Больше нет места, где бы я мог зализывать раны. Найк Борзов — Одна она
Гермиона лежала на своей кровати в освещённой ярким утренним солнцем комнате, которая ещё некоторое время назад была их с Люциусом совместной спальней. Вот уже почти неделю муж её, правда, ночевал где-то в другом месте этого большого мрачного дома, заглянув к ней лишь раз — вчера ночью, когда она по глупости решила, что потеряно было ещё не всё. Потом он ушёл… Вот уже две недели Гермионе казалось, что каким-то непостижимым образом земля под её ногами вдруг разверзлась, лишая её столь ошибочно считаемой ею незыблемой тверди, и душу её поглотил ад. Вот уже две недели Гермиона жила в этом аду. Она ещё отчаянно пыталась бороться с ним всё это время, и только теперь, кажется, этим утром, голова её наконец прояснилась и руины рухнувшего вокруг мира, начали освещаться совсем другим, ещё незнакомым ей солнцем. Гермиона села на кровати, оглядывая флегматичным взглядом ярко-зелёный лес вдали за рекой. В глазах её за эти длинные ночи кажется уже не осталось слёз, да и не было больше нужды оплакивать то, чему вероятно не суждено было длиться дольше трёх лет. Ей пора было принять этот неотвратимо наступавший в её жизни новый уклад. При мысли об этом, правда, острый кол, который впился ей в сердце вот уже тринадцать дней назад, вновь пронзил его с новой силой, разгоняя яд по всему её телу. Посреди комнаты возник мистер Бэгз, и Гермиона отрешённо взглянула на него. — Он ушёл? — спросила она. — Да, миссис Малфой, — кивнул тот. — Спрашивал про меня? — Всё как вы и предполагали. — Хотел подняться? — Да. Гермиона горько усмехнулась. — Я сказал ему, как вы велели, — добавил домовик. — И как он отреагировал? — Разбил чашку о стену. — Ну, конечно, — губы её презрительно дрогнули. — Вам пришло очередное письмо от мистера Поттера, — домовик достал из-за пазухи конверт. — Ах, Гарри никак не успокоится теперь, — она устало прикрыла глаза, протягивая руку и забирая письмо. — Прочту позже. Конверт небрежно отправился на прикроватный столик, и она медленно поднялась, сделав несколько шагов по комнате. — Ты покормил Розу? — Гермиона снова обратилась к домовику. — Да, миссис Малфой. И я наконец отчистил вашу лабораторную мантию от того едкого зелья, так что вы сегодня можете… — Я не поеду сегодня в исследовательский центр, — перебила она его. — Мне нужно закончить то, что я начала здесь… Пойди, пожалуйста, в подвал, мистер Бэгз, найди там те вещи, о которых я тебя спрашивала, и принеси их мне. — Как скажите, миссис Малфой, — кивнул тот и, слегка поклонившись ей, испарился. Гермиона постояла у окна ещё мгновение, после чего обернулась и медленно подошла к большому напольному зеркалу в углу комнаты. Лицо у неё было исхудавшим. Глаза запали, краска совсем сошла с губ и щёк… Две недели назад, когда тот вечер после благотворительного ужина подошёл к концу, она так и не смогла сомкнуть глаз. Она смотрела на него. Смотрела всю ночь, вглядываясь в его лицо, и не понимала, как случилось, что человек, которому она всецело готова была доверить собственную жизнь, обратился вдруг тем, кем, очевидно, был всегда… А она, ослепшая от любви, просто не способна была видеть его истинного лица. Она любила его. С отчаянием, выворачивающим её наизнанку, разъедающим ей душу, сердце, разум, даже теперь, Гермиона понимала, что всё ещё любила его, несмотря ни на что. Она бы простила ему всё. Простила бы ему всю эту грязь, которая вывалилась из его прошлого прямо ей на голову и вымарала всю её до самых ног, останься он сегодня с ней до утра… Гермиона чувствовала себя грязной. Она и была теперь грязная. Вся она была обмазана дёгтем и обсыпана перьями, выпавшими из её собственных крыльев, которые он безжалостно выдрал у неё из спины, сделав её подобной ему, и у неё уже не было пути назад. Вглядываясь в своё собственное лицо, Гермиона вспоминала тот день, когда Люциус столь внезапно сделал ей предложение, предоставив сутки на размышление, хотя она была готова дать ему своё согласие сразу. Уже тогда, стоя здесь, голая посреди его спальни, Гермиона готова была выкрикнуть ему