В объятиях стихии

      Кровать была немного узковата для двоих. Его голова лежала у меня на груди, волосы устилали мою шею и плечи. Я бездумно перебирала пальцами тёмные пряди, ощущая блаженную пустоту в голове, пока не нащупала под волосами его серьгу. Аккуратно расстегнув на ощупь, я достала её и поднесла к лицу, чтобы рассмотреть в тусклом свете. Это была одна из тех серёжек, которые он никогда не снимал. Их знакомая форма будила приятные воспоминания. Я медленно сняла одну из своих серёжек, и вставила его серьгу на её место. Почему-то это заставило меня улыбнуться.       — Я забираю её, — прошептала я.       Орочимару молчал, хотя я знала, что он не спит. В глубине души я надеялась на протест или хоть какое-то сопротивление с его стороны, но это был штиль. Или затишье перед бурей. Он сделал глубокий вдох и медленно скатился с моего плеча на подушку рядом.       — Забирай… — раздался его приглушенный голос. — Забирай всё что хочешь.       Мне не было видно его лица, но, кажется, я была права насчёт бури. Я не заметила, в какой момент это тихое отчаяние завладело им, но оно продолжало нарастать, словно грозовая туча. Что-то было не так.       — Уходи сейчас, — сказал он, не глядя на меня. От его слов веяло тоской и теплом одновременно.       — С какой стати?       — Если останешься до утра, будет только хуже.       Я закрыла лицо руками, борясь с нарастающей злостью внутри. Похоже, мы вернулись туда, откуда начали. Когда же он поймёт?       — Ты так и не понял? Я не собираюсь уходить.       В нём появилось напряжение, а неожиданно проснувшаяся злость была соизмерима с моей собственной. Было невыносимо продолжать этот разговор в постели, где еще несколько минут назад всё было так хорошо. Слишком хорошо…       Я выскользнула из под одеяла и на носочках прошла в другой конец комнаты, где на спинке стула висел его чёрный атласный халат. Он ведь сам сказал, что я могу забирать всё, что хочу. Я быстро набросила халат и туго завязала пояс. В ответ на каждое моё движение прохладная гладкая ткань приятно ласкала ещё разгорячённое тело. Я повернулась спиной к кровати и собрала спутавшиеся волосы в косу, чувствуя, как Орочимару бесшумно приближается сзади. На мою обнажившуюся шею лёг лёгкий поцелуй, и я закрыла глаза. “Ну же, скажи, как ты хочешь, чтобы я осталась. Ты уже не скрываешь этого в своих мыслях”, повторяла я про себя. Ещё один поцелуй, и вдруг острая боль тонкой иглой пронеслась от шеи по всему телу и тут же утихла.       — Какого черта?! — я резко обернулась, закрыв шею рукой, и успела заметить след крови на его бесцветных губах, прежде чем он облизал их. От бессилия моя злость вспыхнула ещё сильнее. — Что теперь? Я на рассвете проснусь у ворот Конохи и не буду ничего помнить?       — Нет, — спокойно ответил он, натягивая чёрные брюки из той же ткани, что и халат на мне. — Ты проснёшься, где захочешь.       Я беспомощно проводила его взглядом, начиная ощущать знакомую слабость. Орочимару остановился в дверях и обернулся:       — Идём, тебе нужен свежий воздух.       Мы молча шли по тёмному коридору, в котором я, кажется, раньше не бывала. С каждым шагом я всё больше боялась потерять сознание и сильнее сжимала его руку. В прошлый раз яд открыл мне дверь в его мир; на этот раз он мог закрыть для меня эту дверь навсегда.       