На острие ножа

Юнги неслушающимися пальцами подкуривает сигарету, почти что больно вклиниваясь поясницей об учительский стол. В голову даже не закрадывается мысли о том, что в довольно тёмном классном помещении может не быть открытых окон, и что через какое-то время от нескольких сигарет комнату может наполнить слегка душащий оттенок сигаретного дыма, который горчит лёгкие пассивных курильщиков и сжигает — активных. Да, прикурить сейчас — самое то. Не считая, конечно, того, что это не объяснит ему его собственных действий. Он ещё раз окидывает взглядом привязанного к стулу бессознательного парня, и забирается задом на учительский стол, ягодицами оттесняя какие-то бумаги. Плевать. Всё равно никто не узнает, что это именно он. Единственный охранник не видел его лица, а больше здесь никаких очевидцев, помимо Чимина, нет. Да и тот пока ещё не очнулся. А поэтому, пока что у него есть шанс всё исправить — пока ещё есть возможность подстроить всё так, словно Пак просто упал в обморок (хотя, ему и самому было бы сложно в это поверить) или его вырубили на улице — к примеру, чтобы обокрасть. Звучит настолько жалко, но могло бы сработать. Эта возможность была бы у него минут десять назад, когда Пак ещё не был привязан к стулу найденной в кладовке верёвкой. Сейчас же уже сложно отступать. А поэтому у него есть хотя бы время подумать обо всём этом. Какого чёрта он это сделал? Он творил много херни. Нет, ну серьёзно много. Но сейчас его сознание не может понять, почему его хозяин такой инфантильный долбоёб, что под действием какого-то порыва вырубил Чимина и притащил в закрытую школу. Последний пункт так вообще особых препятствий не принёс: его силы, слава богу, хватило на то, чтобы поднять бессознательную тушку с асфальта, и, оглядываясь на лишние глаза, дотащить до входа, расправившись с охранником, — и до кабинета. Можно было, конечно, принести его домой, и уже там пристегнуть к кровати наручниками из охотничьего арсенала Хосока, но это было бы более проблематично, учитывая то, что перед последним и Намджуном нужно будет отчитываться. А что он им скажет? Что он кретин, который увидел отшитого им парня с девушкой и словил приступ собственничества? Нет, тогда это могло бы всё точно испортить. Он же не хочет слушать от разозлённого Кима лекции «почему нельзя похищать людей» или глядеть на закатывающегося от смеха в истерике Чона, потому что Юнги идиот, который не может сдержать даже такие постыдные и детские порывы, которые не просто нарушают закон — они его просто напросто игнорируют. Потому что «хочу» для Юнги важнее всяких там пунктиков в книжечке. Он сразу же уловил, когда Пак моргнул, очухиваясь. Мин максимально скрыл всё своё наваждение, прямо со стола упираясь ногой в край учительского стула, к которому был привязан Чимин, двумя пальцами поднося сигарету ко рту и вдыхая терпкий дым. Тот слегка поморщился, как от головной боли, тяжело разлепляя веки и часто моргая. Зная поразительную силу восстановления Пака, Юнги не сомневался, что тот придёт в себя довольно быстро. Когда глаза младшего, привыкнув к полутьме, которую освещала только луна в окнах, огляделся и заметил сидящего перед ним на учительском столе Мина, то, кажется, не поверил своим глазам. Или поверил слишком хорошо. А потом, щурясь, чтобы разглядеть, не ошибся ли он, дёрнул уголком губ, едва ли не сдерживая истеричный смешок. — Какой сюрприз, — выдавил из себя он, тут же морщась от боли в голове после удара, пока Юнги молча глядел на него. — Удивлён? — низким голосом проговорил старший, стараясь придать себе как можно больше безразличия и уверенности в своих действиях. — Нет, — Чимин помотал головой, не утаивая издевательской усмешки. — Я знал, что ты преследуешь меня, ещё с самого ресторана. Брови Мина чуть поползли вверх, но остальное выражение (он надеялся) не изменилось. Он всматривался в лицо младшего: врёт? Глаза насмешливые, чуть