в лицо «да». Ей так понравилось, что он оказался способен взять за неё ответственность, что у неё наконец появился человек, готовый принимать решения, потому как она ужасно устала в то время что-то решать сама: сперва в Хогвартсе, потом на войне, затем со Снейпом. Она была так разочарована, так раздосадована, что Северус не оправдал её надежд, которые она, вопреки всему, всё же питала. И именно поэтому она с такой радостью отдалась тогда на волю человека, способного быть смелым не только в сражении… Теперь она видела, что это сыграло с ней злую шутку, превратив в конце концов в слабое, почти безвольное существо, полностью зависимое и подчинённое ему. Сегодня, однако, она должна была всё это прекратить. Сегодня она должна была вновь взять свою жизнь под собственный контроль, доиграв свою роль до конца: она не могла оставить его без столь вожделенного им, последнего, самого главного представления, задуманного ею в ту ночь, пока долгие часы до самого рассвета она неотрывно смотрела на него. Ему понравится то, что она подготовила для него. Он обязательно получит удовольствие, и она рада была доставить ему его в последний раз… Отведя взгляд от своего отражения, Гермиона проследовала в их с Люциусом ванную комнату; красивую, отделанную розовым мрамором, с широкой удобной ванной на изящных позолоченных ножках, где они некогда так любили вдвоём лежать. Набрав воды и раздевшись, Гермиона погрузилась в неё. Ей очень нравилась эта комната, как и многие другие в этом доме. Её доме. Что этот дом был именно её, Гермиона странным образом почувствовала в тот же день, три с половиной года назад, когда впервые точно также погрузилась здесь в воду. Всё тело её тогда болело от синяков, которые она получила, сражаясь с Люциусом за свою независимость от него, осознав по иронии в конце концов, что ей ещё нигде не было также спокойно как здесь, рядом с ним… Быть может потому, она тогда и не покинула Малфой-мэнор, уже предвидя, что это зловещее поместье с пыточными камерами в подвале, должно принадлежать ей?.. Здесь родилась её дочь. Здесь она пережила самые счастливые мгновения своей жизни, а потому не собиралась покидать его даже теперь. Это было её место, частью которого она была. Когда вода остыла, Гермиона, слегка дрожа от озноба, выбралась из неё и, надев на своё хрупкое, казавшееся ей сейчас ужасно уязвимым, почти бесплотным тело халат, направилась в комнату Розы. Та играла с куклами и Гермиона присоединилась к ней, через силу натягивая на лицо улыбку. — Кровь, мама, кровь, — сказала Роза, забираясь к ней на коленки и показывая пальчиком на саму себя. Роза говорила это слово вот уже две недели. Оно, очевидно, очень нравилось ей, и Гермиона понимала его значение. Услышав из уст дочери его впервые, она, конечно, испытала шок, но быстро остыла. Из всего, что ей пришлось узнать за последнее время, это было не самым страшным открытием. — Да, Роза, — вздохнула она. — У тебя его кровь… Его кровь… — Где папа? — спросила та, повисая у неё на шее, и Гермиона обняла Розу, потеревшись щекой о её плечо. — Папа придёт вечером, моя принцесса, — сказала она. — Давай играть! — воскликнула та, хватая лежащую рядом куклу. — Мими хочет играть! — Конечно, — улыбнулась Гермиона, беря из рук Розы куклу и всматриваясь в её красивое фарфоровое лицо. — Мими будет много сегодня играть, Роза. И папе понравится её игра. Он будет в восторге… — Папа любит Мими, — сказала Роза, получая свою куклу назад. — А ты любишь папу, да, Роза? Она взглянула дочери в её удивительные голубые глаза. Его глаза. Роза улыбнулась несколько смущённо, и, прикрыв их, просто произнесла: «Па-па», с тем особым придыханием, каким только девочки могут говорить это слово, уже начиная осознавать всё величие и ценность в своей жизни человека, которому оно принадлежит. На глазах у Гермионы невольно проступили слёзы, и она вновь крепко-крепко прижала Розу к своей груди. — Я не лишу тебя его, — прошептала она ей на ухо, проводя пальцами по её нежным белым волосам. — Я не посмею… Мими научится жить без него. Да-да, Мими сможет вырвать его из своего сердца, но у тебя отбирать его я не имею права.***
