Петля Арахны

Фрэнку так и не удалось найти весомых доказательств причастности Люциуса не только к смерти Марлин, но и к другим преступлениям Пожирателей помимо тех, что уже были официально опровергнуты следствием. Люциус Малфой избежал наказания. И хотя Фрэнк не собирался смиряться, он понимал, что в ближайшее время ему едва ли удастся, что-либо поделать с этим: все расследуемые дела в тот период были уже закрыты, виновные сидели в Азкабане, а жизнь окружающих людей постепенно начала входить в прежнюю колею, и Фрэнку поневоле пришлось поддаться этому течению и просто поплыть по нему, коротая дни в штаб-квартире. Следующие годы пролетели быстро. Так и не женившись, не заведя детей, Фрэнк проводил свою жизнь в череде рабочих будней и бесконечном сборе информации о человеке, которого поклялся однажды посадить в Азкабан, чего бы ему это ни стоило. Фрэнк следил за Люциусом всюду: где тот бывал, что ел и что пил, с кем играл по пятницам в магический вист, кого приглашал на свои субботние «Званые вечера», слухи о которых, нет-нет, да и пробегали в кулуарных разговорах. И хотя, лорд Малфой, очень тщательно оберегал свою личную жизнь от посторонних глаз и ушей, за следующие пятнадцать лет Фрэнку удалось собрать о нём и его семье несколько увесистых папок, содержавших как его собственные заметки и наблюдения, так и многочисленные вырезки из газет, которые он любовно коллекционировал всё это время. Влияние Люциуса тем временем на Министерство магии и, в частности, министра, Корнелиуса Фаджа, разрослось благодаря его бездонному кошельку и людям, охотно питавшимся из него, до неимоверных размеров. Ни у кого, к примеру, не возникало сомнений, что погром, учинённый в лагере болельщиков на Чемпионате мира по квиддичу 1994 года, был делом, в том числе и его рук, однако, в штаб-квартире даже не заикнулись о необходимости проведения соответствующего расследования. Когда же в середине 1995 года, после Турнира Трёх Волшебников в магическое сообщество только просочились слухи о возрождении Волдеморта, и мракоборцы, в числе прочих разделились на два лагеря — тех, кто верил подросшему сыну Поттеров и тех, кто — нет, Фрэнк занял собственную позицию. Ему было плевать на Тёмного Лорда, но он ликовал при мысли, что Люциус решит вспомнить былое и возможно промахнётся где-то, растеряв за годы праздной жизни хватку. Фрэнк наблюдал и ждал. Пока в начале 1996 года один из невыразимцев — Бродерик Боуд, работавший в Отделе Тайн, при странных обстоятельствах и, как ходили слухи, в ходе наложенного на него заклятья Империо, не лишился рассудка, а затем и вовсе не был задушен в больнице Святого Мунго ростком дьявольских силков, посланным ему кем-то в качестве подарка. Шестое чувство подсказывало Фрэнку, что к этому делу мог приложить свою руку и Люциус, однако, он не спешил совершать каких-либо смелых выводов, а тем более действий. Магическую Британию к тому же тогда поразило другое куда более значимое событие — массовый побег десяти Пожирателей Смерти из Азкабана, среди которых были Лестрейнджи и Ральф Мальсибер. Отец последнего не дожил до того дня. Обстановка накалилась до предела. Всё повторялось вновь: Пожиратели снова были на свободе, и ответственность за их освобождение была возложена на плечи Сириуса Блэка, что лично Фрэнк считал смехотворным. Все же предпринимаемые Фаджем попытки урегулировать ситуацию, были направлены в большей степени на спасение его изрядно уже трещавшей по швам репутации, нежели на поиски и отлов беглецов. Штаб-квартира в то время гудела от возмущения, но министр, пригрозивший оставить без работы каждого несогласного, быстро охладил пыл мракоборцев, среди которых не было в тот момент достаточного единения, дабы решиться на организованный бунт… А потому, уже в июне, как гром среди ясного неба, для Фрэнка и остальных прозвучала новость о нападении Пожирателей на Министерство магии, после которого Люциуса в считанные дни посадили в Азкабан. Подобно тому, как в одночасье перевернулась жизнь человека, ещё пару дней назад с хозяйским видом разгуливавшего по коридорам министерства, она изменилась и для Фрэнка. Вопреки всякой логике, он не испытал от столь