***
— Что ж, очевидно, нам больше не стоит рассчитывать на греческие деньги, — вздохнув, сказал Люциус уже за завтраком, читая газету, когда Гермиона, завершив свой утренний туалет, тоже вошла в столовую. Выглядела она как никогда прекрасно. На ней было надето домашнее платье фиалкового цвета с глубоким, притягательным декольте; волосы забраны наверх, в ушах серьги с аметистами. — Ты сегодня изумительна, — сказал Люциус, не в силах оторвать от неё восхищённый взгляд. Она улыбнулась ему и тоже села за стол. — Вот только молчалива… — Я просто слушаю тебя, дорогой, — сказала Гермиона. Люциус сощурил глаза и поджал губы, после чего медленно спросил: — Всё в порядке? — Конечно. Что может быть не так? — взмахнула она рукой. — Ну, я полагал… после вчерашнего… — нервно облизнув губы, Люциус сделал неопределенный жест рукой. — Ах, ты про это, — улыбнулась она. — Не беспокойся. Я решила, что не стоит зацикливаться на пустяках. В конце концов, прошлое на то и прошлое, чтобы оставить его там, где ему и место. Вот, пусть и вчерашний день останется всего лишь вчерашним днём… На мгновение в комнате воцарилось молчание. — Что ж, — протянул Люциус, всё ещё не сводя с неё пристального взгляда. — Это действительно так… Так значит, ты решила «не зацикливаться»? — Да, — кивнула Гермиона, улыбнувшись ещё шире. — И ты… не злишься на меня? — Почему это я должна на тебя злиться? — она округлила свои глаза. — И у тебя нет никаких вопросов… которые тебе бы хотелось задать мне в свете всего произошедшего? Гермиона продолжила смотреть на него с непониманием. — Подойди ко мне, — сказал Люциус. Она покорно встала со своего места. — Что-то не так, Люциус? — спросила она, остановившись рядом с ним. Он вздохнул. После чего, медленно, взяв её за подбородок, притянул к себе и поцеловал. Гермиона чувственно прикрыла глаза. — Я поиграю в эту игру вместе с тобой, — прошептал он. — В какую игру? — снова удивилась она. — Ну, хорошо, — заключил Люциус, вновь обращаясь к газете, в которой была большая статья о прошедшем благотворительном ужине. Гермиона не двинулась. Она осталась стоять рядом с ним, покорно сложив руки. Люциус посмотрел на неё с недоумением. — Можешь сесть, — сказал он, добавив, с некоторым волнением: — И позавтракать… Кивнув, Гермиона проследовала на своё место.***
После завтрака Люциус удалился по делам. Вчерашний благотворительный вечер позволил неплохо пополнить запасы Фонда, однако, очевидный срыв планов относительно денег Калогеропулоса, вынуждал его пересмотреть будущие проекты. Домой он вернулся уже поздно вечером. Мистер Бэгз суетился с ужином, а Гермиона сидела в большом зале, играя с Розой. Когда Люциус вошёл туда, на лице её заиграла счастливая улыбка. Она оставила дочь среди игрушек и подошла к нему, заботливо помогая ему снять пиджак. — Как твои дела, муж мой? — спросила она, всё также лучезарно улыбаясь. — Гермиона, ты всё ещё продолжаешь? — Люциус взглянул на неё с изумлением. — Продолжаю что? — Прекрати, — прошипел он. — Прекратить что? — удивилась она и беспокойно спросила: — Тебе что-то не нравится, любимый? Я делаю что-то не так? — Ах, — Люциус только беспомощно махнул рукой, отчеканив: — Ну что ты, дорогая, всё прекрасно! Лицо Гермионы вновь озарилось этой наигранно радостной улыбкой. — Была сегодня в лаборатории? — поинтересовался он, отчаянно пытаясь вывести её на нормальный диалог. — Конечно, нет! — картинно возмутилась она. — Что же бы я там делала? — Варила зелье для Рона, например, — подавляя, зарождающееся в нём раздражение, сказал Люциус. — Ну что ты, у меня совсем нет времени на такие глупости! — Гермиона рассмеялась, будто