Игра в жизнь

- Фи, какая некрасивая! – разочарованно сказала за моей спиной Сара Хэвишем. Сара в школе славилась главным образом тем, что в людях и вещах больше всего ценила красоту. Хотя сама она была, пожалуй, некрасива – востроносая, с быстрыми, но не очень выразительными и немного косоватыми серыми глазами, коротенькими, как говорят, «мышиного» цвета косичками и тощими ногами. Подруг она также выбирала по внешним качествам, из-за чего и угодила в пренеприятную историю, когда только-только начинала учиться в школе миссис Лир, переехав из Эльзатауна. Дело было в том, что на третьем ряду сидела очень красивая девочка, Оливия Кроссмайер – и вот она-то выглядела как классическая героиня романа, с густыми чёрными волосами, бледной кожей, длинными ресницами, изнурённым и печальным, но всё же хорошеньким лицом и прочим. Естественно, Сара стала искать дружбы с одинокой молчаливой красавицей – за что и была наказана другими ученицами. Сара Хэвишем была права – даже самый снисходительный судья не мог бы назвать Ребекку не то что красивой, но даже и просто симпатичной девочкой. Вообрази себе, мой усердный читатель, тринадцатилетнюю девочку ростом с десятилетнего ребёнка, немногим выше маленькой Оливии; с круглыми щеками; с коротенькими, почти незаметными белёсыми ресничками; с небольшими глазами и короткими толстыми руками и ногами. Картину довершали круглые очки в чёрной оправе, грозящие вот-вот свалиться с крупного вздёрнутого носа. Она растерянно и с живым любопытством оглядывалась вокруг, точно находилась в королевском дворце, а не в маленьком тесном классе. Миссис Лир погладила Ребекку по лохматым, спутанным светлым волосам и попыталась изобразить ласковую материнскую улыбку, но попытка не удалась. (Кажется, это вообще была первая улыбка миссис Лир за десять-пятнадцать лет.) Всех передёрнуло – мы ненавидели подобное обращение. Но Ребекке это, кажется, даже понравилось. Её бледно-розовые обветренные губы растянулись в радостной улыбке, а потом, к ужасу учениц, она приподнялась, порывисто обхватила шею директрисы и поцеловала миссис Лир. Мы замерли в ожидании ужаснейшей кары, которая должна была немедленно обрушиться на всклокоченную голову дерзкой. Но миссис Лир только слегка поморщилась и велела Ребекке «сесть куда-нибудь на первый ряд». Выбор был невелик – либо к Пегги Брайан, хорошенькой девочке с ангелоподобным лицом, либо к Саре Хэвишем, хотя последняя этого вовсе не желала. - Не ко мне, не ко мне, не ко мне, - шептала Сара, молитвенно сложив руки с обкусанными ноготками на груди и устремив взор в потолок. – Боже, пожалуйста, пусть она сядет не ко мне!.. Если она сядет не ко мне, я отдам Милли все мои старые платья, и кукол тоже отдам!.. Только пусть… ох! – Ребекка всё же выбрала парту Сары, и та в отчаянии уронила голову на руки. – Ну, тогда эта мелочь ничего у меня не получит! (Милли была маленькой сестрой Сары. Она тоже училась в нашей школе, в младшем классе. Сёстры то и дело ссорились. Моя задушевная подруга, Молли Пейдж, особа, не слишком уважающая правила хорошего тона, даже уверяла меня, что вечерами специально ходит по дорожке возле дома Хэвишемов и ждёт, когда они начнут ругаться, дабы обогатить свой и без того немалый запас интересных оскорблений.) - Привет, - дружелюбно сказала Ребекка, - меня зовут Бекки Блумвуд, и я… - Заткнись, - пробормотала Сара, - вон и мистер Поганка идёт. И имей в виду – я позволяю тебе сидеть со мной, только пока я добрая. Можешь считать, тебе повезло. Сегодня пятница, а по пятницам я обыкновенно бываю добрее обыкновенного. - Никогда