Со мною вот что происходит

О, сколько нервных и недужных, ненужных связей, дружб ненужных! Куда от этого я денусь?! *** Я мёртв. Я умирал уже дважды, но ничто не могло подготовить меня к такому. Я вижу их извиняющиеся, наигранно печальные лица и хочу закричать на них, чтобы заткнулись, чтобы не говорили мне ничего, иначе я затолкаю их собственные языки им в глотку. Но я молчу, остолбеневший, когда один из них подходит ко мне и кладёт руку на плечо. Извиняющийся тон, глаза переполнены жалостью. – Нам очень жаль. Мы ничего не смогли поделать. Всё. Эта единственная фраза. Она хуже пули, пролетевшей навылет в первый раз, хуже, чем вид падающего человека во второй. Это финальный аккорд. Это взрыв, я чувствую, как взрывается в грудной клетке сердце. «Ничего не смогли поделать». Кружок поделок нашли тут себе! Я не знал, что упал на колени. Только сейчас замечаю, как стремительно приблизился больничный пол, эхом отражающий звуки. Эти звуки, которые сейчас вырываются у меня из груди. Судорожные вздохи и тихие: «нет, нет, боже, нет...» Меня пытаются поднять, придержать, как в прошлый раз. Сейчас я тоже не плачу, а в глазах у какой-то медсестры вижу слёзы. Поднимаюсь, отталкиваю чужие руки и иду прочь. Прочь от давящих стен больницы. Это мавзолей. Последнее пристанище, где остались лежать два самых любимых человека. Выхожу на улицу, снег падает мне на лицо. Поднимаю голову, запрокидываю лицо и ору. Самозабвенно, отдавая все силы. Мне они уже не нужны. Я умер вместе с ними. Если бы я заехал тогда за ней... я ведь хотел. Ей сейчас вредно водить... Уже ничего не вредно. Спотыкаясь, иду прочь от больницы. Ходячий мертвец. Открываю глаза и вижу перед собой деревянную поверхность. Что, уже? Я в гробу? Сейчас меня закопают. Нет, вдыхаю алкогольные пары и отлепляю лицо от липкой барной стойки. «У Ватсонов одинаковое решение проблем — выпить». Это был не я. Это Гарри решала все проблемы выпивкой. Я — доктор. Вчера были похороны. Один гроб. А жизни – две. Мой нерожденный ребёнок. Я даже не знаю, был он мальчиком или девочкой, мы не успели выбрать ему имени. «Практически, он и не жил». Неправда, неправда, неправда. Я до сих пор не верю, что это происходит со мной. Вот сейчас я открою глаза и пойму, что я на диване, рядом с Мэри, заснувший за просмотром какого-то скучного фильма. А она засмеётся, что я отдавил щёку об подушку. Мэри, господи, я перед тобой так виноват! – Бармен! – кричу я надрывно, постукивая пустым стаканом по стойке, – что-то у вашего клиента отвратительно пустой стакан, не находите? – Извините, сэр, при всём моём уважении, – я подсознательно понял, что у него ко мне никакого уважения быть не может, но смолчал, – но вы уверены, что вам хватит денег оплатить ВСЮ вашу выпивку? – А сколько уже натекло? – спросил я, пытаясь поставить локоть на барную стойку, но постоянно промахиваясь. – Если быть точным, сэр, – бармен посмотрел себе в блокнот, и мне стало худо оттого, как долго бегали по списку всего мною выпитого его глаза, – то вы выпили почти на сто пятьдесят фунтов*. Мои глаза полезли на лоб. – Я что ж там, «Кристалл»** какой-то жрал?! – Нет, сэр. Если бы вы выпили столько «Кристалл», ваш счёт был бы во много раз больше. Я бацнул на стойку три пятидесятифунтовые банкноты. – Напоследок, сэр, – сказал бармен, и налил мне ещё одну стопку сам уже не помню чего. – Сколько ещё? – спросил я, опять потянувшись к кошельку. – Бесплатно, сэр. У вас такой вид... Вам это точно