Нибиру

А хуже всего было то, что у них по-прежнему случались моменты, которыми стоило дорожить. Конец сентября такими моментами был переполнен. Целовались, сталкиваясь в ванной, и поцелуи на вкус были, как мятная паста. Катались на рейв под Сестрорецком, кореш Сани Бирдуса рубил сэт. Набились к Локосу в тачку, играли в угадайку: Илья отвечал за радио, но не смогли договориться, что врубать, и в итоге Денис сказал – Илья ставит первые десять секунд бита, кто первым скажет, что играет, дальше выбирает трек: - Один. Чтоб блядь не злоупотреблять, терпением общественности. - А я как тогда? - Давайте тогда отдадим ведущему какую-то очередь. - Да. Каждый третий трек можно. Не. Не, не. Жирно. Каждый четвертый. - Не честно так! Не, ну нахуй, я так не играю! - Как не честно, когда железно честно все, нас в тачке четверо – - Пятеро. - …кроме тебя. Щас каждый пятый станет. - Он еще грайм на русском поставит щас, я его знаю. - Не, ну не настолько вероломен он. И, а! На свою хуйню мораторий еще предлагаю – - Это потому, что у тебя треков нет. - Ну я думаю все-таки уебков-то среди нас нет. - Это не уебищность даже, это онанизм публичный называется. - Это потому что у тебя треков нет. - Знаешь чо? Тут такая ситуация, что я за тобой сижу. Так что мне удобно тянуться, чисто невзначай тебе пиздюлей взвесить, а тебе уже как-то и вовсе нет. - Это репрессии уже считается, репрессии тоже не честно! - Зато неминуемо, блядь. Тусовка была на заброшенном складе, полторы тысячи человек в огромном пустом ангаре. Пластиковые стаканы, водка с рэдбулом. Ноги едва слушались, когда лезли на второй этаж, шаткая галерея, Илья нарочно тряс перила, державшиеся на честном слове, нашли пустой закуток, где не было нассано, Илья долго не мог открыть зип, и Денис светил ему экраном с телефона, потом забрал и вытряхнул Илье на ладонь все добро. Ветер принес холодный и соленый запах моря. Илья с языка на язык передал Денису таблетку экстази, поцеловались коротко и влажно, ласково. Денис запил из бутылки и поил его изо рта. Илья проглотил, и показалось, что взяло сразу, хотя такого не могло быть никак, двумя руками держался крепко за края его толстовки и не получалось разжать пальцы, свет прожектора раз за разом проходил по дырявой стенке и выхватывал из темноты пыльный разбитый пол, в метре от них. Снизу ебашило битло. Дышала, пульсировала, вот-вот должна была выплеснуться из кирпичных берегов горячая потная угашенная толпа. А они не издавали ни звука. Ни говорили ни слова. Не двигались, хотя бит лился на них сплошным потоком. Смотрели друг на друга, пока темнота сменялась отсветом прожектора и снова полной, обновленной, абсолютной темнотой. А потом Илья как будто нырнул на глубину – с пятиметровой вышки, у них была такая на заливе, не разу не решился подняться, - впечатал Денису в стену, и, перехватив его ладони, крепко прижался к нему всем телом, бит лупил по ушам, Илья целовал его, «до победного», не сбавляя напора, не сдавая назад, не хватало воздуха, а потом почувствовал, что Денис сжал его ладони в ответ, и их пальцы переплелись. Он не пошел на танцпол. Илья вроде только что был у самой кромки, а потом его слизнлуо толпой. Потерялся среди чужих тел и ярких вспышек, выпал из времени. Бит одновременно укачивал – и удерживал на поверхности. Ноги заплетались, едва не свалился на девчонку. Она улыбалась, и зубы сияли. Потянулся к ее лицу, и она поймала Илью за рукав, повела за собой. Ее губы были совсем непривычными на ощупь – год почти не был с девушкой, так странно было об этом думать, захотелось даже сказать ей: - Все совсем другое. Взмах ее волос. Росчерк молнии в пустоте. Штанга в пупке. На диджейском пульте – лого Халфлайф. Период полураспада. Танцевали так, что рассыпался в осколки. Стало казаться, что пол – где-то сверху, и он сам прыгает у себя над головой. Проваливался в темноту. Выныривал