стремительно произошедшего события вожделенного удовлетворения или радости. Напротив, когда прошло первое чувство ошеломления, он ощутил себя растерянным, раздосадованным, даже обманутым… Все эти месяцы, пока в воздухе витало тревожное ощущение приближавшейся бури, в воображении Фрэнка, именно он должен был стать первым, кто отследит уготованную в ней Люциусу Малфою роль. Фрэнку не терпелось приступить к сбору новой информации, проведению собственного большого расследования, которое должно было стать завершающим аккордом в столь долго и кропотливо сочиняемом им все эти пятнадцать лет реквиеме по самому своему главному врагу. Но всё случилось иначе — быстро и совершенно без его участия. «Как он посмел быть столь неосторожным? — в гневе и отчаянии думал Фрэнк. — Как он посмел так небрежно провалить дело, которое ему доверил его мерзкий, возродившийся Лорд, в то время как всё играло сейчас в его пользу? Как он мог позволить несовершеннолетнему школьнику поразить себя простеньким обездвиживающим заклятьем?». Тот вожак, тот двадцатисемилетний полубог, рассуждающий об истинных смыслах бытия, которого помнил Фрэнк, которого однажды возненавидел Фрэнк, никогда бы не допустил столь жалкого исхода. Груды синих папок, содержащих бесконечные газетные вырезки, заметки и рассуждения Фрэнка, пытавшегося проводить параллели, додумывать отсутствовавшие в его коллекции факты и прочие имевшие отношение к персоне Люциуса Малфоя атрибуты его своеобразного поклонения, в одночасье стали бесполезны, а потому Фрэнк решил уничтожить их. Собрав всё это в один большой ящик, он выставил его на заднем дворе дома своих родителей, с которыми и коротал век, желая сжечь. Он уже направил на него свою палочку и почти произнёс заклятье, но… рука его дрогнула, и он опустил её. Фрэнк не смог вот так разом перечеркнуть свою собственную жизнь, пусть она теперь и была уже абсолютно бессмысленна. А потому он забрал ящик назад, в дом и отнёс его на чердак в самый дальний и пыльный угол, забыв его там. Вторая магическая война развернулась в Британии тем временем в полную силу, и Фрэнка, памятуя его прежние заслуги, командировали в Уэльс, где вновь определили в местный штаб тренировать новобранцев, так что на несколько месяцев он полностью погрузился в это занятие, будто бы и вовсе перестав думать о Люциусе, Марлин и даже самом себе. Быть может, так бесславно и прозаично всё бы для Фрэнка и кончилось, не усугубись обстановка к середине следующего года ещё сильнее. Альбус Дамблдор погиб, а набравший прежнюю мощь Волдеморт обрушился на Министерство и освободил своих не самых удачливых, но всё-таки верных приспешников из Азкабана. Среди них был и Люциус. В ту ночь, когда это случилось, Фрэнк был уже далеко от эпицентра событий. Он был в лихорадке, он метался в своём походном спальном мешке в бреду, не находя покоя. Всё его естество будто бы поразила агония и где-то глубоко в ней, в этом разъедающем его душу болезненном мандраже, породилась странная, ликующая надежда. Надежда на то, что для него ещё не всё было потеряно, что годы его кропотливого труда были потрачены не зря и что ящик, пылящийся на чердаке в доме его родителей, мог сослужить ему предназначенную службу. Когда Руфус Скримджер, очередной министр магии был убит, Фрэнку, как и многим другим служащим, пришлось решать, на чьей стороне он был. Одни примкнули к сопротивлению, другие — залегли на дно, дух третьих был сломлен и они, в страхе за свою жизнь и жизнь близких, предпочли подчиниться и сдаться на милость Пожирателей… Фрэнк выбрал второе. Подчинению он бы предпочёл смерть, а в сопротивление — просто не верил и быть сторонником последователей выжившего из ума и столь своевременно почившего старика не желал, а потому, забрав родителей, он двинулся в Ирландию к родственникам, где и решил дождаться окончания войны. Фрэнку не было стыдно и он, вопреки всему, не чувствовал себя трусом, потому как у него в этой войне была совсем другая миссия: он должен был остаться в живых, дабы при положительном исходе и падении Волдеморта предъявить новому министру все имеющиеся у него данные о Люциусе Малфое, став свидетелем его уже окончательного и