Ich reiß’ der Puppe den Kopf ab… Я отрываю кукле голову… Rammstein — Puppe
Когда следующим утром Гермиона и Люциус вдвоём отправились в лабораторию, Гермиона была взволнована будто перед новым учебным годом в Хогвартсе, что Люциус находил для себя крайне занимательным и даже очаровательным. Единственное, что беспокоило его теперь, так это вероятная реакция Алонзо на тот факт, что миссис Малфой, собиралась отныне снова коротать свои дни в исследовательском центре, тогда как они с Люциусом имели четкую договорённость о её полном невмешательстве в дела лаборатории. Оставалось надеяться только на то, что Гермиона сдержит своё обещание и не станет слишком сильно досаждать Луису, дабы тот мог продолжать также качественно выполнять свою работу. С другой стороны, учитывая жалование, которое получал Алонзо, тот мог и потерпеть Гермиону некоторое время, до тех пор, пока Люциусу не удастся снова убедить её сделать перерыв. Не то чтобы Люциус не верил в возможности своей жены или, не дай Мерлин, желал её провала на научном поприще, однако, он полагал, что наукой она вполне была способна заниматься и в поместье, выбираясь в исследовательский центр лишь изредка, что было спокойнее, как для неё самой, так и для всех подчиняющихся ей когда-либо сотрудников. Стоило признать, что эксперимент с Гермионой в виде руководителя оказался несколько неудачным, и это было совсем не потому, что она обладала недостаточным количеством знаний или не имела организаторской хватки, просто периодически она не была способна нащупать ту тонкую грань, которая отделяла мотивацию от давления. Временами она ставила перед бывшими у неё в подчинении людьми весьма непростые задачи, решение которых они смогли бы найти, не будь Гермиона столь безапелляционной и напористой. Имея своё чёткое видение пути достижения тех или иных целей, она практически не была готова воспринимать чужое мнение, отчего весь коллектив неделями мог топтаться на одном месте до тех самых пор, пока несостоятельность выбранного ею подхода не становилась очевидной для всех, включая ее саму. Люциус знал, что за время её руководства лабораторией, сотрудники даже придумали Гермионе прозвище: «Дьявольские силки», что не вызывало у него, впрочем, ни праведного гнева, ни, тем более, ехидства. Люциус воспринимал это как рядовую данность, которая, тем не менее, могла глубоко ранить Гермиону, не имевшую о своём секретном имени никакого понятия, чем и было продиктовано принятое им некоторое время назад решение, мягко отстранить её от управления лабораторией, во всяком случае, до тех самых пор, пока он не поставит Фонд на более устойчивую почву. Запретить ей снова начать работать в исследовательском центе Люциус, конечно, теперь не мог, однако, предотвратить возможные сложности был способен, в связи с чем и решил сопроводить Гермиону туда сегодня лично. Ещё одной проблемой бесспорно тревожившей Люциуса куда сильнее, чем профессиональные амбиции его жены, было и то, что господин Калогеропулос не выразил до сих пор никаких явных побуждений запустить наконец процесс перевода денег со своих счетов на счета Фонда. Время шло, а он только и делал, что ходил с важным видом по лабораториям, знакомился с представляемыми ему людьми, которых потом отчаянно терзал пустыми, по сути, расспросами и без устали иронизировал из-за поспешности Люциуса, чем невероятно его бесил. За последние дни у Люциуса всё острее стало формироваться ощущение, что старик просто-напросто издевается над ним. Нельзя, конечно, было исключать и другой вариант, что грек, таким образом, испытывал Люциуса, желая проверить его терпение на прочность. О странном и сложном характере Кербероса было известно с самого начала, но выносить такое поведение на практике оказалось куда труднее, чем в воображении, и Люциус понимал, что не мог больше безропотно сносить эти безобидные, казалось, старческие насмешки. Ситуацию, ко всему прочему, обостряло неотвратимое приближение большого благотворительного ужина, к которому Фонд готовился на протяжении вот уже шести месяцев и провала которого Люциус допустить никак не мог. Кроме того, его никак не оставляла мысль, что Керберос был вовсе не тем за кого себя выдавал даже несмотря на кажущуюся абсурдность такой идеи. Сам Люциус, конечно, был уже не тем что прежде, а потому не мог позволить себе активно броситься на амбразуру, подвергнув пламени все столь тщательно выстроенные им до сих пор мосты только лишь по одному своему внутреннему велению, однако, и бездействовать, имея столь стойкое неприятное предчувствие, он более не мог. За всю его жизнь и весьма извилистую биографию, инстинкт обманул его лишь дважды, и то только потому, что он был слишком опьянён оба раза властью. Так, самыми крупными своими провалами Люциус по-прежнему считал неудавшийся ему фокус с дневником Тома Реддла и проигранную битву в Отделе тайн. Никак иначе, как вмешательством судьбы, он, однако, эти случаи назвать не мог, а потому, не беря их в расчёт, чутьё больше никогда его не подводило. Именно поэтому Люциус не мог более сопротивляться своему навязчивому желанию перейти уже в отношении Кербероса к неким активным, хотя и не явным действиям, даже вопреки словам Снейпа, который предостерёг его от спешки. В сущности Люциус и не собирался торопиться, он мог играть в затеянную греком, Миреллой или ими обоими игру сколь угодно долго, однако, он не выносил когда его водили за нос, а потому обязан был выяснить верны ли его опасения, как можно раньше, дабы суметь повернуть ситуацию исключительно в свою пользу. Данные обстоятельства привели Люциуса, в конце концов, к мысли, что настало время обратиться за советом к мистеру Алонзо, который стал за последнее время одним из его наиболее доверенных лиц и мог сыграть важную роль в разоблачении истинных замыслов грека.***