Люциус не мог найти себе места весь день. Дела в Лондоне тянулись, казалось так долго, что ему хотелось выть. Он так ненавидел всё, что делал теперь. Всё это: Фонд, спонсоры, бесконечные переговоры, казалось ему таким бессмысленным и неважным, крадущим его время. Время, которое он должен был потратить на другие вещи, например на попытку понять, почему этим утром его посетило острое чувство дежавю. Он уже видел всё это. Он уже проходил через это. Он уже слышал такую же формулировку, какую сегодня ему передал мистер Бэгз от Гермионы, но только много лет назад, дрожа как всегда от страха, ему уже говорил нечто подобное Добби, передавая слова Нарциссы. — М-миссис М-малфой, просила уведомить вас, сэр, — заикаясь, сказал тогда эльф, отчаянно теребя край своей убогой наволочки. — Что вы м-можете больше не утруждать себя походами в её к-комнату… Чашка, которую бросил Люциус тогда, угодила домовику прямо в морду. И вот, снова, спустя двадцать пять лет, всё повторялось вновь… Люциусу хотелось убивать и пытать каждого встречного, чего он, конечно, делать не стал. Он не настолько сошёл с ума, однако, ему надо было подумать. Ему нужно было восстановить равновесие в своём растревоженном сознании и прийти к какому-то здравому решению, которое позволило бы ему вернуть всё назад. Сделать, наконец, всё правильно. Сделать всё так, как он когда-то хотел, не повторяя своих прошлых ошибок. Почему ему было так трудно всякий раз справляться со своим высокомерием и вспыльчивостью? Почему он никогда не мог уступить, зная даже, что это сыграло бы ему на руку? Почему в свои практически пятьдесят пять лет, он поступал не умнее, чем в тридцать? Неужели жизнь и, правда, его совсем не научила ничему? Когда уже вечером, Люциус наконец добрался до дома, он был полон мужества решить, возникшую между ним и Гермионой размолвку миром, поговорив с ней и придя к какому-то здравому компромиссу. Он верил, что в голове её ещё осталось благоразумие, а в сердце место для того чтобы вновь суметь принять его… таким какой он был. А потому, быстро поужинав, конечно в одиночестве, он прямиком направился в их спальню. Гермионы там не оказалось. Тогда, он пошёл в комнату Розы, где вновь не обнаружил своей жены. Вместо неё, там был мистер Бэгз. Люциус подошёл к кроватке дочери, умиляясь её ангельскому сну и подложенной под пухлую щечку ладошке. — Где миссис Малфой, мистер Бэгз, — поинтересовался, он у эльфа. — В библиотеке, сэр, — сказал домовик. Люциус приподнял бровь. То, что Гермиона находилась в библиотеке, давало ему надежду, что разум её, как минимум находился сейчас в неком прояснении, чего о себе Люциус, признаться, сказать никак не мог. — Что ж, пойду, посмотрю, что она решила почитать, — невесело усмехнулся он, направляясь к двери. Он уже схватился за ручку, как мистер Бэгз снова заговорил: — Она только хотела, чтобы вы сперва надели это… Остановившись, Люциус взглянул на домовика. В следующий миг, глаза его невольно расширились от удивления. На кресле, куда указывал эльф, аккуратно лежала старая мантия Люциуса, с двумя серебряными фибулами в виде змей на груди, которую он не надевал должно быть уже лет пятнадцать. — Что? — только и выдохнул Люциус. Губы его нервно дрогнули. — Зачем это? — А мне почём знать? — буркнул мистер Бэгз. Люциус поморщился, но не стал делать домовику замечания и только раздражённо схватил мантию с кресла, небрежно накинув её себе на плечи. — А ещё, она настоятельно просила вас, взять с собой вот это, — добавил тот. — Что ещё? — рявкнул Люциус. Надежды на то, что Гермиона пребывала в «трезвости», таяли с каждой секундой. Он метнул в мистера Бэгза уже откровенно взбешённый взгляд и сейчас же застыл на месте: в бугристых пальцах, домовик сжимал его старую трость. Ту самую его, фамильную реликвию, серебряная рукоятка которой была выполнена в виде головы готовой к нападению змеи с оскаленными клыками. Она некогда хранила в себе его старую волшебную палочку… Палочку, которую варварски выломал из неё Волдеморт, лишив Люциуса самого ценного, что только можно было отобрать