***
— Ты мне не доверяешь? — спросил Ван Чжочэн. От его теплой улыбки не осталось и следа, а взгляд был таким обиженным, будто Лю Хайкуань предал его и их наметившийся план на совместное будущее. — Ты думаешь, я, правда, могу так с тобой поступить? Уйти к парню, который лайкает мои фотографии и пишет смешные комментарии, потому что у нас общий проект в процессе? Нет, конечно, нет, никуда бы он не ушел, да и Лю Хайкуань не уверен, что отпустит. Потом Ван Чжочэн отправился спать, сославшись на усталость, и даже не стал дожидаться доставщика, который вот-вот должен был принести еду. Он спал в футболке и пижамных штанах, и впервые с того момента, как они съехались, на Ван Чжочэне было так много одежды в кровати. Лю Хайкуань не предпринял попыток снять с него все лишнее, как и не попробовал прикоснуться: притянуть в объятия, поцеловать. Извиниться, в конце концов. Утром они в тишине позавтракали, заказали две машины на разное время с промежутком в десять минут, чтобы не привлекать лишнего внимания, и явились на съемку в назначенный час по отдельности. — Поссорились, — вместо приветствия шепнул Чжу Цзаньцзинь, обнимая Лю Хайкуаня за плечи. — Да. Нет, — собственные ладони казались тяжелыми как гири весом в десять цзиней каждая. Похлопав Чжу Цзаньцзиня по спине и натянув на лицо привычное выражение, которое люди со стороны находили серьезным и собранным, Лю Хайкуань сдержанно кивнул Ван Чжочэну и последовал за девушкой-ассистентом: предстояло подобрать костюмы, нанести грим и определиться с локациями.***
Съемочные дни всегда проносятся непонятно. Казалось бы, что такого: стоишь, позируешь, переодеваешься, ждешь, пока накрасят, потом перекрасят, разберутся с волосами, потом снова сменят одежду, локацию, образ, настроение, — но это тяжело. Попробуй уловить настроение фотографа и героя, сменив десяток поз, а потом, сомкнув зубы, улыбайся как ни в чем не бывало в июльскую жару, вскипая под шубой, или мерзни зимой в павильоне, который не отапливается, снимаясь для летней коллекции очередного модного бренда. Иногда время тянется как мятная резинка, которую жует после ланча Чжу Цзаньцзинь, или лопается как воздушный шар, что затерялся среди части так и не понадобившегося реквизита — тогда Ван Чжочэн вздрагивает, обернувшись, и находит взглядом Лю Хайкуаня, приросшего к табуретке. Фотограф что-то объясняет ему, предлагает сменить угол, чтобы поймать лучший свет, и поработать над лицом. Ван Чжочэн кивает. Он, конечно, слушает и прислушивается к тому, что от него требуют, чтобы выполнить все идеально. Если он за что-то берется, то выкладывается на все сто и один процент, отдаваясь рабочему процессу без остатка — кому, как не Лю Хайкуаню об этом знать? Он бы волновался, что пристальное внимание к Ван Чжочэну с его стороны может вызвать подозрения и натолкнуть кого-нибудь на определенные выводы, однако Ван Чжочэн работает как профессионал: здесь и сейчас все взгляды в павильоне прикованы к нему. Но в отличие от безликой толпы, Лю Хайкуань умеет читать язык его тела. Ван Чжочэн уязвлен. Удручен. Обижен. Он расстроен и злится, когда скрещивает руки за спиной и поддается вперед, плотно сомкнув губы. Его четкий профиль словно вырезан из камня талантливым мастером, настоящим знатоком своего дела. Он хмурится: неглубокие складки залегли между бровями — кажется, что именно с таким выражением лица он провел ночь, отвернувшись от Лю Хайкуаня к стене. Покраснение от недосыпа в воспаленных глазах хорошо снимают капли, что использовала женщина-гример, подготавливая Ван Чжочэна к первому образу. — Очень красивый, — перешептываются за спиной члены съемочной команды. В основном, это девушки-ассистентки, которые глупо хихикают и влюбленно вздыхают. В рабочее время им запрещено пользоваться телефонами, чтобы информация не утекла в сеть, но будь у них возможность, они бы сделали кучу снимков и видео для личной коллекции. — Таге*, — предупреждает Чжу Цзаньцзинь, когда заканчивается съемка Ван Чжочэна, и ему следующему предстоит занять локацию. Больше он ничего не говорит, только внимательно смотрит и хмурится, качнув головой, и поднимается с насиженной табуретки. — Все нормально, — отмахивается Лю Хайкуань. Он поднимается следом, и, дождавшись, когда Чжу Цзаньцзинь с менеджером и фотографом начнут обсуждать детали, а остальной каст займется финальной подготовкой новой зоны, ненадолго покидает съемочную площадку, предупредив ассистентку с милым английским именем.***
