Петля Арахны

Фрэнк МакКиннон наконец решился. Никогда ещё в своей жизни он не был уверен ни в чём так сильно как теперь. Тяжело дыша, с зажатой в руке волшебной палочкой, он пересекал длинный пустырь на окраине сонного маггловского городишки по направлению к возвышавшемуся высоко на холме дому. Её дому. Трансгрессировать прямиком туда он сейчас не мог, вся Британия была под колпаком мракоборцев, и любая магическая активность могла бы стоить Фрэнку на этот раз очень дорого — они искали его; у них повсюду были расставлены ловушки, в которые он не собирался попадать так просто… Только не сейчас. Фрэнк, конечно, был уже не в форме. Столь длинный переход под палящим августовским солнцем среди бесконечных верениц обшарпанных складов и заброшенных домов с побитыми стёклами, давался ему нелегко. Кости его ломило, а одышка была такой сильной, что он только и молился, сам не зная кому, дабы отчаянно стучащее сердце его не смело сдаться раньше времени. Фрэнк был болен. Он болел уже несколько лет, здоровье его, прежде почти богатырское, окончательно подорвалось в этой сырой выгребной яме, куда его, как и других несогласных, сослал в своё время поганый предатель, Кингсли. Когда новый министр только объявил общественности о своём внезапном решении взять на должность начальника Международного бюро магического законодательства Люциуса Малфоя, это ввергло Фрэнка, итак глубоко фрустрированного после завершившегося оправдательным приговором суда, в настоящую ярость. Он понял наконец, что не готов был и дальше терпеть весь этот возмутительный беспредел, а потому предпринял несколько отчаянных поступков, вступив, в том числе, в сговор с единомышленниками и едва не устроив в Министерстве бунт, который, впрочем, был быстро подавлен. Поступил с бунтовщиками министр тогда крайне сурово. Все зачинщики незамедлительно были уволены вне зависимости от уровня занимаемых ими должностей, а рядовым мракоборцам, вроде Фрэнка, примкнувшим к бунту уже на его последних этапах, была великодушно представлена возможность продолжить свою службу в министерстве, вот только уже не в лондонских стенах, но в Азкабане, где постоянно требовались новые стражники. И Фрэнку тогда, как и прочим мракоборцам, не имевшим никакой иной квалификации, пришлось согласиться, а потому он вскоре отправился на этот затерянный в Северном море край света, мрачный и безрадостный. Первый год Фрэнку нелегко давалось привыкнуть к здешним условиям: постоянной сырости, полумраку, зловонным ароматам узких коридоров, которые, так сильно, казалось, впитались за сотни лет в каменные стены башни, что были неистребимы ни какими средствами, хоть магическими, хоть нет. Самым неприятным же для Фрэнка, к его собственному изумлению, оказался внутренний двор, где ему временами доводилось дежурить. Когда один из стражников, ещё в самом начале его службы, только обмолвился, будто бы мертвецы здесь выходят погулять ночами — Фрэнк не поверил. Он решил, что «старший» товарищ просто подшучивает над ним таким образом, однако, когда в первое же его самостоятельное дежурство во внутреннем дворе башни мертвецы и правда стали выползать из-под земли друг за другом — Фрэнк заплакал. Скажи ему до тех пор, хоть кто-нибудь, что он — человек, прошедший две магические войны, и сражавшийся, не зная страха, с самыми опасными приспешниками Волдеморта, расплачется, как неоперившийся юнец, оставшись ночью в одиночестве в саду Азкабана — он бы, пожалуй, плюнул этому наглецу в лицо… Однако, оказавшись там и испытав на себе весь ужас этого проклятого всеми богами места, Фрэнк уселся на рассвете на каменных ступенях, едва держа в обессиленной руке палочку, и всхлипывал почти как маленький, стирая дрожащими пальцами то и дело набегавшие на глаза слёзы. Самым ужасным во всём его положении было то, что Фрэнк не мог отсюда уйти. Он просто не мог бросить эту работу, потому как ничего другого кроме как служить — не умел, а на плечах его, ко всему прочему, лежали теперь заботы о двух его болевших уже стариках, да и жалование в Азкабане превышало его прежнюю зарплату практически втрое. И Фрэнк остался, совершенно не понимая, однако, как кто-то мог находиться здесь по доброй воле, а потому и страшно дивясь всякому частому посетителю. Она была не исключением. Когда Фрэнку впервые довелось встретиться с ней лицом к лицу в этих стенах, он не поверил своим глазам. К тому моменту он проработал в Азкабане должно быть уже месяца три. Фрэнк помнил тот момент, когда она вошла в холл, в своей тёмно-бордовой мантии и плотной вуалетке на глазах; прочие стражники приветствовали её так, словно она заходила к ним на чай каждое воскресенье, а потом Фрэнка попросили проводить её, и она, робко улыбаясь, спросила его имя. — МакКиннон? — подобно эху вторила ему она, когда он представился. — Так, точно миссис Малфой, — бросил он в ответ, открывая тяжёлую металлическую дверь, ведущую в комнату для свиданий, где она встречалась в тот день с одной из своих старых подруг — такой же женой грязного Пожирателя, какой была и