бесповоротного заключения в Азкабан. А потому, как только война и правда кончилась в пользу сторонников магглорожденных, а новым министром стал Кингсли Бруствер — мракоборец, к которому Фрэнк, впрочем, не питал излишне тёплых чувств, ввиду его преданности Дамблдору, он тут же вернулся в Англию, с целью возвратить своё прежнее место в изрядно поредевшей штаб-квартире и претворить задуманное в жизнь. Вопреки оптимистичным ожиданиям Фрэнка, осуществить это оказалось не так-то просто. Новый министр, обладавший весьма принципиальным характером, не жаловал бывшим мракоборцам, давшим во время войны задний ход, их прежние места, даже несмотря на катастрофическую нехватку квалифицированных кадров. И всё же, спустя некоторое время, когда Кингсли, очевидно, понял, что в некоторых случаях ему всё же придётся пойти на компромисс, Фрэнка приняли на его прежнее место, как и многих других. Что же касалось Люциуса, то здесь Фрэнк решил быть ещё более напористым. Ему было известно, что сразу после финальной битвы семейство Малфоев добровольно развернуло белый флаг, сдавшись на милость нового правительства и согласившись сотрудничать с министерством, первоочередной задачей которого был отлов всех беглых Пожирателей. По наводке Люциуса в первые же дни мракоборцы поймали немало его бывших соратников, а потому до некоторого времени благородное семейство оставили в покое, наложив на них домашний арест и позволив дожидаться своей очереди в поместье, без возможности покидать его куда-либо. Все имевшиеся в Малфой-мэноре трансгрессионные тоннели были аннулированы, камины отключены от общей сети, а по периметру антитрансгрессионного барьера — выставлена стража. И хотя сомнений в том, что Люциуса рано или поздно будут судить не возникало, Фрэнк всё же тревожился, что наказание его может оказаться не достаточно строгим, а потому, как только Кингсли восстановил его в прежней должности, он не преминул затребовать у министра аудиенции, сообщив, что обладает настолько важной информацией об одном из Пожирателей Смерти, что поделиться ею может только лично с ним и ни с кем более. Сообщение это, очевидно, всколыхнуло в мистере Бруствере интерес, а потому он не отказал Фрэнку. На беседу с министром Фрэнк отправлялся как на праздник. В тот день он надел свою самую лучшую мантию, вышедшую, правда, из моды лет уже, должно быть, пятнадцать как, но всё-таки вполне ещё парадную; зачесал на голове волосы так, чтобы образовавшаяся за последние годы на её макушке проплешина была менее заметна и даже прикрепил на грудь дарованный ему после Первой магической войны знак отличия, заслуженный им за свою самоотверженную борьбу. Словом, Фрэнк сделал всё, дабы придать своему виду и доводам, которые он собирался преподнести Кингсли, ещё больше весу, чем они имели, и мистер Бруствер, надо сказать, увидев Фрэнка во всём этом облачении, принял его весьма радушно с широкой улыбкой и многозначительным взглядом, каким только бравый солдат может наградить старого вояку. — Ну что ж, Фрэнк, проходи, садись, — сказал Кингсли, когда тот был уже в его кабинете. — Вижу ты в приподнятом настроении? — Как не быть, мистер Бруствер, как не быть? — блаженно улыбнувшись, произнёс Фрэнк и сел на приготовленное для него кресло у стола министра. — Такая радость — конец очередной войны. Нам ли с тобой, дорогой мой друг, не знать, как это волнительно… — Да, что правда, то правда, — кивнул Кингсли, опускаясь не за свой стол, а в другое кресло — напротив Фрэнка, дабы разговор их был не столь официальным. — Волнений предостаточно. Министерство в весьма плачевном состоянии, как ты понимаешь: людей не хватает, ресурсы исчерпаны, но мы не унываем. Ничего. Главная победа нами одержана — разберёмся и с остальным! — Всё так, всё так! — энергично закивал Фрэнк. — Надо только переловить этих мерзких разбежавшихся по своим норам тараканов и жизнь наконец наладится! — А ты, старина, я смотрю, что-то мне как раз про одного из таких тараканов и принёс? — усмехнулся Кингсли, кивнув в сторону толстой и изрядно потрёпанной синей папки, которую Фрэнк сжимал в своих пальцах. — Судя по размерам, правда, там досье никак не меньше, чем на дюжину