он сказал сущую нелепицу. — Чем же ты занималась весь день, позволь спросить? — Ждала тебя, конечно! — улыбка её стала кровожадной. Люциус бросил вилку на тарелку. В комнате повисла пауза, после чего, взяв себя в руки, он кивнул и, вновь взглянув на Гермиону, произнёс: — Я не против, если ты будешь «ждать меня» днём… в лаборатории. Поэтому… поезжай завтра туда и вари там зелья. — Как скажешь, любимый, — отчеканила она. — Вот и прекрасно, — выдохнул он, после чего трапеза их продолжалась в молчании. Уже после ужина, когда Роза была уложена, и Люциус, приняв душ, вошёл в их с Гермионой спальню, она предстала перед ним на кровати в умопомрачительном новом белье, из чёрного кружева и атласных лент. Картина эта была настолько прекрасна, что Люциус даже невольно облизнулся, медленно подходя к ней. — Вот так, значит, ты решила? — выдохнул он, забираясь на кровать. — Решила что? — невинно спросила Гермиона. — Решила мучить меня, да? — он провёл ладонью по её лицу. — Тебе что-то не нравится, муж мой? — губы её припали к его груди, руки раскрыли полы халата. Люциус лёг на спину, не в силах сопротивляться её нежности. — Хватит, меня так называть, — прошептал он, поглаживая её по голове. — Как скажешь, мой… господин? Повелитель? Люциус, однако, не смог ничего ответить. Гермиона уже оседлала его, позволяя ему проникнуть в себя так глубоко, что он только задохнулся от наслаждения.***
Так прошла неделя. Гермиона продолжала строить из себя покорную жену, которую Люциус из-за занятости заставал, впрочем, только за завтраком и уже вечером, перед сном. Всякий раз, при этом, она встречала его в новом белье или каком-нибудь неожиданном образе. Это были гейши, венецианские куртизанки, восточные наложницы; раскрепощённые, неистовые, сладострастные… Но стоило только Люциусу попытаться заговорить с ней о чём-то обыденном, как Гермиона сию же секунду превращалась в улыбающуюся фарфоровую куклу, не лучше Мими, достучаться до которой у него не хватало сил. И если вначале он старался не обращать на это внимания, полагая, что ей самой через пару дней надоест этот маскарад, то спустя неделю, он уже чувствовал, как его начинало трясти мелкой дрожью, всякий раз, стоило ему только взглянуть в её, мало что теперь выражающие стеклянные глаза. С другими людьми Гермиона оставалась прежней. Люциус знал об этом, потому как снова просил мистера Бэгза время от времени показывать ему её в зеркалах, пока она была в исследовательском центре. Он заставал её при этом в разных ситуациях: за созданием зелья в лаборатории, обрезкой растений в теплице или обедом в общей столовой… Всякий раз она была окружена другими людьми, зельеварами в основном и вела себя с ними абсолютно непринуждённо. Раздражало Люциуса ещё и то, что где бы Гермиона ни была, всякий раз, тут как тут, возникал Алонзо. Он помогал ей резать ингредиенты и вежливо отодвигал стулья, а когда её однажды обрызгало кипящим зельем, роняя на своём пути колбы, бежал к ней с бинтом наперевес дабы помочь обработать кисть, на которую попало несколько капель. Пока он старательно накладывал повязку на её, весьма незначительный ожог, Гермиона улыбалась. И улыбка её была совсем не тем, приводящим Люциуса в исступление искусственным оскалом, но простым и искренним выражением признательности. Очередным вечером, когда Люциус не без содрогания зашёл в свой собственный дом и прошёл в большой зал, где по обыкновению на столе для него был уже накрыт ужин, он с удивлением нашёл, что Гермиона не встречала его. Не удосужившись даже поинтересоваться у мистера Бэгза, где же она была, потому как ему осточертело смотреть на её