сама. Фрэнк, надо сказать, относился к Нарциссе тогда ни чуть не лучше, чем к этим увядавшим день за днём в темницах Азкабана несчастным созданиям, полагая, что и она была в некотором роде достойна их участи. Долгие годы наблюдений за Люциусом и всей его семьей, сложили невольно в голове Фрэнка определённый образ Нарциссы. И получившийся в конце концов портрет нельзя было назвать безобидным. Хотя миссис Малфой и не имела на своей руке чёрной метки, её нередко можно было заметить за проявлением далеко не самого обаятельного поведения. С простыми людьми Нарцисса всегда разговаривала свысока, а её скандалов, которые она любила устраивать в общественных местах, боялись служащие всех хоть сколь-нибудь заинтересованных в клиентах подобного уровня заведений. Всё это для Фрэнка было бы, однако, совсем неважно, не будь Нарцисса столь близкой родственницей целого ряда Пожирателей, причастных к смертям десятков ни в чём не повинных людей, в том числе и Марлин. А потому, дабы не высказать ненароком этой благородной даме в лицо всё, что Фрэнк думал о ней, поначалу он её несколько сторонился. Она же, напротив, будто и не замечая его недружелюбного расположения, бывала с ним приветлива, и любопытство Фрэнка, которое он в действительности испытывал к Нарциссе по старой памяти, одержало очень скоро над ним верх, заставив заговаривать с ней всякий раз, пока они шли вдвоём по узким коридорам Азкабана. Вопреки существовавшим у Фрэнка когда-либо предубеждениям, Нарцисса на удивление оказалась весьма приятной в общении женщиной. Она была воспитана, спокойна и рассудительна; искренне любила сына и тактично, сколь же и многозначительно молчала о муже. С ним она вступила тогда уже в бракоразводный процесс, и Фрэнк, немало знавший о произошедшей в их семье неприятной ситуации, позволил себе в какой-то момент подумать даже, что Нарцисса, возможно, никогда и не любила Люциуса, но лишь терпела его все эти годы из необходимости соблюдать принятые в их закоснелом обществе приличия. Когда подобные мысли только начали приходить Фрэнку в голову — он тут же одёргивал себя, не позволяя даже думать о таких вещах, потому как это было не просто не правильно, но почти преступно в отношении всего чему он столько посвящал себя долгие годы. Да и как вообще он мог разрешить себе испытывать к не достойной по всем его убеждениям ничего кроме презрения женщине хотя бы жалость, не говоря уже о неких трепетных чувствах?.. Тягостные сомнения его рассеялись, однако, в тот самый день, когда уже после её развода и последовавшего за ним летнего путешествия, Фрэнку вновь довелось поговорить с Нарциссой, и она внезапно почти со слезами на глазах призналась ему в том, как тяжела была в действительности её прежняя жизнь. О, как она была смущена своей собственной откровенностью тогда: щёки её горели, губы дрожали, а руки… она даже тронула Фрэнка в порыве благодарных эмоций за плечо, когда он и сам сознался ей вдруг в своей симпатии. Событие это перевернуло Фрэнку жизнь, заставив осознать, что он не принадлежал более самому себе, а все прошлые метания его, все тщетные стремления отомстить Люциусу Малфою за смерть Марлин вели его на самом деле к куда более важному, сколь же и совершенно нежданному итогу — любви. Да, Фрэнк был влюблён. Он испытал это чувство так сильно, вероятно, впервые за всё своё, казавшееся в последние годы как никогда бессмысленным существование, и оно осветило его; оно придало ему сил… Обнаружив в себе подобное глубокое чувство, Фрэнк, весьма стеснительный по своей натуре, не мог, однако, и подумать о том, чтобы предложить Нарциссе нечто непристойное. Будь ситуация несколько иной, и он, одержимый новым своим прозрением, стал бы возможно даже помышлять о браке, но Нарцисса, только что пережившая развод, навряд ли согласилась бы столь рано давать новые клятвы, а потому, Фрэнк, решив не торопить события, продолжил общаться с ней так, как ему позволяли то смелость и воспитание. У Фрэнка, тем не менее, было одно нестерпимое желание, касавшееся Нарциссы, с которым он справиться в конце концов так и не смог. Фрэнк мечтал открыть ей свой секрет — страшную тайну, которую хранил с восторгом и гордостью ото всех вот уже, должно быть, два с половиной года и никогда не отважился бы поведать о ней кому-либо, а тем более ей, если бы не нынешние, сложившиеся столь чудесным образом обстоятельства. Теперь, когда Фрэнк точно знал, что развод Нарциссы стал для неё освобождением — ему хотелось, чтобы она узнала, кто во всей этой истории был истинным героем, позволившим ей наконец свободно расправить крылья. Фрэнк желал, чтобы Нарцисса поняла, какую важную роль он, в действительности, уже сыграл в её жизни, потому как верил — она, несомненно, оценила бы это. Просто так раскрыть Нарциссе всю правду, в один из их будничных походов по коридорам Азкабана, Фрэнк, однако, не мог. Он не очень любил помпезность, конечно, но всё-таки, информация которой он собирался поделиться с ней, была слишком уж важная, дабы выплеснуть её на Нарциссу столь прозаично, а потому