Демонический принцип

Fiction — The xx

Юнги просыпается рывком. Как будто вываливается из глубокой пропасти. От сонного состояния не остаётся и следа. Он вертит головой, осматривается, будто не помня, где находится, и его взгляд падает на вторую часть кровати. Пусто. Воспоминания медленно, словно комками вваливаются в голову. Зубы почти невольно начинают скрипеть под плотно сжатыми губами. Пусто, чёрт возьми! «Если утром я проснусь один — я тебя не прощу». Слышал ведь... Господи, конечно же слышал! Как он мог не услышать, если они были... если они были... так близко. Как он мог не услышать, если у демонов совершенный слух. Даже если он ничего не ответил... Чёртов ублюдок... Решил всё за него! Сбежал! Бросил его одного, хотя Юнги ясно дал понять, где он вертел такое развитие событий! Жалость... Добродетель от демона... Да на кой чёрт ему это всё сдалось, если он уже сделал свой выбор! Уже. Вчера. Сказал вслух... Послал на три буквы всё... Всё, чем только дорожил всю свою жизнь! И для чего?.. Он, блять, переспал с ним для того, чтобы утром проснуться в холодной пустой постели?! Пусто. Мерзко. Грязно. Хочется отмыть от себя в душе всю злость и разочарование. В себе, в нём. Но не получается. Сдался... Серьёзно, так просто сдался! Так значит, все эти разглагольствования, все слова о том, какие демоны беспощадные и принципиальные, были пустыми. Пустышки. Ничего не значащие, пущеные на ветер. Точно так же, как и миново право выбора, которое демон, похоже, ебать хотел. Хотел и ебал. И его тоже выебал и бросил, как тряпку, оставляя его сыреть где-то в углу, на своё распоряжение. А что ему делать с собой? Как ему вернуть себя? Потому что плевать, что Пак ушёл. Потому что с собой он прихватил нечто такое важное, нечто, что принадлежало Юнги. Нечто, что было его значительной частью. И теперь так пусто. Как будто вазу разбили, а потом собрали воедино, но забыли одну такую большую, важную деталь, без которой эта ваза простая бездушная побрякушка, оставленная пылиться где-нибудь на полке. Бездушная, печальная. И что бы туда не лили, всё выливается наружу, не остаётся внутри. Просто пустота, которую не заполнить. Пусто. Пусто, когда он проходит мимо консьержа, отдавая ключи. Ничего не говоря и не спрашивая, потому что знает, что навряд ли он что-то знает о Чимине. Да и одежды никакой, помимо одежды Юнджи, в которой он вчера всю ночь проходил, у него больше нет. Он только может открывать рот и тяжело беззвучно вздыхать, вспоминая об этом. Коньсьерж, который вчера, когда Пак заказывал для них номер, завистливо смотрел им вслед, понимающе кивнул и ничего не спросил, желая хорошего дня и забирая ключи. Иллюзия. Ему казалось, что Пак вот-вот появится, как обычно. Выскочит из-за угла, решив напугать его, а потом точно так же ловко поймает за шиворот, не давая упасть. Или не поймает и даст сесть задницей на асфальт, мстя за вчерашнюю истерику и похеренные нервы. Только вот Чимин не появлялся. Ни из-за первого угла. Ни из-за второго. И даже из-за одинадцатого. Поэтому он шёл, обхватывая себя руками из-за озноба. Вчера они пришли в отель и легли спать только где-то под утро, и безумно утомившийся Юнги проспал до самого вечера. К тому времени, как он вышел из отеля, начало уже темнеть, и было довольно прохладно. Он не оборачиваясь показал средний палец паре парней, свистящих ему в след, и завернул за угол. Нужно было решать, что делать дальше. Можно было, конечно, вернуться к ребятам. Они ждут. Наверное, до сих пор ждут и ищут. Но он не мог так сделать. Потому что именно на это и надеялся Пак. Что он забросит всю эту затею без него и вернётся к своей обычной жизни. И может быть тогда Чимин