восковое лицо, он просто сел за стол и приступил к трапезе. Спустя некоторое время, когда он почти уже закончил есть, дверь отворилась, и она вошла в зал. Одета Гермиона на этот раз была в лёгкий халат китайского шёлка, волосы забраны наверх; чрезмерно яркий макияж был почти непристойным. — Ах, ты уже пришёл, мой дорогой, — улыбнулась она, гордо прошествовав по залу и вальяжно опустившись на диван. — Как прошёл твой день? — Как обычно, — буркнул он. Губы его дрогнули от раздражения. Ему невыносимо захотелось смыть с её лица это вульгарное безобразие и, вторя её раскрепощённой манере, он закинул локоть на спинку стула, насмешливо полюбопытствовав: — Ну, и кто ты сегодня? Шлюха из китайского квартала? Гермиона едва заметно вздрогнула, бросив на него острый взгляд, после чего, вновь безмятежно улыбнувшись, произнесла, проведя пальцами по своей груди, оголяя её: — Если тебе так хочется, мой господин. — Мне бы хотелось, чтобы ты прекратила этот цирк и, наконец, обсудила со мной всё, что происходит между нами, нормально, — выплюнул он, сжимая в руке десертную ложечку так сильно, что она согнулась. — Я не понимаю, — мотнула она головой. — Что я делаю не так? — Гермиона, — выговорил он, откладывая ложку в сторону. — Может, хватит? Я понял, что ты наказываешь меня, но довольно. Давай поговорим. — Хорошо, — кивнула она, с ногами забираясь на диван. — О чём ты хочешь поговорить, любимый? Из недр груди Люциуса вырвалось звериное рычание, которое он подавил. — Как проходят твои исследования, к примеру? — спросил он. — Ой, это так скучно! — она махнула рукой. — Как хорошая жена, я не могу нагружать тебя такими глупостями. — А мне и не нужна хорошая жена! — взревел он, ударяя кулаком по столу. — Довольно! Гермиона только томно вздохнула и легла на спину. Одна её нога соскользнула на пол, другую она закинула на спинку дивана, проникая руками себе в промежность и начиная ласкать себя, после чего, обратив свой похотливый взгляд на Люциуса, она простонала: — Не хочешь присоединиться ко мне? Лицо его искривилось, однако, он поднялся со стула и, приблизившись к ней, присел рядом. — Гермиона, — прошептал он, глядя ей в глаза и стараясь не обращать внимания на её густо накрашенный гадкой ярко-красной помадой рот, призывно открывающийся всякий раз, когда она входила в себя своими пальцами. — Хватит вести себя так… — Как? — выдохнула она, хватая его за плечи и притягивая к себе. — Как продажная девка, — выдохнул он. — Но тебе же… тебе же нравится, не так ли? Губы её коснулись его щеки. Дешёвый, невыносимо сладкий аромат её сегодняшних духов окутал его, так что у него закружилась голова. — Нет, Гермиона, — осипшим голосом, слабо противясь ей, прошептал он. — Мне не нравится… Не нравится… — А что же тебе тогда нравится, мой господин? — голос её звучал мягко и звонко, как колокольчики на ветру. Пальцы её уже расстегнули его рубашку, губы покрывали поцелуями грудь, оставляя пошлые следы на коже. Собственные руки его, предательски сжали её хрупкие плечи. Люциус закрыл глаза. — Мне нравишься ты, Гермиона, — прошептал он. — Ты, настоящая. Пожалуйста, хватит… Я больше не могу. Я не вынесу… Прекрати эту муку. Верни мне себя! Скажи, чего ты хочешь? — Чего я хочу? — она засмеялась, расстёгивая своими цепкими пальцами его ремень. — Я хочу встретиться с ним, Люциус. Покажи, покажи же мне его. Покажи мне, наконец, себя настоящего. Своё истинное лицо! — Что? — Люциус посмотрел на неё с изумлением. — Ну же, Люциус! Не бойся, дай ему волю. Почему ты так боишься выпустить его? Что он сделает со мной, чего ещё не делал ты? Изобьёт? Решит подложить меня под одного