***
Аморет почти удалось отбиться, когда сразу после убийства Джессамины она неудачно попалась под руку ближайшего ассасина. В какой-то момент она оказалось в безвыигрышном положении, но выжила. То ли дядя со стражей появились слишком вовремя, то ли Китобоям было невыгодно или просто не велено проливать лишнюю кровь. Корво схватили, а телом Джессамины занялись капитан Карноу и ещё несколько человек. Саму Аморет отвели в замок. Она, как заведённая, пыталась убедить всех в невиновности Корво и своём здравии, хотя видела не менее переполошенного дядю и понимала, что сейчас ей этого точно не удастся. С неё почти силой сняли испорченные перчатки и пропитавшуюся кровью повязку. Аморет инстинктивно прикрывала правую руку с меткой, но сокрыть уже ничего не вышло. Двое стражников выпучили глаза, когда заметили её. Хайрем был менее мягок. — Это что? — отрешённо прозвучало. — Аморет? — Эмили мне её нарисовала, — ответили ему после долгой паузы. — Она где-то нашла этот символ. Мода на мистику. Ложь пришла в голову внезапно, и Аморет приложила все усилия, чтобы не прикусить губу. Лицо Хайрема исказилось от ужаса и недоверия, а у Аморет сжалось сердце от жалости и отчаяния. Придя в себя парой секунд позже, мужчина прочистил горло и велел сопроводить её в покои. Им повезло, что стража была неграмотной в плане потустороннего. Позже Аморет слышала, как он торопливо объяснял ей, что «девочка ходила сама не своя ещё со времени гибели отца». Поверил ли он? Последующие дни Аморет не покидала своей комнаты. Единственный человек, с кем она общалась, Сара, заметно изменила своё поведение при ней. Её фразы — говорить она стала гораздо меньше, в основном только если Аморет сама начнёт разговор — звучали тихо и коротко, словно она боялась напугать или разозлить подопечную. Руки, когда не заняты подносом из королевской столовой или ещё чем-то, постоянно сложены, взгляд опущен. Аморет хотелось спросить, что происходит в замке и о чём говорят, но одного взгляда на Сару хватало, чтобы отбить у себя всякое желание ещё больше тревожить. Она знала только самое очевидное — на следующий день произошли похороны Джессамины и траур по исчезнувшей леди Эмили. Правда, из её окон могилы не видно. Но больше больше всего её заставлял беспокоиться дядя. Они оба друг друга напугали до смерти, но Аморет осталась благодарна случаю, что от него ускользнула её первая реакция. Иначе вся правда была бы у него на ладони — помимо всех других черт, Хайрем был ещё и отличительно умён. Никаких скандальных новостей о том, что какая-то девчонка носит метку Чужого не появилось. Такое Аморет не смогла бы даже ввиду своей внезапной изоляции. Что очевидно. Долго выстраивать грандиозный план по устранению Джессамины, а потом сразу же выставить свою родственницу еретиком, а себя, соответственно, опекуном еретика… ради чего? Он не заходил к ней всё это время, и единственное сообщение от него было передано Сарой — что она освобождена от занятий. А потом та же Сара пришла и попросила приготовиться к отъезду к Бойлам. Аморет восприняла как данность, но попросила женщину подготовить букет из восьми роз. Тогда за всё это время Аморет впервые встретилась с Хайремом. В его поведении были видны неприкрытые холод и отчуждённость, и Аморет понимала, что он всё ещё напуган. На выходе, с цветами, Аморет изъявила — не просьбу, но желание — посетить могилу. Ей не отказали. Джессамину, «мать для Эмили и императрицу для всех нас», похоронили там же, где она и умерла. Беседка над гаванью обзавелась могильной плитой с красивыми золоченными буквами, и над ними портрет умершей. Как в свой последний день — красивая, молодая, цветущая. Букет Аморет состоял из четырёх алых роз и стольких же белых, которые были срезаны в местном саду. По её решению они означали Джессамину и пропавшую Эмили. Но и без её вложений могила усеяна была цветами, и увидев их, Аморет поняла, что её идея не такая уж и оригинальная — белые лилии, чуть меньше пионов и много-много красных роз. Аморет присела на одно колено и оставила свой букет рядом с плитой. Стоило ей подняться и развернуться как карете, как позади вспыхнули тревожные шёпотки. Аморет решила не обращать внимания, но услышала дядю: «Прекратите. Она не в себе. Лучше сопроводите до кареты и убедитесь, чтобы её доставили в целости и сохранности».***