Пожирателей! Фрэнк невольно выпятил грудь вперёд. — Заверяю вас, мистер Бруствер, это лишь малая доля всего, что у меня в действительности имеется! — гордо сказал он. — Но я решил принести вам сегодня только самое важное, дабы вы не тратили слишком много своего драгоценного времени! — Прекрасно, прекрасно! Времени у меня и, правда, теперь в обрез. Не помню, честно говоря, когда уж и спал-то в последний раз — хвала восстанавливающим зельям! Так значит это информация о ком-то особенном? — Да-да, совершенно особенном, мистер Бруствер! Самом скользком и изворотливом гаде, каких только видывал свет! — воскликнул Фрэнк, приподнимая папку так, словно в ней хранилась информация не меньше чем о местонахождении Святого Грааля. — Тут вся, тщательно и кропотливо собранная мною за последние пятнадцать лет информация о Люциусе Малфое! Лицо Кингсли отчего-то внезапно помрачнело, и он посмотрел на Фрэнка теперь очень внимательно. — Малфое? — губы его дрогнули. — Именно, — выдохнул Фрэнк. — В своё время я поклялся прижать этого гада! И вот, пришёл этот час! Теперь ему уж точно не отвертеться! Он полностью себя закопал за последние годы, но дабы утвердиться в том, что наказание его неминуемо я всё же чувствовал себя обязанным передать всю скопившуюся у меня информацию штаб-квартире! Вся она здесь, — он любовно погладил папку пальцами. — И я с гордостью вверяю её вам. Он протянул папку Кингсли, и тот забрал её у Фрэнка с некоторым сомнением. Не произнеся больше ни слова, министр положил папку себе на колени и, открыв, стал просматривать лист за листом. Он смотрел и смотрел… Фрэнк наблюдал за этим процессом с благоговением. Внутри он трепетал, сердце забилось чаще. У него даже стали подрагивать руки, ладони взмокли, и он незаметно отёр их о свою мантию: наконец исполнилось то о чём он столько времени мечтал! Минута проходила за минутой, Кингсли стал листать страницы чуть скорее, он стал пролистывать по два, а затем должно быть и по десять листов. Конечно! Информации было море! Море имён и событий, море уникальных фактов, и Фрэнк ждал, что министр вот-вот поднимет свою голову и поздравит Фрэнка с великолепной и сложной работой, которую тот проделал, скажет, что все эти данные будут непременно прикреплены к личному делу Люциуса и сыграют свою великую роль, когда на одном из заседаний суда будет решаться его судьба. Наконец, Кингсли решительно захлопнул папку. Мгновение он ещё молчал, не отрывая глаз от потёртой эмблемы министерства на ней. — Фрэнк, — вздохнул наконец он, обращая на него глаза. — Я помню то дело — бедная Марлин. Я так сочувствую тебе и всей твоей семье… Это было, признаться, совсем не то, что Фрэнк ожидал. Он не нуждался в сожалении, он давно пережил свою утрату и хотел, чтобы Кингсли оценил проделанную им работу не со стороны его горя, но как великолепный образец детективного расследования. — Уверяю, — сказал Фрэнк, несколько нахмурившись. — Моё решение начать собирать информацию о Малфое, было связано не с одной только Марлин, но и с сотнями, не побоюсь этой цифры, других невинных людей, которые годами страдали от действий этого страшного человека. Он должен поплатиться за все свои дела. Сейчас ему, конечно, уже не избежать правосудия, но всё это, что собрано в папке, полагаю, поможет Министерству засадить его в Азкабан теперь уже точно на всю оставшуюся жизнь. — Собранная здесь информация безусловно, очень… информативна, — медленно, взвешивая каждое слово, произнёс Кингсли. — Тут есть даже… данные о том, когда и какие мантии Малфой покупал в магазине мадам Малкин… Я даже не знаю, что сказать, право… — Ну, там есть не только это, — вспыхнув, проговорил Фрэнк. Его очень оскорбило то, что Кингсли заострил своё внимание на подобном факте. — Там есть информация и об этих его «Званых вечерах», на которых по заверениям очевидцев, творилось сущее… бесстыдство! Кингсли вздохнул на этот раз очень тяжело. — Я хочу, чтобы ты понимал, Фрэнк, — сказал он, — что мы судим Пожирателей Смерти сейчас за их преступления против магического сообщества, за… участие в нападениях на магглов, за пытки магов, за пособничество Волдеморту, но не за их моральный облик… — Но ведь очевидно