вскоре он решился на ещё один важный шаг, предложив ей выпить с ним кофе. Сделать это ему, правда, удалось не с первого раза. Прежде чем Фрэнк наконец пригласил Нарциссу на завтрак в бывшее кафе Флориана Фортескьё, он трижды не смог побороть собственное волнение. Всякий раз, когда Фрэнк хотел произнести свои тщательно отрепетированные слова, в горле его начинало отчаянно першить, и он, заходясь страшным кашлем, оставлял всякие попытки сказать ей ещё хоть слово. На четвёртый же раз, когда Фрэнк вновь едва не задохнулся у неё на глазах, Нарцисса, осознавшая, видно, что он никак не может донести до неё нечто очень важное, взяла его за руку и, улыбнувшись своей участливой улыбкой, каким-то чудом рассеяла все его страхи. А уже через неделю, в свой выходной, нервничая ещё немного, Фрэнк направлялся по Косой Аллее при полном параде на своё первое за долгие годы свидание, старательно отгоняя от себя мысль, что Нарцисса могла передумать и не прийти. Когда же он зашёл в кафе и увидел её, сидящую за одним из самых дальних столиков в укромном уголке зала, сердце его растаяло, и совсем уже воодушевлённый он подошёл к ней, торопливо приглаживая свои редкие волосы на висках. — Миссис Малфой, — выдохнул он, застывая у столика в нерешительности — назвать её по имени он до сих пор ещё ни разу так и не отважился. — Фрэнк, — она улыбнулась ему лучезарно. — А я, вот, уже вас жду! Ну что же вы стоите? Садитесь же, наконец! И Фрэнк, спохватившись, отодвинул стул, усаживаясь на него, а потом с удивлением уставился на две чашечки голубого фарфора, стоявшие перед ним. — Я осмелилась заказать нам кофе, — произнесла Нарцисса, поймав его взгляд. — Вы же не против? — Нет-нет, — замотал он головой. — Ну что вы — это чудесно! Теперь нас точно никто не будет прерывать. Он взял одну из чашечек в руку. — Да, — кивнула она, — я вот именно так и подумала. Так значит… вы хотели мне что-то рассказать? Что-то важное? — Да, это несколько сложно, правда, будет, — он снова погладил свои залысины, немного огорчённый тем, что она так резко перешла к делу. — Знаете, прежде чем, я расскажу вам, я должен вас предупредить, дабы вы поняли всё правильно… — Ну что вы, Фрэнк! — улыбка её стала ещё шире, глаза неотрывно смотрели на него. — Не берите в голову! Мы же с вами знакомы почти уже два года! Неужели я хоть раз заставила вас подумать, что могу чего-то не понять? — Нет-нет! — замотал он головой, отставляя от себя чашку, так и не сделав глотка. — Вы очень… очень чуткая женщина, я знаю это, миссис Малфой… Н-нарцисса, — он задохнулся, сам поражённый своей смелостью и испуганно уставился на неё. — П-прошу простите, вы, конечно, не давали мне ещё позволения назвать вас по имени… — Ну что ж, — Нарцисса кокетливо повела бровью, — в таком случае, вы его наконец получили, Фрэнк. — О-о, — выдохнул он, ощутив, как ткань фланелевой рубашки сейчас же прилипла к его спине. — Благодарю вас за этот счастливейший миг моей жизни! — Ну что вы, ну что вы! — замахала она. — В конце концов, мы же с вами… мы же с вами друзья, Фрэнк, — она выдержала многозначительную паузу. — Так, что вы хотели мне рассказать, дорогой мой друг? — Ах да! — Фрэнк вытащил из кармана носовой платок, пожелтевший уже от времени, но по-военному идеально отглаженный, и торопливо стёр им со лба проступивший пот. — Я хотел открыться вам. Знаете… рассказать кое о чём. Но сперва, как я уже сказал, я всё-таки должен просить вас… Нет, даже не так! Я должен заставить вас… Нарцисса удивлённо распахнула глаза, и Фрэнк, вновь испугавшись, на этот раз правда самого себя, затараторил виновато: — Нет-нет! Конечно же не заставить, что я говорю?.. — он нервно усмехнулся. — Просто, дайте мне обещание, что не станете делать поспешных выводов, когда узнаете обо всём, потому как никогда в своей жизни я не имел намерений навредить каким-то образом именно вам. Во всём, что я сделал тогда, почти уже три года назад, было лишь желание торжества справедливости, понимаете? Пусть и не самым законным путём… Иной путь мне просто был тогда не доступен. Но, как теперь я вижу — я поступил всё-таки верно. Мои действия, быть может несколько необдуманные, импульсивные, даже не совсем, должно быть, нормальные, совершённые в пылу не самых добрых побуждений — этого я, конечно, никак от вас скрыть не могу, привели, однако, к самому важному и благому событию — теперь я вижу это!.. Однако я всё же сомневаюсь. Поймите меня правильно, Нарцисса, я боюсь, что вы можете осудить меня, быть может, даже отругать за то, что я без вашего ведома посмел вторгнуться в вашу жизнь и столь сильно повлиял на неё, пусть и влияние это благое… Поэтому, я прошу вас дать мне слово… — Я даю вам слово, Фрэнк, — оборвала его Нарцисса, голос её внезапно прозвучал очень напряжённо, даже жёстко, и Фрэнк, который всё это время смотрел в стол, бросил на неё удивлённый взгляд, обнаружив, что улыбка сошла с её лица. — Ну же, не томите даму. — А, я… — слова застряли у него где-то в горле; он взирал на неё теперь так, как должно быть только кролик может