на поверхность. Прыгали, словно могли взлететь. Налетали на мясной барьер. Илья не различал лиц. Больше не мог дышать, волны шли со всех сторон. Пытался найти выход, а в итоге вынесло к бару. И увидел Дениса. Подумал, что он разозлится, но не выпускал ее ладони. А у Дениса на лице было только веселое изумление, как будто случилось что-то невероятное, что-то захватывающее, как будто они были посреди большого приключения, и Илья не мог перестать улыбаться в ответ, но он больше не поворачивался к ней, и она исчезла в толпе. - Что за телочка? - Я не знаю. Девчонок рядом с Денисом он знал хорошо, ни одну не помнил, как звали, но за три года по ивентам их лица примелькались, как родные. - Питер город маленький. - Илюш, ты мокрый весь, как окатили. Денис пощупал ему пульс. - Пей чистую, и так мотор стучит, пиздец, еще не хватало. Одна девчонка сложила сердечко из пальцев: - Это так трогательно. А вторая ответила: - И так тупо. - В смысле, почему? Стакан с Рэдбулом уехал, Илья выпил горькую, его передернуло. - Лера говорит, тут в километре буквально есть лагерь в лесу, Кирюха там снимать хотел. - Круто. Только тогда вспомнил, что Лера – бывшая девушка Овсянкина. Локос придвинулся поближе: - Я считаю, очень плохая идея. - Да никто ж не предлагает-то щас туда идти – через сорок минут рассветет. - Очень плохая идея. - Ну и сиди здесь, чо я тебе могу посоветовать. - Тебе просто скучно, потому что ты танцевать не умеешь. - Да. Еще есть откровения? Не понял, как оказались на улице. Знобило, пот мгновенно остыл, и Илья понял, что действительно промок до нитки. Шли через траву. Она была в росе, и Илья касался ее кончиками пальцев. Казалось, что мог впитать ее. Стоял рассветный туман, и в сером неподвижном свете лес казался мертвым, заколдованным. Впереди был мох, и шли как будто по облакам, вязко, и мягко, и словно во сне, где невозможно никуда прийти, промокали ноги, пузырилась и шипела вода. Прямые, бесконечные сосны. Настоящие деревья не бывают такими прямыми. Где-то вспорхнула птица, и стало ясно, что до того была полная тишина. - Не бывает так тихо в лесу. - А? Ты просто оглох от бита. Вывалились вчетвером, но Умнов сказал, что вернется, пока за спиной еще виден ангар. - Я только что понял, короче, что я в хлам. Лучше я это, не буду фатальных ошибок-то совершать, в такой форме. Если что, опять же, поставлю будильник на десять: не вернетесь – сообщу, что вас пора искать. Впереди не было ничего, кроме сосен, но Илья поймал себя на том, что не хочет назад. Мертвый лес окружил его со всех сторон, и он шел за Денисом, зачем-то стараясь попадать в его шаг. - Ты точно помнишь, куда идти? - Нет. В этом и смысл. Локоса идти уговорила жена, и он усердно готовился сказать свое «я же говорил». А она сняла кроссы и отдала ему в руки, шла босиком, по ковру из опавших игл, по песку и мху, по скользким гладким корням и сырым бесцветным листьям. Дурачась, она сбивала носком поганки, когда они попадались, а Денис – пылевики. И когда по мху проползла гадюка, она даже не вскрикнула, просто остановилась и придержала Антона за локоть. - А чо вы встали-то? Денис обернулся. Змея ползла. И он сказал ей: - Здрасте. А она обвилась вокруг его ног, хвост скользнул по носкам его вансов, и гадюка исчезла за трухлявым пнем. - Чисто ради спасения нашей дружбы, Антох, предлагаю считать, что это был уж. Илья тогда не успел испугаться, но запомнил – змею у его ног, едва уловимый блеск на черному боку, текучее и плавное движение, и взгляд Дениса, такой же безмятежный, как утро в заколдованном лесу. Впервые с начала месяца вернулось чувство, что Илья – мертв. Они все мертвы, и никогда не встанет солнце, в лесу не проснутся птицы, и не будет конца у дороги. Они не разойдутся. Не протрезвеют. Не постареют. Они никуда отсюда не денутся, и нет ничего за бесконечными ровными соснами. И не прольется