появится и посмеётся над ним от души. Над его трусостью и предсказуемостью, стремлением защитить собственную шкуру. «Ведь все вы, люди, хотите спасти только себя». Нахуй! Да хрена с два он сделает то, что он хотел! Он лучше даст разорвать себя чертям, чем поступить так, как кто-то от него ожидает! Не сегодня. Не сейчас. Он не даст кому-то решать за себя, как ему жить и на что тратить свою жизнь. Не даст кому-то решать, сколько ему жить! Он, блять, выбрал свой путь. Прошёл, унёсся туда, откуда уже не свернуть. И плевать, что думают друзья. Плевать, что думает какой-то блядский демон, который даже свои обязательства выполнить не может. Бросил-и-сбежал. Сбежал-и-бросил. Его! Одного! Тогда, когда он, наконец, сделал свой выбор и решил остаться с ним и выполнить своё обещание! И плевать, что он был не в себе. Плевать! Ведь своё-то обещание Чимин не выполнил. Его отвлёк завибрировавший у живота телефон. Он отложил свои размышления, вытаскивая сунутый под плотно прилегающую к коже резинку юбки телефон — карманов у него не было, так что пришлось выворачиваться. Этому трюку его научила Сун, когда он впервые в таком виде пошёл в клуб. На экране высветилось уже привычная фотография пепельной блондинки, показывающей средний палец. Вчера ещё до того, как они пришли в контору, он позвонил Хо, разбудив пославшую его вместо приветствия сонную девушку среди ночи, и попросил разузнать, где живёт тип, которого они ищут. Он знал, что Сун он в этом плане может доверять — она никому не скажет. Хотя бы потому, что девушка была сама такая, что предпочитала решать всё сама, и отлично понимала его. — Как ты? — прозвучал в трубке мелодичный, но привычно грубоватый голос, только с нотками беспокойства. Юнги облокотился спиной на кирпичную стену в переулке и съехал на корточки, не обращая внимания на то, что в юбке. — Знаешь, ты же привыкла работать с трупами, — как-то горько усмехнулся он, прикладывая трубку к уху. — Наверное, поработать с полутрупом для тебя не составит особой сложности. — Заткнись. Не смей так говорить. Иначе я забью тревогу и расскажу остальным, где ты и куда собираешься направиться. — Да всё пучком, — соврал, преувеличенно усмехаясь так сильно, что туда пробился какой-то нервно-истерический смешок. — Скажи мне адрес. Ты же узнала его? — Юнги... — как-то нехорошо прозвучало в трубке: кажется, Сун почуяла что-то неладное. — Я делаю это, только потому что доверяю тебе и считаю, что ты знаешь, что делаешь. И если что-то пошло не так и... — Да всё пучком, сказал же, — с примесью раздражения, как-то слишком резко. Он вдруг осознал, что слишком старается её убедить. Юнги, который «в порядке» не стал бы что-то доказывать — он бы просто потребовал. — Ты же знаешь, что я не один. Мы с Чимином быстро закончим это дело. В трубке некоторое время слышалось молчание. Не поверила. Слишком слащаво всё это сказал, не убедительно. Но после адрес ему всё-таки сказала, хотя и задумалась на секунду. Наверняка прищурила глаза и проанализировала его слова. Что-то себе надумала. — Знаешь, Юнги... — проговорила Сун после каким-то странным холодным голосом. — Я действительно надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. Мин ничего не ответил, молча поджимая губы. Поправил юбку, опуская глаза куда-то вниз и рассматривая трещины на асфальте. — Конечно. Пока. В трубке заиграли гудки. Юнги опустил руку с телефоном, уставившись каким-то безжизненным взглядом куда-то наверх. Словно с неба спустится ангел и скажет, что ему делать дальше. Но ангелов нет. Пак сам так сказал. Да и Юнги бы не послушал и не сделал то, что ему скажут. Никогда. Если это, конечно, не пересекается параллельно его планам и