Возникновение Люциуса и Гермионы на пороге лаборатории в то утро, как он и ожидал, вызвало на лицах присутствующих здесь зельеваров невольное удивление. Оживлённая беседа, которой они до сих пор были увлечены, сразу же прервалась, а в глазах некоторых из них можно было прочитать беспокойство. — Доброе утро, — произнёс Люциус, рука его лежала на плече Гермионы. В ответ ему раздался приветственный, но несколько напряжённый хор голосов. — Мистер и миссис Малфой, — вперёд вышел Алонзо. — Чем обязаны? Что-то намечается? Керберос решил навестить нас сегодня? — Нет-нет, Луис, не беспокойся, — отмахнулся Люциус. — Керберос сегодня снова в Мунго. Доктор Шафик полностью завладел его вниманием на ближайшие пару дней, — и, понизив голос, он добавил: — Надо отдать ему должное, он всё-таки умеет работать с больными людьми… Губы Алонзо искривились в усмешке. — Тогда что же вас привело сюда, — он бросил быстрый взгляд на Гермиону; та украдкой оглядывала лабораторию, облик которой несколько изменился за последние дни. — Ах, да, — кивнул Люциус. — Мы с моей дорогой женой никак не могли забыть наш с тобой разговор, произошедший на встрече в больнице и твою гениальную, не побоюсь этого слова, идею о создании лекарства для мистера Уизли. — Ну что вы, это была просто мысль, — смущённо улыбнулся тот. — Что ж, тем не менее, мы с Гермионой приняли решение, что нужно начать работать над её реализацией незамедлительно. — Но, — густые брови Алонзо поползи на лоб от удивления. — Не переживай, Луис, — остановил его тот, — тебе и твоей команде не придётся прерывать ради этого свои текущие дела. Работать над исследованием анти… — Люциус сощурил глаза, пытаясь придумать наилучшее название, — антивоображательных зелий Гермиона будет пока лично, но делать это она будет здесь, бок о бок с вами. — Понятно, — только и сказал Алонзо, улыбка его несколько померкла. — Мы также решили, что ей стоит приступить уже сегодня. — Ладно, — выдохнул тот, снова с беспокойством оглядев Гермиону. — Ну, вот и славно, — Люциус смерил его немигающим взглядом. — И теперь, пока я ещё здесь: может у кого-то есть какие-то вопросы? Он окинул взглядом находящихся в лаборатории зельеваров, которые только переглядывались между собой. — А, куда делся роторно-магический испаритель? — прервал воцарившееся молчание голос Гермионы. — Ах, мы переставили его вон в тот угол, миссис Малфой, — сказал Луис, любезно отходя в сторону и указывая пальцем в другой конец комнаты, где на самом последнем столе у окна стоял внушительных размеров прибор со стеклянными трубками и двумя большими круглодонными колбами, одна из которых была помещена в котёл с водой. — Там где он стоял прежде мы расчистили место под препараты, дабы рационализировать пространство… — Ну да, — кивнула Гермиона. — И растения, я смотрю, все убрали с окон… — Мы переместили их в соседнюю комнату, где сделали небольшую теплицу: настроили более благоприятное освещение и климат для них, — объяснил Алонзо. — Согласитесь: гораздо удобнее когда все они сгруппированы в одном месте, а ко всему прочему нахождение в лаборатории дьявольских силков было просто опасным для сотрудников и… Лицо его внезапно вспыхнуло. Не закончив фразу Алонзо, взглянул на Гермиону, а затем на Люциуса с испугом. Позади него раздался сдавленный смешок одного из зельеваров. Люциус метнул в того возмущённый взгляд, после чего снова погладил Гермиону по плечу. — Да, я понимаю, — сказала она. — Так действительно, лучше. — Что ж, — кивнул Алонзо. — Мы, конечно, изменили тут кое-что ещё, но в целом всё осталось на прежних местах. Ко всему прочему я всегда буду к вашим услугам… — Я не стану вам слишком досаждать, обещаю, — отрывисто сказала она. — Мне просто могут понадобиться ваши советы, но я не буду вмешиваться в ваш рабочий процесс. — Ну что вы, миссис Малфой, — улыбнулся тот. В голосе его, однако, послышалось облегчение. — Нам всем будет приятно работать вместе с вами, особенно мне, потому как, в своё время я мог лишь мечтать о таком шансе… Гермиона порозовела. Люциус же одобрительно кивнул Алонзо. — Ну что ж, полагаю, мы всё выяснили, — подвёл он итог. Гермиона кивнула, отходя от него к лабораторным столам. Присутствующие в комнате зельевары тоже стали медленно разбредаться по своим рабочим местам. — Однако прежде чем окончательно покинуть вас сегодня, я всё-таки хотел ещё раз переговорить с тобой, Луис, о Керберосе. Люциус указал Алонзо на дверь и через мгновение они вышли из лаборатории в коридор. — Мистер Малфой, прежде чем мы поговорим о господине Калогеропулосе, я бы всё-таки хотел понять… — обратился к нему тот, когда за ними захлопнулась дверь. — Понять что, Луис? — Люциус смерил его строгим взглядом. — Ваша жена, — Алонзо несмело перемялся с ноги на ногу. — Вы же… вы же сказали, что она не будет… — Она и не будет, — с нажимом проговорил он. — Ты же слышал её… К тому же, я не тянул тебя за язык в тот день. Ты сам подскочил к нам с этим потрясающим предложением! — Да, действительно, простите, — выдохнул тот. — Она просто была так расстроена, и я решил… — Решил проявить участие, — закончил за него Люциус. — Что ж, теперь у тебя будет шанс делать это каждый день. Алонзо поджал губы. — И заклинаю тебя, — добавил Люциус, приподняв голову. — Если она узнает о дьявольских… — Я понял, — кивнул тот. — Мне не нужны сейчас лишние эмоции, хорошо? — Я буду следить, чтобы