порочную и неправильную связь, лишившую его воли, и в то же время подарившую все то, о чем он даже не смел мечтать. Он врывается в покои Цзэу-цзюня, заранее предупредив всполохами ци о своем приближении, и сразу же понимает, что его ожидали. На мгновение становится обидно, что не получилось встретиться с утра, и полдня прошли в нервном предвкушении встречи. Здесь, в покоях главы ордена Гусу Лань, Лань Сычжуй не беспокоится о том, что нарушает десяток правил ордена, воспитавшего его. Стоит упомянуть, что так было не всегда, и потребовались месяцы, чтобы тщательно подобранные слова и действия успокоили совесть и душу. — Лань Юань, — с улыбкой здоровается Лань Сичэнь. Он выглядит чинно и благородно в одной лишь рубахе, накинутой на сильное тело, и эта одежда, точнее — ее отсутствие, ничего не скрывают. Непроизвольная улыбка появляется и на лице Лань Сычжуя. Мысль о том, что у них выдался шанс провести несколько часов вместе, безгранично наполняет счастьем. Не сдерживая радости, он бросается в объятия второго гостя — главы ордена Цзян — и прикрывает глаза, наслаждаясь, наконец, обретенным чувством удовлетворенности, что рождают чужие прикосновения — пока еще осторожные и весьма невинные. — Я скучал, — шепчет он, ощущая руки Цзян Ваньиня в волосах. На нем, в отличие от Лань Сичэня, одна лишь шелковая накидка, да неизменный Цзыдянь, который, как оказалось, можно использовать не только на поле боя. — Я знаю, — так же тихо звучит в ответ. За закрытыми дверями и наедине Лань Сычжуй обладает правом называть глав двух великих орденов истинными именами. На самом деле, он обладает и другими преимуществами, и некоторые из них уже повлияли на обыденную жизнь: трудолюбие, усидчивость и гибкий ум по праву сделали Лань Сычжуя одним из приближенных Лань Сичэня; развитие же духовных сил, стремление к самосовершенствованию и знаниям, а также внутренняя политика Гусу Лань, направленная на сближение и крепкий дружеский союз с орденом Юньмэн Цзян, позволили Лань Сычжую часто бывать в Пристани Лотоса, представляя интересы Облачных Глубин. И не только их, если честно. — Вина? — предлагает Цзян Ваньинь. — Есть еще настойка на травах, — сообщает Лань Сичэнь. И то, и то помогают обрушить барьеры, что ежедневно возводит между ними мир за пределами этой комнаты. Лань Сычжуй отказывается от вина и принимает чашу с настойкой на травах не потому, что как представитель ордена Лань боится реакции тела и мозга на алкоголь; как раз наоборот — как истинный Лань он знает, что настойка расслабит и разморит его быстрее, чем вино — и это маленькая тайна, которую он делит с Лань Сичэнем. Пока Лань Сычжуй пьет, Цзян Ваньинь возится с его одеждами и ворчит под нос: — Зачем так много всего напялил? — Мне нужно было добраться до сюда, не привлекая лишнего внимания, — напоминает Лань Сычжуй, не предпринимая никаких попыток помочь справится с мудреными застежками на поясе. Нетерпение, что охватило его утром, и было усиленно во время тренировочного боя, крепнет и разрастается под моментальным воздействием настойки. Цзян Ваньинь стаскивает с Лань Сычжуя ханьфу и глубоко вбирает в себя запах свежести и юности, прижавшись носом к хрупкой шее. Несмотря на ежедневные изматывающие тренировки, от которых Лань Сычжуй никогда не отлынивает, он не выглядит мощно или грузно, что, впрочем, играет на руку в бою с незнакомыми заклинателями, ведь те ошибочно предполагают, что он слаб и немощен. Его тело на вид хрупкое и тонкое, аккуратное и сильное, с мышцами, что четко очерчены под светлой кожей. Увлекшись ощущениями от прикосновений Цзян Ваньиня, Лань Сычжуй не замечает, в какой момент на его уже обнаженной талии появляется вторая пара рук, и губы щекотно прижимаются к шее под хвостом (аккурат у кромки волос). Он откидывается назад. Руки Лань Сичэня скользят ниже, пальцы трогают напряженную плоть. — Уже? — доносится со спины веселый смешок. Лань Сычжуй толкается в сомкнувшуюся вокруг него ладонь и опирается о плечо Цзян Ваньиня, что смотрит на него с интересом и теплотой, скрытой в глубине глаз. — Хороший мальчик, — говорит он, отступая к шкафу, заставленному разнообразными склянками и флаконами. Он выуживает тот, что уже знаком Лань Сычжую, и возвращается с ним, плеснув на пальцы содержимое. Стоило бы привыкнуть к тому, как ощущаются прикосновения двух глав великих орденов; привыкнуть к тому, что они проводят время вместе, не всегда занимаясь всякого рода непотребствами, но чаще — именно ими, когда выдается возможность провести время втроем. Пока Цзян Ваньинь растягивает Лань Сычжуя, Лань Сичэнь делает что-то невозможное с его телом, отвлекая от тянущей боли, возникающей из-за резких нетерпеливых движений. Поцелуи тают на губах вместе с тихими, едва различимыми всхлипами. Новая кровать в покоях Лань Сичэня сделана на заказ и занимает весьма немалую часть зоны отдыха, чтобы уместить сразу троих взрослых мужчин. Такое огромное ложе могут себе позволить только очень богатые или очень извращенные люди. Когда заканчивается основная подготовка, Лань Сычжуй уже с трудом стоит на ногах, держась на чистом упрямстве и опоре в виде рук Лань Сичэня, которые больше отвлекают и раззадоривают, чем помогают сохранить обрывки спокойствия. Он так соскучился по их прикосновениям. По возможности быть вместе, не боясь, что кто-то их увидит и верно истолкует, прочитав между строк, разглядев через призму напускного равнодушия то, что вынужден скрывать каждый из них. Лань Сычжуй разводит ноги шире, принимая в себя Цзян Ваньиня, и зовет того по имени, захлебываясь воздухом от резкого толчка, пока Лань Сичэнь стягивает его запястья собственной лентой, чтобы зафиксировать и временно обездвижить тело. Лань Сычжуй не спрашивает вслух, что бы это могло значить; но что-то подсказывает, что не он один погряз в этих непонятных отношениях. — Лань Хуань, — шепчет он, встречая ясный и выразительный взгляд. Пожалуй, привыкнуть к этому было тяжелее, чем впервые переспать с Цзян Ваньинем. Перешагнуть через воспитание и субординацию, чтобы разделить ложе с главой собственного ордена, стоило Лань Сычжую недель медитаций в холодном источнике и продолжительных внутренних споров со взвешиванием всех «за» и «против». В итоге, решение было принято внезапно и с легкой подачи Цзян Ваньиня, которому на тот момент Лань Сычжуй доверял чуть больше, чем себе. В покоях главы ордена Гусу Лань повсюду установлены защитные и заглушающие заклинания, поэтому никто не зайдет; никто не услышит громких стонов и тихих признаний, что обязательно слетят с губ, стоит лишь трем телам сплестись в порыве страсти, или раскинуться после любовных игр на широкой кровати за увлекательной беседой. Лань Сичэнь коротко целует Лань Сычжуя в губы, поглаживая бедро Цзян Ваньиня; Цзян Ваньинь толкается, наваливаясь сверху, и смеется, когда Лань Сичэнь переключает на него внимание, втягивая в глубокий и неспешный поцелуй. Цзян Ваньинь специально пропускает при движении потоки ци, импульсами расползающиеся в том месте, где Лань Сычжуй доверчиво раскрыт и беззащитен. Выпитая ранее настойка на травах совсем разморила сознание.

***

Когда-нибудь Лань Сычжуй наберется смелости и признается Лань Цзинъи, что его сердце давным давно не принадлежит ему, как и ланьская лента; что ему нет дела до красавиц, коих полно не только в Юньмэне, но и в Гусу. Но это не его тайна. Он разделяет ее с двумя людьми, которых безмерно уважает и, кажется, любит. И, очень может быть, его чувства взаимны.