Мы добираемся до квартиры, которую снимаем с сестрой Роуз, Пейдж, в центре Бостона. Она находится недалеко от Аквариума Новой Англии, поэтому это безопасный район и, к тому же, главная замануха для туристов. К счастью, мне удалось вырваться из приёмной семьи, из лап своего чудовищного «отца» Ункара Платта, и навсегда покинуть город Кин, штат Нью-Йорк.
В кампус Массачусетского технологического университета я
никогда не вернусь. И мне всё равно, что через три месяца начнётся учёба. Я… я перейду на онлайн-занятия, и все четыре года курса введения в право буду сидеть в своей квартире. Я собиралась поступать в Гарвард, но уже вряд ли получится. Уеду на другой конец
страны и подам документы в другом штате.
Роуз знает, что я расстроена, но я не стану грузить её ещё и своими проблемами, когда она сама в стрессе. Я улыбаюсь и отшучиваюсь, открывая дверь квартиры, которая находится на третьем этаже.
— Я просто переживаю за тебя, — говорю я. — Как Финн? Он ничего?
— РОУЗ!
Словно из ниоткуда вылетает Пейдж, чтобы обнять сестру, и, отрывая её от пола, кружит в узеньком коридорчике, который ведёт в нашу квартиру. С визгами и смехом они вваливаются в гостиную. Я поворачиваю замок и, слегка помедлив, на всякий случай задвигаю засов.
Метка по-прежнему пылает на моей руке — я думала, она на плече, но оказалось, что чуть ниже. И мне страшно всё это осознавать.
— Короче, я на этой неделе сдаю выпускные экзамены, но всё-таки хочу пригласить Финна на ужин. — Пейдж вскакивает и закручивает свои чёрные волосы в небрежный пучок на макушке. — Может, в четверг вечером? Сколько ему лет? По какой программе он учится? Он женат? У него есть дети?
Пейдж нам больше как мать, чем сестра Роуз. Она встретила своего Фамильяра, Галена, случайно столкнувшись с ним на вечеринке у бассейна. У обоих между лопаток шрам в виде солнца. Выяснилось, что он уже в паре с другим мужчиной, но их с Пейдж узы больше похожи на… дружбу? Это трудно объяснить. Эти узы глубокие и многогранные, и не всегда романтические. Пейдж даже предложила им стать суррогатной матерью. Кто-то говорит, что с Фамильяром образуются «духовные» узы, а с парой со всеми этими укусами в шею и прочим дерьмом — «физические».
Роуз садится на диван, улыбаясь метке.
— Ему двадцать три, и в этом семестре он получает степень магистра в области финансов. Он не женат, и детей у него нет.
В прихожей я бросаю ключи в блюдце и делаю из волос три пучка. В квартире пахнет ужином, и я, как обычно, умираю с голоду. Пейдж перегибается через диван и болтает с сестрой, а я достаю лазанью из холодильника, даже не удосуживаясь её разогреть. После этого захожу в гостиную с подносом и сажусь на драный кожаный диван, подогнув под себя ноги, чтобы послушать Роуз.
— Рей ещё не дала ему пинок под зад? — спрашивает Пейдж, с ухмылкой поднимая брови. — Очень странно.
— Я дам ему шанс, — чавкаю я с набитым ртом и покачиваю вилкой, сузив глаза. — Единственный шанс.
Роуз улыбается своей лучезарной улыбкой, а Пейдж проводит кончиком пальца по её метке.
— Я так рада, что ты там была, Рей. Не знаю, что бы без тебя делала. По… По ведь такой По. Мерзкий и абсолютно никчёмный.
Пейдж запинается.
— По Дэмерон? Он всё ещё встречается с бедняжкой Джессикой Павой?
— Ага. — Я закатываю глаза и запихиваю в рот огромный кусок лазаньи. — Ему, блять, тридцатник, и он даже в универе не учился. Его ведь выперли из ВВС, потому что он ноги ломал, или что он там ломал?
— Рей, — мягко осуждает Пейдж, — не будь такой дерзкой. Он был демобилизован по медицинским показаниям. Знаешь, он ведь спас чью-то жизнь.
Я фыркаю, качая головой.
— Это не значит, что он может трахать семнадцатилеток.