роса с темных острых листьев. Впервые не было жутко. И не хотелось заслониться, тут же, от этой догадки. Он даже не сбился с шага. Он сам был безмятежен теперь, как серое туманное утро. И словно были посреди большого приключения – невероятного, захватывающего, - были вдвоем, и пустились в него по доброй воле. На черничной поляне хотели сорвать пару ягод и попались в ловушку. Не могли остановиться, сидели прямо между кустами, обирали их, сталкивались руками, спешили, соревновались, как будто это было важно, ягоды лопались, пальцы и губы были в темно-фиолетовом соке, хотелось попробовать на вкус рот Дениса, не мог отвести от него взгляд, он лениво отвалился на спину: - Я сдаюсь. Лежал на поляне, не подвижно, и Илья стал считать секунду, прежде, чем он моргнет наконец, его глаза тоже казались серыми, жена Локоса кинула в него ягодой, и он поймал ее за талию, они упали в мох, взлетели ее голые ноги, Илья понял, что не может вспомнить ее имя, хотя слышал – произносил его – десятки раз. Локос снял мокрый, почти круглый лист с ее большого пальца, и на секунду Илья подумал, что это ее ноготь. Мысль была абсурдная, наркоманский загон, но в то же время все казалось предельно логичным: они разлагаются, распадаются воспоминания, и их тела уже – не живая плоть, и Денис сам не закроет глаза. - Сдавайся тогда до конца уже: пора выбираться отсюда, мы не туда пошли явно. Может, вообще тут кругами ходим. Антон сказал, надо пытаться вырулить к берегу. Прикинули, что берег должен быть справа, слева шоссе, за спиной склад. Денис пожал плечами, и Илье показалось, что он тоже понял: он догадался, что у леса нет края, раньше их всех, раньше, чем они вообще здесь оказались, и поэтому ему все равно, куда идти: он знает, что все они останутся здесь. - Кто-нибудь время засеките, чтоб знать, сколько мы движемся по курсу. Денис задрал рукав. - А у меня часы встали. Вот это прикольно. Ни дня без строчки… Когда наконец вышли к берегу, у Ильи на телефоне было три процента зарядки, и выходило, что шли они полтора часа. Лента пляжа тянулась бесконечно, назад и вперед, как ряды сосен, и на сером песке были следы дождевых капель. Спустились к воде. Денис отошел умыться и пропал в тумане. Илья думал, что знает, где он: ориентировался на плеск – но Денис вышел совсем с другой стороны. Локос кинул ракушку в воду. Не видно было: ни падения, ни кругов. Илья лег на песок, и казалось, что он прижался своей щекой к чужой, рябой и холодной. - Ну и куда дальше, ладно? - Сеть появилась у кого-нибудь? - Я позвонить могу, чувак, но карты Е-шка не тянет. - Оглашаю выбор тогда: либо налево нам – либо направо. - Можем еще на месте остаться, подождать, пока туман сойдет. Илья по-прежнему не мог вспомнить, как ее звали. - Холодно. Неприятно это может кончиться все: щас еще трезвяк догонит, вообще околеем здесь. А Илья сказал: - Туман не пройдет. Но никто его не услышал. Денис протянул ему руку, чтоб помочь подняться. - Ты как? Отряхнул песок с его лица и задержал пальцы на его щеке. Илья прикрыл глаза. - У тебя губы синие совсем, ты не заболеешь у меня? - Это от черники. А когда склад уже виднелся вдалеке, они нашли бетонку. И облупившиеся ржавые ворота: с них кусками сходила голубая краска. - Тут заперто, по ходу. - Что ж мы будем делать, теряюсь в догадках. В траве у дороги Денис нашел табличку «ЮНЫЙ СВЯЗИСТ. Детский оздоровительный лагерь». - Тут дырка в заборе! - Это называется залаз. - Это называется залазь. - Как ты с ним живешь, я не понимаю? Он ж такой нудный. И такой лысый… - Прямо как ты. - В моем случае, это свободный выбор, я так скажу. А тут на лицо вынужденная необходимость у тебя. - Чувак, знаешь, я, допустим, не могу отрастить волосы, справедливо. Но я чо-то не верю, чтоб, короче, ты мог перестать душнить, так что ты тут лукавишь чо-то. Голубые домики в тумане. Крашеные решетки, выбитые