Мы остановились перед каменной лестницей, верхний конец которой скрывался в темноте. Орочимару поднялся первым и открыл узкую, едва заметную снизу дверь. Мне в лицо ударил свежий поток прохладного воздуха, сырой коридор наполнился запахом леса, травы и полевых цветов. Я поднялась следом и, к своему удивлению, оказалась под открытым небом на небольшой поляне, заросшей высокой травой. Дверь, из которой мы вышли, утопала в склоне холма — похоже, это был потайной выход из убежища. Я чувствовала присутствие шиноби Конохи неподалёку, но мы не покидали охраняемого периметра, то есть технически всё ещё были на территории логова. Орочимару вёл меня вверх по склону пока мы не оказались на вершине холма, из которого вышли. Чёрная стена леса окружала холм со всех сторон, а над головой почти такой же чёрный купол неба сиял мириадами звезд.       — Не знала, что так можно… — у меня дух захватило от открывшегося вида. Орочимару сел на траву.       — Ты много чего не знаешь об этом месте. Садись. А то ты любишь падать без чувств, — он ещё злился. На меня, или на себя, или на нас обоих.       — Тот же яд, что и тогда у костра? — спросила я, хотя и так знала ответ. — Ты считаешь, что я недостаточно откровенна с тобой?       — Я не уверен, что ты достаточно честна с собой, — ответил он уже без злости. — В прошлый раз ты сказала, что это помогло тебе осознать что-то, в чём ты боялась признаться сама себе.       Он был прав: тогда всё действительно вышло именно так. Я поглубже вдохнула свежий ночной воздух.       — Если ты скажешь ещё что-нибудь про “тюрьму” и своё “заточение” здесь, честное слово, я укушу тебя сама, — я не могла отвести глаз от бескрайнего простора над нами. — Мне до сих пор не верится, как легко ты отделался после всего, что натворил. Тебе повезло, что после войны Коноха решила забыть старые обиды. Он хрипло усмехнулся:       — Думаю, ты, как никто другой, понимаешь, что у меня есть то, что нужно Конохе. И они рассчитывают на сотрудничество. Но я не уверен… что у меня есть то, что нужно тебе. Что тебе нужно, Джун?       — По-твоему мне что-то нужно от тебя?       — В прошлый раз ты пришла за ответами и знаниями, и я дал их тебе. На этот раз мне нечего предложить.       — Почему ты так считаешь?       — Потому что ты так и не сказала мне, чего хочешь.       Я почувствовала, что мы ходим кругами. Яд во мне делал своё дело, и эмоции начали брать верх.       — Я просто хочу быть рядом с тобой, потому что люблю тебя, и не могу иначе, — я поняла, что впервые сказала это вслух, но наличие яда в крови снижало ценность этих слов сейчас. — Это так трудно понять?       — Я могу это понять, но этого недостаточно.       — Недостаточно?       — Ты должна хорошо осознавать, что теряешь, и какие двери закроются для тебя навсегда. Я не хочу, чтобы это было на моей совести.       Так вот к чему всё это. Ты уверен, что я много потеряю, оставшись здесь с тобой. Эмоции во мне окончательно победили.       — О каких дверях ты говоришь? Мне нет места в Конохе. Она и раньше не была моим домом, а после войны стала совсем чужой. Я завидую тем, кто вырос там, и защищал своё будущее всем сердцем. Я восхищаюсь ими, потому что их объединяет что-то, чего нет и никогда не было во мне.       — А как же Цунаде?       — Цунаде — я горько усмехнулась. — Единственное, что связывает меня с деревней, это правда. Но она вот-вот уйдёт, продолжит странствовать. Она ещё не сказала мне, но я знаю. Даже Шизуне уже поняла. Но это тоже не самое страшное, — я замолчала, предчувствуя, что всё это закончится слезами, и я ничего не смогу поделать. — Не знаю, как было там у вас, на поле боя, когда все проснулись после Цукиёми. Я была в деревне, с гражданскими. Мы не знали, что война выиграна, и мы просто проснулись с чувством потери. Я могу говорить не только за себя, я видела и чувствовала боль каждого. Мы плакали от того, что ещё секунду назад были с любимыми, а теперь это оказалось всего лишь сном. Люди даже не знали, живы ли те, кто так дорог им. Или ещё хуже — точно знали, что их больше нет. Я столько дней жалела что проснулась. Столько раз думала о том, что лучше было бы остаться в этом Вечном Цукуёми...       