необходимо. Прижав руку к сердцу... впрочем, я не уверен, оно могло быть и с другой стороны, в знак благодарности, я махнул последнюю стопку, отдал честь бармену и тяжёлой походкой вышел из бара. Один раз стукнувшись о перекладину и наступив на ногу какой-то скандальной особе, мне всё-таки удалось выбраться на свежий воздух. Погода была отвратительная. Снег начинал таять, мокрые капли падали противным недодождём. В луже под ногами вижу своё отражение. Большие ноги в чёрных штанах костюма с похорон, чёрная куртка и где-то там, в самом низу виднеется маленькая голова. Всклокоченные волосы, синяки под глазами. Я не смог спать в своей квартире. Я пришёл туда и не смог сомкнуть глаз, сидя на диване, выпрямив спину, будто палку проглотил. Всё вокруг было пропитано лёгким присутствием Мэри. Её запах, её вещи. Если зайти в недавно обустроенную комнату, можно найти там детскую кроватку и некоторые вещи, которые мы купили заранее. Я никогда туда не зайду. И в квартиру я больше не пойду. Я не могу там быть. Почему я тогда не забрал Мэри из больницы? Одно слово, которое взрывает мне мозг. Майкрофт. Уж кого я надеялся больше никогда не увидеть в своей жизни. Я заметил, что он переживает не лучшие времена. Об этом можно было судить по новостям в газетах и по телевизору, и по здоровенным мешкам под его глазами. Да и весу он прибавил. Нервишки пошаливают? Заставляют забить на диету? Я молчу, скрестив руки на груди, когда ко мне ни с того ни с сего вместо больного в кабинет заходит британское правительство. Самолично заходит. На все предыдущие его попытки контактировать со мной я отвечал средним пальцем или полным игнором. Было практически весело убегать от дорогих чёрных машин, игнорировать красивых девушек на улице (таким меня уже не прошибёшь). И я действительно парочку раз показал непристойный жест камерам на улице и в супермаркете. Шерлок бы мною гордился. Правда, из-за него-то Майкрофт и пришёл. – Давно вы видели моего брата, мистер Ватсон? – спросил Холмс, усаживаясь в кресло для посетителей с чопорностью, достойной целого трона. – Довольно-таки давно, – продолжая не смотреть ему в глаза, ответил я. – У вас произошла небольшая размолвка. Как случилось, что вы ненавидите его так сильно, что игнорируете, будто он умер? – Небольшая размолвка? – удивился я. – У нас не было никакой размолвки. И я не ненавижу вашего брата. Просто наше общение прекратило иметь смысл. – А я думал, что чёрствость и безразличие к человеческим эмоциям – это характерная черта нашей семьи. Могу поздравить вас, доктор Ватсон, вы приняты в клуб. – Вы несёте какой-то бред, – прошипел я, – что вы от меня хотите? Если вы пытаетесь заставить меня снова быть нянькой Шерлока, то я... – Вы знаете, что случилось с моим братом, после того, как... «общение прекратило смысл»? Я похолодел. Я не слышал о нём ни слова вот уже пять месяцев. Ни звонка, ни смс, как и ожидалось, но не могло же случиться так, что он... – Что случилось? – я впервые посмотрел на Майкрофта, желая получить честный ответ. Он сделал небольшую паузу. Ему, видимо, было нелегко говорить. Это заставило меня ещё больше напрячься. – Вы, наверно, слышали, Джон, что мой брат в молодости своей был подвержен одному... недугу. Очень тяжёлая зависимость. – Он кололся, – без прикрас констатировал я. Мне было известно об этом шерлоковом «недуге». Он сам мне рассказал, примерно после недели приключения в Баскервиле. Я всё ещё был немного сердит на него и не доверял