у столь гордого чистокровного волшебника, каким был Люциус — его магическую мощь и достоинство… Люциус давно не носил с собой эту трость — все эти годы она будила в нём не самые приятные воспоминания. — Зачем? — произнёс он, осознав, что голос его внезапно осип. — Спросите лучше у неё, — устало вздохнул домовик. Люциус не сразу протянул руку, чтобы взять трость. Признаться, он и не думал, что когда-нибудь ещё решиться вытащить её из подвала, где у него было небольшое хранилище вот таких вот, старых вещей, выбросить которые он не мог, но и держать слишком близко подле себя уже не хотел. Любопытство, однако, настолько овладело им теперь, что он, несколько поколебавшись, всё же забрал её у эльфа. Пальцы коснулись серебряной рукояти. Как давно он не прикасался к ней… Он узнал бы её с закрытыми глазами из тысяч других! По всему телу его от этого уже, кажется, забытого ощущения прошла приятная дрожь. Он любил эту змею. Он дорожил ею, более всех других, какие у него только были, а в этом доме их было немало… Забыв про эльфа, Люциус стал рассматривать рукоять, погладив гипнотизирующую его змею по голове. Изумрудные глаза её приветливо сверкнули в приглушённом свете ночника у кроватки Розы, и Люциус слабо улыбнулся ей, будто бы извиняясь… В следующее мгновение он выпрямился, поправил на плечах мантию и, перебросив трость из руки в руку, удалился прочь.***
Покинув комнату Розы, Люциус быстро миновал коридор и поднялся на третий этаж, откуда был вход на верхний ярус главной библиотеки Малфой-мэнора: громадного, абсолютно круглого зала, высотой в три этажа, снизу доверху заставленного ломящимися от древних фолиантов стеллажами с удобными, огороженными высокими перилами площадками и спиральными лестницами. Под высоким куполообразным потолком находилась старинная люстра на несколько сотен свечей, а в самом низу, прямо под ней — такой же внушительный круглый стол на двенадцать посадочных мест, с тяжёлыми коваными светильниками. Когда Люциус вошёл в библиотеку, он не сразу заметил Гермиону, поскольку за столом её не было. Медленно, всё ещё хмурясь, он прошёл по верхней площадке, спустился на второй ярус и перегнулся через перила, заглядывая вниз. Наконец он заметил её. Она стояла несколько в тени, у стеллажа и читала книгу. Брови у Люциуса сами собой полезли на лоб от изумления: на Гермионе было надето ни что иное, как школьная мантия с прикреплённым к ней, поблёскивающим в скудном свете значком Гриффиндора; волосы распущены и всклокочены; в руке она держала перо, задумчиво посасывая его кончик и делая какие-то заметки на листе пергамента. В этом облачении, она казалась ещё совсем девочкой. Едва ли старше семикурсницы. Эта весьма странная и в то же время уже будто бы знакомая Люциусу картина внезапно взбудоражила его так сильно, словно то, о чём он всегда мечтал, но боялся признаться даже самому себе, воплотилось вдруг в жизнь. Все слова, которые он так тщательно мысленно готовил весь день, для того, чтобы озвучить их Гермионе, улетучились вдруг. Он зачем-то пригладил волосы на голове, ещё раз оправил мантию и, покрепче сжав в руке трость, неспешно прошёл вдоль стеллажей до лестницы, расположенной на противоположной от Гермионы стене. Спускаясь вниз, он старался не отрывать от неё глаз ни на мгновение, словно она могла куда-то исчезнуть, раствориться в воздухе подобно видению. Медленно Люциус стал приближаться к ней, обходя стол. Гермиона подняла свой задумчивый взгляд от книги, взглянув на него. — Мистер Малфой? — она так натурально вздрогнула, что ему даже стало смешно. — Мисс… Грейнджер? — выдохнул он, сузив глаза. — Простите, ваш сын пригласил меня вместе с другими ребятами на свой день рождения, но я так устала от их шума, что осмелилась прогуляться по вашему дому и случайно забрела сюда… Вы же не против? — Я? — Люциус даже растерялся на мгновение, сердце его стучало сейчас как бешеное. Он словно и правда вернулся в какое-то никогда не существовавшее прошлое, где было возможно такое странное и в то же время будоражившее его сознание стечение обстоятельств. — Нет, конечно, я не против… — Знаете, я