же, что Люциус был среди тех, кто совершал все эти перечисленные вами преступления! Вот, — Фрэнк подскочил на своём кресле, сдвинувшись на самый его край, и, выхватив синюю папку из рук Кингсли, начал её листать, — Вот например: в августе 1992 года Люциус Малфой частенько захаживал в магазин Горбина и Бэркеса, что в Лютном переулке, дабы сбыть имевшиеся у него в то время тёмномагические артефакты в немалых количествах, среди коих были предметы, чётко указывающие на… — Достаточно, достаточно Фрэнк, — оборвал его Кингсли, приподняв ладонь. — Я понял тебя. Ты проделал очень кропотливую работу — это правда. Столько лет… Боюсь даже представить, сколько времени ты тратил на это… — Все эти годы! — патетично сказал Фрэнк, расправив плечи. — Боюсь… Малфой не заслужил такого, — сказал Кингсли, не спуская с него глаз. — Это было не ради него. Это было ради… справедливости и торжества правосудия! — Что ж, — пригладив бровь, Кингсли снова аккуратно взял у Фрэнка из рук папку и положил её на свой стол. — Я… позабочусь о том, чтобы некоторые, имеющиеся здесь, наиболее… весомые данные были подшиты к его делу. Я бы с радостью поговорил с тобой об этом ещё, но к несчастью, мне необходимо возвращаться к делам Министерства… — Да-да, конечно, мистер Бруствер, — кивнул Фрэнк. — Я всё понимаю! На вас возложена сейчас такая ответственность!.. Он поднялся с кресла и Кингсли последовал его примеру. — Спасибо тебе за небезразличие, — сказал он, тронув Фрэнка за локоть. — Рад стараться, мистер Бруствер! Я может и не смог быть здесь, с вами на передовой в последние два года, но вы видите, я занимался не менее важным делом, я обязан был осуществить иную миссию… — И я в полной мере оценил это, будь уверен, — кивнул тот. — Благодарю за службу. Он подвёл Фрэнка к двери и распахнул её перед ним. — Вы всегда можете положиться на меня! — с жаром сказал Фрэнк, отдавая ему честь. Кингсли расплылся в белозубой улыбке и отдал ему честь в ответ, после чего закрыл за ним дверь, оставляя Фрэнка в коридоре и полном удовлетворении собой.

***

Решающее открытое заседание Визенгамота по делу Люциуса случилось в конце лета 1998 года. И Фрэнк был в числе того немалого количества служащих, кто жаждал присутствовать на этом событии, а потому, к десяти часам утра, самый большой зал заседания, какой только имелся в Министерстве был уже битком набит людьми, чьи беспокойные голоса сливались в один сплошной угрожающий рокот. Рокот этот многократно усилился, когда дверь в зал приоткрылась в очередной раз, и на пороге, сопровождаемый стражником, показался подсудимый. Фрэнк, который не видел Люциуса воочию вот уже несколько лет, не смог не поразиться тем существенным переменам, которые произошли в его облике за это время. Он даже не поверил сперва своим глазам, решив было, что в зал ввели кого-то другого. Этот исхудавший, неопрятный человек со сгорбленными плечами и запавшими глазами, просто не мог быть тем самодовольным выхоленным аристократом, которого помнил Фрэнк. Очевидно, подобные мысли возникли не у него одного, потому как многие присутствующие, когда первая волна разговоров угасла, замерли в немом изумлении, воззрившись на подсудимого, после чего зал буквально взорвался новым куда более возбуждённым гвалтом. Люциус вздрогнул и, приподняв немного подбородок вверх, окинул взбудораженных зрителей прищуренным взглядом. Уголок его губ растянулся в слабой презрительной усмешке, и Фрэнк понял, что нынешний облик его был ничем иным, как досадным замешательством, в которое он был поневоле введён произошедшими трудностями. Сам же Люциус Малфой никуда не исчез… Он был по-прежнему там, внутри, под этой простой чёрной мантией, небрежно надетой поверх засаленного плохо сидящего на нём сюртука, под этими утратившими свой блеск, неаккуратно причёсанными светлыми волосами, под этой серой неухоженной щетиной на впалых щеках… Фрэнку даже подумалось, что Малфой мог преднамеренно не приводить себя перед заседанием в порядок, надев самое, должно быть, своё убогое одеяние, желая тем самым показать окружавшей его толпе, ликующей и мнящей себя победителями, пленившими свирепого льва, что им это удалось, что он был загнан