Сёстры продолжают болтать. Роуз счастлива и довольна, ну а я тем временем наедаюсь до отвала и выдуваю бутылку воды. После я ковыляю к себе в спальню — там всё ещё разбросаны повсюду коробки и прочее барахло — и закрываю жалюзи, прежде чем переодеться. Моя метка — «метка единения», или что там у меня пульсирует на руке — словно встроенный маячок. Я выскальзываю из блузки и рассматриваю метку в зеркале.
Она похожа на два тянущихся друг к другу когтя. Метка такая же ярко-красная, как и у Роуз, да ещё зудит и жутко болит — недобрый знак, что узы Фамильяров не были до конца осуществлены. Пейдж и её Фамильяр, Гален, просто покончили с этим, чтобы не испытывать постоянную боль. С Беном я такое проворачивать не собираюсь, потому что он мудак.
И я понятия не имею, что с этим делать. Считается, что метки единения должны выглядеть одинаково — так устанавливается законность уз и причины, по которым Альфы в этих узах доминируют над Омегами. Лицо Бена перечёркивает косая линия, моя же метка похожа на две тянущиеся друг к другу руки, так что… всё это бессмысленно. Хоть какое-то облегчение. Ему будет гораздо сложнее доказать, что мы Фамильяры. Для этого необходимы анализы крови и прочая хрень, а это довольно затратно.
Я бедром толкаю дверь ванной, прокручивая Фейсбук, чтобы разузнать новости о вечеринке. Мне всё же любопытно выведать что-нибудь о Бене, но при этом, я хочу притвориться, что его не существует. Вот ведь ситуация!
Однако ничего внятного о нём не было. В дУше я рассеянно прохожусь мочалкой по коже и продолжаю лазить по соцсетям, ненадолго прерываясь на мытьё головы. Через десять минут вода становится ледяной, и с охами-вздохами я тороплюсь закончить с душем. Здорово, когда у тебя есть своя, пусть и небольшая, ванная, хотя довольствоваться горячей водой приходится нечасто.
Я бросаю телефон на зелёные простыни и натягиваю пижаму-комбинезон, которую ради прикола купила вместе с Роуз. «Малявка» — что за хрень? Он такой же придурок, как и По; шляется по студенческим вечеринкам в поисках нетрезвых девиц, чтобы притащить их к себе домой. Я не хочу быть той, у которой собственный Фамильяр — просто кусок дерьма. Есть люди, которые невольно связали себя с серийными убийцами и насильниками, и… это фу! Я даже слышала, как у учителя подготовишек возникли узы с одним из учеников. Фу и ещё раз фу!
Метка единения — это разрешённая законодательством жесть, в которую я собираюсь сунуться. Я позабочусь, чтобы ни одна Омега не стала собственностью какого-нибудь рандомного Альфы, с которым она случайно столкнулась. Подавляющее большинство Альф — мужчины, а значительная часть Омег — женщины, поэтому здесь задействовано ещё и колоссальное гендерное неравенство. Появляются нежеланные дети, сексуальное насилие, которое можно благополучно замять. Это ужасно. Ей-богу, ужасно. К счастью, большинство людей — Беты, как и я, а у Бет нет Фамильяров, так что…
И тут я впадаю в ступор, а мозг взрывается от осознания ужасной реальности. Если у меня есть метка единения, а Бен — мой Фамильяр, значит...
я Омега.
О боже, нет. Я в панике хожу взад и вперёд по комнате, кусая губу. Нет, у меня не бывает течек, и я не принимаю супрессанты, и у меня не возникает страха перед Альфами, как у Роуз. Мне семнадцать, и в моём распоряжении всего несколько месяцев, чтобы определиться со своей принадлежностью. Я рано достигла половой зрелости, и я знаю, что я не Омега. После того, как всё это случилось с Роуз, и её жизнь превратилась в сущий ад, эта мысль не даёт мне покоя.
В любом случае, метка единения абсолютно не уместна. Может быть, мы с Беном — первая Альфа-Бета пара? Я продолжаю грызть ногти, чувствуя пульсирующий шум в ушах, который заглушает даже смех Роуз и Пейдж. Я не Омега. Я не Омега. Я не собираюсь провести остаток жизни в борьбе с невыносимыми биологическими инстинктами, да ещё и принадлежать какому-то первому встречному козлу.
На кровати пиликает телефон. Я беру его, по-прежнему уставившись в никуда, и перевожу взгляд на экран, на котором высвечивается странный номер.
+1-617-850-9999
Миленькая квартирка.