прищуренные и какие-то хаотично злые. Всё же злится, значит, что Мин испортил ему вечер после хорошего свидания. — И почему ничего не предпринял? — он выпустил изо рта ещё небольшое облако дыма, одними глазами пытливо вглядываясь в лицо парня. — Хотел посмотреть, что ты выкинешь? — пожал плечами младший, будто не только отвечая, но и спрашивая сам себя. — И как? — Юнги не сдержал смешок, чуть прищуривая глаза. — Пока что не знаю, — Пак чуть наклонил голову вбок, вглядываясь в него так, будто пытался то ли найти ответы на свои вопросы, то ли призывая его к действию. — Ты связал меня. И что ты теперь собираешься делать? Мин затушил сигарету о лакированную поверхность учительского стола, оставляя окурок там же, а потом опустился ногами на пол, напоследок слегка отталкивая ногой чиминов стул, отчего тот чуть дёрнулся, отъезжая на пару миллиметров. — Посмотрим, — он окинул взглядом привязанного к стулу парня. Наручников у него не было, зато в местной кладовке можно было найти кучу всякого барахла, а поэтому руки Чимина сейчас были надёжно связаны довольно крепкой верёвкой неизвестного происхождения. Из такой даже Юнги было бы проблематично выбраться. — Что посмотрим? — вспылил Пак, дёргая крепко связанные позади руки и резко подаваясь вперёд. — Разве не ты меня послал, м? Так какого чёрта? — Будем импровизировать, — отвечая скорее самому себе, Юнги кивнул, сохраняя на своём лице каменное выражение. Он замер, потянувшись к верхней пуговице своей рубашки, когда Чимин ещё раз усмехнулся. Но как-то странно. Будто просто выдохнул воздух и какую-то усталость. — Помнишь, ты спрашивал, ненавижу ли я тебя? — спросил он, поднимая на него глаза. Юнги почувствовал, как внутри что-то ударилось о внутренности, а дыхание невольно застыло. — Помню. — Не хочешь услышать ответ? — Нет. Он всегда думал, что ненависть лучше безразличия. За ненависть и любовь отвечают почти что одинаковые клетки мозга. Так что ненависть от интересного человека всегда лучше, чем если ему было бы на тебя абсолютно плевать. Тогда это тоже отдача. Почти как влюблённость, только наоборот. Но при этом есть что-то общее. Он не хотел знать правду, потому что ему в любом случае будет больно. А такую боль он не любил. Он сделал шаг вперёд, упираясь коленом в пространство между свободно раздвинутых ног на ту часть стула, и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, наблюдая за удивлённым выражением лица младшего. — Что ты собираешься делать? — уже настороженней спросил младший, наблюдая, как пуговица за пуговицей оголяется бледная кожа. Но на секунду в неотрывно глядящие на него глаза вернулась насмешка, и он поднял голову, мысленно спрашивая. — Пока не знаю, — Юнги потянулся к ширинке, молясь только о том, что эта полутьма скрывает его красные щёки. Чимин удивлённо, но одновременно пытливо и внимательно наблюдал, как Мин стягивает с себя брюки, оставляя рубашку только наполовину расстёгнутой болтаться на стройном теле. Юнги где-то внутри довольно заметил, что тот не отрывает от него взгляда, жадно ловя каждое движение едва дрожащих тонких пальцев. Он не снимая обуви стянул через них брюки, и, как можно более уверенно, но аккуратно проделал то же самое с бельём. Теперь чтобы оказаться полностью обнажённым перед Чимином, ему осталось только снять потёртые конверсы и длинную белую рубашку, что была только наполовину расстёгнута, но снизу болталась ниже бедра, прикрывая всё самое сокровенное. Юнги перекинул ногу через чиминовы ноги, закидывая руки на его плечи и усаживаясь сверху тому на бёдра, и слегка обхватил ступнями задние ножки стула, устраиваясь более устойчиво и прижимаясь как можно ближе. Он готов был поклясться, что Пак резко выдохнул, откидываясь назад, когда он прижался пахом к его эрекции через жёсткую ткань джинс. — А мне ты с одеждой не поможешь? — спросил он, оглядывая миново тело теперь уже вблизи. Быстро скользнул