в угол, что он был лишён всего, а они — были на вершине принадлежавшего когда-то ему пьедестала. — Я прошу тишины в зале суда! — громовой голос Кингсли, который лично вёл сегодняшнее заседание, многократно усиленный чарами, пронёсся над головами присутствующих, устрашая их и заставляя умолкнуть. — Подсудимый, сядьте на предназначенный вам стул. Люциус едва заметно склонил свою голову и поспешно опустился на стоявшее в центре зала деревянное кресло с лежавшими на его подлокотниках тяжёлыми железными цепями. Он неосторожно задел их локтями, и они со страшным грохотом в воцарившейся тишине упали на каменный пол. — Простите, — послышался его несколько сдавленный голос, и напряжённые руки Люциуса легли на освободившиеся подлокотники. — Итак, если все готовы, то предлагаю начать, — Кингсли взглянул на совсем ещё юную рыжеволосую девушку, сидящую поодаль от него и державшую в руке очень пышное белое перо. Она энергично кивнула и театрально вознесла его над пергаментом. Министр продолжил: — Судебное заседание по делу номер 419 объявляю открытым, — перо отчаянно заскрипело. — Разбирается дело лорда Люциуса Малфоя II, 1954 года рождения, проживающего в фамильном поместье в графстве Уилтшир, обвиняемого в совершении преступления против магического сообщества, а именно: систематическом пособничестве Пожирателям смерти и Волдеморту в течение Второй магической войны. Заседание ведёт: Кингсли Бруствер, министр магии; Артур Уизли глава Отдела магического правопорядка; Гестия Джонс, первый заместитель министра. Секретарь суда — Сьюзен Боунс. Все свидетельства по данному делу были рассмотрены Визенгамотом на предварительном слушании, проведённом в закрытом порядке, копии протокола которого имеются на столах у каждого члена Совета. Согласно протоколу подсудимый не признал за собой вины. Показания подсудимого, а также свидетельства защиты прикреплены к протоколу. Предварительное решение о наказании подсудимого в случае признания Визенгамотом его вины — пожизненное заключение в Азкабан. Есть ли у кого-нибудь комментарии или уточняющие вопросы по вышеназванным документам? Кингсли окинул взглядом облачённых в пурпурные мантии членов Визенгамота, заседавших после войны в весьма усечённом составе. Вместо пятидесяти человек в Совет входило теперь только тридцать. Все они отрицательно замотали головами. — Прекрасно, — сказал Кингсли. — В таком случае, суд готов в настоящем заседании выслушать подсудимого. Мистер Малфой, вы подтверждаете свою готовность выступить сейчас перед Визенгамотом с последним словом, которое будет добавлено к вашим предыдущим показаниям? — Так точно, мистер Бруствер, — кивнул Люциус. — Понятно ли вам в чём вас обвиняют? — Предельно. — В таком случае я прошу вас озвучить своё заявление, по итогу которого вам будет вынесен окончательный приговор. — Прежде чем я выскажу своё последнее слово, — сказал Люциус, — я хотел бы попросить у представителей глубокоуважаемого суда прощения и узнать, могу ли я сегодня помимо заявления по собственному делу, высказаться также по делу уже закрытому, не далее как вчера днём? — Дело, которое Визенгамот рассмотрел вчера днём, не имеет лично к вам никакого отношения, мистер Малфой, — произнесла Гестия Джонс, миловидное лицо её приняло строгий вид. — Так точно, мисс Джонс, — губы Люциуса дрогнули в слабой улыбке. — Однако у меня есть информация, которая могла бы изменить финальный приговор, вынесенный по итогу обозначенного мной заседания… — Почему же, мистер Малфой, если у вас имелась столь важная, как вы утверждаете, информация, вы не соизволили поделиться ею с Визенгамотом ранее, до того, как приговор был вынесен? — с нажимом спросил Артур Уизли. — Дело в том, что подробности, способные изменить ход событий и, вероятно, спровоцировать новое расследование, появились у меня лишь прошлой ночью, когда дело было уже закрыто, — ответил Люциус. — Протестую! — сказал Артур и, обращаясь к Кингсли, добавил: — Господин Верховный чародей! Я считаю, что подсудимый, таким образом, пытается отвлечь внимание многоуважаемого Совета от собственного дела. Если мистеру Малфою есть что сказать по другому поводу — пусть выскажет это уже