не слышала, чтобы дни недели как-то влияли на доброту, - задумчиво сказала Бекки. Она, казалось, не поняла, что это лишь шутка. Практически в это же мгновение вошёл мистер Стул, или мистер Поганка*, как называли его все ученицы. То был маленький, сухенький старичок (как говаривала Молли, «плюгавый»), с вечным насморком, седой, как лунь, и с залысинами. Он очень не любил нас, девочек с первого ряда, величал «непроходимыми тупицами» - и мы действительно были из рук вон плохи в его предмете, особенно Молли. Хвалил он лишь Терезу (или просто Тессу) Балтимор – она сидела за первой партой вместе с Конни Роуз, и, казалось, не умела ничего больше, кроме как усердно учиться («зубрить», как мы говорили) и кичиться этим перед другими ученицами. Она свысока глядела на всех нас – даже на Конни, свою подругу – и относилась слегка снисходительно даже к учителям и самой миссис Лир. Она презирала все наши обычаи, не участвовала в «войне рядов» - и, думаю теперь, была права, но как же все мы ненавидели её тогда!.. Что же до Конни Роуз, то было непонятно, как эта постоянно хихикающая мисс, в жизни не сказавшая умного слова, не совершившая сколько-нибудь заслуживающего уважения поступка, могла привлечь к себе серьёзную, умную, надменную Тессу. Но, так или иначе, они были вместе – против нас, а теперь ещё и против Ребекки. Дело было в том, что мистер Стул задал нам примеры, и Бекки справилась с ними быстрее всех. - Ты не могла так быстро решить, - сказал мистер Стул. - Могла! – настаивала Бекки. – И они совсем простенькие! («Простенькие?!» - хором взвыли Сара и Молли – они недолюбливали друг друга, но на уроках математики были потрясающе единодушны.) Проверив грифельную дощечку, протянутую к нему Ребеккой, мистер Стул нашёл, что решения абсолютно верны. Пока он расхваливал Бекки, Тесса сгореть была готова от зависти, а её лицо стало, казалось, ещё краснее огненно-рыжих волос. Она стала было негодующе перешёптываться с Конни – однако бдительное око мистера Стула не дремало, и он отправил преступниц в позорный угол. Конни, даже подвергнувшись такому сраму, совсем не стыдилась, хихикала и покачивалась на носочках, но на Тессу было страшно смотреть. Она уже не была красной – она стояла бледная, точно мертвец, а глаза её ничего не выражали. Я, помню, подумала тогда – она не простит Ребекке такой позор. После урока была большая перемена. Все выскочили в сад из душной классной комнаты и принялись за обед. Обыкновенно он проходил так: девочки разбивались на группки (в основном, по тем же рядам), усаживались под заранее выбранным деревом, делили всю еду на порции по количеству человек и ели. Даже крошечное печенье «колечко» строго делилось между всеми – в противном случае вас могли бы обозвать «вредной жадиной» и раздружиться с вами навсегда – но чаще до ближайшего вторника. Тессе и Конни закон был, конечно, не писан – они уединялись вдвоём в укромном уголке и ели какие-то особенно изысканные лакомства (мы не могли запомнить даже их названий). - Ну, девочки, кто что принёс? – спросила Молли очень громким, командирским голосом. Сама она была очень высокая, тощая, как жердь, и очень быстро вырастала из своих платьев. Она очень стеснялась своих длинных рук и ног (но никому, кроме меня, не признавалась в этом), не зная, куда их деть. Она, как вы помните, считалась моей лучшей подругой, то есть мы вели общий «секретный дневник» (который прочитали, и, наверное, не раз и мои, и её родственники), ходили под руку и звали друг друга «дорогая» - вот что понималось у свонлейковских девочек под дружбой. У