очень люблю книги, а у вас здесь такая прекрасная библиотека, — Гермиона восхищённо оглядела стеллажи. — Да, мой сын говорил мне, что вы любите читать, — улыбнулся Люциус, совершенно зачарованный происходящим. — Хотите, я устрою, вам здесь небольшую экскурсию? Какие книги вас интересуют? — О, я очень люблю трансфигурацию и нумерологию! — с воодушевлением сказала Гермиона. Люциус рассматривал её с жадностью: на ней сейчас не было ни грамма косметики, пальцы в чернилах, волосы спутаны до безобразия… Лицо вот только было будто бы несколько осунувшимся. — Чудесно у меня много книг по данной тематике, — сказал он. — Некоторые из них весьма редкие, а какие-то и вовсе сохранились в единственном экземпляре. Идите за мной. Он прошёл вдоль стеллажей, чувствуя, как руки его подрагивали от волнения. Гермиона покорно следовала за ним. — Вот, например, эта, — остановившись, он снял с полки книгу, сам не зная какую, да это было и не важно. Всё, что имело для него сейчас значение — это она, в этой мантии, в этих скромных серых гольфах и уродливых школьных туфлях на широком каблуке. Край белой блузки на её шее неаккуратно торчал, так и, призывая его приникнуть губами к этой нежной, тонкой коже, под которой пульсировала беспокойная вена. Гермиона тем временем склонила голову над обложкой и сейчас же прыснула со смеху: — «Магическое домоводство для самых безуспешных домохозяек»? — прочитала она название. Люциус с ужасом уставился на книгу, так словно, в ней было заключено страшное проклятье. — Чёрт возьми! Конечно, нет. Откуда у меня это здесь? — выругался он, отбрасывая её на стол и, обернувшись к стеллажам, лихорадочно стал искать что-то, что больше не могло испортить всю магию воцарившегося момента. — Ах, вот!.. Произнёс он, поддевая кончиками пальцев большой старинный фолиант по трансфигурации металлов. — Этой книге уже двести пятьдесят лет, но она до сих пор остаётся актуальной, хотя и несколько устарела с точки зрения языка, — сказал он. Гермиона обратила на него заинтересованный взгляд. Медовые глаза её имели сегодня какой-то особенно глубокий золотисто-каштановый оттенок. — Покажете мне, что в ней самое интересное? — спросила она. — Прошу, — Люциус указал ей на один из стульев, и Гермиона покорно села. Положив книгу перед ней, он раскрыл её примерно на середине, где была большая гравюра, изображавшая обнажённого Меркурия. В руках римский бог держал два оплетённых змеями жезла; у ног его лежали солнце и луна. Гермиона с интересном стала рассматривать рисунок, положив руки рядом с книгой, и Люциус, аккуратно отложив свою трость, накрыл их ладонями. — Я давно хотел с вами поговорить, — сказал он, стоя у неё за спиной. — Правда? — выдохнула Гермиона. — О чём же, мистер Малфой? — Мой сын очень часто рассказывает мне о вас, — начал Люциус. — Если не сказать, постоянно… — Вы, вероятно, преувеличиваете, — усмехнулась она. — Нет-нет, — губы его дрогнули в слабой улыбке. — Он начал говорить о вас ещё с первого курса и потом, год за годом, не переставал жаловаться на то какая вы умная, дерзкая и невыносимая… Признаюсь, я даже был одно время уверен, что он влюблён в вас… — Неужели? Люциус мягко провёл ладонями по её рукам, поднимаясь вверх к плечам и шее. — Да, — кивнул он. — Представляете, как меня пугало это?.. Я, честно говоря, стал даже видеть в вашем лице опасность, но надеялся, что когда вы оба станете постарше, он решится в отношении вас на некие активные действия, после чего перерастёт этот этап. — Вот как, — выдохнула она. Пальцы Люциуса принялись гладить её по плечам и спине, цепляясь за спутанные волосы. — Но, слава Мерлину, я ошибся, — заключил он. — Драко не был в вас влюблён. Этого маленького эгоиста действительно просто задевал тот факт, что кто-то в Хогвартсе был лучше него, и что этим человеком стала девочка, родители которой, ко всему прочему, были ещё и магглами. Сознаюсь, я и сам не раз попрекал его за это. Для меня смириться с тем, что какая-то магглорожденная выскочка оказалась в магических науках талантливее, чем мой собственный сын, знаете ли было не очень просто… Гермиона