языком по губе, прежде чем оторваться от его нижней части и посмотреть в его глаза. — Или хотя бы развяжи. Юнги внимательно взглянул ему в лицо, будто рассматривая. — Нет. — Серьёзно? — Серьёзно. — Хотя бы одну руку. — Обойдёшься. — Ну ты и мудак, — Чимин почти яростно вскинул на него глаза, прищуриваясь. — Разве ты не собирался уехать? — Собирался, — Юнги опустил одну руку вниз, кусая край губы и прикрывая глаза, чтобы не смотреть в глаза парню, и обхватил основание затвердевшего члена пальцами, проводя вверх. Он не удержал судорожного вздоха, чувствуя, как внизу живота тянет. Возбуждение накатывало хотя бы от одной мысли об этой ситуации. Постыдной и неправильной. Ощущение того, что, чтобы почувствовать себя сильным рядом с Паком, ему надо связать того и обездвижить, раз он никак не может взять контроль морально. — Тогда почему ты здесь? — сквозь раздражённый охрипший тон, Чимин, кажется, сглотнул, не определяясь, куда ему смотреть: на пальцы Мина, иногда случайно касающиеся его набухшей ширинки, или на лицо парня, раскрасневшееся и с прикрытыми глазами, которые избегали прямого взгляда. Выбор не такой уж большой. Даже безвыходный. Потому что миновы тяжёлые вздохи, кажется, дойдут до его ушей даже на том свете. — Это не твоё дело, — Юнги опёрся второй рукой о чиминову грудь, чтобы не наваливаться на него, сквозь частое дыхание всё так же не поднимая глаза. Он поджал губы, отворачивая лицо, будто мог его спрятать. — Тогда какого чёрта ты сидишь на мне сейчас? — Пак резко подался вперёд, но связанные за спинкой стула руки удержали его. Мин слегка отпрянул от неожиданности, выпрямляясь. Молча уставился на него, смыкая губы и разглядывая черты лица в полутьме. Луна светила в окна, давая пробираться в тёмный пустой класс потокам белого света. Свет частично отражался в блестящих глазах младшего, падая на половину лица и создавая причудливые тени. Юнги прислушался к тишине, ощущая чужое тяжёлое дыхание, сокрытое в расспросах, и протянул руки, задирая футболку парня и пробираясь под неё. Пальцы ощупали напряжённые мышцы живота и твёрдые кубики пресса. Чимин под ним напрягся сильнее, чем до этого. — Ты просто хочешь потрахаться? — он вскинул голову, приподнимая одну бровь. В его голосе не было издевательства — только реальный вопрос. Обычный. Будто спрашивает, какой скитллз тот хочет купить — красный или зелёный. Но потом снова окрасилось насмешкой. — Если так, то тебе необязательно было лишать меня сознания и связывать... Хотя, я забыл — ты же у нас грёбанный экстремал. Если ты просто хочешь секса — развяжи меня. — Нет. Чимин взглянул на него. Внимательно. Будто пытался найти ответ на свой вопрос. А потом раздражённо, но с какими-то нотками усталости, вздохнул, откидываясь обратно на спинку стула. Если бы его руки не были заняты, он определённо зарылся бы пятернёй в волосах. — Ладно, — он приподнял подбородок, смыкая губы и смотря прямо на него. — В этот раз я буду играть по твоим правилам. — И, когда Мин слегка нерешительно уже потянулся к затвердевшему члену рукой, вдруг вскинул взгляд куда-то чуть в сторону к его бедру, будто прикидывая что-то очень неприличное, а потом поднял взгляд на его лицо, выдавая в нём заинтересованность и озорные искорки, спрашивая: — Так, у тебя там уже всё в порядке? Юнги моргнул, не понимая, о чём он, пока не проследил за его взглядом. Ухмыльнулся, догадываясь, к чему тот ведёт. С вызовом взглянул на лицо младшего, поднося ко рту пальцы и как можно более порнографично смачивая их слюной. Вбирая губами их сразу на две фаланги, чтобы несколько раз сделать поступательные движения, наблюдая, как Пак пожирает его глазами, задерживая дыхание. Да, благодаря чудо-мази Хосока он чувствовал себя просто прекрасно. Если он хочет увидеть немного больше — почему бы и нет? Чимин сглотнул и облизнулся, когда старший завёл руку за спину. Юнги прикусил губу, касаясь напряжённых