после того, как будет озвучен его собственный приговор! Зал отозвался одобрительным гулом. Кингсли внимательно посмотрел на Артура, после чего, прищёлкнув языком и снова взглянув на Люциуса, медленно произнёс: — Протест отклонён. Я позволяю вам, мистер Малфой высказать ваши соображения по делу оправданного вчера по всем пунктам мистера Паркинсона сейчас. — Благодарю, господин Верховный чародей, — кивнул Люциус. — В таком случае, я с этого и начну… Насколько мне известно, некоторое время назад, мистер Паркинсон предоставил достаточно убедительные алиби, опровергшие показания некоторых других подозреваемых, утверждавших, что он присутствовал 2 мая 1998 года в битве за Хогвартс на стороне Волдеморта. — Да это так, — кивнул Кингсли. — Мне так же известно, — продолжил Люциус, — что палочка мистера Паркинсона, которой он предположительно владел в тот день, прошла все проверки, в ходе которых не было выявлено, что он использовал её для сотворения каких-либо запрещённых или же разрешённых боевых заклятий. — Да, — Кингсли сузил глаза. — И у меня есть ответ, почему палочка мистера Паркинсона оказалась абсолютно чиста, — сказал Люциус. — Дело в том, что в битве за Хогвартс, где Плегга безусловно принимал участие — это известно мне доподлинно — он пользовался не своей основной палочкой, официально закреплённой за ним, которая, как это принято в чистокровных семьях, передавалась в его роду из поколения в поколение от отца к сыну, а иной — палочкой своей юности, которую он обрёл став студентом Хогвартса и которую впоследствии унаследовала его дочь Пэнси также в качестве своей первой палочки. За несколько дней до битвы, Плегга поменялся с дочерью, отдав ей семейную реликвию и забрав свою прежнюю, но всё ещё покорную ему палочку, поскольку он не был уверен в исходе битвы и заранее предусматривал отрицательный для Волдеморта исход… Когда же битва завершилась известными всем нам событиями, Плегга, бежавший с поля боя одним из первых, поменялся с Пэнси палочками обратно и предоставил мракоборцам ту, которая не принимала участия в сражении в качестве неоспоримого доказательства своей невиновности. Шёпот изумления пронёсся по рядам. — Каким образом вам стало это известно, мистер Малфой? — спросила мисс Джонс. — О, вы удивитесь, но я получил эту информацию прошлой ночью из первых уст. Плегга навестил мой дом вчера, на радостях после своего триумфа в этих стенах! Зал сотрясся от нового всплеска разгорячённых голосов. — Что? — Кингсли даже привстал со своего места. — Но как… — Клевета! — с задних рядов раздался истошный женский вопль. — Ложь! Это наглая ложь, господин Верховный чародей! Фрэнк повернул голову, разглядев вскочившую со своего места невысокую женщину, остриженную под каре. — Миссис Паркинсон, рад видеть вас в добром здравии, — поприветствовал её Люциус. — Решили, смотрю, разнообразить свои скучные будни министерской работой? — Ты всё лжёшь гадкий мерзавец! — воскликнула та. — Тишина в зале суда! — вновь прогремел голос Кингсли. — Не слушайте его, мистер Бруствер! Он пытается очернить его! Он пытается выгородить себя! — вскричала она, срывающимся голосом. — Силенцио! — из палочки Кингсли вылетела вспышка, и рот миссис Паркинсон сейчас же онемел. В отчаянии она схватилась за горло. Кингсли окинул зал негодующим взглядом. — Я сделаю то же самое со всяким, кто ещё хоть раз посмеет проявить неуважение к Суду! Присутствующие сейчас же замерли на своих местах, так словно он уже поразил их всех парализующим проклятьем. — Продолжайте, мистер Малфой, — нахмурив брови, сказал Кингсли. — Как мистер Паркинсон проник в ваш дом? — О, очень просто, — улыбнулся Люциус. — Заключая меня под домашний арест, ваши люди обнаружили далеко не все трансгрессионные тоннели, которые есть в моём весьма старом поместье, имеющем немало потайных комнат и секретных лазов, что, безусловно, их извиняет. Признаюсь, я и сам, вероятно, не знаю их все… Плегга же, за прошлый год неплохо изучил мой дом, что, конечно, прискорбно, но позволило ему явиться ко мне прошлой ночью… — Дальше, — зло выплюнул Кингсли. — Так вот. Плегга рассказал мне о том, как ловко он обвёл Министерство вокруг пальца — он был