— О чём сейчас говорят в городе? Расскажи мне. В поместье ей выделили отдельную служанку на замену Саре. Наталия была родом из далёкого солнечного гористого Пулвика, выращенная в лугах на парном молоке и свежем хлебе. Будучи моложе своей предшественницы лет на десять, она оказалась девушкой с кудрями цвета пшеницы и розовыми, как лепесток, пухлыми щеками. Словоохотливая, с ней всегда имелось о чём поговорить. Первое время, правда, это было не так заметно, пока Наталия держала марку траура. Но теперь, спустя месяц пребывания в поместье, она осталась почти единственной, кто скрашивал её прибывание тут. Аморет чувствовала, что такие вопросы не слишком нравились Наталии, да и отвечала она обычно коротко и неохотно. Аморет не знала — поступил ли ей приказ, что говорится, сверху, особо не распространяться или Наталии просто не хотелось сильно расстраивать подопечную. — Всё так же. Город понемногу отходит от произошедшего. — Что-то ещё? — Говорят, Антон Соколов работает над усиленной формулой своего эликсира… — Хорошо. Восприняв такой ответ как окончание ещё не начавшегося допроса, Наталия продолжила: — Госпожа Бойл ждёт вас к столу. — Спасибо большое, Наталия. Будь добра, принеси мне одежду. Сейчас я оденусь и пойду. Раньше Сара приносила ей завтрак прямо в спальню, здесь же ей приходилось выходить завтракать вместе с остальными троими сёстрами. Вернее, с теми, кто были сейчас на месте — как велит этикет. На этот раз снова отсутствовала Эсма. Не так давно, как вчера женщина отъехала к кому-то в гости. Вейверли рассказала, что её пригласил к себе сам смотритель Кемпбелл. Гостевая комната, в которую её поселили, была лишена всяких вычурных изысков, но оттого отнюдь не выглядела бедно. В углу стоял письменный стол, на котором возвышался массивный аудиограф, а рядом была оставлена пачка бумаги и подставка с карандашами. С правой стороны, а с левой вдоль стены тянулись книжные полки. Здесь рабочее место выполняло больше декоративную функцию, чем практическую. У кровати над тумбочкой висела картина. Громоздкое китобойное судно, рассекающее пенящиеся волны океана, туманное небо и гора, вершина которой была расколота на два неровных треугольника. Возле двери, располагалось обитое мягкой синей тканью глубокое кресло. В нём сидела кукла Эмили, госпожа Пилсен. Её забрала Аморет перед отъездом в поместье Бойлов из осиротевших покоев своей хозяйки. Наталия принесла ей одежду, и Аморет быстро убежала за ширму. Девушку удивило, что подопечная не нуждалась в том, чтобы её переодевали, но дара убеждения последней хватило. Наталия складывала ночную рубашку в шкаф, а Аморет, проверив, ладно ли сидит на шее платок, позволила девушке провести себя в столовую. Из троих сестёр Аморет общалась только с Вейверли. Остальные сёстры на первый взгляд испытывали к ней неприязнь, но на деле всё не выходило за уровень вежливого безразличия. По приезду Лидия и Эсма высказали своё сочувствие насчёт утерянной подруги, но дальше они разговаривали только во время обеда, когда того требует этикет. Они друг другу не мешали — Аморет понимала, что они привыкли к гостям. Наталия провела Аморет до стола, поклонилась хозяйкам и испуганно исчезла. — Как настроение, Аморет? — спросила Вейверли. — Хорошо. Сегодня ночью был сильный дождь с градом. Я просыпалась. Наверное, весь сад залило. — Не беда, — возразила Лидия. — Летом всё быстро просыхает. — А что ты скажешь насчёт занятий с новым преподавателем? Дядя специально нашёл тебе, чтобы ты несильно отставала от программы. — Мадам Гюссо, она неплохая. Но я ещё её плохо знаю, поэтому не могу сказать. Я бы хотела продолжить свои занятия по фехтованию… у меня ещё никогда не было таких длинных перерывов. — Мы подумаем над этим, не волнуйся, дорогая. Нельзя было не отдать должное Хайрему — он продолжал обеспечивать племянницу и заботиться о ней даже после того, как она подорвала их планы и выдала метку. Чувство обязанности помогало подавить чувства разочарования и вины, но лишь немного. Новый преподаватель появилась у неё всего неделю назад. Из-за того, что эта женщина была не из Башни Дануолла, а их с Эмили учителя теперь остались без дела, Аморет могла предположить, что дядя хочет сделать так, чтобы никто из замка не контактировал с ней. Что бы Вейверли ни говорила, Аморет уже чувствовала, что она здесь надолго — так что пока ничего не прояснится, ей оставалось только слушаться и не высовываться лишний раз. Весь день было солнечно, а к полудню и вовсе стало душновато, когда Аморет с Вейверли отправились гулять в Ткацкий квартал. Женщина заявила, что девочке необходимо освежиться, и после занятий они двинулись в путь. Лидия не захотела с ними отправиться, несмотря на предложение сестры. Она осталась в поместье, и Аморет подумала, что сейчас сядет за любимую клавесину и впадёт в меланхолию, как это было ей свойственно. За время их знакомства, а теперь и жизни почти бок-о-бок, Аморет успела зарисовать и закрепить образы всех троих сестёр. Лидия была прекрасным музыкантом, настолько, что Аморет однажды решила подойти поближе, услышав игру. Что приятно