мышц и слегка вздрагивая от прохлады. Ввёл сначала один палец, привыкая, но довольно быстро добавил второй. Часто и громко дыша, склонил голову. Он чувствовал, насколько Пак возбуждён. Потому что твёрдый член под ширинкой накрепко упирается ему в пах, а грудь вздымается. Вверх-вниз. Влажный язык периодично и быстро скользит меж пухлых губ, смачивая их и заставляя потемнеть. Чимин хочет его, и этого достаточно, чтобы продолжить. — Сними рубашку. — Что? — Юнги отвлёкся. — Сними рубашку, — Мин чуть приподнял голову, в помутнении глядя на младшего. Он запоздало заметил, насколько хриплым голосом он это сказал, будто у того пересохло во рту. — Мне ничего не видно. Юнги молча убрал руки, расстёгивая оставшиеся пуговицы рубашки. Теперь он удерживался у Пака на коленях только уперевшимися в задние ножки стула ногами. Заниматься подобным в таком положении было чертовски неудобно. Особенно когда пальцы его совсем не слушались, как и тело. Он не планировал раздеваться полностью, но что-то ему подсказало: «а почему нет?». В конце концов, почему бы не оторваться на максимум, когда есть такая возможность. Рубашка полетела к остальным скинутым вещам. Теперь Юнги был полностью обнажённый перед одетым Чимином. Надо же, а ведь он специально оставил на себе рубашку, чтобы себя так не чувствовать. Потому что Чимин бесстыдный. Бесстыдный, въедливый и жадный. Именно так он на него смотрит. Именно так Юнги себя перед ним ощущает: добыча. Поэтому он и пытался сбежать: Пак Чимин заставляет чувствовать его беззащитным даже тогда, когда накрепко привязан к стулу и обездвижен. Управляет ситуацией даже тогда, когда в совершенно невыгодном положении — тогда, когда вроде, должен быть под полной властью Мина. — Они сошли. Юнги, было потянувшийся обратно, удивлённо застыл. — Укусы почти сошли, — повторил Чимин, константируя факт, осматривая всё его тело, а затем поднимая глаза на его лицо. — Ты рад этому? И что он хочет услышать? — Заткнись, — Юнги резко прижался сильнее, пахом потираясь о ширинку младшего, от чего тот резко выдохнул. — Ты слишком много болтаешь. Он завёл руку за спину, принимая в себя уже сразу же два пальца. Как же давно, кажется, это было, когда на месте его пальцев были пальцы Чимина. Только проникали они не медленно, как сейчас. Тогда они вбивались быстро и рывками, доводя его до одурения даже той болью, которую причиняли. Тогда ему казалось, что он забудет своё имя. Забудет всё. Господи, как же давно ему не было так хорошо, как сейчас. Он поймал себя на том, что вместе с ускорившимся темпом его тяжёлое дыхание впервые проскользнуло в протяжный стон. Вместе с ним тяжело дышащий под ним Чимин вдохнул воздух так сильно, что удивительно, как у него не закружилась голова. — Юнги, — Пак дёрнулся, снова попытавшись освободиться, произнося его имя на выдохе. — Юнги, я передумал! Развяжи меня. Ну уж нет. Юнги помотал головой, наваливаясь на него и упираясь лбом в плечо. Теперь он уже постанывал, насаживаясь на собственные пальцы и елозя по коленям Пака. Парень под ним напряжённый, как струна, и горячий. Ёрзает на стуле, стараясь хоть как-то пошевелиться. Наверное, Пак просто физически не может позволить себе сидеть спокойно и ничего не делать. Чимин дёрнулся навстречу трению, когда Юнги рефлекторно потёрся членом о его грубую ширинку. — Блять, Юнги, — младший почти перешёл на утробный рык, елозя на стуле, чтобы получить ещё, но Мин уткнулся ему в шею, даже не пытаясь заглушить свои стоны прямо под его ухом. — Освободи меня. Пожалуйста! Ты не можешь со мной так поступить. Я могу тебе помочь. Ещё чего. Юнги и сам может себе помочь. А вот взглянуть на то, как Пак просит его и едва ли не злится — он бы не пожалел любой цены, чтобы иметь билет в первый ряд. А от того, что это происходит по его вине, Мину хочется стонать от удовольствия ещё сильнее, ощущая, как младший жадно ловит каждый его стон, тут же делая себе