Моё сердце замирает. В лёгкой панике я оглядываю спальню и подхожу к окну, чтобы посмотреть сквозь жалюзи вниз на тёмную улицу. И вот тут моё сердце окончательно обрывается.
Бен стоит, прислонившись к моей машине, и закуривает. Он кивает прохожему, и даже с третьего этажа я чувствую, что тёмными глазами он внимательно разглядывает меня, как ястреб кролика. Я пялюсь на него сквозь щель в жалюзи и в ужасе отшатываюсь от окна. Откуда он знает мой номер телефона? Как он нашёл мой дом?
Дрожа, я выключаю телефон и на всякий случай ещё и свет. Ныряю под простыни, накрываясь с головой, и надеюсь, что всё скоро пройдёт. Это не я — я не бегу от проблем. Но это пиздец какая огромная проблема — проблема на всю жизнь, которая похоронит меня в пучине юридических кошмаров, и, возможно, отнимет у меня всё.
Я хватаю телефон, чтобы отправить По и Джессике злобные смс, потребовав от них сказать мне, давали ли они Бену мой номер. И в это же время я получаю ещё одно сообщение от Бена.
Не будь сукой. Включи свет.
Моментально страх превращается в гнев. Что, чёрт возьми, он о себе возомнил? Я смотрю на текст секунд десять и отвечаю.
Я вызываю полицию.
Пока я меняю в контактах его имя на «Капитан Хрен-с-горы», он пишет.
Валяй, малявка. Ты теперь моя.
Мне всего-то надо дождаться, когда ты станешь Омегой, ну или когда тебе стукнет восемнадцать.
Я подожду.
Нечто помимо гнева начинает выжигать меня изнутри. Я хватаю газовый баллончик из прикроватной тумбочки и запихиваю ноги в синие тапочки, кипя от эмоций, которые не могу понять. Но они ведут меня за дверь, вниз по лестнице, и выводят прямо на улицу в тёплую влажную летнюю ночь, чтобы встретиться лицом к лицу с Беном.
Он бросает на меня взгляд, ухмыляясь, думает, что я попалась на его удочку. Я направляю перцовый баллончик ему в лицо, а он поднимает руки в защитном жесте, смеясь, как будто это вовсе не угроза. Его легкомыслие злит меня ещё больше. Бурлящая во мне ярость похожа на зуд, который я не в состоянии унять, пока не сотру самодовольное выражение с его рожи.
— Забавная пижамка, — протягивает он. — Малявка выходит на новый уровень. Какая очаровательная хуйня, Рей.
— Как ты узнал мой номер?! — требую я, держа в дрожащей руке баллончик.
Бен хватает меня за запястье прежде, чем я успеваю среагировать. Мне удаётся выпустить немного спрея, но Бен вырывает у меня аэрозоль и заламывает руку за спину, чтобы толкнуть меня в машину животом вперёд. Где-то слышится лай собаки, а он рычит и трёт глаза одной рукой, другой удерживая меня на месте. Я прижимаюсь щекой к крыше, и тяжеленная туша Бена не даёт мне двигаться. Я ворчу и извиваюсь.
Он рывками расстёгивает пуговицы у меня на груди, обнажая плечо. Метка единения начинает покалывать, когда Бен проводит по ней кончиками пальцев. Приближаясь губами к моему уху, он произносит.
— Скоро это случится, — шепчет он, обвивая ладонью мою метку. — Начнёшь устраивать гнёздышко из одежды и одеял, будешь выть и обильно течь, как хорошая Омега. Я прямо здесь и подожду, пока не станет невмоготу это игнорировать, и пока ты не начнёшь умолять меня прийти и выебать тебя. Ты сделаешь это, потому что это твоё предназначение.
— Иди нахуй! — брызгаю я слюной. — Ты не лучше дикого зверя!
— М-м. Тебе понравится. — Бен проводит носом у меня за ухом и вдоль изгиба шеи. — Поверь мне.
Я пихаю локтем ему в рёбра, и он отпускает меня: не потому, что ему больно, а потому, что он закончил меня мучить. Бен ухмыляется в ответ на мой взгляд, когда я обхожу его, чтобы пойти в дом, и застёгиваю пуговицы на пижаме. Мой гнев доходит до предела, и я неистово жажду разбить окна своей машины. Это глупо, но я просто хочу во что-нибудь впечатать кулаки.