никто из ребят… — Да, уж, будь добр, сделай им строгое предупреждение. Я уволю всех, если она… — Я понял, понял, — Алонзо отчаянно закивал. — Что ж, теперь я полагаю, мы можем перейти к нашим более насущным делам? — повелительно поинтересовался Люциус. — Да-да, о чём вы хотели со мной поговорить? — Не стоит обсуждать это в коридоре, — Люциус огляделся по сторонам. — Давай пройдём в твой кабинет. — Конечно, — тот подскочил к соседней двери и распахнул её. Люциус прошествовал в помещение вперёд него, так, словно это был его собственный кабинет. Когда же Алонзо зашёл вслед за ним и плотно закрыл дверь, Люциус сделал несколько шагов по комнате, после чего сел за стол Луиса, словно и он принадлежал ему, что формально, впрочем, было именно так. Аккуратно установив рядом с собой свою трость с круглым, украшенным крупным синим сапфиром, набалдашником, Люциус переплёл пальцы и уставился на Луиса. — Я же могу тебе доверять? — медленно спросил он. — Конечно, мистер Малфой, — губы Алонзо дрогнули. Он стоял перед ним покорно сложив руки. — Что ж, прекрасно, — Люциус приподнял бровь. — В таком случае у меня будет к тебе несколько странных вопросов, которые я попрошу тебя воспринять спокойно. Алонзо кивнул. — Первый из них заключается в том, помнишь ли ты, как Керберос принимал после ужина в моём поместье свою… «желудочную микстуру»? — Да, конечно, — кивнул Алонзо. — И что ты думаешь об этом? Тебе не показалось это странным тогда? — Странным? — переспросил Алонзо. — Нет, не показалось. Было бы странно, если бы, дожив до такого возраста, он вообще не принимал никаких лекарств… Люциус бросил в него колкий взгляд. — Ты же сидел тогда прямо рядом с ним, не так ли? — Да, действительно, — тот снова осторожно кивнул. — Однако я не понимаю, к чему вы клоните? — Ну, может… — Люциус сделал неопределённый жест рукой. — Может ты заметил какие-то необычные изменения в его лице перед тем, как Мирелла сунула ему эту бутылку? Быть может он стал походить на какого-то другого человека? — Не припомню ничего такого, — сказал Алонза, глаза его, однако, сузились и он взглянул на Люциуса с подозрением. — Что ж… — прошипел тот. — А пил ли Керберос при тебе эту микстуру в другие дни? — Конечно, он пьёт её постоянно, вы же и сами знаете, — сказал тот и, опережая какие-либо новые вопросы, торопливо спросил сам: — Простите, мистер Малфой, вы в чём-то подозреваете господина Калогеропулоса? Что, по-вашему, он может пить, помимо лекарств? В голосе его промелькнула ирония. — Ну, это же ты здесь зельевар, Луис! — ядовито заметил Люциус. — Ты мне скажи: что ещё, человек может регулярно пить из своей посуды помимо лекарств? Алонзо только приподнял бровь. — Ах! Это оборотное зелье, Луис! Ты что не слышал о таком? — ладони Люциуса с грохотом опустились на поверхность стола. В то же мгновение Алонзо изменился в лице. Кожа его, обычно смуглая, будто бы побледнела теперь на несколько тонов. — Оборотное зелье? Неужели вы думаете… — пролепетал он, вытаращив на Люциуса глаза, после чего, вспомнив, очевидно, о его просьбе ничему не удивляться, быстро взял себя в руки и произнёс уже более спокойно: — Конечно, я знаю об оборотном зелье. Это основы… — Прекрасно! — процедил сквозь зубы Люциус. — Так вот, как зельевар, ты можешь мне сказать, не давал ли Керберос какого-либо повода, заподозрить его в том, что он принимает такое зелье? — Нет, не припомню, — выдохнул тот. Люциус сжал кулаки. — Позвольте спросить, — тихо сказал Алонзо. — Вы подозреваете, под личиной Кербероса кого-то конкретного? — Конечно, я подозреваю под личиной старика кое-кого конкретного, — раздражёно сказал он. — Но у меня нет ни доказательств, ни каких-либо, способных подтвердить мои подозрения, фактов… Есть только стойкое внутреннее ощущение, что меня дурачат. Он уставился в пустоту перед собой, уже не глядя на Алонзо. Зубы его скрипнули. — Мистер Малфой, — обратился к нему тот. — Есть очень лёгкий способ проверить, пьёт ли человек оборотное зелье… — Что? — Люциус даже не поверил своим ушам. Он взглянул на Алонзо так, словно увидел его перед собой впервые. — Ну, вы же не просто так обратились ко мне… Вы же, вероятно, рассчитывали получить какой-то совет? — Я… — Люциус будто бы даже растерялся на мгновение. Он разжал кулаки и, пригладив волосы на затылке, откинулся на спинку стула. — Но я, честно говоря, полагал, что нет какого-то конкретного способа, узнать принимает ли старик зелье, кроме как запереть его на несколько часов в комнате, убедившись, что у него при себе нет этой дурацкой бутылки с «микстурой»… — Такие сложности совсем не нужны! — широко улыбнулся Алонзо. — Да что ты? — Есть куда более простой метод. Хотя это конечно, как посмотреть, — он отчего-то стушевался и потупил взгляд, будто школьник. — Ну и что же это за метод? — нетерпеливо поинтересовался Люциус. — Т-только прошу вас, мистер Малфой, прежде чем его применять, я прошу вас взвесить всё ещё раз хорошенько, — заикаясь, заметил тот. — Говори! — от очередного удара его ладоней, стол даже подпрыгнул на месте. — Хорошо-хорошо! — зажмурившись, пролепетал Алонзо. — Это слабительное, слабительное! — Слабительное? — изумлённо выдохнул Люциус, прервав воцарившуюся на мгновение в комнате тишину. — Ты серьёзно? — Вполне, — торопливо кивнул Алонзо, опасливо теперь глядя на Люциуса. — П-понимаете, действие оборотного зелья растянуто во времени только потому, что оно довольно медленно всасывается в кишечнике и продолжается ровно до тех пор, пока достаточное количество его ещё находится в желудочно-кишечном тракте человека. Однако если что-либо усилит перистальтику — зелье не будет должным образом усваиваться, а человек очень быстро приобретёт свой прежний вид. — И почему, интересно, Снейп никогда не говорил мне об этом? — себе под нос проговорил Люциус. — Ах, профессор Снейп, может и не знать, — заметил Алонзо. — Это столь очевидно, что светилам зельеварения вроде него подобное может даже и не прийти в голову! — Только не вздумай когда-нибудь сказать ему это лично, — хмыкнул Люциус. — Иначе, боюсь, что мне придётся искать нового руководителя лаборатории. — Конечно, — кивнул тот. В комнате вновь повисло молчание. — А ты уверен в этом? — всё ещё с немалой долей сомнения, спросил Люциус. — Можете сами проверить. — Только если на тебе, — сощурил глаза тот. Алонзо опять побледнел. — Если не верите мне на слово, тогда я, увы, ничем не могу вам помочь, — холодно сказал он. — Ну-ну, я не хотел тебя обидеть, — примирительно сказал Люциус и, помолчав, добавил: — А мы не могли бы провести пробный эксперимент на ком-то из наших пациентов? — Полагаю, это будет не совсем законно, — колеблясь, произнёс Алонзо. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но оборотное зелье имеет сейчас существенные ограничения в использовании на территории Британии. Таким образом, эксперименты с ним официально запрещены. — Ох, уж эти законы, — выплюнул Люциус, придавливая переносицу пальцами. — А что если мы заплатим кому-то из них побольше, и заставим подписать бумагу о неразглашении и отсутствии каких-либо претензий? — Это также не вполне этично с нашей стороны… — Этично? — повторил Люциус. — Не ты ли, ещё каких-то несколько недель назад называл пациентов «подопытными»? — Мистер Малфой, — вздохнул тот. — Вы уверены, что хотите так рисковать? Особенно сейчас и только лишь из-за ваших подозрений… — Ах, чёрт с тобой! — воскликнул Люциус. — Слабительное значит, говоришь? Подойдёт любое? — Чисто теоретически, да. — А нельзя ли… — Люциус обратил на него внимательный взгляд. — Нельзя ли использовать одно из наших противокошмарных зелий? Те образцы, которые не прошли тогда в Америке проверку и вызывали диарею? Лицо у Алонзо теперь не просто побледнело, но будто бы даже позеленело, губы вытянулись в полоску. — Вы собираетесь напоить господина Калогеропулоса не прошедшим испытания образцом? — голос Алонзо осип от ужаса. — У тебя есть какие-то существенные возражения на этот счёт? — воззрился на него Люциус. — Нет, но… — губы его нервно дрогнули. — Всё-таки это может привести к серьёзным последствиям для Фонда, и, поскольку эти образцы зелий вышли из-под моей руки, я бы не хотел, чтобы это негативно отразилось на моём будущем, скажу по правде, — набравшись, очевидно, смелости сказал Алонзо. — Я также не хотел бы, чтобы мои усилия по «обрабатыванию», как вы выражаетесь, этого грека прошли даром. Мне дорога не только моя репутация, но и потраченная энергия. А если сам Фонд окажется в центре скандала, я бы не хотел, чтобы моё имя вообще… — Я понял тебя, — прервал его Люциус и, смерив насмешливым взглядом, произнёс: — Мне нравится твоя откровенность. Не беспокойся. Даже если приключится какой-то скандал, чего я, конечно, не планирую допускать, ты в этом замешан не будешь. Скажи мне только, насколько быстро действие слабительного прервёт эффект оборотного зелья? — Должно подействовать практически сразу. Но, что если под личиной господина Калогеропулоса не скрывается никто иной, как он сам? — Что ж, значит, нам с тобой придётся потерпеть его ещё какое-то время. — Если только он не захочет сейчас же уехать в Грецию после неудачного «лечения»! — сердито сказал тот. — Ну, у тебя же наверняка есть какой-нибудь антидот, который позволил бы быстро решить эту неожиданную «индивидуальную непереносимость»? — язвительно спросил Люциус. — Да, конечно, — уверенно кивнул Алонзо. — Ну, вот и славно. Раз, по твоим словам, действие оборотного зелья должно прекратиться практически сразу — значит Калогеропулос и до туалета добежать не успеет. В том же случае, если он не обратится после этого в кого-то другого — мы сразу же дадим ему антидот так, что он опять же не успеет ничего толком понять. Взяв свою трость, Люциус поднялся со стула. — И всё же, — судорожно вздохнул Алонзо. — Я настоятельно прошу вас обдумать это ещё раз, прежде чем предпринимать какие-либо действия… — Спасибо за твой совет, Луис, — сказал Люциус, похлопав его по плечу. — И не беспокойся за свою потраченную энергию, твоя премия в этом месяце будет увеличена вдвое. — Ах, благодарю, — Алонзо расплылся в учтивой улыбке. — Это очень щедро с вашей стороны. — Ну, вот видишь, как быстро могут решаться спорные для тебя вопросы, — подмигнул ему тот, покидая кабинет.***
Следующие две недели Люциус полностью посвятил подготовке благотворительного вечера, на котором должен был присутствовать весь цвет магической Британии, включая министра магии Кингсли Бруствера и представителей наиболее влиятельных чистокровных семейств за исключением тех, кто всё ещё сидел в Азкабане. Этот вечер, ко всему прочему, должен был ознаменовать начало второго месяца пребывания в Британии Кербероса, и Люциус рассчитывал, что именно по его итогу, старик всё же соизволит передать свои деньги в Фонд. Поведение грека, однако, становилось с каждым днём всё более невыносимым, а неприятные предчувствия у Люциуса — всё острее, что наводило его на мысли о неизбежности проверки Кербероса «на подлинность», отчего и настроение его было крайне угрюмым. Того же нельзя было сказать о Гермионе. Её настроение, напротив, с каждым новым, проведённым в лаборатории днём, становилось всё веселее и беззаботнее. Домой она