меня были два бутерброда с сыром и колбасой, у Молли – три морковки, у Пегги – большое кислое зелёное яблоко, а у Сары и Бекки ничего с собой не оказалось. Сара никогда ничего не носила на обед – знала, что с ней поделятся, а Бекки смущённо объяснила, что не знала, что нужно что-то принести. - В Брайтонском пансионе была столовая, я думала, и здесь есть… - Она думала!.. Она думала!.. Видите вы – она думала!.. – воскликнула Сара. – Она думала, а мы должны каким-то образом разделить два несчастных бутерброда на пятерых! Как ты это себе представляешь?! Скажи же, - она обернулась к Пегги за поддержкой. - Уж как-нибудь разделим, - сказала та и ласково улыбнулась Бекки. – Садись, милая, с нами. – «Ну, конечно», - прошипела Молли мне на ухо, - «теперь Пегги будет подмазываться к новенькой, потому что она хорошо решает математику!» Мы стали есть и беседовать о чём-то, но внезапно заметили, что Бекки куда-то ушла. - Ну и хорошо, - фыркнула Сара, - нам больше достанется! Ой, посмотрите! Вот она идёт! И не одна! Ребекка вела за руку Оливию Кроссмайер. - Эта девочка, - начала Ребекка, - была такая одинокая, и ей совсем не с кем было сесть… - она говорила так уверенно, будто и не сомневалась, что мы поможем Оливии. - Мама не даёт мне обеда с собой, - сказала Оливия. Голос у неё был тихий, словно бы придавленный. Он напоминал шелест листьев. Нам пришлось напрячься, чтобы расслышать её слова. – Говорит, чтобы со мной делились подруги. Но у меня нет подруг. - Ты кого, дура, привела? – глаза Сары сузились в щёлочки – так всегда бывало с ней, когда её переполняла злость. Казалось, она совершенно забыла, что года два назад сама бегала за Оливией и щедро делилась с ней обедами. – Разве ты не понимаешь?! Она с другого ряда! - Ну и что, - пожала плечами Ребекка, нимало не смутившись. Зато Оливия, и без того бледная, побелела ещё сильнее – поняла, наверно, что её сейчас прогонят. И её страх оправдался. Выгнав Оливию, мы рассказали Бекки о вражде рядов, в которой она отныне тоже должна была принимать участие. Выслушав нас, она воскликнула: - Какая глупость! В жизни ничего глупее не слышала! Сара, кажется, уже вознамерилась сказать ей в ответ что-то обидное, но вместо этого заметила: - Девочки уже стекаются обратно в класс. Сейчас будем писать сочинения. Тоска смертная!.. - Прямо терпеть не могу писать сочинения! – Молли встряхнула головой с непослушными вихрами. – И ползти в класс не собираюсь! Отправлюсь лучше домой и прополю сорняки в моём огородике – это будет в сто раз полезнее! Привет! – И она, разбежавшись, решительно перепрыгнула через забор, что при её-то росте и длинных руках и ногах не составляло ни малейшего труда. Бекки смотрела на это, раскрыв рот, с выражением неподдельного ужаса в глазах – уж она-то наверняка в жизни не пропускала занятий, разве что по болезни. - Это странно – так не любить сочинения, - сказала она. – В Брайтонском пансионе я всегда писала их хорошо. - Правда? Ах, как это удачно, дорогая! – улыбнулась Пегги, приобняв Ребекку за плечи. – Напишешь за меня? - И за меня! – сказала Сара. – Должна же от тебя быть хоть какая-то польза! - И за меня, - взмолилась я. Тогда я действительно не чувствовала ни малейшей склонности к литературе. - Но… это же будет не очень честно, - колебалась Бекки. - Нечестно было бы не дать списать – и это после того, как мы угостили тебя таким прекрасным обедом! – резко сказала Сара. - Хорошо, - вздохнула Бекки. – Я напишу вам сочинения. Из благодарности. Мы снова зашли в душную школу, и, думаю, каждая в эту минуту завидовала Молли.