удивило, Лидия никак не воспротивилась, а даже одарила её скупой улыбкой, получив в ответ не менее простое «извините». Вейверли стала попадаться на необъяснимых приступах паники, особенно по вечерам, впадая в грусть и размышления, странно поглядывая на сестёр, служанку или Аморет. Похожая беда настигла и Эсму, только она уже пыталась решать свои проблемы алкоголем. Изрядно захмелев, она становилась достаточно веселой, чтобы назвать Аморет и солдата рядом с ней своими друзьями. На утро об этом забывали. Аморет немало контактировала с миром с после случившегося. Жизнь с Бойлами только поддерживала это. Никто не обронил ничего конкретного о том, что происходит в городе, но лишь из-за того, что самим хозяйкам это неугодно. Они делали вид, что скорбели по утерянной императрице, но больше каждая из женщин напоминала куклу с жутко-отрешённым выражением лица, которой на щеке нарисовали сверху нарисовали одинокую слезу.***
За Ткацким Кварталом с восточной стороны открывалась дорога, ведущая в откровенно неважные жилые кварталы. Аптека на краю улицы соседствовала с заколоченной лавкой и магазином канцтоваров. Она представляла собой квадратное помещение, уставленное шкафами с закрытыми наполненных банками и склянками всех размеров, цветов и форм. У дальнего конца стояла стойка, ограждающая доступ к кассе и шкафчикам с дорогими и, верно, сильнодействующими, мелькнуло у Аморет, товарам. Сейчас этот магазин превратился в захолустное местечко. Аморет смотрела во что начал превращаться город уже спустя месяц расшатанного правления, и начала задумываться, что Вейверли сама не обрадуется, что разрешила ей погулять одной. У неё оставалось около получаса, а потом они с женщиной должны были встретиться на главной площади. — Я… я всё принесу тебе! Ну будь другом, а! Дай мне! Ты же знаешь, как мне это нужно! — Слушай, если я однажды помог твоей мамке, то это не значит, что я буду обеспечивать тебя товаром на постоянной основе. Иди отсюда, пока я тебе ноги не переломал. Давай-давай. Пошёл! Аморет пожалела, что мерила шагами квартал, мало глядя по сторонам. Но было жутко и грустно думать, во что аптека превратилась. Аморет юркнула мимо окна, испытав праздное любопытство до конца узнать, чем завершится эта сцена. Два окна, находящихся по правую и левую стороны от дверей, хозяева не прикрыли какими-либо шторами, зато стёкла были изрядно измызганы. На ближайшем красовалась длинная трещина и дыра, навевающая неприятные мысли о пулях. Изнутри хозяин мог заметить фигурку Аморет, но ему было явно не до этого. За пару мгновений Аморет успела оценить обоих. Хозяин представлял собой костолома под два метра, напоминавшего больше бандита, чем аптекаря, нацепившего в белый халат с закатанными по локоть рукавами, вызвав у Аморет неопределённые страхи из детства. Кажется, халат был необходим только для того, чтобы указывать на так называемую должность. Вторым был тщедушный долговязый парнишка, по росту догонявший хозяина. Когда Аморет обратила на него внимание, его руки заискивающе нырнули в карманы штанов. Из помещения доносились его отчаянные вопли, отчего сердце Аморет сжалось. — Всего немного «Зелёной леди», клянусь! Я всё найду! Джелли, у него было… — У твоего Джелли виски в голове вместо мозгов. Вот разворачивайся и иди стройным маршем к своему Джелли, и без денег чтобы я тебя не видел, не то я пошлю на тебя кого-нибудь из банды Слэкджова. Даже Аморет с большей вероятностью могла догадаться, что последнее не большее, чем пустой звук. Бедняга взвизгнул от ужаса, но и это его не остановило. «Он зависимый. Он сейчас всё, что угодно сделает, чтобы получить дозу», подумала Аморет. Она услышала, как дверь распахнулась, затем как что-то не очень тяжёлое шлёпнулось на землю — и визг. — А теперь исчезни обратно в ту дыру, из которой явился. И передай Джелли, что мой магазин для вас теперь закрыт. Дверь закрылась, а парень трусцой пробежал мимо вжавшейся в стену Аморет, не заметив. Та замерла, чтобы подождать, пока его шаркающие шаги окончательно исчезнут, как подскочила от нового звука, но сразу же выдохнула — обращение со станции вещания: — Внимание, жители Дануолла! Фарли Хэвлока объявляется снятым с должности адмирала морского флота. С двадцать первого дня месяца Земли его пост заменяет капитан Митчелл… «Час от часу не легче», — словила себя на мысли Аморет. Отстояв за стенкой ещё недолго, она собралась с духом и отправилась обратно, мрачно думая о том, что становится с городом. На площади её встретили заметно обеспокоенная Вейверли и… Адам. — Наконец-то Вы нашлись! — обрадовался юноша. — Извините, я… я потерялась. — Так и чувствовала, что не стоит тебя сейчас оставлять одной. Зато смотри, кого мы встретили!