хмыкнула, удерживаясь, очевидно, от язвительной ремарки. Ладонь Люциуса прикоснулась к её голове. — И всё же, его постоянные рассказы о вас, были невыносимы… К пятому курсу, они так сильно набили мне оскомину, что я готов был на любое безумство, дабы прекратить это. Я сопереживал своему сыну, если хотите… Я мечтал, чтобы самым умным был он и невольно стал и сам предаваться мыслям о вас. Я размышлял над тем, что бы сделал на его месте, к каким хитростям стал бы прибегать, учись я снова в Хогвартсе и встреться с вами лично… И абсурдные фантазии эти оказались так соблазнительны, что я стал даже завидовать ему. Тому, что он ещё совсем мальчик, и может так остро, так отчаянно переживать все свои взлёты и падения, что способен ещё на столь широкий спектр искренних эмоций, который в нём вызывало это ваше своеобразное соперничество. И что у него есть вы… Такая интересная, такая невозможная… Пальцы его заскользили по коже её щек, подбородку, медленно спускаясь к небрежно заправленному под мантию воротничку блузки, который скрывал ключицы и впадинку между них. Ниже находились два вздымающихся от её учащённого дыхания бугорка, и Люциус погладил их, ощущая, что под всеми этими слоями ткани на Гермионе не было белья. Дыхание у него на мгновение перехватило, и он даже прикрыл глаза, настойчивее проводя по её груди рукой. Гермиона затрепетала, так правдоподобно, так робко. — Примерно в тот момент я и понял, что Драко не заинтересован в вас, — продолжил он. — Если бы он питал к вам какие-то чувства, то не ждал бы так долго. Я бы не ждал… Единственной бедой моей было только то, что вам было всего лишь шестнадцать лет и то, что представлялось возможным в моих невинных фантазиях, в действительности носило характер весьма опасный… Несмотря на всю мою аморальность и распущенность, я всё же никогда не испытывал, болезненного влечения к не вполне созревшим человеческим созданиям. Я развратник, но не растлитель… Пальцы его тем временем развязали шнуровки её мантии, позволяя ему добраться до маленьких простых пуговичек её блузки. Он начал медленно расстёгивать их, мгновение за мгновением, оголяя её грудь. Наконец он с наслаждением запустил руки ей под блузку, нежные сосочки скользнули по коже его ладоней и он сжал их. — М-мистер Малфой, — прошептала Гермиона. — Что вы делаете? Губы Люциуса расплылись в широкой улыбке, и он вновь заговорил: — Меня всегда привлекали уже взрослые и опытные дамы, способные удовлетворить ряд моих желаний в полной мере, без лишней необходимости тратить время на их «обучение». И всё же вы меня привлекали. Вы странным образом волновали меня, не столько ещё как женщина, конечно, сколько как феномен. Меня интересовала ваша судьба. Ваш жизненный путь. Я так хотел приложить к нему руку… Он склонился к самому её уху и прошептал: — Я так хотел вмешаться в него… Неважно как, но я мечтал сыграть в нём свою роль. Отчего-то я был уверен, что я должен сделать это когда-нибудь. Что всё это неспроста, и что судьба ещё сведёт нас с вами однажды. Рано или поздно. В мире… или на войне… Люциус с шумом втянул носом её запах и в следующее мгновение прижался щекой к её щеке, касаясь её уголком своего рта. — И несколько раз, мне это почти удалось, — продолжил он. — Дважды, я мог бы оказать влияние на твою судьбу. Один раз, мы должны были столкнуться в Отделе тайн. И я не мог упустить момент. Я был так взбудоражен тем, что мне, возможно, удастся захватить тебя в плен… Гермиона невольно дёрнулась. Очевидно, он затронул тему, которой она боялась больше всего, и Люциус только крепче сдавил её в своих руках. — Высшие Силы видят, я не знаю, что делал бы с тобой в том случае и, слава Мерлину, что планы мои тогда были сорваны, — прошептал он. — Знаю я только то, что никому другому я бы не позволил к тебе притронуться… Нет. Я бы не посмел. Ты по моему разумению уже тогда принадлежать должна была только мне. Эти мысли, надо сказать, не были ещё вполне оформленными в моей голове. Я жил инстинктами… Посмел бы я причинить тебе тогда боль? Позволил бы я себе сделать с тобой нечто, чего бы ты не хотела?.. Не знаю. Он мотнул