Я устала говорить, моё лицо горело. Орочимару придвинулся ближе и обнял меня за плечи, его холодные пальцы вытирали слёзы с моего лица.       — Что же такого было в твоём Цукуёми? — он хотел заглянуть мне в глаза, но я закрыла лицо руками.       Нет, нет, не проси меня произносить это вслух. Как я могу передать словами всю глубину, всё тепло того, что чувствовала тогда.       — Орочи, я не могу. Пожалуйста, не заставляй меня… — я прижала колени к груди, и крепко обхватила их руками.       Краем глаза я увидела, как он поднял два пальца перед лицом, и сразу почувствовала лёгкий холодок по всему телу, а за ним — облегчение и слабость. Яд больше не действовал, но, как и в прошлый раз, в голове появилась ясность, словно кто-то разложил всё по полочкам за меня, и осознание, что если я хочу остаться, я должна открыться ему до конца.       — Я покажу тебе. Хочу, чтобы ты увидел сам, — я взяла его за руку и наконец решилась поднять взгляд.       Орочимару выдохнул, будто с облегчением, прижав мою кисть к своим губам, и я вдруг поняла, как он ждал этих слов. Через мгновение я провалилась в темноту, мутная зелёная вода сомкнулась надо мной, я медленно опускалась вниз, не в силах пошевелиться под толщей воды.       — Джун, — его голос заставил меня открыть глаза. — Так не пойдёт. Ты боишься своего подсознания. Ты чувствуешь, что не можешь контролировать его, поэтому сразу начинаешь тонуть в этой тёмной воде. Я заметил это ещё в прошлый раз, — он говорил так тихо, что мне пришлось сосредоточиться на его голосе. — Тебе нужно найти место, где ты сможешь чувствовать себя в безопасности.       — Я понимаю, о чём ты говоришь, но не знаю, как это сделать.       — Чему тебя только учили в этой Конохе, — он наконец-то улыбнулся и крепче сжал мою руку.       Я снова закрыла глаза и легко открыла сознание ему навстречу. Тёмный океан сразу же проглотил меня, но на этот раз я могла разглядеть неясное мерцание над головой и чувствовала, что Орочимару держит мою руку. Один рывок — и я поднялась над водой, а мои ноги коснулись поверхности. Я стояла на водной глади, как это могли делать другие шиноби, но никогда не удавалось мне. Вокруг смыкалось чёрное кольцо леса, словно я была всё на том же холме, а над головой те же тысячи звезд озаряли небо, только сейчас они светили в десятки раз ярче. Мы были здесь вдвоём, и больше никого не существовало в этом мире.       — Так намного лучше, правда? — Орочимару стоял напротив меня, как и я, на поверхности воды, и в то же время был везде вокруг меня и внутри меня. — Оторвись от звёзд, Джун, это лишь твоё воображение. Мне не терпится увидеть твои сны.       Мои воспоминания понеслись нам навстречу сотнями движущихся картинок. Я нашла среди них самые дорогие сердцу и приготовилась пережить всё вновь.       Когда я вернулась в реальность, Орочимару лежал на боку, положив голову мне на колени. Через тонкий халат я чувствовала его дыхание на своём теле. Все стены, когда либо разделявшие нас, лежали у наших ног грудой пыли. Быть может впервые в жизни я не чувствовала на душе груза сомнений и недоверия. Я нежно провела рукой по его волосам, и мой взгляд упал на его вторую серьгу: там, в постели, я успела снять только одну. Я быстро справилась с застёжкой, и теперь обе его серёжки были на мне.       — Довольна? — тихо спросил он.       — Ещё как, — ответила я и слегка покрутила головой, чтобы почувствовать их вес.       — Хорошо. Тогда идём спать.