окна. Нарисованная улитка на баннере, «расписание дня». Ряд уличных умывальников, осьминожье щупальце на бетонной стене. Капля сорвалась и упала в жестяной поддон. - Антош! Возьми мой телефон, сфоткай меня! Тут усадьба целая! Она позировала. Денис вежливо ждал. Потом шагнул в пустой дверной проем за ее спиной. Илья последовал за ним: страшно было упустить его из виду и разделиться насовсем. Нашел его в классной комнате. Ощущение было, как будто попали в Сайлент-Хилл. Зачем комната с партами в детском лагере? Пианино с вырванной декой. Портрет Блока, с выжженными глазами. На стене надпись – «Миру мир». И ниже: «Только в нашей стране можно развалить детский лагерь». Денис рассмеялся, когда прочел, его резкий, каркающий смех неестественно громко прозвучал в пустой комнате. - Вот это неплохо… Он сделал фото. Потом перевел на Илью камеру. - Интересно, призраки юных пионеров здесь водятся? Как думаешь? А Илья ответил: - По-моему, призраки это мы. И Денис не удивился и не стал отшучиваться. Он внимательно всматривался в лицо Ильи. И, казалось, хотел к нему прикоснуться, но только убрал телефон в карман. Денис тихо повторил, как будто примеривая, пробуя эти слова наощупь: - Призраки это мы. Вопль из коридора: - Нихуя себе, тут балкон витражный! Илья вздрогнул, а потом заржал и никак не мог перестать. По дороге домой, проехали через МакАвто, пили кофе и заляпали Локосу сидение в тачке. Мылись вместе под горячим душем, растирали друг друга, погружаясь в пар. Санитарные «по пятьдесят». Засыпали, обнявшись, дрожа на отходах, под двумя одеялами. Потом, когда их не стало вовсе, представлял себе часто: что они оба так и не вернулись назад. - Ты блядь когда мне сказать хотел? Вернувшись со 140, Денис даже врать не стал, что это ошибка, что хату он искал им двоим, поуютнее и побольше, раз появились деньги. Не оправдывался. Даже не злился. - Когда мне сказал бы? - Как вещи вывезу. В ванной он снял футболку, тщательно вымыл с мылом под краном шею и подмышки. - Ты обещал. Ты блядь мне сам сказал, сука, я тебя не просил – «я тебя не брошу, я никуда не денусь». Ты же конченный пиздобол, блядь, твое сраное слово вообще не стоит нихуя – Илья пытался заставить его повернуться, бесило – пиздец, что для него это все как бы между делом. И один раз он проигнорировал. А во второй сгреб Илью в охапку и нагнул под кран. Вода попала в рот, в нос. Илья отфыркивался. Толком ничего было не видно, брыкался вслепую. Мгновенно почувствовал себя беспомощным и жалким. Когда Денис отпустил его, поймал свое отражение в зеркале. Мокрые волосы прилипли к черепу. Собственное лицо показалось нелепым и искаженным, до шаржа. Денис прошел мимо него, к двери, и бросил ему полотенце. - Успокоился? Давай в себя приходи, вытирайся и спать ложись, чтоб нам не надо было это продолжать. - Я не хочу спать, блядь! - Не ложись спать. Щелкнул чайник. Илья пошел за ним на кухню. - Сука нахуй, да как ты можешь-то? Денис поднялся на цыпочки, чтоб снять с верхней полки банку растворимого кофе. - Как ты можешь так? Он вынул чашку из мойки, прополоскал. - Я тебя всю ночь прождал, блядь. - Мог бы по таком случаю и посуду вымыть, чо я сказать могу. - Я не твоя телка, сука ебаная! - Правда? Илья метил в челюсть, когда налетел на него, но едва удалось мазнуть ему кулаком по плечу: Денис отступил назад - потом всек ему. Было даже не больно. Просто ощущения мгновенно обострились. Контуры предметов стали четче. Звуков стало больше. Илья чувствовал ярко и резко, все, от засохшей крошки на полу, под мизинцем, до бирки, едва-едва щекотавшей шею. Он схватился за край стола, на автомате, чтобы удержать равновесие, и теперь ныла ладонь. Щека горела. - Я тебя предупреждал. - Ты обещал. Денис залил кофе кипятком и размешал сахар. - Ты обещал! - Ты на меня пакет мусора вывалил. Ты как думал, чисто теоретически, это чем должно было