головой, вновь выпрямляясь за её спиной в полный рост и кладя руки ей на плечи. — Спустя два года, однако, шанс представился мне вновь. Это почти случилось. Пленённую, тебя привели в мой дом, вот только время это было совсем не подходящее. Я был тогда уже совсем другим. Я был разбит, обезоружен, раздавлен… Думал только о себе, только о том, что будет с моей семьёй… Мысли о тебе из-за всех случившихся событий рассеялись, превратившись в облако бесплотных и глупых грёз, о которых, кажется, я и вовсе забыл на какое-то время… И, как же страшно я был взволнован и даже возмущён, когда уже после войны Северус впервые рассказал мне о ваших с ним отношениях! Не удержавшись видно от удивления, Гермиона порывисто обернулась, обратив на Люциуса свой изумлённый взгляд. Он слабо улыбнулся ей. — Как невыносима мне была мысль о том, что ты выросла, и вот так вот просто и пошло досталась ему!.. — выплюнул он, глядя ей в глаза. — Тогда я сказал себе, что очевидно, ты никогда не была, и не должна была стать моей, а все мои фантазии, были ничем иным, как нелепым порождением моего воспалённого, привыкшего получать всё, что ему только не заблагорассудится, сознания… Семья моя вскорости развалилась. Нарцисса ушла, Драко уехал, и я был убеждён в полной мере, что ничего из того, что я напридумывал себе, быть между нами не может… Да и как ты могла стать моей, тогда как я знал, что ты ненавидишь меня?.. Пальцы его погладили её по щеке, и, судорожно вздохнув, Гермиона опустила глаза. — Простите, мистер Малфой, — произнесла она, возвращая его из нахлынувших на него воспоминаний к их игре. — Я не понимаю о чём вы… Люциус лишь усмехнулся и, вздохнув, расправил плечи. — Поднимитесь, мисс Грейнджер, — скомандовал он. Гермиона покорно встала со своего стула, и Люциус добавил: — Снимите мантию. Дрожащими руками она полностью развязала шнуровки, оставаясь перед ним в одной до середины расстёгнутой блузке и коротенькой тёмно-коричневой юбочке. Люциус оценивающе осмотрел Гермиону, беря со стола свою трость и проводя рукоятью по её бедру, приподнимая юбку. — Мистер Малфой, — она взглянула на него с испугом. — Вдруг кто-нибудь войдёт? Люциус с удивлением посмотрел ей в глаза, а затем снова невольно рассмеялся. — Нас никто не побеспокоит, — сказал он. — Все они заняты своими детскими играми, для которых, ты уже слишком взрослая, Гермиона. Приблизившись к ней, Люциус завёл трость ей за шею и приманил к себе. Губы его, наконец, коснулись её губ, и он с упоением стал целовать её, вспоминая, что не делал этого вот уже шесть дней… Зачем, в таком случае, он вообще прожил их? В следующее мгновение он вновь отбросил трость в сторону и скинул надоевшую ему мантию с фибулами со своих плеч, заводя дрожащие пальцы себе за воротник и ослабляя галстук. Жар возбуждения уже давно с неистовой силой разгорелся внизу его живота. Он уже сейчас готов был наброситься на неё, но эта игра была настолько увлекательной и настолько охватила его воображение, что он не мог позволить себе так быстро всё испортить. Он ждал этого слишком много лет. Он должен был насладиться этим. Схватив Гермиону за талию, он приподнял её, сажая на стол, прямо на раскрытую книгу с изображением Меркурия и задрал её юбку, обнаруживая, что под ней на Гермионе были надеты невинные хлопковые трусики, которые очаровательно плотно обтягивали её половые губы, обрисовывая нежную складочку. Она так и манила его провести по ней пальцем, что он и сделал, помассировав уже твёрдый бугорок. Гермиона очень натурально залилась краской, и Люциус в очередной раз восхитился правдоподобности, с которой она изображала из себя скромницу. — Скажи, моя прелесть, — произнёс он с улыбкой. Тонкая хлопковая ткань, тем временем стала совсем мокрой. — Тебе же уже доводилось экспериментировать со своими друзьями, не так ли? — Пару раз, — сказала Гермиона. — Но мне не очень понравилось. — Ну, да, — хмыкнул он, иронично поведя бровью, после чего произнёс: — Что ж, значит, мы это исправим… Кем бы ни был этот глупый неумеха, я сделаю так, что со мной будет по-другому. Тебе понравится. Вот увидишь… Как