только хуже, потому что напряжение увеличивается. И то, что он злится, но в этот раз ничего не может сделать. — Заткнись, — Юнги почти простонал это около его уха. Хрен он упустит такую моральную возможность ради большего физического удовлетворения. Он навалился на него всем телом, опуская руку, которую держал его за плечо, вниз, и провёл по всей длине ствола ладонью, едва не всхлипнув. Пак тут же резко выдохнул от того, что старший задел рукой его пах. Теперь Юнги был доволен происходящим. Он впервые почувствовал себя так, словно всё в его руках. Потому что обычно это он тот, кто видит других насквозь. Он — тот, кто управляет ситуацией и дёргает за ниточки. Только вот шумно дышащий ему в шею младший, что иногда провоцирующе и нагло прислоняется к ней губами, немного заставляет его чувствовать огромную слабость в коленях. Совсем немного. Только его ноги грозят соскользнуть с задних ножек стула, а одна его задвинутая далеко и глубоко часть вопит, чтобы он освободил Пака и позволил связать этими верёвками себя. Только это настолько далеко и глубоко, что он ни за что не позволит этому вырваться. Гордость и дело принципа всё ещё берут верх. — Блять, развяжи меня, — рычит Чимин, остервенело пытаясь выбраться и дёргая связанные позади руки. — Блять, Юнги, пожалуйста. Юнги улыбается тому в шею, выгибаясь и выдавая особо громкий стон, потому что пальцы внутри в аккомпанемент под чиминовы просьбы — это слишком хорошо. Он прислоняется обратно лбом к плечу парня, пока Чимин тянется и прикусывает его за шею, упорно и яростно пытаясь привлечь внимание. Он не сразу замечает, когда тот вдруг подозрительно успокаивается. Затихает, стараясь хоть немного расслабиться, а потом, позволяя ему прочувствовать улыбку в голосе, наклоняется к его уху и протяжно и низко тянет: — Хе-ёон. Юнги замирает. Впервые. Он невольно задерживает дыхание, будто смакуя момент, когда с хриплым голосом младшего у него по позвоночнику вместе с какими-то импульсами проходятся мурашки. Не удерживает довольной ухмылки и тут же прячет её в чиминовой шее, даже не подумав о том, что тот всё равно её наверняка услышал. Никогда он не думал, что будет так реагировать от того, что кто-то назвал его хёном. Нет, не просто от этого. От того, сколько всего Пак вложил в этот низкий голос. Манипулятор. Голос на вкус солоноватый и с привкусом железа, как кровь. Одновременно с тем ему так приторно сладко, будто он только что выпил тот самый сладкий милкшейк. Ну надо же, чтобы Чимин назвал его хёном, его всего лишь потребовалось привязать к стулу и усесться сверху. — Юнги-хён, — продолжает так же хрипло, но уже более поспешно громко шептать младший, видимо, просчитав, насколько хорошо это подействовало. Чёртов манипулятор. — Пожалуйста, развяжи меня, что бы я мог... Ох. Чимин сбился, откидывая голову и прикрывая глаза, когда Мин через ткань брюк сжал его твёрдый член. Сделал он это скорее чтобы заткнуть его, но это могло подорвать его планы. Если Пак кончит себе в штаны — замечательно, это будет его победа. Если же он сделает это, потому что Мин помог ему — уже не совсем то. В идеале всё должно быть по первому пункту. Хотя бы потому, что Юнги знает, что он искуснее в этом плане многих девушек. Даже таких очаровательных, как та, с которой встречался Чимин. — Юнги-хён, — хрипло и на ухо, каким-то образом прикусывая кожу на шее. Господи, как же, блять, охуенно. Юнги чуть отстраняется, не прекращая двигать пальцами и наполовину прикрывать подёрнутые туманом глаза, с наслаждением постанывая, только чтобы накрыть влажные губы Чимина своими. Но не дать углубить поцелуй, смазано соскальзывая по скуле на шею. Низ так жжёт и тянет, и каждое движение для него как глоток прохладной воды в жажду. Только ты пьёшь — и не напиваешься. Пак как вода и огонь одновременно: в одну минуту спокойный, как озёрная гладь, в другую — ты уже безуспешно горишь в лесном