возвращалась теперь в то же время, что и Люциус, рассказывая ему за ужином о своих плодотворных исследованиях и пересказывая шутки, которые в течение дня отпускал Алонзо. Сказать, что Люциуса устраивало такое положение вещей — было ничего не сказать. Удачным стечением обстоятельств он будто бы убил сразу двух зайцев: мало того, что, будучи при деле, Гермиона перестала терзать его своими тягостными размышлениями, на которые у него элементарно не хватало сейчас ни времени, ни сил, так ещё и вероятность её столкновения с Миреллой сама собой свелась к нулю, поскольку доступ к лаборатории имели только её непосредственные сотрудники. Кроме всего прочего, Люциусу было просто приятно видеть по возвращении домой на лице жены улыбку, а не хмурое выражение, которое у неё частенько бывало весь последний месяц. —…Луис сегодня провел исследование одного из моих старых образов, формулу которого он изменил неделю назад, и это зелье очень хорошо растворило кошмар, представляешь?! — воодушевлённо сказала Гермиона, в один из таких вечеров, когда до благотворительного ужина оставалось два дня. Люциусу тогда пришлось поесть в ресторане на деловой встрече, а потому он просто сидел у камина с Розой на руках, пока Гермиона завершала приготовленную для неё мистером Бэгзем трапезу. — …Он сделал его спектромагический анализ и будет расшифровывать завтра, — продолжала она. — Надеюсь, у него всё получится. Я так рада, что моя работа всё же прошла не зря. — Ну, а как поживают фантазии Рона? — Люциус посчитал правильным проявить интерес. Палочкой он лениво колдовал в воздухе мыльные пузыри, которые Роза уже несколько сонно хлопала ладошками. — Пока я только изучаю те образцы, которые мне прислала Лаванда. Но Луис говорит, что я могу постепенно начать добавлять в них готовые препараты. Посмотрим, как они поведут себя… — Что ж, это прекрасно, — монотонно произнёс тот и, усмехнувшись, добавил: — Вижу, ты уже не считаешь мистера Алонзо захватчиком твоих владений? — Теперь я понимаю, как это глупо было с моей стороны, — на щеках Гермионы проступили красные пятна. — У него действительно талант к зельеварению. Он дал мне столько полезных советов за это время! Давно я не видела столь увлечённого своим делом человека… — Я рад, что вы нашли общий язык, — кивнул Люциус, откладывая палочку в сторону, и погладил засыпающую на его руках дочь по голове. — Надеюсь только, что он больше не называет при тебе пациентов подопытными? — Ах, Люциус, ты же сам говорил, что он мексиканец и английский не его родной язык. Да и потом: подопытные, испытуемые… Я хочу сказать, — она запнулась. — Экспериментальное лечение, которому мы подвергаем этих людей, по сути ведь и есть опыт, на который они согласились добровольно, не так ли? Люциус только повёл бровью. — А как прошёл твой день? — спросила его Гермиона. Она уже закончила ужинать и, поднявшись со стула, сделала несколько шагов по залу. — Далеко не так увлекательно, как у тебя, — процедил он сквозь зубы. — Старик будто нарочно изводит меня своими причудами. Сегодня он присутствовал на встрече с другими нашими спонсорами, где на час ударился в пространные рассуждения о целесообразности вкладывания денег в какие-либо благотворительные проекты, и речи его, надо заметить, имели весьма сомнительный подтекст, а эти идиоты слушали его разинув рты. Я готов был послать в него… Люциус не стал произносить, каким именно заклятьем он бы поразил Кербероса, снова сжав в руке палочку так сильно, что из конца её посыпались красные искры. — Мы продержались уже четыре недели, Люциус, — Гермиона осторожно присела на подлокотник его кресла. — Осталось ещё чуть-чуть… Быть может он ждёт благотворительного вечера?.. В конце концов, он же не уедет в Грецию так и не оставив нам обещанную сумму? Люциус напряжённо втянул ноздрями воздух. — А что мистер Поттер? От него нет известий? — спросил он. — Я спрашивала. Он говорит, что не нашёл о Керберосе никакой подозрительной информации, а перемещения Миреллы за эти годы восстановить оказалось сложнее, чем он предполагал… Он, конечно, пообещал отправить запросы в министерства магии стран восточной Европы, но это займёт время, учитывая, что Мирелла не числилась в международном розыске. — Что ж, значит, подождём, — мрачно заключил Люциус.***
Грядущий благотворительный вечер должен был состояться в здании Министерства магии, на счёт чего Люциус лично договорился с Кингсли. Это была особая, оказанная министром Фонду, привилегия, и следующим утром Люциус должен был сам отправиться туда, дабы проверить готовность предоставленного для проведения мероприятия зала. Планы его, однако, нарушились внезапным письмом одного из его важных спонсоров, который по каким-то неведомым причинам выражал Люциусу сомнение в необходимости его участия в предстоящем вечере. — Мистер Бэгз! — рёв Люциуса сотряс здание Малфой-мэнора. — Чего желаете, сэр? — домовик возник посреди кабинета готового рвать и метать Люциуса. — Отправь Гермионе письмо, что она мне нужна, — сказал он, склоняясь над пергаментом и пытаясь сочинить как можно более выдержанное и вежливое послание сомневающемуся спонсору, от присутствия которого на вечере зависело очень многое. Рука его дрожала от гнева. — Будет сделано, сэр! — кивнул эльф, щёлкнув пальцами и растворившись в пространстве. Спустя час, Люциус, который лично отправил спонсору ответ исполненный самым глубоким уважением, уже нервно отмерял шагами пространство своего кабинета. — Мистер Бэгз! — снова позвал он, бросив быстрый взгляд на позолоченные часы на каминной полке. — Да, сэр? — домовик возник прямо перед ним. — Ты