смотреть на удава, не смея сделать лишнее движение. — Знаете, быть может мне вовсе и не стоит… зря я это всё! Прикрыв глаза, Нарцисса глубоко вздохнула. — Ах, ну в самом деле! — всплеснула она руками, лицо её, как ни в чём не бывало, озарила улыбка и, возведя глаза к потолку, она покачала головой: — Заинтриговали меня, а теперь хотите пойти на попятную? Не кажется ли вам это бесчестным — так пользоваться моим любопытством? Ну же, — рука её взвилась в воздух, картинно опускаясь на крышку стола и самые кончики пальцев, коснулись его запястья; у Фрэнка по всему телу пробежали мурашки. — Разве я не пообещала вам мгновение назад, что не стану вас осуждать, а уж тем более ругать?.. Я знаю, что у вас доброе сердце, Фрэнк, и что вы всегда совершенно искренни со мной. Так не подводите же меня: будьте искренним до конца! — Да-да, я буду, буду! Я… — Фрэнк замер на мгновение, прикрывая глаза и растворяясь в этом её лёгком прикосновении: какие нежные у неё были подушечки пальцев… у него уже не было пути назад, а потому он произнёс на выдохе: — Понимаете, это ведь именно я три года назад отправил журналисту, оклеветавшему вашего мужа, то фото… Именно я сделал его тогда. Я увидел Люциуса с вашей беременной уже невесткой, Асторией, в этом самом кафе, вон за тем вот столиком у окна и… несколько приукрасил факты. Подушечки пальцев дрогнули. — Что?.. — Нарцисса испустила сиплый вздох, отдёргивая руку; Фрэнк, ещё пребывавший в какой-то странной своей эйфории, посмотрел на неё затуманено, различая, что лицо её вдруг побледнело. — Что вы сделали, Фрэнк? Ему показалось вдруг, что Нарцисса вот-вот готова упасть в обморок, она даже качнулась в сторону, и он, придя наконец в себя и едва не опрокинув чашку, подскочил со своего стула. Она, однако, отшатнулась от него, не позволяя тронуть себя и пальцем. — Так это сделали вы?! — произнесла она поражённо. — Да! Да, Нарцисса! — воскликнул Фрэнк, решивший отчего-то, что она произнесла это с восхищением. — Это сделал я! Всё я! — Но зачем? — изумление в её глазах было таким отчаянным, и тут Фрэнк понял вдруг, что Нарцисса вовсе не была восхищена; отступать, однако, ему уже было некуда. — Понимаете, я был одержим местью, — признался Фрэнк, вновь опускаясь на свой стул. — Вы, должно быть, не знаете, конечно, но я ведь… Я ведь двоюродный брат той самой Марлин МакКиннон, которая состояла в этой подпольной организации Дамблдора — Ордене Феникса, будь он неладен! И ваш муж… б-бывший, в смысле, муж, понимаете, он был предводителем того нападения. Он… он убил её! Я был там! Я лично был в тот вечер там, в её доме и я видел его собственными глазами! И я столько лет… — Фрэнк оборвал себя — признаться Нарциссе ещё и в том, что все эти годы он тайно следил за её семьёй было уж точно никак нельзя, а потому совсем уже неуверенно он только добавил: — Но всё ведь вышло в итоге прекрасно, не правда ли, Нарцисса? Вы же благодаря именно той моей выдумке стали свободны от него, от этого монстра, от этого страшного тирана и убийцы! Вы же… вы же сами говорили, как мучились в замужестве с ним, как страдали! — Вы что смеётесь надо мной?.. — прошептала Нарцисса, губы её задрожали и она прижала к ним пальцы. — Вы издеваетесь? Вы… подшучиваете так, Фрэнк? — Нет-нет, ну что вы! Ну что вы!.. Я никогда бы, никогда бы не смог поступить так гнусно! — замотал он головой. — Гнусно? Вы это называете «гнусно»? За маленьким круглым столиком в бывшем кафе-мороженом Флориана Фортескьё повисло молчание. Кофе в двух голубых чашках давно уже остыл. Фрэнк не понимал, что должен был сказать. Он потупил взгляд. — И почему, интересно знать, вы вообще решили признаться мне во всём этом сейчас? — вновь зазвучал её голос. — Зачем? Что вы надеялись услышать от меня? Благодарность?.. Последнее слово вырвалось у неё с надрывом, и только теперь, пожалуй, Фрэнк и сам увидел, как глупо это было с его стороны. — Д-дело в том… Дело в том, что я люблю вас, Нарцисса, — тихо произнёс он, понимая, что никому и никогда в жизни ещё не говорил этого. — Любите? — с презрением выплюнула она. — Вы? Меня? Ноздри её раздулись. Глаза прожигали Фрэнка насквозь, и он стушевался под этим её взглядом, съежился, ощущая своё полное бессилие и ничтожность перед ней. — Да как вам в голову могло прийти, что я возблагодарю вас, за то, что вы разрушили мою семью? — дрожа, спросила она. — За то, что очернили её, изгадили своей подлой клеветой?.. — Я… понимаете, я, — Фрэнк безуспешно пытался найти себе оправдание, но никак не мог, а потому, в конце концов, ему пришлось лишь кивнуть: — Да, действительно вы правы, конечно, правы: я не имел права… Но я, как вы сами сказали, я всегда был искренен с вами. Я не мог позволить себе, чтобы между нами оставались подобные тайны… — Между нами? — повторила она, взгляд её стал свирепым. — Да вы в своём уме вообще? Кто вы, и кто я! Лицо Нарциссы сморщилось так, словно под нос ей подсунули что-то отвратительно пахнущее, и этим мерзким зловонием был для неё он — Фрэнк, отчего ему немедленно захотелось испариться, исчезнуть, раствориться