кончиться? - Я – ты же мне говорил, что лекарство пьешь, ты мне сам говорил, что попробуешь – - Я себе что-то должен здесь. Не тебе. Никак. - Это все пиздеж опять: ты мне сам сказал – - И ты не ебешь, о чем речь. Вообще. - Это дешевая разводка ебаная, да все время это повторяешь, чтоб вообще ни за что не отвечать, это полная хуета - Денис сжал его подбородок, и Илья не сопротивлялся, это было лучше, чем разговаривать с его спиной и с самим собой. - Ты не будешь так со мной разговаривать. И вести себя так со мной не будешь. Никогда больше. Отпустив его, Денис вытер ладонь о спортивки. - Ну – я хуй знает, я… ну, ок, конечно, конечно это перебор, я просто разозлился очень сильно, я – я думал, ты пьешь их, и как-то… и ну ты хотел же, мы договаривались, что ты постараешься, ты сам хотел же, и потом получается, что все не так, и я не знаю опять, как все, и я – - Илюш. Да поебать. Когда собирались спать, молча, двигаясь по комнате параллельными путями, взяв впервые за все время вместе два разных одеяла, Илья пытался раз за разом найти выход, какой угодно, из мыслительного тупика, но не было ни доводов, ни просьб, ни претензий, ничего, что не разбилось бы о его ответ, о его пустой взгляд. Дороги не было в тумане. И в конце концов, прежде, чем выключить свет, Илья спросил: - Это совсем все? У нас? А Денис ответил: - Ты слышал все, что я тебе сказал. Илья лег, и честно не двигался, и закрыл глаза, но сон не приходил. Заколдованный мертвый лес не принял его к себе. Он вышел на кухню, не закрывая дверь, чтобы не разбудить Дениса скрипом. Забрался на подоконник. Хорошо помнил, как он стоял здесь, весной. Форточка не открывалась. Он пытался повернуть ручку. Поворачивал не в ту сторону. А потом – не успел Илья моргнуть – его ладонь вошла в стекло, и осколки со звоном полетели на пол. Крови было совсем не много, и это казалось таким странным. «Я себе что-то должен здесь. Не тебе. И ты не ебешь, о чем речь». А если бы Илья понимал, он, конечно, не ошибался бы так. Не ошибался на каждом шагу. И все было бы иначе. Илья открыл окно, и в этот момент от сквозняка дверь в спальню захлопнулась. Но он не услышал больше нечего, и выпрямился, чтобы взглянуть во двор. Блестела рябь на широкой луже, асфальт был черным от дождя. До него было совсем не далеко, и казалось, что если шагнуть вперед – - Блядь, ты совсем охерел, манипулятор хуев, ты чо творишь-то? Денис сдернул его с окна так быстро и резко, что они оба грохнулись на пол, Денис врезался спиной в кухонный шкаф, у Ильи бешено колотилось сердце. И он вцепился в Дениса обеими руками, просто потому, что ему до сих пор казалось: он падает. Опору выбили из-под ног, он падает и разобьется в конце. - Ебанат, блядь – Было темно. Шумело в висках. Грудь разрывало. И он сам испугался – сильнее Дениса – когда услышал: - Илюш? Илюша? Ну что? Ну что ты? Ну что ты. Иди сюда. Не понял, почему начал задыхаться, и Денису пришлось заставить его дышать на счет, у Ильи долго не получалось, и когда наконец получилось, Денис гладил его по шее и другой рукой перебирал его волосы, говорил: - Вот так. Умница. И для меня еще раз. На «раз» - вдох… Илья кивал, не прекращая, и все равно делал все наоборот. На утро он сказал Денису две вещи. Во-первых: - Я бы не прыгнул. Я просто хотел… я хотел... Когда ты… когда ты об этом думаешь, и когда – я не знаю… я хотел понять. О чем речь тогда. И во-вторых: - Если ты меня бросишь, мне будет… мне пиздец. Но я ничего не сделаю – вот этого. Это хуево выглядит, я – я знаю, я, я б тоже… я б тоже выпал с таких заходов, но я не нарочно. Реально. А потом Илья спросил: - Ты больше меня не любишь? Совсем? Денис поцеловал его в лоб и неловко сжал его плечо. - Дэн? - Я ведь правда предупреждал тебя. - Совсем нет? - Может, со мной что-то не так. Наверняка. Слава говорит – - Да блядь… - Я никого не люблю. Может, он прав, я не знаю