из этих гадких жадных стариков — твоих спонсоров?.. Кто из них самый богатый, а, Люциус? Может мне и правда переспать с одним из них? Может быть тогда они отдадут тебе, наконец, все свои деньги? Люциус отпрянул от неё как ошпаренный, не в силах оторвать взгляд от её глаз, светящихся теперь остервенением и жестокостью, которых он в них никогда ещё не видел. — Повтори это ещё раз, — прошептал он, ноздри его раздулись. — И что ты сделаешь со мной? — нагло спросила она, приподнявшись на локтях. — Станешь пытать? Ну же, давай, не стесняйся, я не стану осуждать тебя! Она рассмеялась громким безумным смехом. — Приди в себя, Гермиона, — произнёс он, взирая на неё с ужасом. — Это не ты… — Ну что ты, дорогой, это и есть я, — сказала она. — Я просто поняла, что до сих пор не в полной мере понимала своё предназначение. Не осознавала необходимость подчиняться и угождать тебе, моему мужу. Но теперь я прозрела! Я поняла, что смысл моей жизни в служении тебе… — Служении? — выплюнул Люциус, пришедший от этого абсурдного и кощунственного слова в невероятную ярость. Он с негодованием схватил её за плечи и стал трясти: — Хочешь мне служить? Хочешь подчиняться мне? Хочешь, чтобы я приказывал тебе? Помыкал тобой? Она видно не ожидала от него столь яркой реакции, а потому, будто бы растерялась даже на мгновение. — Да, — наконец, с вызовом воскликнула она, подаваясь ему навстречу. Глаза её, тем не менее, не могли полностью скрыть возникшего в ней волнения, голос дрогнул: — Давай, Люциус! Властвуй надо мной! Распоряжайся! Я хочу попробовать. Узнать, каково это! Губы его скривились от отвращения, и он отошёл от неё, проведя скованной бессильным гневом рукой по своему, покрывшемуся испариной лицу. — Что ж, прекрасно, — выдохнул он. — Если тебе так хочется… Он вновь взглянул на неё, после чего выплюнул: — Встань на четвереньки. Гермионе потребовалось мгновение, чтобы осознать сказанное им. Грудь её беспокойно вздымалась, по лицу прошла судорога, но она всё же соскользнула с дивана на пол, встала на колени, и глубоко вздохнув, опустила руки перед собой. — Развернись, — скомандовал он, и Гермиона подчинилась. Зубы его скрипнули. — Оголи ягодицы и ползи к камину. Забросив полы своего халата себе на спину, Гермиона медленно двинулась в указанном направлении. Люциус также неспешно стал идти вслед за ней, не спуская глаз с её белых бёдер и призывно раскрывающейся при каждом её шаге промежности… Вопреки всему, он её сейчас не хотел. Свирепость, которая породилась в нём, была куда сильнее плотского влечения, а потому, когда Гермиона дошла до камина, Люциус просто остановился рядом с ней, глядя на неё с высоты своего роста, почти с ненавистью. Неуклюже повернув голову вверх, Гермиона выжидающе взглянула на него. — Что, нравится? — выдавил он. — Вот так, тебе нравится? Он слегка толкнул её голенью в плечо. Ноздри Гермионы раздулись, но она ничего не сказала. Губы Люциуса расплылись в хищной улыбке, и он опустился в своё кресло напротив камина. Подрагивающая от негодования рука его схватила со стоящего рядом столика графин с огневиски. — Хочешь продолжить? — поинтересовался он. — Это твоя воля, мой господин, — произнесла она, голос её трепетал. Люциус наполнил себе бокал и, сделав глоток, откинулся на спинку кресла вытягивая ноги перед собой, после чего, не отрывая взгляда от Гермионы, медленно произнёс: — Оближи мой ботинок. В зале повисла тишина. Гермиона не тронулась с места. — Ну же, давай, — зло выплюнул Люциус, указывая взглядом на лакированный мысок своего правого ботинка. — Ты же хотела полностью подчиняться мне? Плечи Гермионы дрогнули, и она неуверенно