полностью. Понадобилась вот такая вот откровенность с его стороны, чтобы лёд подтаял. – Да, благодарю. Так вот, примерно пять месяцев назад, если верить миссис Хадсон, – «Ей уж точно можно верить, в отличие от тебя», – он снова начал этим заниматься. Это было неожиданно. Шерлок, этот гордый засранец, снова принялся за дело, о котором отзывался как о «отвратительно-неприемлемой ошибке»? Пять месяцев назад? Когда я сказал... – Вы думаете... – я не мог произнести этого вслух. «Думаете, я виноват?» А я сам как думаю? Мне стоило полегче с ним говорить. Социопат не такой уж непробиваемый, как все считают. Я точно знаю. – Я думаю, ему вас не хватает, – мягко ответил Майкрофт. – Мы... хотели отвлечь его новым делом. Но... даже это не смогло его занять. Он просто посмотрел на улики, сказал, кто убийца, и больше не прикоснулся к нему. Оказалось, он был прав, вот только пользы ему самому от этого не было. Я не мог не улыбнуться. Просто взглянув на улики на фотографиях? Впечатляет, Шерлок. Даже для тебя это высший пилотаж. – Ещё мы хотели... ну, мы думали, что если у Шерлока вновь появится сожитель... Захотелось громко заржать. Майкрофт стал персональным сутенёром Шерлока? Только решает не с кем тому трахаться, а с кем жить? Надеюсь, Шерлок дал ему по морде? – Он сказал... когда мы пытались подселить к нему нового человека, очень, кстати, хорошего, учёного, но с подвижным образом жизни, очень коммуникабельного. Шерлок посмотрел на него, подошёл ближе и сказал, что если тот не выселится сию же секунду, он ему глаза вырвет. Я передёрнулся. «Я тебе сердце выжгу». – Какие-то ещё попытки помощи были? – спросил я у Майкрофта, язвительно выделяя слово «помощь». – Был проведён обыск, но я думаю, что-то всё равно осталось. Мы хотели поместить его в клинику... Я поморщился, вспоминая весьма неприятное место, которое посетил, ещё будучи интерном. Кого только можно представить в этом заведении, но только не Шерлока. – Не лучшая из ваших идей, – заметил мстительно я, подмечая слово «хотели». – Он пытался выстрелить в санитаров и полисменов, но промахнулся, к счастью. А потом приставил дуло к виску и грозился нажать на курок. Пальцы ног сами поджались. Дыхание перехватило. Каких болванов только носит земля? – Вы думаете, от меня будет польза? Я не очень преуспел в прошлый раз, отговаривая его не прыгать с чёртовой крыши. – Хотелось бы, чтобы вы поехали. Вам нужно было видеть его, Джон, чтобы понять — это последняя стадия. В таком ужасном состоянии мне его видеть не приходилось ещё никогда. Даже после его мнимой смерти. – Я не могу сейчас ехать, – помертвевшим тоном сказал я, опуская глаза. Шерлок, мы всё закончили. Ты – не моя обязанность. Не моя. Я теперь забочусь о других. Хватит меня преследовать. – Мне нужно забрать Мэри из больницы... – Она спокойно может доехать и на такси. Сообщите ей, что это важно. Ваша жена создаёт впечатление понимающей женщины. Я молчал, не желая подчиняться Холмсу-старшему. Получится, что я опять поддался. – Я прошу вас об одолжении в последний раз. Один разговор с вами, и мы найдём способ уговорить его наладить свою жизнь. Ему ещё есть ради чего жить. Я молчал. Но уже знал, что поеду. Последний раз. Сколько ещё их будет, Шерлок, моих последних встреч с тобой? Как странно. Машина правительства застряла в пробке. А Мэри уехала из больницы на такси. Прошло десять минут напряжённого торчания в пробке, чтобы мне позвонили и сказали, что моя жена попала в аварию. Таксист скончался