считаешь, может, нам пора их снять?.. Он завёл пальцы под резинку, поглаживая её нежную кожу, и Гермиона боязливо кивнула. Неуклюже приподнимаясь на книге и сминая страницы, она стащила с себя трусики. Люциус помог ей снять их с ног, и, снова дрожа от смущения, Гермиона раздвинула их, демонстрируя Люциусу картину, которую он ещё не видел: на её обычно гладко выбритом лобке красовались теперь милые тёмно-каштановые завитки волос, которых прошлой ночью здесь ещё не было. Картина эта, тем не менее, была настолько неожиданной и головокружительной для него, что он не сдержался и припал губами к коленке Гермионы, оставляя на ней опьяненный от восторга поцелуй. Улыбаясь, он прикоснулся к этим невинным завиткам пальцами. Они были мягкие и приятно будоражили его, после чего он медленно склонился, обхватив её бедра руками, и прикоснулся языком к её влажному клитору. Гермиона сладко вздохнула и легла на стол. — Мистер Малфой, — снова выдохнула она, когда его язык проник в неё. Его имя из её уст сегодня звучало для Люциуса подобно музыке. — Что, моя девочка? — с придыханием спросил он, приподняв голову и вводя в неё пальцы. — Это не правильно. — Но тебе же приятно? Ответом ему был её всхлип. Эйфория, охватила Люциуса с такой силой, что он, уже едва ли способный сдерживать себя дальше, нетерпеливо прикоснулся рукой к собственной взмокшей ширинке. — Дай сюда, свою руку, — прошептал он. — Расстегни, хочу, чтобы ты сама его достала. Дрожа, Гермиона подалась вперёд. Люциус помог ей расстегнуть брюки и с облегчением вздохнул, когда член его наконец оказался на свободе. Гермиона замерла на мгновение, в нерешительности. — Не бойся, — с усмешкой прошептал Люциус. — Потрогай его, ну же. Пальцы её робко коснулись его головки и Люциус застонал. — Вот так, да, смелее. Он подался к ней ближе, желая войти в неё, но коленки Гермионы дрогнули — она попыталась закрыться. — Ну-ну, — Люциус настойчиво надавил на них. — Не бойся. Он не причинит тебе боль. Будет приятно. Взяв её за бёдра, Люциус сдвинул её на край стола, после чего, наконец, скользнул в неё. Очередной стон сам собой вырвался из его рта. В глазах на мгновение всё даже потемнело, он стал мягко двигаться, вперёд и назад. — Мистер Малфой, — вздыхала она. — Что вы делаете со мной? Что вы делаете… Оглушённый и почти ослеплённый счастьем, которое приносили ему эти сладкие движения и её голос, он мог только блаженно улыбаться и стонать, сжимая руками её бёдра. — Моя сладкая, моя любимая, — дрожащими губами шептал он. — Как я люблю тебя. Как же я тебя люблю… Ты родилась для меня. Для меня одного… для меня… Позволив себе кончить в неё, он навис над ней, отчаянно сжимая руками её плечи. Он обнимал её, прижимал Гермиону к себе, понимая, что не хотел и не мог жить так, как жил все последние дни. Без неё. В следующий момент, когда туман, охвативший его сознание, наконец начал рассеиваться, Люциус вдруг осознал, что Гермиона не обнимала его в ответ. Она просто сидела в его объятьях, но больше не отвечала на них. Отстранившись, Люциус взглянул ей в глаза с беспокойством, обнаружив, что она смотрела на него теперь отчего-то очень холодно и даже безучастно. — Гермиона? — тихо обратился он к ней. Она вздохнула. Губы её приоткрылись и в следующий момент с них медленно и очень бесстрастно стали срываться слова: — Надеюсь, вы наконец вдоволь развлеклись с грязнокровкой, мистер Малфой? Люциусу сперва показалось, что он ослышался, он с удивлением выпустил её из своих рук и она, быстро соскользнув с измятой и запачканной книги, подняла с пола мантию и хлопковые трусы. — Что?.. — только и смог выдохнуть Люциус. У него, даже задвоилось в глазах, и он тяжело опёрся рукой о стол. — Гермиона… Не бросив на него больше и единого взгляда, она оправила свою юбку, запахнула блузку и направилась прочь из библиотеки. — Гермиона! — воскликнул Люциус, в отчаянной попытке осознать, что между ними только что произошло. Он хотел последовать за ней, но не мог. Он просто не мог. Ноги будто бы не слушались его больше. Они стали ватными, и он только сел на стул, в ужасе обхватив свою голову руками.