подошла ближе. Люциус осушил бокал залпом, когда она села у его ног. Шёлковая ткань халата спала с её плеч, полностью оголяя грудь. Оторвав свои дрожащие руки от пола, она прикоснулась к его ноге и медленно приподняла её вверх. Люциус запрокинул подбородок. Рот у него приоткрылся. В глазах Гермионы блеснули слёзы, она нервно облизнула свои уже не такие яркие губы, после чего судорожно вздохнув, склонилась над мыском его ботинка. В следующее мгновение Люциус с силой выдернул ногу из её рук и вскочил с кресла, так, что она отшатнулась в сторону. — Никогда, — выдохнул он, склоняясь над ней и хватая её пальцами за подбородок. — Не смей поступать так больше. Никогда… не смей подчиняться мне… Из глаз Гермионы брызнули слёзы, и она закрыла их. — Никогда, — снова прошептал он, прямо ей в ухо. Всё внутри него разрывалось от зверского, испепеляющего его бешенства, и он едва ли узнавал теперь свой собственный голос. — Не смей… ползать передо мной на коленях… Ты моя жена… Гермиона. Так и веди себя… достойно. Он так сильно сжал свои зубы, что у него заболела челюсть. Рывком убрав руку от её лица, он развернулся и стремительно покинул зал.***
Ту ночь, как и несколько последующих Люциус провёл в другой спальне. Злость, которую он испытывал на Гермиону, не позволяла ему ложиться с ней в одну постель. Он устал. Люциус был опустошён. Пережитые им за последнее время события оказались для него изматывающими настолько, что даже сон его теперь был беспокойным, он ложился уже за полночь, работая допоздна, а по утрам чувствовал себя так, словно не отдыхал вовсе. Дела, однако, не могли ждать, а потому он покидал поместье с рассветными лучами, не дожидаясь появления Гермионы за завтраком, и возвращался вечером несколько раньше неё, чтобы поужинать в одиночестве, провести время с Розой и закрыться в своём кабинете до тех пор, пока Гермиона и сама не уходила спать. Он также больше не просил мистера Бэгза показывать ему её в зеркалах. Спустя пять таких дней, правда, в полнолуние, Люциус никак не мог уснуть в этой ненавистной ему уже, одинокой постели, перед глазами его то и дело возникала перемещающаяся по залу на четвереньках Гермиона. Сцена эта, отвратительная ему до сих пор, вызвала у него в эту ночь внезапно очень сильное томленье внизу живота. Он вспоминал её округлые ягодицы и сладкую ложбинку между них, таящую сразу два вожделенных отверстия… Люциус откинул одеяло и, поколебавшись ещё мгновение-другое, решительно покинул комнату. Спустя минуту, он уже тихо отварил дверь в их с Гермионой спальню. Освещаемая ярким светом абсолютно круглой луны, она лежала спиной к нему. Медленно Люциус прошествовал по комнате и аккуратно забрался на кровать, ложась рядом с ней. Рука его прикоснулась к её покрытым одеялом бёдрам. Нос с наслаждением втянул её запах, приникая к её волосам и шее. Гермиона вздрогнула и проснулась. Она захотела было повернуться к нему лицом, но он только придавил её плечи настойчиво, давая понять, что ей не нужно этого делать, а потому, она просто осталась лежать, как была. Отогнув угол одеяла, Люциус забрался под него, прижимая Гермиону к себе, ощущая на ней, тонкую ткань ночной сорочки. Пальцы стянули с её плеч бретельки, оголяя грудь; подняли подол, позволяя ему, наконец, коснуться своими бёдрами её голой кожи. Притянув её к себе, Люциус вошёл в неё и задвигался, не спеша, получая удовольствие от каждого нового проникновения. Пальцы его ласкали её соски, шею, живот и в какой-то миг, она, обхватив руками его запястья, прижала его ладони к своим губам, принявшись целовать их с жадностью… В груди у Люциуса сейчас же будто бы взорвался