Им выдали ключи от общей комнаты отдыха, в которой стоит парочка диванов, кулер, да кондиционер гоняет охлажденный воздух под потолком — ничего особенного, но можно поваляться в перерыве между съемками, и этого много стоит, когда проводишь на ногах перед камерой большую часть бесконечного рабочего дня. Повернув ключ в замке и дернув ручку для достоверности, чтобы убедиться, что никто не ворвется в комнату отдыха, пока Лю Хайкуань собирается с мыслями, чтобы как-то построить разговор и признать вслух свои ошибки, Ван Чжочэн ставит телефон на зарядку, проверяет шнур, теребит его конец в пальцах, прежде чем вставляет в гнездо, и оборачивается через плечо. Его лицо сохраняет то выражение, что держалось во время съемки, и это больше не образ, созданный для камеры. Это его чувства здесь и сейчас, и Лю Хайкуань отчасти виноват в том, что его солнце потухло, растеряв часть красок. Ван Чжочэн молчит, а нужные слова так и не находятся. Что делать — тоже неясно. Лю Хайкуань толкает себя вперед, мысленно отвесив пинка, подходит вплотную, заставляя Ван Чжочэна отступить к стене, вжавшись в нее спиной. Он одет для глянцевой обложки и выглядит потрясающе, пахнет так же — правда, больше собой, чем профессиональной косметикой для волос и лица. Или Лю Хайкуань так привык к запаху Ван Чжочэна, что ощущает его через множество слоев и образ, созданный стилистом и костюмером. Он нависает сверху, прижимается лбом к плечу Ван Чжочэна и, собираясь с мыслями, берет чужую ладонь в свою. Но прикосновение длится мгновение. Ван Чжочэн прячет руку за спину, отворачивается и говорит: — Нет. Ему явно нелегко дается отказ. Он болезненно хмурится, будто Лю Хайкуань его ударил, и остро реагирует, как если бы его ранили в самое сердце. Может, они не так много времени провели вместе как пара, но достаточно, чтобы Лю Хайкуань научился кое-что понимать в поведении Ван Чжочэна. — Не сейчас, хорошо? — даже обиженный и расстроенный, он заботится о других, отодвигая на задний план собственные чувства. Лю Хайкуань кивает и немного заторможенно, будто в замедленной съемке, наблюдает, как Ван Чжочэн направляется к двери, поворачивает ключ и покидает комнату отдыха, предварительно захватив с собой телефон. Слов по-прежнему не находится. *** В первый день снимают кропотливо и долго, выжимая из суток по максимуму. К вечеру в душ хочется еще сильнее, чем утром. Когда раздается долгожданное: «На сегодня закончили», — Лю Хайкуань незаметно выдыхает с облегчением. С него смывают мейк, и вместе с краской уходит раздражение. Переодеваются втроем в той самой комнате отдыха, соблюдая тишину. — Я бы пригласил вас посидеть где-нибудь втроем, но мне нужно заскочить в одно место, поэтому увидимся, — говорит Чжу Цзаньцзинь на прощание, заказывая такси. — Но завтра давайте поужинаем вместе, — он выделяет последнее слово особенной интонацией, намекая, что их унылое настроение не прошло мимо, и он все понял. Дружеский совет помириться и разобраться со своими сложными взаимоотношениями в лучших традициях от Чжу Цзаньцзиня, который, к слову, предупреждал, что с коллегами по цеху встречаться всегда сложнее, чем с людьми со стороны: вы вроде как в одной сфере и рассчитываете на понимание, но оно теряется, если ваши графики не совпадают несколько месяцев подряд. — До завтра, — Ван Чжочэн хлопает Чжу Цзаньцзиня по плечу, и это его первая искренняя улыбка за прошедший день. — Нам надо поговорить, — начинает Лю Хайкуань, как только они остаются в комнате отдыха одни. Ван Чжочэн зачесывает назад волосы, заправляет особо непослушные пряди за уши и складывает вещи в неброскую спортивную сумку, что выглядит так себе, а стоит больше тысячи долларов за известное имя на внутренней подкладке. — Надо, — соглашается Ван Чжочэн, закусив губу. Он дергает язычок в попытке застегнуть молнию до конца, но края набитой доверху сумки никак не сходятся. «Все таки волнуется», — догадывается Лю Хайкуань. Если бы Ван Чжочэн был спокоен и никуда не спешил, то сложил бы вещи аккуратной стопкой, правильно