собственному решению. Он даже не до конца понимал, почему Сун ему помогает. Он не знал, как много она знает. Скорее всего — не так уж много, раз ему удалось заверить её тем, что он с Чимином. Странно, что демону-то она никогда и до этого не доверяла, при встрече просверливая в нём холодную дыру, а сейчас, если она узнала, кто он такой, то и подавно не должна. Пару раз она была свидетелем чему-то вроде того, как Пак заговаривает зубы полицейским или того, как тот расправляется с ними же (после чего его пришлось с криками останавливать). Сун хорошо славилась своим цинизмом, и доверчивой она уж точно не была. Порой Юнги думал, что она даже самой себе полностью не доверяет. Но, с другой стороны, иногда она умела видеть то, что другие люди не видят. Или она просто уважала его выбор. Ну, хоть кто-то. Или девушка просто-напросто не знает всего, и сейчас к ней в бальзамическую врываются Сокджин с Хосоком и рассказывают, какую ошибку она совершила и что на самом деле натворил Мин. А он натворил много всего. Много безумного. Юнги был одной сплошной кровоточащей раной. С той самой ночи. Нет, не та ночь, в которую он заключил сделку с Чимином. Раньше. Намного раньше. Гравий хрустит под маленькими ботинками, дыхание сбивается и щёки краснеют. Солнце уже давно скрылось с неба. Ему нельзя быть на улице в такое время. Юнги быстро-быстро перебирает ногами, стараясь идти так, чтобы он не выдохся слишком скоро, но и чтобы не идти в своей обычной манере. Он знает, что если побежит, то его хватит совсем ненадолго, и даже когда он прибежит домой, то, запыхавшись, не сможет объяснить причину своего опоздания. Он читал. Взял сегодня из библиотеки книгу, когда ходил гулять после обеда, и, никого, помимо помчавшейся домой Юнджи, не предупредил. Пошёл на своё излюбленное место — на одиноких качелях около деревьев, недалеко от безлюдного парка. Потерял счёт времени. Опять. Блин. Его ждёт дома серьёзный разговор. Огоньки фонарей освещают путь, не дают потеряться. Вдалеке уже виднеется уголок родного дома, покрашенный белой краской забор и кусок шифера. Газон собственного двора такой родной. Такой мягкий. В окнах горит свет. Его наверняка ждут. Он открывает дверь. Подступает к порогу. Но останавливается. Слишком тихо. В коридоре, несмотря на то, что его должны ждать, выключен свет. Он напрягается. Старается расслабиться. Сглатывает. Внутри крутится странное, странное чувство, взвинчивающее все его нервы, сколько бы он ни старался себя успокоить. Юнги делает шаг вперёд. Переступает через порог. Осматривается. Темно, тихо. В груди всё больше поднимаются волны волнения. Прикрывает за собой дверь. Делает ещё шаг. Медленно, словно боясь на что-то наткнуться. Взволнованно озирается по сторонам. Дом достаточно просторный, чтобы нельзя было услышать все звуки. Но сейчас тишина была оглушающей. Ни звука телевизора в гостиной, ни игры на пианино, на котором любит играть по вечерам мама, ни разговоров, ни звона посуды. Только тиканье часов. Тик-так. Тик-так. И какие-то звуки со второго этажа. Что происходит? Где мама? Где отец? Где Юнджи? Где все? Юнги преодолевает внутреннюю тревогу. Ту, которая просит, велит бежать куда подальше. Спрятаться в шкафу, который он так ненавидит. Потому что даже он сейчас не кажется таким страшным. Босые ноги слегка стучат холодными пятками по деревянному паркету, ладошки и пальцы рук холодеют. Он поднимается по лестнице. Прямо в слабо горящий свет из комнаты наверху. На единственный в доме звук, помимо тикающих часов. Шаг. Шаг. Шаг... По лестнице. Мимо двери в ванную. Прямо в спальню родителей, откуда ИДЁТ приглушённый свет. Где была наполовину приоткрыта дверь. Он на секунду замер, прежде