фейерверк, разнося удивительное тепло, по всему его телу, отдаваясь ещё более неистовым жаром внизу живота. В следующий момент он перевернул Гермиону, поставив её на колени, и, склонившись, приник губами к её ложбинке между ягодиц. Язык с трепетом заскользил по всем столь желанным ему изгибам и впадинкам. Губы впивались в её вкусную плоть, нос уткнулся в косточку в основании её копчика и он потёрся им о неё, дыша ею. Вдоволь насытившись этим мгновением, Люциус распрямился и, сжав руками её ягодицы, медленно проник в неё сзади. Гермиона невольно с шумом вздохнула, пошире расставляя ноги и аккуратно подаваясь ему навстречу. Пальцы его заскользили по её позвоночнику, бёдра начали набирать темп. Влажная кожа их соприкасалась всякий раз с небольшим шлепком, отчего Люциус только сильнее возбуждался и входил в неё ещё более отчаянно. Уже перед самым финалом, он так разошёлся, что выскользнул из неё, и просто прижавшись к ней, очень тесно, стоял, некоторое время, кончая ей на спину, пока дыхание его не восстановилось, а в голове вновь не появилась ясность. После чего, запечатлев ещё дрожащими губами поцелуй у неё на лопатке, он слез с кровати и покинул их спальню, оставив её одну. Вернувшись в комнату, где ночевал все последние дни, Люциус быстро уснул, вполне удовлетворённый тем как прошла эта ночь.***
Снова открыл глаза Люциус, когда рассвет начинал только брезжить на горизонте. Полная луна уже скрылась с небосвода, и сумеречное свечение зари подсвечивало его комнату, посреди которой флегматично висел призрак. — Леди Фелиция, — выдохнул он, не вполне пришедший ещё в себя после сна. — Покойного рассвета, Люциус, — поприветствовала его она. — Я пришла к тебе с доброй вестью. Мы нашли твою сову. — Нашли сову? — он подскочил на кровати, уставившись на леди Фелицию во все глаза. — Так… стало быть… — Да, птица мертва, — кивнула та. — Я могу проводить тебя к месту, что стало для неё могилой. Поморщившись, Люциус выбрался из-под одеяла и, накинув на себя халат, последовал за ней. Дорога до места, где Фелиция обнаружила сову, заняла у них не меньше четверти часа. Для этого им потребовалось покинуть поместье через самый дальний его вход и идти некоторое время, пересекая территории северных владений — крутых, ниспадающих прямо к реке склонов, покрытых сочной зелёной травой. Добравшись до реки, они перешли её по небольшому деревянному мосту, в самом узком месте. Здесь как раз заканчивался антитрансгрессионный барьер окружавший Малфой-мэнор. Пройдя ещё некоторое время и достигнув почти самой кромки леса, где начинались заросли дикой ежевики, Фелиция, искрящаяся теперь в первых солнечных лучах розовым светом, наконец, остановилась. — Она там, — призрак указал рукой под один из ежевичных кустов. Шмыгнув носом, — неожиданная утренняя прогулка эта оказалась несколько более длительной и промозглой, чем Люциус рассчитывал, — он поплотнее запахнул халат и, придерживая его полы, сел на корточки, желая получше разглядеть то место, куда показывала Фелиция. В следующий же момент он увидел на земле, среди плотно сплетенных колючих плетей кустарника, скрытый в траве и изрядно уже разложившийся труп совы. Извлёкши из кармана свою палочку, Люциус аккуратно приманил останки птицы. У ног его теперь лежал перемазанный землей комок перьев и костей с ошмётками пожранной червями плоти. На одной из скрюченных когтистых лап, блестело серебристое кольцо с гравировкой «М», говорившее о том, что эта сова действительно принадлежала Люциусу. Губы его дрогнули от досады, и из другого кармана он достал идеально белый шёлковый платок с точно такой же монограммой. Обмотав