в окружавшем его пространстве и больше никогда уже не существовать. — Вы мне омерзительны, — выдохнула Нарцисса. — Я знала, конечно, что вы больны, что вы одержимы им… Знала, что вы предпринимали, возможно, какие-то попытки, дабы отомстить, но чтобы такое!.. Она быстро поднялась со стула, всё ещё не спуская с Фрэнка своих ледяных глаз. — Нарцисса, — не способный ещё поверить до конца в происходящее, произнёс он. — Никогда больше не смейте даже заговаривать со мной, — процедила она сквозь зубы. — А уж тем более называть меня по имени… И уверенно развернувшись на каблуках, она подобно ветру направилась прочь из кафе. — Нар… м-миссис Малфой! — слабо воскликнул он ей вслед. — П-пожалуйста!.. А через полгода, Люциус объявил о своей помолвке. Фрэнк за всё это время ни разу так и не осмелился более заговорить с Нарциссой, которая замечая его в холле Азкабана, делала отныне вид, что они и вовсе с ним не знакомы. После же того, как бывший муж её женился во второй раз, она и подавно перестала там бывать. В те же редкие дни, когда Фрэнку удавалось заметить её, ведомую каким-нибудь другим стражником в комнату свиданий — Нарцисса казалась ему непривычно бледной, иногда даже до болезненности, и ему становилось жаль её, отчего он принимался винить себя за всё случившееся ещё сильнее… Будни же самого Фрэнка текли серо и безрадостно как никогда. В Азкабане он всё больше впадал в состояние крайней удручённости, отчего и здоровье его стремительно подкосилось. Фрэнк, конечно, и раньше постоянно мёрз здесь от сырости и холода, но теперь суставы его, прежде никогда не дававшие о себе знать, стали нестерпимо ныть по ночам, а пропитанный солью и смрадом разложений воздух башни забивался в нос и глотку так плотно, что он, кашляя, бывало, опасался извергнуть из себя собственные лёгкие. Зелья же, которые ему стал прописывать новый, заступивший сюда недавно на службу доктор, едва ли облегчали Фрэнку существование, принося лишь временный результат, так что в голову его стали закрадываться мысли совсем уж нехорошие. Всё изменилось вдруг, когда однажды ночью, Нарцисса собственной персоной явилась к Фрэнку в дом, где он пребывал в тот момент, будучи в небольшом отпуске. Она трансгрессировала тогда прямо к нему в комнату, так что Фрэнк, проснувшись от громкого хлопка, сопровождавшего её появление, подскочил на своей узенькой холостяцкой кроватке, сразу же решив, однако, что всё ещё спит — ему часто являлись сны о ней. — Это снова ты, Нарцисса? — пролепетал он, оседая на подушку. — Ах, зачем ты опять пришла? Зачем ты мучаешь меня каждую ночь?.. Я так устал, так устал… Лицо её сейчас же скривилось от отвращения и, в два шага преодолев отделявшее их расстояние, она схватила вдруг его за плечи, принимаясь отчаянно трясти. Пальцы её твёрдые как металл вонзились в его нывшие кости, многократно усиливая их боль; Фрэнк даже охнул — таких живых снов ему ещё не доводилось видеть. — Приди в себя, паршивый идиот! — зашипела Нарцисса. — Это не сон! Я и правда пришла к тебе, глупец! — Нарцисса? — от удивления Фрэнк только широко распахнул свои глаза. — Что я тебе говорила, про моё имя?! Не смей никогда называть меня так! — она резко выпустила его плечи из рук и отпрянула, будто от прокажённого. — Ах, простите меня, миссис Малфой! — воскликнул сокрушённо Фрэнк, осознав наконец, что она и вправду была здесь, перед ним, во плоти. — Но как же так, миссис Малфой, зачем же я вам понадобился так вдруг? Фрэнк сел на кровати, стыдливо прикрывая своё истлевшее ночное одеяние углом покрывала. В ночном сумраке Нарцисса была ещё прекраснее, чем в его снах. — Вы ещё любите меня? — жестко спросила она, метнув в него свой пронзительный взгляд бледно-голубых глаз. — Я? — выдохнул он. — Ах, да! Конечно! Конечно, я вас люблю, миссис Малфой… — И вы готовы ради меня на всё? Фрэнк на мгновение замер в изумлении, прислушавшись невольно к воцарившейся в его унылой одинокой комнате тишине, после чего соскочил вдруг с кровати и бросился на пол, прямо ей в ноги, так что Нарцисса в испуге отпрыгнула назад, едва не столкнув со стола ночник. — Да! — воскликнул он, подползая к ней. — Да-да! Я готов, я готов ради вас абсолютно на всё! Всё что угодно! Всё что угодно! — губы его дрожали, он сложил руки в мольбе. — Пожалуйста! Пожалуйста, скажите, что мне сделать! Что мне совершить, дабы вы простили меня! Дабы я вернул ваше доверие, дабы вы смилостивились надо мной, и свет ваш вновь озарил моё жалкое, лишённое всякого смысла существование!.. Фрэнк замолчал, прикрыв глаза, наслаждаясь этим удивительным моментом: наконец он смог высказать ей всё, что так мучило его все эти долгие месяцы. Уже за одно это мгновение, он готов был словно бы и умереть, прикажи она ему… И она приказала. Вот только убить надо было не себя, а кое-кого другого, кого-то Фрэнку совсем неизвестного, чьё имя она ему даже не назвала, а потому он сразу согласился на всё, не раздумывая, толком и не слушая её. Понял он только, что Нарцисса и сама теперь желала отомстить Люциусу, и что в