чем заглянуть туда. Ну же, давай, Юнги. Не будь трусом. Вспомни, как Юнджи недавно прыгала в глубокую речку с моста. А ты даже к краю боялся подойти. Трясся. Как осиновый лист. Слушая плеск воды, а потом, через секунду, звонкий смех сестры, смешанный с восторженными криками и шумом воды. Но зато потом, на пикнике, когда тебя укусила пчела, даже не заплакал. Не закричал. Даже если к глазам подкатывали слёзы, а губы упрямо поджимались и дрожали. Ну же, Юнги. Ты же не трус. Вдох. Шаг вперёд. По мягкому ковру босой ступнёй. — Юнги! Крик сестры. Кажется, сорвавшей гортань. Боль от того, что голой ногой споткнулся о старый раритетный подсвечник, почему-то лежащий на полу. Упал на руки, стёр ладони о ставший вдруг жёстким ковёр. Пальцами на что-то влажное. Мокрое. Красное. Пропитывающее ковёр. Широко раскрытыми глазами Юнги медленно посмотрел перед собой. Пульсирующими, трясущимися зрачками. Так, словно ему разом выбили весь воздух из под лёгких. Заставили дышать собственным криком. Его мать посмотрела на него одними глазами. Слабо. Широко распахнутыми, казалось, такими же глазами, как у него. Её тело лежит спиной на полу. Грудная клетка поднимается, тяжело, сильно. Рот приоткрыт, сипло дышит. На белоснежной ночной рубашке на груди окровавленное пятно, пропитывающее ковёр. С уголка глаза, смотрящего на него, по белому, мраморно бледному лицу, катится слеза. Стоящий над ней человек в чёрном чикает ножиком, и сверху, поперёк её тела, на её ноги валится тело отца. Тело матери не реагирует, глаза уже остекленели. Он видел, как в них потухла жизнь. Заметил, как то же самое, мигом позже, было с глазами отца. Услышал ещё раз крик Юнджи. Как во сне, как сквозь воду. Она, кажется, вырвалась откуда-то, бросаясь на него. Громко рыдая, пропитывая слезами его одежду, но прижимая так, словно её маленькое, не менее щуплое чем у Юнги, тело, сможет защитить его от всего. Юнги дёрнулся и резко выдохнул, выныривая из вдруг нахлынувших воспоминаний. Внутри, словно обжигающая змея, проскользнул холодящий ужас. Он потёр лицо, приходя в себя. «Это было давно. Давно, очень давно. Уже всё закончилось. Так давно, что он не должен помнить всё в таких мельчайших деталях. Да... Не должен». Запустил пальцы в тёмные пряди, почти истерически усмехаясь. Потом был пожар. Люди в чёрной одежде ушли, подпалив им занавески. Им, детям, не оставалось ничего, кроме как выбежать из дома и бежать. Бежать, бежать... Пока их не нашли и не узнали кто-то из соседей. Потом, через какое-то время, преступников поймали. Вся история вроде бы закончилась. Остались только воспоминания и могильные плиты вместо родителей. Юнги не то что бы впечатлительный. Юнги не то что бы трусливый и слабый. Но кошмары, воспоминания о той ночи, о его окровавленных ладонях, о потухших стеклянных глазах родителей, преследуют его и по сей день. Он думал, что может, работа детективом и новый опыт вытеснит старые воспоминания, заменит новыми, научит его выдержке и охладит его мозги и мысли. Но... Не получилось. Он встал, поправляя юбку и отряхивая её сзади. Нужно вызвать такси. С той ночи, когда он едва не потерял Сунволь и Хосока, кошмары вернулись. И так странно то, что они его не отпускали, пока он не чувствовал присутствие Чимина. Тёплую ладонь в своей. Тихое дыхание. Едва слышные остроты в свой адрес, которые быстро прекращались, когда Юнги снова клонило в сон. Он приехал в нужное место где-то часа за два. Перед этим показав водителю сообщение с нужным адресом, по дороге открыл окно и незаметно выкинул телефон. Мало ли. Чтобы его не отследили. Его ботинки ступили на твёрдую землю. Он встал напротив огромного загородного поместья. К дьяволу.