отправил Гермионе записку? — Конечно сэр, уже как час, сэр! — отрапортовал тот. — Ну и где она? — прошипел себе под нос Люциус. — Никак не могу знать, сэр. Сова ещё не возвращалась. — Чёрт бы их всех побрал! — выругался он. — Вероятно, мне придётся сегодня встречаться с этим идиотом лично! Хочет, чтобы я поуговаривал его… Из-за этого я не могу отправиться сейчас в Министерство. Мне нужно чтобы это сделала Гермиона. — Могу ли я чем-то помочь вам, сэр? — заботливо поинтересовался домовик. — Быть может мне отправиться в лабораторию и привести вам миссис Малфой? — А ты не мог бы, — Люциус застыл на месте, взглянув на мистера Бэгза с сомнением. — Не мог бы показать мне, чем таким важным она сейчас занята? Ты же можешь это сделать, не так ли? — Изволите шпионить за миссис Малфой, сэр? — с небольшим осуждением в голосе уточнил домовик. — Она моя жена! — выплюнул Люциус. — И я не шпионю за ней, я всего лишь хочу знать, почему она не является ко мне по первому же моему… велению. — Как скажите, сэр, — кивнул домовик. Удовлетворённо вздохнув, Люциус опустился на красный диванчик в углу своего кабинета и прикрыв глаза принялся массировать пальцами свои горячие, пульсирующие виски. Мистер Бэгз тем временем установил на столе перед ним небольшое зеркало, взятое им с туалетного столика Гермионы в их с Люциусом спальне, так что открыв глаза, Люциус встретился со своим собственным отражением, несколько измученным, надо сказать. Постоянное напряжение в котором он пребывал вот уже месяц, определённо не шло ему на пользу. Верхняя губа его нервно дрогнула и он невольно провёл пальцами по своим щекам пытаясь растянуть под глазами морщины, которые будто бы стали глубже за последние дни. После этого только Люциус заметил воззрившегося на него с нескрываемым любопытством домовика. — Что ты смотришь на меня? — прошипел он. — Давай, делай уже свою работу! Тяжело вздохнув, мистер Бэгз щёлкнул пальцами, после чего исказившееся от раздражения лицо Люциуса в зеркале пропало. Вместо него, там появилась Гермиона. Она находилась в лаборатории, склонившись над котлом с кипящим зельем. Рядом с ней, так же склонив голову, стоял Алонзо. Губы Люциуса искривились в иронической усмешке, ноздри раздулись, а рука непроизвольно сжалась в кулак. — Вероятно, она очень увлечена процессом, — констатировал мистер Бэгз, тоже заглядывая в зеркало. — Молчи, когда я не спрашиваю твоего мнения, — рявкнул Люциус. Домовик бросил на него обиженный взгляд и отошёл в сторону. Словно бы вторя ему, Гермиона и Алонзо тоже отпрянули от котла, из которого в ту же секунду изверглось небольшое фиолетовое облачко. Сосредоточенное лицо Гермионы озарилось счастливой улыбкой и она адресовала её своему напарнику. Алонзо одобрительно кивнул и начал что-то говорить ей, чего Люциус, конечно, слышать не мог, поскольку такая «связь» не могла передавать звук. По раскрасневшемуся от смущения лицу Гермионы, однако, было понятно, что Алонзо сказал ей что-то очень приятное. Люциус презрительно хмыкнул. Затем Гермиона стала говорить Алонзо что-то в ответ, от чего смущаться стал уже он, машинально проведя рукой вперёд по столу и делая шаг ей на встречу. Широкая улыбка не сходила с его губ, а чёрные глаза ни на секунду не отрывались от её лица, что заставило Гермиону, в конце концов, поднять руку и кокетливо заложить за своё милое розовое ушко выбившуюся прядь волос. Вторая рука Люциуса сжалась в кулак с такой силой, что у него даже кости хрустнули. — Давно не видела столь увлечённого своим делом человека, значит? — хмыкнул он, изо всех сил сдерживая порождающуюся в недрах его сознания ярость. — Мистер Малфой, может быть, я всё же приведу её? — робко обратился к нему эльф. — Молчать! — рявкнул на него Люциус. — Иначе, клянусь Мерлином, я прижму тебе уши дверью! — Вы не имеете права! — сердито произнёс домовик. — Только я тут могу решать, на что я имею право, а на что нет, — дрожа от злости, произнёс Люциус, уставившись на него в упор. Морда у домовика была сейчас крайне недовольная, что не понравилось Люциусу даже больше, чем его неповиновение. Мистер Бэгз отчаянно напомнил ему теперь ту, особо невоспитанную масть эльфов, работавших обычно в чистокровных, но не самых привилегированных семьях, вроде Паркинсонов или Гойлов. Отчего-то эти домовики никогда не умели толком скрывать от хозяев своего недовольства, позволяя себе болтать лишнее и даже возражать хозяевам, что Люциус всегда считал в высшей степени недопустимым. Таких домовиков, по его мнению, стоило наказывать особым образом. Мускулы на его лице дрогнули. В следующее мгновение, однако, краем глаза он заметил, какие-то изменения в зеркале, и, забывши о мистере Бэгзе, вновь посмотрел туда: Гермиона судорожно задрала рукав своей мантии и с испугом взглянула на часы. Она начала быстро говорить что-то Алонзо, отчего лицо его обрело теперь хмурое выражение, и он закивал, отходя от неё назад. — Опомнилась-таки, — выдавил из себя Люциус и обратился к домовику: — Довольно. Поди прочь. Домовик угрюмо щёлкнул пальцами и исчез. Зеркало перед Люциусом вновь обрело отражающую поверхность, показывая ему его собственное лицо, вытянувшееся, красное, с безумными, налитыми кровью глазами. Со всего размаху Люциус смахнул рукой зеркало со стола, и оно отлетело в другой конец комнаты, рассыпаясь на осколки. Через минуту он поднялся с дивана, оправил свой тёмно-синий сюртук и, глубоко вздохнув, постарался придать себе безмятежный вид. Когда Люциус спустился в большой зал, Гермиона уже трансгрессировала туда. Вид у неё был взволнованный. — Я ожидал тебя несколько