уже. А когда я думаю – об этом – мне кажется, что я уже сдох, в принципе, давно, и если я это сделаю, в конце концов, все встанет на свои места. - Да на хуй он идет – - Но и это пиздеж, по ходу, потому что… хуй знает. Я всегда знал, что ты живой. И когда ты – когда мы начали. Если б я этого не хотел, я бы все вовремя закончил, сразу, но я хочу, выходит, и гораздо больше, чем мне хватает яиц себе признаться как-то, а в итоге все равно одна хуйня. Илья поймал его ладонь и прижался к ней губами. Денис поморщился и сжал ее в кулак. - Прости. И за то, что я на старте не тормазнул, по-серьезке. И за то, что я чуть не сдох у тебя посреди хаты, и за то, что не сдох, и за все это лето уебищное, и до лета, и... за то, что меня ебет иногда ещё что-то, но это не наши дела, тоже прости. - Слава? Слава, в смысле? В смысле ваши дела с ним, ты так это ещё... - Илюш... - Ты так это зовёшь еще... - Илюша. - Ты думаешь, с ним лучше будет? - Конечно, нет. - Но ты хочешь же с ним - - Я ничего не хочу. И его тоже не хочу. Я тебе о том и - ты как не слышишь меня. Когда мы начали, я... Хуй знает, как сказать. Мне было ебано - не то слово. Никогда так ебано не было. Но у меня ещё было чо-то. Я еще был. Сейчас у меня нихуя нет, вообще, мне блядь нечем хотеть. - Это кажется сейчас так... - Я тоже себя как-то так убеждал, что бывают другие дни - - Конечно! - Что это болезнь, что полегче станет, что меня перезапустит, но - Илюш, это в пользу бедных все. И типа… да, ок, может, я вообще запизделся просто и никогда по сути-то не любил - никого, совсем, кроме себя, и себя тоже нет, у меня ущербность какая-то базовая. Я притворяюсь, пока силы есть, потом выдыхаюсь, и до всех доходит в итоге, что это - ну, платье на телке в Солярисе. - Что?. - И да, ок. Ок. Может, все так. Наверняка, так. - Хуйня. - Раз который раз уже... Значит, так. - Нет. - Но мне что тут? Чтоб ущерб сократить? Только в сторону отойти. - Нет. - Я не вижу, как ещё тут быть. - Гной - блядь, на себя бы посмотрел в начале, прежде чем пиздеть - - Илюш. - Нахуй идёт пусть, я серьёзно. Если он не - раз его не - Я тебя за нас двоих могу любить. Я буду, раз - раз ты не можешь пока, я буду, пока - - Илюш, ну вот без обид - ну без этого давай обойдёмся сегодня. - Ну а в смысле - я - - Ты меня хуями обложил, я ещё съехать не успел. Если мы ебаться перестанем - не в упрёк, да? - я хуже Гитлера стану минут за пять. Илья готовил ЕПиху с июня. Говорил Денису, что почти закончил. И не мог ее выпустить. Не мог объяснить – ни Лехе-звукеру, ни пацанам, ни себе… ни ему, почему недели отматывались, а он продолжал откладывать релиз. Одно только слово «сдохни», во всех возможных комбинациях, повторялось на ЕПихе двадцать шесть раз. Илья делал вид, что не понимает, чего боится и что пытается отсрочить, изо всех сил. Признаваться себе – в том, что он действительно как-то незаметно, но непоправимо Дениса возненавидел, - было абсурдно. Признаться ему, что этим все кончилось, было немыслимо. Илья до паранойи боялся, что он поймет сам. Теперь, когда стало ясно, что это случилось – случилось давно – Илья мог только беспомощно бормотать: - Я не... Не в этом... - И это я виноват, пускай. Но я не могу так продолжать. И Илья хотел объяснить. И хотел поспорить. Но сказал в итоге: - Хочешь – дай мне пизды, прям от всей души, я заслужил, я серьезно. - Илюш, ну – - Конечно. Конечно, я заслужил. Давай. Все правильно, все… хорошо. Я… я не о чем больше спрашивать не буду. Я ничего не буду. Я… я п-понял все. Я правда. Я клянусь тебе. Хочешь – я… хочешь съехать – съезжай. Конечно. Не хочешь… таблетки не хочешь – не пей. Только не бросай меня. Пожалуйста – блядь – что угодно. Только не бросай меня. Прости меня. Прости, пожалуйста. Прости меня. Прости меня. Денис сел рядом с ним на колени и обнимал его, пока он не замолчал. О новой квартире больше не вспоминали.