распорядившись пространством. — Не здесь, — спешно добавляет он, кивая в сторону незапертой двери. — Я вызову такси, поедем в одной машине. Возвращаться с работы вместе — это не то же самое, что вылезти утром из одного такси. Вечером можно сослаться на общий ужин, пробки, повышенный тариф, в конце концов (не то, чтобы Лю Хайкуань или Ван Чжочэн экономили), но ужин — это святое, и нет ничего подозрительного в том, чтобы провести его в компании друга. Убедившись, что перегородка между передним и задним сиденьями в машине представительского класса достаточно высокая, и водитель не видит ниже линии плеч, Лю Хайкуань вытягивает руку и снова сжимает ладонь Ван Чжочэна. Вторая попытка успешнее той, что была использована во время перерыва. Ван Чжочэн демонстративно смотрит в окно, но руку не одергивает, а когда Лю Хайкуань с молчаливой просьбой переплетает их пальцы, вовсе смеется и поглаживает большим пальцем ребро ладони в ответ. — Дома нечего есть, — как бы между прочим напоминает он. — Пицца, рамен или сашими? — перечисляет Лю Хайкуань. — Может курица? — Курица. — Корейская или из КФС? — Корейская. Которая не острая. И салат с авокадо. Удобно открыть приложение и накидать в корзину блюда из полюбившейся кафешки, располагающейся неподалеку от дома, в котором они снимают квартиру. Если учитывать вечерний трафик и время заказа, они приедут домой как раз к тому моменту, когда еда будет готова; возможно, придется подождать двадцать минут из-за большого количества обращений. — Наешься? — на всякий случай уточняет Лю Хайкуань, дублируя блюда из заказа — он будет то же самое, только добавляет сверху пасту, потому что устал как собака и голоден как волк. Ван Чжочэн все равно утащит половину порции — ведь любит же пасту; и он из тех, к кому аппетит приходит во время еды. Нет, дело не в том, что Лю Хайкуань не дает ему право выбора или не доверяет. Он привык заботиться о близких; о тех, кто ему дорог, и Ван Чжочэн — тот человек, с кем Лю Хайкуань съехался — впервые решившись на столь серьезный шаг: не побоявшись проблем, что в теории могут возникнуть, если они будут неосторожными; или конца карьеры, если тайное станет явным, ведь агентство, пресса и большинство поклонников не погладят по головке за любой роман, особенно — такой. Но это те отношения, что делают Лю Хайкуаня счастливым, и даже если бы у него появилась возможность возвратится в прошлое, он бы ничего не поменял. Из такси они выходят молча, в лифте тоже не разговаривают. Квартира встречает тишиной, да гуляющим по полу сквозняком. Уборщица, что навещает их жилище два раза в неделю, предварительно подписав договор о неразглашении, оставила открытым окно в гостиной; так свежо, что даже не требуется включать кондиционер — до того, как взойдет солнце и прогреет, раскалит к полудню воздух, можно обойтись без него. Ван Чжочэн долго возится с обувью, потом с сумкой, не решаясь: лучше повесить ее на крючок или все-таки опустить на низкий столик. Он стоит лицом к стене, будто избегая смотреть на Лю Хайкуаня, и это немного злит, потому что Лю Хайкуань любит лицо Ван Чжочэна, любит быть центром его внимания, и та стена отчуждения, что он по глупости вчера воздвиг между ними, как и стена в их квартире, которую разглядывает Ван Чжочэн — бесят. — Ты меня обидел, — очень тихо жалуется Ван Чжочэн, все еще не оборачиваясь. — Так сильно, что я думал, совсем запорю сегодня съемку, а ведь я профессионал! Подобные вещи не должны влиять на качество моей работы, но почему-то… почему-то было так грустно, и я даже не знал, что тебе ответить… я подумал, ты шутишь, но когда до меня дошло, что ты серьезно, я… растерялся? У меня нет опыта в подобных делах. Я — не мои герои, но и у них не было… подобного опыта, — Ван Чжочэн грустно улыбается, наконец обернувшись. Лю Хайкуань шагает к нему, стискивает в объятиях — таких сильных, будто хочет прирасти, врасти в Ван Чжочэна, стать с ним единым целым, чтобы разделить мысли, время, желания и саму суть существования на двоих. Он влюбленный идиот, но не говорить же об этом вслух. И у него тоже не было подобного опыта — об этом стоит сказать позже. Но кое-что Ван Чжочэну все же следует знать. — Люблю. Тебя. А потом Лю Хайкуань пробует на вкус самую светлую улыбку в мире.