раньше, — металлическим тоном произнёс Люциус. — Прости! — воскликнула она. — Я получила записку от мистера Бэгза, но у нас был очень важный экперимент. Я никак не могла оставить зелье даже на минуту! Я работала над ним всё утро, а когда прилетела сова, у меня была самая важная стадия. Если бы я не задержалась — его пришлось бы переделывать. — Можно было отправить мне ответную записку, — сказал он. — Я и отправила! — Гермиона нахмурила брови. — Ты разве не получил? — Нет, — с прохладой ответил он. — Мистер Бэгз сказал, что сова так и не вернулась. — Глупость какая-то, — Гермиона покачала головой. — Я сразу же написала тебе ответ! — Что ж, теперь это уже не важно, — он взмахнул рукой. — Так что ты хотел от меня? — Ах, пустяк, — на лице его вновь засияла улыбка, несколько зловещая, однако. — Всего-то нужно съездить в Министерство и проверить всё ли готово к нашему завтрашнему благотворительному ужину, к которому мы готовились последние полгода… — Но я думала, что туда сегодня едешь ты, — растерянно произнесла Гермиона. — К сожалению один из наших спонсоров вдохновился вчерашней речью Кербероса и решил не являться на наше завтрашнее мероприятие. Очевидно, я потрачу весь день на его уговоры… — О, мне так жаль! — воскликнула она. — Конечно, я съезжу в Министерство, не переживай. — Ну что ты, можешь не торопиться, — ядовито произнёс он. — Это конечно совсем не так важно, как зелье для мистера Уизли… и не так приятно, как комплименты Алонзо. Лицо Гермионы вспыхнуло. — Ах, да это просто смешно, Луис! — всплеснула она руками, онемев от ужаса в ту же секунду. — Луис? — Люциус насмешливо приподнял бровь, не спуская с Гермионы глаз, и она невольно сделала шаг назад. — Я хотела… Я хотела сказать — Люциус, — выдохнула она. — Не стоит беспокойства, — виски его стали пульсировать с удвоенной силой и, отведя от неё взгляд, он прошествовал к своему креслу у камина, опускаясь в него и беря в руки графин с огневиски. — Люциус, прости меня, я… — Гермиона, не надо, я всё понимаю, появление в твоей жизни нового друга, излишне перевозбуждает тебя в последние дни, что не удивительно, учитывая твою расположенность к темноволосым мастерам зелий… — он наполнил себе бокал и сделал крупный глоток, отчаянно сдерживая клокот в груди. В комнате повисла тишины, которую вскоре разорвал крик Гермионы: — Да ты сам его сюда притащил! Я согласилась на это только из-за твоих дурацких инвесторов! Я же понимала, что убыточность и бесполезность моей лаборатории вредит всему Фонду! Будь моя воля, я бы… — Что? — Люциус вскочил с кресла, с грохотом выпуская из рук бокал, отчего остатки огневики расплескались по подносу. — Хочу напомнить, что это ты захотела организовать для общества нечто более «масштабное и полезное»! И я поддержал тебя. Но крупные проекты требуют больших финансовых вливаний. В этот Фонд я вложил очень много собственных средств, Гермиона, и логично предположить: я желаю, чтобы вложения мои окупились. — Ты думаешь только о вложениях, да? Только о деньгах? — губы у Гермионы задрожали. — Не обманывайся, о деньгах думают все. — Не все! — О, да, абсолютно все, Гермиона! И даже Луис, которому я плачу одно из самых значительных жалований в компании! Но не ты, — выплюнул он. — Конечно же, ты не думаешь о деньгах. Только потому, однако, что это тяжкое бремя, недостойное столь хрупкой натуры, я полностью взвалил на свои корыстолюбивые плечи, позволяя тебе пребывать в ореоле великодушной благодетельницы. — Как ты можешь? — всхлипнула Гермиона. — Могу и очень просто! Потому что я всё это организовал! — он яростно ткнул себя в грудь. — Я позволил тебе сделать все эти добрые дела, которыми ты так гордишься! Он стал приближаться к ней, ощущая внутри себя такую злость, такую невыразимую никакими словами, ярость. Ему так надоело, что ей будто бы было мало всего, что он делал для неё. Во имя её! В то время как какому-то мексиканскому отребью Алонзо, сталось, и делать было ничего не нужно. Ему достаточно было быть сиротой и защитником убогих, дабы она таяла всякий раз, как только он принимался разбрасывать перед ней свои лживые, купленные им, Люциусом, комплименты. Гнев застлал его сознание. Он смотрел на неё, смотрел… и ему так отчаянно захотелось сбить с неё это блаженное облако собственной безупречности, от которой она регулярно с немалым упоением страдала, подобно святой мученице. — А знаешь… знаешь, как они называют тебя за твоей спиной? — произнёс, наконец, он. — Твои любимые зельевары. Все эти люди, с которыми ты работала бок о бок последний год? В которых вкладывала душу? — он нетерпеливо облизнул губы. — Дьявольские силки. Вот как… Рот у Гермионы приоткрылся. Всё это время она не спускала с Люциуса глаз. — Дьявольские… — только и смогла выдохнуть она, брови её умилительно дрогнули, и лицо обрело почти детское удивлённое выражение. — Именно, — кровожадно улыбнулся Люциус. — Дьявольские силки. Он снова произнёс это. Отчётливо, с наслаждением, надеясь, что она будет кричать. Что она заплачет. Она, однако, только молча опустила глаза, после чего произнесла совсем тихо и дрожа будто бы от озноба: — Что ж, да, ты прав… Ты прав. Я ничто и звать меня никак. И это только благодаря тебе, я имею то, что имею. Да… Стало быть я должна сейчас отправиться в Министерство? — она несмело взглянула на него. — Не беспокойся. Я прослежу за всем. Уж на это-то я способна? Губы её дрогнули в невесёлой улыбке, и, снова опустив глаза, она направилась к камину. Люциус дёрнул головой. Спесь несколько сошла с него, и он сделал шаг вслед за ней. — Гермиона, — произнёс он, гораздо более сдержанно. — Не