им пальцы, Люциус начал копаться в её перьях. — Что ты ищешь, Люциус? — поинтересовалась леди Фелицая. — Во-первых, — сказал он, — мне интересно, как умерла эта сова. А во-вторых, я пытаюсь понять, не сохранилось ли при ней записки, которую она должна была доставить мне в тот день. Это очень важно… Та записка мне очень важна. В следующее же мгновение леди Фелиция нырнула под землю, а голова её вскоре выскочила прямо на месте, где лежал труп совы, что заставило Люциуса отшатнуться в сторону и поглядеть на призрака с небольшим раздражением. — Сова умерла от того, что ей сломали шею, — загробным голосом произнесла она. — Никакого письма там нет… Она вновь воспарила над ним. — Пергамент мог и размокнуть за эти две недели, — сказал себе под нос Люциус. — Или же его намеренно не положили сюда вместе с ней, — Фелиция флегматично перевела свой взгляд в сторону поместья. — Что ж, — вздохнул Люциус, поднимаясь на ноги. — Благодарю за помощь, леди Фелиция. Могу ли я сделать что-нибудь для вас в ответ? — Найди того, кто свернул шею нашей сове, — властным голосом сказала она, вновь обратив на него свой призрачный взгляд. — И убей. — Как удачно, — губы Люциуса расплылись в улыбке, — что именно этим я и собирался заняться в ближайшие дни.***
Спустя час, Люциус уже сидел в столовой первого этажа с большими панорамными окнами, глядя на возвысившееся над лесом летнее солнце, и пил утренний кофе. Окидывая взглядом ярко-зелёные кроны столетних дубов, он вспоминал примерно то же время, три года назад, когда они с Гермионой только поженились и, вернувшись из свадебного путешествия по Австралии, вместе завтракали здесь по утрам. Как он смог позволить рассеяться этой магии спустя столь недолгое время, и почему вот уже неделю он ни разу не разговаривал с ней и даже не видел толком её лица?.. Люциус вспомнил прошедшую ночь и то, как Гермиона жадно целовала его руки в порыве страсти. Было ли это признанием её желания, встать с ним наконец на путь примирения и зарыть топор столь стремительно разразившейся между ними войны? В груди его от этих мыслей породилось волнение. Люциусу вдруг подумалось, что ему следовало бы, усмирив своё высокомерие, остаться с ней после их столь внезапной близости до утра. Он зря должно быть, оставил её одну… Без сомнения, Гермиона ждала его все эти дни, и могла теперь расценить подобное его поведение как попытку пренебречь ею, чего он в действительности не имел намерения делать. В свете этого, Люциус решил, что с его стороны будет правильным, дождаться теперь её пробуждения и, наконец, объясниться с ней. Ситуация зашла слишком далеко, и он не хотел, чтобы она получала дальнейшее развитие. Он даже готов был попросить у неё прощения за то, как повёл себя с ней и за то, что не пришёл к ней раньше… — Мистер Бэгз, — Люциус позвал домовика, и когда тот возник перед ним, спросил: — Гермиона уже проснулась? — Да, сэр, — просто ответил тот. — Она собирается завтракать? — Миссис Малфой, изъявила желание принимать сегодня пищу в своей комнате. — Что ж, — сказал Люциус, — в таком случае я поднимусь к ней сам… Он поставил чашку на стол, и уже было встал со своего места, как домовик заговорил вновь: — Она также просила передать вам, чтобы вы больше не утруждали себя беспокойством о ней, если таковое у вас возникнет… сэр. Люциус метнул в эльфа изумлённый взгляд. Весь смысл, сказанных домовиком слов, не сразу дошёл до него. В следующий момент, однако, ноздри его раздулись, и он со всей силой швырнул чашку недопитого кофе в стену. Осколки её едва не попали в мистера Бэгза, и, взглянув на Люциуса недобрым взглядом, он пошёл их убирать.