при этом изрядно навеселе, надо заметить, а потому даже предложил мне помощь с побегом, от которой я, как видите, любезно отказался… И, дабы мои заявления не были голословными, я готов поделиться с вами секретом и показать, где же в моём доме столь хитро был скрыт ещё один трансгрессионный тоннель, который пропустили эти чудесные люди, денно и нощно дежурящие у моего дома. Исследовав его, мракоборцы непременно обнаружат необходимый им след… Поражённая заклятьем немоты миссис Паркинсон бросилась вниз, вдоль высоких, кишащих людьми трибун. Кингсли подал знак двум своим стражникам, и они схватили её, когда она уже готова была вцепиться Люциусу в лицо, после чего министр вновь взмахнул своей палочкой и поток бранных слов прорвался из её рта. — Предатель! — кричала она кроме прочего, нечеловеческим голосом. — Поганый предатель! Да как ты мог?! Он доверял тебе! Он столько лет прикрывал твою поганую шкуру! Да будь ты проклят! Обезумевшая от ярости она пыталась вырваться из едва сдерживающей её хватки двух крупных мужчин, она тянула к Люциусу свои изуродованные спазмом руки. После чего, осознав, видно, что теряет силы, набрала во рту побольше слюны и плюнула в Люциуса. Плевок её, однако, не достиг цели, а объект её столь пылкой ненависти, не повёл и бровью. — Увести, — губы Кингсли скривились от омерзения, и мракоборцы вывели из зала уже совсем обессиленную и продолжающую лишь судорожно проклинать Люциуса миссис Паркинсон. В зале вновь воцарилась тишина, показавшаяся теперь Фрэнку, какой-то особенно пронзительной. — Но почему вы сразу же не сообщили о прибытии в ваш дом Плегги дежурившим там мракоборцам, мистер Малфой? — прервал её Артур. — Чтобы спугнуть его и позволить сбежать? — хмыкнул Люциус. — Достаточно! — с жаром заключил Кингсли. — Ваше последнее слово, мистер Малфой! — Ах да! — улыбнувшись, кивнул тот. — Дайте-ка собраться с мыслями… Так вот: я ни в чём не виновен, меня держали под Империо, угрожали смертью сына и жены ради защиты которых, я и вынужден был позволить этим мерзким тварям находиться в моём поместье весь прошлый год… Я также хочу попросить многоуважаемых членов Совета, учесть при принятии вашего самого рационального и трезвого решения, факт моего добровольного сотрудничества с Министерством магии, благодаря которому в Азкабан уже отправлено одиннадцать наиболее опасных Пожирателей Смерти, не считая мистера Паркинсона, который, несомненно, станет двенадцатым. А также, — он нервно облизнул губы, — принять во внимание мою полную готовность обеспечить Министерство всеми необходимыми ресурсами для поимки оставшихся беглецов. — Чёрт бы тебя побрал, Малфой!.. — свирепо воскликнул Кингсли и, спохватившись, обратился к секретарю: — Это не нужно записывать, Сьюзен… Что ж! — кашлянув, он оглядел членов Визенгамота, в глазах которых читалось сейчас полное смятение. — Полагаю, пора проголосовать. Кто считает мистера Малфоя виновным и достойным пожизненного заключения в Азкабан? Ввысь сейчас же взмыло двенадцать рук членов Совета, в числе которых была и рука Артура Уизли. Гестия Джонс только беспокойно взглянула на министра, сомневаясь, видно, в своём решении. Ладони Кингсли остались плотно прижатыми к поверхности стола. — Кто считает, что подсудимого следует оправдать? — процедил он сквозь зубы, не отрывая своего пронизывающего взгляда от лица Люциуса. Медленно в воздух стали подниматься руки прочих членов Совета. Очевидно, внутри многих из них происходила сейчас весьма нелёгкая борьба, однако, когда Кингсли и Гестия тоже проголосовали — остальные последовали их примеру куда более смело. — Оправдан по всем пунктам, — металлическим голосом произнёс Кингсли, со всего размаху ударив ладонью по крышке стола, после чего мгновенно, больше не глядя ни на Малфоя, ни на кого бы то ни было ещё он поднялся со своего места и пулей выскочил вон из зала суда. Его примеру последовало никак не меньше десятка мракоборцев. Зал тут же вспыхнул ожесточёнными как никогда спорами, а Люциус, который всё ещё оставался сидеть в деревянном кресле с цепями медленно прикоснулся пальцами к своему лбу, и Фрэнк, не вполне ещё осознавший произошедшее, отметил, что они дрожали.