Бен смотрит на часы.
— Думаю, это займёт меньше недели. Какая-нибудь вещь твоего Фамильяра должна взорвать тебе гормоны. — Он небрежно стягивает с себя чёрную рубашку и бросает её мне. — Скорее всего, ты захочешь, когда у тебя начнётся. Решишь позвонить — я буду недалеко. Ты ведь девственница?
Я не хочу признаваться, что получаю странное удовольствие, чувствуя запах его рубашки. Вместо этого я раздуваюсь как кобра, надеясь, что Бен уберётся к чёрту, если я буду выглядеть устрашающе.
— Сколько тебе лет? — рявкаю я.
— Двадцать восемь. — Он складывает руки на широкой груди. Теперь он в белой майке. — Самое время обрюхатить девочку и остепениться, верно?
— Мне семнадцать, ты, больной ублюдок!
Во мне вспыхивает ярость, словно разряд молнии, и я едва не ударяю кулаком ему в гортань. Я резко отступаю назад, стискивая зубы, и несусь вверх по лестнице с газовым баллончиком.
Роуз и Пейдж пытаются со мной заговорить, но я лишь отмахиваюсь от них и топаю в спальню, захлопывая за собой дверь. Я бросаю рубашку Бена, как будто она кишит пауками, и швыряю перцовый спрей обратно в ящик. Меня аж колотит от бешенства. С минуту я меряю шагами комнату и, схватившись за голову, потираю виски. Тебе не придётся ничего делать, Рей. Ты никому не принадлежишь. Ты сама себе хозяйка. Ты…
гнездо?
Я останавливаюсь как вкопанная. В комнате тихо, но я чувствую лёгкий звон в ушах.
………гнездо!
Меня бросает в холодный пот, и я вытаращиваюсь, бегая глазами из стороны в сторону, пытаюсь найти хоть какое-то объяснение голосу в моей голове. Вокруг темно и тихо. Это исходит от меня.
Оно пульсирует.
мне… нужно!.. Я чувствую запах рубашки Бена через всю комнату.
… мне. нужно гнездо!! м-м.
— Нет, — бормочу я, тряся головой. Я опускаюсь на пол, запуская пальцы в волосы, и зажмуриваю глаза. — Нет… нет…
м-м… м-м-м-м-м-м!
Кожа раскалена как оголённый провод, а прохладная комната становится для меня просто огромной. Я резко вскакиваю и снова начинаю ходить из угла в угол, но тихий голосок воркует мне, просачиваясь в мозг. Я не могу думать ни о чём, кроме еле уловимого мускусного запаха от рубашки Бена, доносящегося с другого конца комнаты. Сердце начинает колотиться сильнее, когда я об этом думаю, и степень тревожности достигает своего апогея.
гнездо!!!!
Я стенаю, тряся головой.
— Нет-нет!
Голос давит сильнее.
гнездо!!!! гнездо!!! ГНЕЗДО!!! ГНЕЗДО. ГНЕЗДО. ГНЕЗДО. ГНЕЗДО.
Это всё чёртова рубашка. Я несколько раз бью себя по голове, чтобы заткнуть этот голос, хватаю рубашку с пола, чтобы уничтожить её. Приятное тепло ползёт вверх по руке от самых кончиков пальцев, прикоснувшихся к ней. Я на секунду замираю, зачарованная тем, насколько мягка ткань и как она славно пахнет домом. У меня никогда не было своего дома. И я даже понятия не имею, как, чёрт возьми, должен пахнуть дом.
Дрожа, я бросаюсь в ванную и, отрываясь от рубашки, кидаю её на белый глянец ванны, беру спички и поджигаю ткань под вопли голосов в голове.
?!?!ГНЕЗДОГНЕЗДОГНЕЗДОГНЕЗДОГНЕЗДОГНЕЗДОГНЕЗДОГНЕЗДО!!!!
Я сползаю на пол, обхватив голову руками, и всхлипываю в попытках побороть непреодолимое желание спасти рубашку. Наконец голос затихает, когда запах Бена искажается запахом обуглившихся остатков ткани, и вскоре голос переходит в слабый шёпот.
У меня над головой срабатывает пожарная сигнализация, пока я сижу, уставившись на тоненький серый дымок.
Я сама себе хозяйка. Я не заложница биологии. Я сама себе хозяйка. Я сама себе хозяйка. Я сама себе хозяйка…