пожаре. Чимин — причина пожара внутри Юнги. И Юнги боится сгореть, как тетрадный лист в костре, оставляя после себя только небольшую кучку пепла. Но самое ужасное — он горит, но не сгорает. Пожар, который устраивает Чимин, не губительный. Он помнёт, заставит осознать собственную никчёмность и примет тебя в свои объятия даже против воли, обогревая обжигающими языками пламени. Юнги всю свою жизнь стремился к опасности и самоуничтожению. Он не привык к чему-то светлому. Если бы он не был вампиром, он бы питался одним только фастфудом, не смотрел бы по сторонам перед тем как перейти улицу и кашлял дымом от сигарет, пропитавшим все его лёгкие. Курить-то он действительно бросил не так давно — уже после того, как пошёл в эту грёбанную школу. Да и сам не придал этому особого значения. — Хён? Юнги скулит и слегка прикусывает чиминову шею, едва не выпустив острые клыки, и обильно изливается на футболку Пака. Тяжело дыша, он вытаскивает пальцы, пробегая ими по животу парня, и аккуратно обхватывает его торс под чёрным расстёгнутым бомбером, наваливаясь сверху. Он должен подумать, что это от его одуревшего состояния, а не от слабости. Он просто выдохся, понятно?! Он просто устал и выдохся. Он просто не в состоянии пока ещё трезво думать, потому что грудную клетку всё ещё наполняет слишком удушающий запах Чимина. — Так, ты собираешься мне помогать? — слышит он у самого уха. Это сразу же развевает у него всю сентиментальность, оставляя только то раздражение, которым они обычно обмениваются. Упрямый кретин. Мин фыркает и отстраняется. Вытаскивает руки из под его бомбера, расставаясь с теплом, слезает с его колен и молча натягивает боксеры. Чимин всё ещё возбуждён. Кусает щёки изнутри, играя желваками, и требовательно смотрит на него. Он видит, как у него топорщится ширинка и румянец на щеках всё ещё горит. — Эй, помоги мне или хотя бы развяжи, — он снова дёргается на стуле. Всё. Вся мольба и манипуляторство спало. — Доведи дело до конца! Это, вообще-то, больно. Юнги молча вздыхает, недовольно поджимая губы и закатывая глаза, пока натягивает рубашку. — Эй, Юнги, я с тобой разговариваю! И никакого тебе томного «Хе-ёон». — Господи, хорошо. Только заткнись. Мин успевает застегнуть только несколько средних пуговиц — да и то, не уверен, что правильно, потому что пальцы всё ещё не слушаются. Он ещё раз закатывает глаза на недовольный взгляд младшего, шагая к нему. Опирается коленом о то пространство стула между коленями Пака, чтобы наклониться, наваливаясь на парня, и, глядя через его плечо, начать развязывать верёвки. Он не знал, что помешало ему обойти его сзади с развязать его с той стороны. Возможно, он просто всё же хотел немного напоследок подразнить младшего, или же хотел лишний раз прикоснуться, но это всё равно была своего рода провокация и самостоятельный загон себя в ловушку. Почувствовав, что он может шевелить руками, Чимин сразу же воспользовался этим, резко хватая не успевшего уйти Мина за талию и прижимая к себе. Он резво подцепил его щиколотку ногой, заставляя колено, что находилось на стуле, раздвинуться, а его самого на секунду потерять равновесие, плюхаясь Паку обратно на колени. Чимин тут же прижал его к себе, подтягивая за спину и не давая шанса выбраться. Не теряя времени накрыл его губы своими, проникая языком в его рот, пока он не успел его сомкнуть. Юнги, почти не противясь, ответил, закидывая руки ему на плечи и позволяя прикусить себя за нижнюю губу. Он уже понял, что поцелуи для Чимина — нечто важное. Если, конечно, он всё же не целовал ту девчонку. Для Юнги это в основном было обычным делом перед сексом, или просто развлечься — приятно же, если партнёр умелый. Но для Пака эта прелюдия перед сексом важнее самого секса. Искренняя. Страстная. Желанная. Юнги, похоже, тоже начал проникаться. Потому что Чимин целуется не просто хорошо — он целуется охуенно, заставляя подкашиваться колени, заставляя