переживай, занимайся своим спонсором спокойно, — она заняла место в портале; глаза её были уже мокрыми от слёз и, бросив себе под ноги горсть летучего пороха она прокричала: «Министерство магии!», после чего растворилась в зелёной вспышке. Эхо Гермионы отразилось от каменных стен большого зала Люциусу прямо в уши, едва не оглушив его, и обратилось гробовой тишиной, отчётливо давшей понять, что он остался один. В следующую секунду Люциус вытащил из кармана палочку, и, обернувшись, послал разрушающее заклятье в одно из стоявших в углу зала кресел, которое сейчас же разлетелось в щепки. — Мистер Бэгз, — настойчиво произнёс он, мгновение спустя. Угрюмый более прежнего домовик появился перед ним. — Убери здесь, — просто сказал Люциус, махнув рукой в сторону оставшейся от кресла груды мусора. — Уже время обеда для мисс Розы, — вместо согласия, констатировал тот. — Я сперва покормлю её… с вашего позволения. Кулаки у Люциуса снова хрустнули, но он только глубоко вздохнул и, натянув на лицо улыбку, произнёс: — Нет, сейчас ты уберёшь здесь, а я сам пойду и покормлю свою дочь обедом. И следи за тем, чтобы снова не проворонить сову с письмом от спонсора, на этот раз… — Да, сэр, — кивнул домовик. — Прекрасно, — заключил Люциус. Не взглянув больше на эльфа, он пересёк зал, громко вбивая каблуки своих ботинок в мраморный пол. Через минуту он уже зашёл в комнату Розы. Она играла со своими куклами в манеже. — Папочка! — воскликнула Роза, протянув к нему ручки, когда он склонился над ней. — Моя прелесть, — Люциус поднял дочь и прижал к своей груди, зарываясь лицом в её белоснежные непослушные кудряшки. Она изумительно пахла молоком и карамелью. Люциус посадил её на высокий детский стул, рядом с которым на столике тот час же возник приготовленный мистером Бэгзом обед, но с возгласом «Мими», Роза вновь указала пальчиком в сторону манежа. Мими — было имя её любимой куклы, без которой она никогда не ела. — Ах, да, — улыбнувшись, Люциус поднял с пола эту очень красивую фарфоровую куклу в бирюзовом платье с копной вьющихся каштановых волос. — Госпожа Мими должна обедать с нами, конечно… Он сел в кресло напротив Розы, держа в руках эту куклу, разглядывая её задумчивым взглядом. Пальцы его поглаживали её хрупкую шею, которую можно было переломить одним неаккуратным движением, после чего усадил её себе на колени. — Где мама? — спросила Роза, умилительно сдвинув свои светлые бровки, почти также, как несколько минут назад, там, внизу, это сделала Гермиона. — Мамочка сегодня плохо себя вела, моя прелесть, но мы с тобой справимся и без неё, — улыбнулся Люциус, ставя перед Розой тарелку с супом и зачёрпывая его ложкой. — Вы, милые леди, знаешь, имеете свойство плохо себя вести. А мы, джентльмены, вынуждены с этим мириться и прощать вас за это… если любим вас; если уверены, что вы тоже нас любите с тем же благоговением и трепетом, что и прежде, когда вы приносили нам свои клятвы, стоя у алтаря… — ложка с супом скользнула Розе в рот. Некоторая его часть тот час же оказалась у девочки на подбородке и Люциус заботливо, собрал излишки уже пустой ложкой, продолжая свою речь: — Увы, женской натуре свойственно забвение. Особенно если в действительности, женщина не испытывает истинного понимания необходимости своей покорности супругу. К несчастью узы брака и даже узы любви не гарантируют появления этих чувств… А знаешь, что гарантирует, моя прелесть? — он улыбнулся Розе, снова зачёрпывая суп и отправляя ложку ей в рот. Она смотрела на него тем временем очень внимательно. — Кровь. Это кровь, Роза Реджина Фелиция. Только она гарантирует способность человека на истинные преданность и верность, которые демонстрируют настоящее благородство его души, и у нас с тобой внутри течёт именно такая кровь… Ты ведь Малфой, Роза. И пусть ты этого пока ещё не понимаешь, но придёт время, когда ты проникнешься всем благоговением этого факта, дочь моя. Моё удивительное, восхитительное, божественное продолжение, которое всецело и безраздельно принадлежит только мне… И только ты можешь любить меня без оглядки на моё прошлое, без каких-либо предубеждений; не за деньги и не за количество сделанных мною добрых дел… — он кормил её ложка за ложкой. — Ты можешь любить меня безусловно, и никто не сможет занять моего места в твоей жизни, потому что не будет и не может быть у тебя другого отца в чьих жилах течёт наполнившая тебя кровь. Чистая, способная подобно кислоте растворить в себе любую… примесь. Тебя у меня никто не отнимет, как и меня у тебя, я это обещаю… — Мистер Малфой, — в комнате появился домовик, в руках он держал письмо. — Пришло только что… Люциус взглянул на него сперва раздражённо, после чего взволнованно уставился на протянутый эльфом конверт и ощутил разочарование… Это был ответ от спонсора. — А что же всё-таки с той совой, которую ты отправил в лабораторию, мистер Бэгз? — насмешливо поинтересовался он, разрывая конверт и быстро пробегаясь глазами по строчкам недлинного послания. — Её нет до сих пор, мистер Малфой, — развёл тот руками. — Хм, — протянул Люциус. — Что ж, если она появится, дай мне знать, была ли при ней какая-нибудь записка от миссис Малфой… И закончи кормить Розу. Мне немедленно нужно в Лондон, как я и полагал… Он встал со своего места, отбросив куклу на сиденье. Голова её неуклюже скривилась на бок. На мгновение Люциус застыл на месте, вновь взглянув на дочь. Она всё ещё не сводила с него своих удивительных светло-голубых глаз. Его глаз. — Папочка придёт вечером, и мы поиграем во что-нибудь интересное, моя любовь, — заключил он, наклонившись и поцеловав её в лоб.