на месте. Иду по городу. Такси меня не берут. И правильно. Я не доверяю таксистам. Деревянный ящик, почему-то лакированный, очень красивый. Зачем делать его таким красивым, тратить на него столько денег, если его всё равно положат в землю и никто его больше не увидит? А внутри зачем делать таким комфортабельным и пригодным скорее для удобного сна живого человека? Я не знаю, Мэри, но я сделал это для тебя. Оплатил этот красивый, отвратительно-бесполезный ящик, чтобы ты могла лечь в него с комфортом, которого не ощутишь, и навсегда меня оставить. Я бесполезен. Никого не смог спасти. Ни отличных парней в Афганистане, которым не стоило умирать в этой забытой богом стране, ни лучшего друга, о котором сейчас даже думать боюсь, ни тебя... Я чего-то хотел, строил какие-то планы в голове. Ничего теперь из этого не сможет стать правдой. В моей груди пусто. Не чувствую ничего, не слышу. Тишина. Я больше никогда не смогу... «Эмоции бессмысленны, Джон. Они делают всё сложнее, хуже и больнее. Я им благодарен только за одно. Люди под влиянием эмоций убивают друг друга, и у меня появляется интересное дело». Мне сейчас очень хочется кого-нибудь убить. Я стучу в дверь. Сначала кулаком. Потом к нему присоединяется ещё один, а потом вмазываю хорошенько ногой. Количество выпитого не даёт трезво оценить ситуацию. Кричу имя. Чьё оно? Видимо, хозяина квартиры. А к кому я пришёл? Сейчас откроют и разберёмся. Продолжаю давить на звонок. Сколько времени прошло, прежде чем дверь открылась? Много, очень много. По ссадинам на руках могу определить. Боли не чувствую. Спасибо алкоголю. Но когда дверь открывается, в голове мгновенно проясняется, и я могу чувствовать всё и сразу. Человек, открывший мне дверь, выглядит просто кошмарно. Тонкие конечности, на которых мешком висит одежда. Один рукав халата закатан, и я чётко вижу посиневшую руку, покрытую следами от уколов. Господи. Лицо исхудало сильнее всего. Чётче, чем когда-либо, выступают на нём острые скулы. Большие глазницы и тёмные круги. Больше похоже на череп, а не на лицо. Мне хочется плакать, глядя на этот кошмар. В глазах что-то мелькает. Будто там чиркнули спичкой, и зажёгся неуверенный огонь, а губы растянулись в широкой закрытой улыбке. Чему ты улыбаешься, идиот? Тому, что угробил свою жизнь? Или тому, что умудрился, даже находясь далеко, изуродовать ещё и мою? Я тебя ненавижу. Бью сильно, наотмашь. И самому больно от такого удара, но, надеюсь, ему больнее. Когда он падает, я слышу смех, больше похожий на плач. И в нём было столько счастья, что я окаменел, стоя на пороге дома, который когда-то считал своим. Шерлок упал на пол. Беспомощно откинулась голова. Такой доверчивый жест. Можно подойти и перерезать горло. Никто не будет сопротивляться. Наклоняюсь поближе. Вижу остатки рвоты в краешке рта. Тяжёлое дыхание. Если я сейчас ничего не сделаю, он откинется и без моей помощи. Дотрагиваюсь до щеки. Она сейчас холодная, но на мертвеца ещё не тянет. Я бесполезен. Я не смог спасти любимую женщину. Меня не пустили к ней в реанимацию. А я же доктор. Кому к чёрту нужен такой доктор? «Вы же доктор? – Да. – Хороший? – Очень хороший». Что-то маленькое и сверкающее падает на щёку лежащего передо мной человека. Вытираю глаза. Не позволю ещё кому-то умереть по моей вине. *1 фунт = 12,5 грн или 48 руб. Примерно тысяча девяносто гривен или семь тысяч двести рублей. **шампанское «Кристалл» – французское элитное шампанское, одно из самых дорогих в мире.