теряться в мире и натягивая тугой узел в низу живота, который требовал, чтобы ему позволили освободиться от напряжения. Теперь ему и самому казалось, что поцелуи с Чимином — важнее любого самого лучшего траха. Он всё же сжаливается (или сам не выдерживает) и трётся о него пахом, елозя при этом по нему бёдрами, помогая. Хотя, непонятно зачем, потому что Пак сам отлично справляется, опуская ладони ниже спины и шаря по его наполовину обнажённому телу, прижимая его так сильно, как только можно, чтобы сократить напряжение. — Чёрт, — слышит он выдох у своего уха между тем моментом, когда Пак яростно целует его шею, явно еле сдерживаясь, чтобы не укусить. Мин отстраняется вместе с ним, пока осознаёт, что произошло, а потом усмехается. — Знаешь, а если бы ты не отвлекался на меня, а сделал это сам, то ты бы не кончил себе в штаны. — Я сделал бы это ещё раз, — Пак упрямо взглянул на него, ясно давая понять: действительно сделал бы. Без раздумий. — Не сомневаюсь, — Юнги ответил ему нечитаемым взглядом, отстраняясь и смотря чуть сверху вниз. Через каких-то пару секунд гляделок, Чимин всё же отпускает его, и он соскальзывает с его коленей на пол, осматриваясь в поисках брюк. — Ну и как мне теперь идти? — Чимин недовольно осматривается, одновременно с тем потирая слегка покрасневшие от веревки запястья. — Ты ещё и запачкал мне футболку. — Там на улице темно. Справишься без проблем. Младший усмехнулся на это заявление, подаваясь вперёд и складывая руки в замок у себя на коленях, наблюдая, как Юнги натягивает брюки, не снимая обуви. Он повременил со своим видом, переключая всё своё внимание на него. И, блять, как же Юнги из-за этого жгло между лопатками. — Теперь будем делать вид, будто ничего не было? Мин промолчал, расправившись со штанами и теперь застёгивая пуговицы на рубашке правильно. Стоял он спиной к младшему, а поэтому позвоночником ощущал всю глубину его взгляда. Только не это. Только не серьёзный разговор. Он уверен, что Пак слишком много переобщался с Намджуном и они сговорились против него. Он ненавидел объяснять свои действия более детально, чем «потому что я хочу» и «потому что это весело», потому что это давало другим людям слишком много пищи для того, чтобы разжевать его и забраться внутрь. Сейчас всё было в миллион раз хуже хотя бы потому, что он и сам не знал, как объяснить свой поступок. Или знал, но не собирался принимать это. Принимать то, что он всё-таки потерян. — Я был на свидании с девушкой, — продолжил Чимин, вглядываясь в минову спину, будто ожидая реакции. — А потом ты похитил меня и привязал к стулу в этой чёртовой школе. Ночью. Ты всё ещё собираешься уехать? Юнги не ответил, нечитаемым взглядом уставившись в стену перед собой. Он уже около минуты не мог расправиться с одной пуговицей, что никак не поддавалась непослушным пальцам. Он хотел уехать и стереть светлого и обжигающего Чимина из своей памяти, как старую киноплёнку с кассеты. Но проблема в том, что Пак каким-то образом слишком глубоко забрался в его сердце. Твёрдое и непроницаемое для света, оно почему-то пропустило туда младшего, как солнечные лучи проходят через тонкую ткань — так и Чимин проник под твёрдый камень его жизненного органа, куда даже два его единственных друга пускались с инстинктивной опаской и только иногда. — Просто скажи правду, — Чимин встаёт со стула, серьёзно глядя на него и слегка разминая затёкшие конечности. Юнги молчит, глядя в стену, и думает, что лучше бы он кричал и злился. Так было бы легче. Так было бы правильнее. Привычнее. Не так хреново. — Лучше поторопись, — проговаривает он, быстро направляясь к двери и не оглядываясь. — Я вырубил охранника внизу. Он в любой момент может проснуться и догадаться, что здесь что-то не так. — Господи, ты... Юнги успевает застать удивлённо-возмущённое лицо младшего, вышмигивая из кабинета и краем уха отдалённо заставая недослушанное «неизменяем».