сговоре с нею был уже тот новый доктор из Азкабана. Прозвучало ещё имя Ральфа Мальсибера и его сестры… От Фрэнка же она хотела совсем немногого, чтобы тот вовремя поил будущего беглеца зельем, способным вызывать симптомы драконьей оспы, подкупил ещё одного стражника, а потом, когда придёт время — закопал во внутреннем дворе Азкабана того безымянного для Фрэнка человека… И Фрэнк сделал это. Точно, как она велела. Когда он положил на рассвете в могилу уже пребывавшего тогда в обличие Мальсибера беспомощного старика беспрестанно шептавшего на неизвестном языке молитвы и, представленного Нарциссой, неким дальним дядюшкой Ральфа, у Фрэнка в душе совсем ничего не дрогнуло. Он сделал своё дело хладнокровно и уверенно, так, словно закапывал людей в землю живьём всю свою жизнь. А дальше существование Фрэнка потекло как прежде и вопреки неким смутным его ожиданиям в нём мало что поменялось. По просьбе Нарциссы в следующие несколько месяцев он, однако, сделал ещё кое-что: отравил доктора, а затем подстроил ложный и последний вызов для уволившегося уже из Азкабана мистера Дорни — того, второго стражника, которому они в своё время немало заплатили за молчание. А потом Нарцисса сказала ждать и он ждал. Фрэнк, надо сказать, совершенно не имел понятия, куда именно после своего освобождения отправился Ральф. Он не знал, кем был старик, под чьей личиной тот покинул Азкабан, и вернулся ли ему вообще прежний облик — в суть проведенного тогда ритуала он не особенно вникал, а потому, когда через два года в газетах запестрили заголовки, будто Люциус принимает в своём лондонском филиале Фонда некого греческого мецената — Фрэнк даже и не понял о ком в действительности шла речь. Фотографий грека в газетах при этом не бывало — богач, из суеверий, мол, не любил выставлять себя на показ, а потому, когда однажды ночью Фрэнку в Азкабан от Нарциссы пришло письмо, в котором она торопливым почерком сообщала, что Люциус нынче собрался выкопать тело Ральфа из-под земли и что тот должен помочь ему сделать это, выпустив под самый конец из сектора «С» Плеггу Паркинсона, с которым она сама обо всём уже давно договорилась — Фрэнк мало что понял, но, безусловно, очень обрадовался. Когда Люциус заявился следующим утром в Азкабан, Фрэнк был в удивительно приподнятом настроении. Огорчило его только то, что Люциус, совсем не узнал его… Его — человека, который положил свою жизнь, на сбор информации о нём, человека с которым однажды, пусть и когда-то очень давно он сразился в битве, в доме несчастной Марлин, образ которой за эти годы совсем, впрочем, истончился в сознании Фрэнка. Он, признаться, едва ли помнил уже её лицо… А вот лицо Люциуса Малфоя Фрэнк знал очень хорошо. Он изучал его часами, днями напролёт по фотографиям; ему была известна каждая его черта. А потому насколько же удивительно было видеть его теперь вот так, воочию. Фрэнку хотелось сказать ему об этом, ему хотелось кричать и вопить: «Я знаю тебя, я знаю тебя! Я изучил о тебе всё, что смог, и ты не имеешь права говорить мне, что ты не знаешь меня. Ты не имеешь права не знать в лицо своего самого главного врага; самого преданного тебе врага; врага, принёсшего тебе в жертву всю свою жизнь…». А потом случилось кое-что страшное. Фрэнк помог Люциусу выкопать тело того старика, в облике Ральфа, думая, однако, что тело это спокойно гниёт уже в земле, и уж тем более не решит принять вдруг свой прежний облик. Но произошло по-другому, и к этому Фрэнк совсем не был готов. Разом ему вдруг открылось очень многое. Он узнал о том, кем на самом деле был старик и понял, что свидетельство о смерти Ральфа с его собственной подписью утаить тоже уже не удастся, потому как мистер Поттер, присутствие которого, Фрэнк из-за своего воодушевления весьма недооценил в тот день, быстро заподозрил неладное, раскрыв не только личность Фрэнка, но и неотступно проследовав за ним в архив. Фрэнк понял вдруг, что Нарцисса подставила его. Осознание пришло ему в голову так неожиданно и так болезненно отдалось во всём теле, что он сейчас же отогнал от себя эту мысль: нет, она не могла; она не могла так поступить с ним… «Должно быть, — думал Фрэнк, — она и сама не знала, что тело примет прежний облик». Выбора, однако, у Фрэнка уже не было. Единственным шансом на спасение для него теперь был побег, который он совершил непременно, как только вывел из сада, навстречу Люциусу и всей сопровождавшей его свите мертвецов. Он также выпустил Плеггу, решив, что если уж и этот человек, не справится с Люциусом, то этого не сделает уже, пожалуй, никто… А потом сбежал и сам, забрав из дома некоторые необходимые ему вещи и принимаясь скитаться в шотландских лесах, пока старое радио его, настроенное на министерскую волну, не сообщило о нападении на Малфой-мэнор, закончившимся одним смертельным исходом… вот только опять не для Люциуса Малфоя. И Фрэнк решился. Он понял наконец, что именно здесь заканчивался его путь, но что, последним шагом, который он должен сделать, прежде чем спрыгнуть в лоно уже давно ожидавшей его пропасти — было уничтожение самой страшной, самой ядовитой на этом свете змеи. Когда Фрэнк доковылял наконец до её дома, хромающий и едва ловивший распахнутым ртом пыльный августовский воздух, был уже поздний вечер. Ему, однако, хватило ещё сил, выбить плечом дверь летней веранды. Дом, обманчиво пустовал. Она хорошо позаботилась о том, чтобы мракоборцы не обнаружили её здесь так быстро. Она выжидала, как паучиха в своём логове; сидела где-то в застенках, заколдованных эльфийскими чарами. Мракоборцы всегда недооценивали трепетное отношение этих маленьких безобидных существ к их хозяевам; им всегда казалось, что они не способны на такие хитрости. Фрэнк, однако, знал, что домовик Нарциссы способен ещё и не на такое. Когда они вместе с ним, несколько месяцев назад заманили мистера Дорни, в тот старый, заброшенный дом, Фрэнк видел, с каким удовольствием эльф превратил одним щелчком своих мерзких пальцев мракоборца в живой пылающий факел… Да, Фрэнк знал, что Нарцисса была у себя. — Я здесь, — сказал он, встав посреди её запылённой гостиной и выставив палочку перед собой. — Покажись или я вызову их сюда. Угроза его сработала получше любого заклятья, и через мгновение Нарцисса появилась перед ним. Она, как ни в чём не бывало сидела в своём кресле у ярко горящего камина, который секунду назад был ещё пуст. Домовик стоял подле своей хозяйки, наполняя её фарфоровую чашку жасминовым чаем. — Чего тебе надо, Фрэнк, — устало вздохнула она, губа её верхняя дрогнула от раздражения; она даже не удосужилась вытащить собственную палочку. — Уходи. Ты волен делать всё, что тебе заблагорассудиться. Убегай, пока ещё есть такая возможность… — Нет, — прошептал Фрэнк. — Нет, я пришёл взыскать с тебя наконец по заслугам. — О чём ты говоришь, старый идиот? — выплюнула она. — Ты что позволяешь себе? Решил героем наконец стать, а? — Так вот ты какая на самом деле, — выдохнул он. — А ты думал? — она оскалилась. — Ты думал, я по правде это всё говорила тебе? Все эти глупые вещи, про свою несчастную судьбу в браке с ужасным тираном… Ты думал, я такая беспомощная и бесхребетная? Да я просто глумилась над тобой, пока ты не сообщил мне в приступе романтики, что это именно тебе я обязана крахом всей моей жизни! Что это именно по твоей вине, мой глупый муж решил в конце концов, что тоже право имеет на свободу! Ты думал, что я смогу тебе такое простить? — Ты сделала из меня убийцу! — воскликнул Фрэнк. — Ты превратила меня в себе подобное! Ты… — Ты желал этого сам! Я лишь вытащила из твоей поганой душонки всю ту гадкую гниль, которая скопилась в ней. Правда в том, Фрэнк, что ты лишь тварь неспособная в действительности решиться ни на один хоть сколь-нибудь значительный поступок, кроме как мелко портить кровь объектам твоего болезненного поклонения. Признайся: всю свою жизнь ты завидовал Люциусу. Ты наблюдал за ним через замочную скважину, вожделея и мечтая, быть на его месте. Именно поэтому, как только наши с тобой пути пересеклись, ты так охотно вообразил себе, что любишь меня. Ты готов был сделать всё, ради того, чтобы хоть на миллиметр встать на его место. — Да, — кивнул Фрэнк. — Да, и я наконец готов уподобиться ему полностью!.. Авада Кедавра! Из палочки Фрэнка вырвался зелёный луч. Он ярко озарил комнату, угодив в конце концов точно в цель. Нарцисса только и успела, что вскрикнуть, как домовик рухнул замертво к её ногам. — Нет! — воскликнула она, изумлённо взглянув на Фрэнка, и тот с наслажением увидел в её обычно безжалостных бледно-голубых глазах неподдельный ужас. Рука Нарциссы нырнула было в складки мантии; она почти выхватила палочку, но Фрэнк обезоружил её в два счёта, обратив свою палочку теперь прямо ей в лицо. — Что, миссис Малфой, испугались? — почтительно поинтересовался он, слегка склоняя свою лысую голову и делая шаг по направлению к ней. — Что ты делаешь, Фрэнк? — выдохнула Нарцисса, вжимаясь в спинку кресла. — Прекрати немедленно! Глупец! Как ты смеешь?! Вспомни о Марлин! Неужели она желала бы, чтобы ты стал вот таким? Чтобы ты и правда уподобился ему? Зачем тогда была вся эта месть, если в конце концов ты станешь ничем не лучше чем он? — А я никогда и не был лучше чем он, — произнёс вдруг Фрэнк очень спокойным голосом, едва ли сам узнавая его, и удивляясь, начинающим всплывать откуда-то из недр его памяти воспоминаниям, таким ярким, таким живым, словно все эти годы он спал, и только сейчас прозрел; охваченный ими, он прошептал себе под нос: — Она ведь была ещё жива, когда они ушли… — Что? — Нарцисса нахмурила брови. — Да, — кивнул Фрэнк. — Да-да, теперь я помню. Помню… Я так хотел, чтобы она умерла. Я так надеялся, что они убьют её. Сам себе даже, правда, не признавался в этом. Думал, что боюсь за неё — не хочу, чтобы они издевались над ней, пытали или сделали что-то, чего не мог я… Я ведь любил её. Любил так, как нельзя… И мне не хотелось, чтобы она могла достаться кому-то кроме меня… Но если бы её не стало, я бы мог просто оплакивать её, ненавидя всех тех, кто лишил меня её… А потом я получил то срочное сообщение. Я держал в своих руках этот маленький страшный самолётик, стоя посреди своего кабинета в штаб-квартире и ждал. Я ждал, как можно дольше. Дабы не вызвать подозрений, но чтобы они успели. Чтобы он успел… С собой я взял тогда самых слабых, самых неготовых к битве с Пожирателями Смерти новобранцев и они погибли тогда по моей вине… Да, на счёт тех двоих я, правда, промахнулся. Не ожидал, что они наберутся смелости и выползут с первого этажа прикрывать меня. Если бы я проиграл, если бы они не помогли мне, всё возможно могло бы закончиться тогда для нас обоих… Однако они ушли, а Марлин осталась. Когда я подошёл к ней, отправив этих двух идиотов вниз, собирать останки её родителей, я видел, что в глазах её, обращённых в звёздное небо, ещё теплилась жизнь. Он её не убил… Слабак!.. Как он мог так подвести меня?! Как он мог?.. — Больной маньяк, — воскликнула вдруг Нарцисса, её всю трясло. — Больше никогда не называй меня больным, — сказал Фрэнк, прикрывая глаза. — Никогда… — Так значит, это ты убил её? — Значит я, — только и выдохнул тот, изумляясь самому себе и тому, как на душе у него стало вдруг хорошо и легко, впервые за долгие годы. Дверь в комнату распахнулась со страшным грохотом. — Экспеллиармус! Палочка вылетела из руки Фрэнка, и он с удивлением, ещё не отойдя от собственных, столь неожиданно нашедших на него озарений, посмотрел в сторону двери, увидев там совсем незнакомого ему молодого человека со смуглой кожей и густыми чёрными бровями. — Луис! Слава Мерлину! — Нарцисса бросилась из своего кресла к нему, всё ещё трясясь и прячась за его спиной. — Ах, Луис! Убей его! Ну же, чего же ты ждёшь?! — Остолбеней! Синий луч попал Фрэнку прямо в грудь, и его сейчас же подбросило в воздух, как тряпичную куклу, ударив о стену головой. В шее у него что-то хрустнуло. «Фрэнки идёт к тебе, моя Марлин» — подумал он, и всё вокруг для него перестало существовать.

***

В комнате повисла тишина. Нарцисса дрожала. Она никогда ещё в своей жизни не испытывала такого страха, пожалуй, разве что в годы войны, когда в их с Люциусом поместье поселился Тёмный Лорд, или когда тот приказал Драко убить Дамблодора. Однако в то время она боялась не столько за саму себя сколько за небезразличных ей людей, а потому она никогда ещё не чувствовала такой страшной и неотвратимой угрозы собственной жизни. Когда тело Фрэнка после удара о стену, безвольно сползло на пол, она ещё нескоро смога выпустить плечи Луиса из рук. — Спасибо, — выдохнула она, отходя от него. — Я обязана тебе теперь… Если бы не ты… О, Луис! Из глаз её даже потекли слёзы. Она взглянула на своего бедного старого домовика… Он был так верен ей. Что же она теперь будет делать без него? — Надо уходить! — вздохнула она, опускаясь на колени у тела эльфа; Луис молчал. — Надо уходить. Они скоро будут здесь. Они обнаружат его магический след. И мы теперь без защиты… Я готова принять твоё предложение и бежать в Мексику. Я готова… Ты прав. Это единственный выход. — Нет, это уже не выход. — Голос Луиса заставил Нарциссу обернуться и обнаружить, что палочка его почему-то была наставлена прямо на неё. — Что ты делаешь? — удивилась она. — Не шути так, Луис! Убери палочку! — Нет, — покачал он головой. — Простите, миссис Малфой, но я уже вызвал их. Они будут здесь быстрее, чем вы думаете. В комнате на мгновение повисло молчание, сейчас же разорванное истошным воплем Нарциссы: — Что ты сделал? — она вскочила на ноги, так что Луис даже отпрыгнул назад, покрепче сжимая палочку в руке; лицо его сморщилось, и он судорожно сглотнул. — Ты что, сошёл с ума? Глупый мальчишка! Как ты мог?.. Как ты посмел предать меня?! — Простите, — губы его задрожали. — Простите, я… Я не мог позволить себе полностью потерять всё, чего добился с таким трудом! Я просто не мог… Быть может, они ещё простят меня. Быть может они… — Они никогда тебя не простят! — вскричала она, сжав кулаки так сильно, что ногти впились ей в ладони, и по ним потекла кровь. — Я бы дала тебе всё! Я бы вернула тебе всё, что у тебя отняли! Ты бы был богат, ты бы имел всё, чего так хотел! Я бы всё устроила! — Нет, — Луис устало покачал головой. — Нет, вы бы ничего не устроили. Вы бы избавились от меня, в конце концов, также как и от других… Вы просто использовали меня всё это время; играли моими слабостями только ради воплощения собственной мести. Как я был глуп, когда поверил вам!.. Признайтесь, что вы никогда и не собирались ничего делать для меня. Разъярённая, Нарцисса бросилась прямо на Алонзо желая вырвать у него из рук палочку, но он опередил её, и связывающее заклятье опутало ей руки и ноги, отчего она упала на пол, отчаянно ещё брыкаясь и тщетно пытаясь высвободиться из верёвок. — Паршивый щенок! — взвыла она. — Поганый мексиканский выродок! Жаль, те варвары не удушили тебя вместе с твоими грязными работорговцами родителями! В следующий момент пространство дома сотряслось от громких хлопков десятков трансгрессий, и в комнату с палочками наготове вбежали мракоборцы; Алонзо тот час же бросил на пол свою и поднял руки вверх.