Часть 4
4 ноября 2019 г. в 16:37
_________3 глава
Ночью температура опустилась очень низко, напоминая, что наступила осень. Промозглый ветер прошелся по горам, по лесному массиву, охлаждая итак не теплую воду в реке и небольшом озере. Осень, она вальяжно шла, окрашивая все в свои яркие краски.
Утром Лиом боялся показаться на глаза разгневанному вождю. Он ведь мог поступить, как мастер дома Юрельта. Он мог кого-то поставить ответственным за его вину и бить его при нем, и смотреть на это. Все утро, пока Ремал спал, юноша провел на кухне, готовя легкий завтрак. Покружив по кухне, натопив печь, так как похолодало, приготовил горячего сносно получающегося супа. Так как вставал Лиом рано, почти на рассвете, что было привычкой еще с Дома Юрельт, осмотрелся по сторонам. Делать было почти нечего, а альфа вскоре проснется.
И как быть? Он явно будет зол, а раз так, то и лучше бы сделать так, чтобы они встретились как можно позже. Осмотревшись по сторонам, едва заметно улыбнувшись, подошел к бельевой корзине. Быстро собрав вещи, взяв таз и мылкий порошок, направился на улицу.
Выйдя за порог, повел плечами. Ветерок был холодным, но солнышко припекало, так что сводило на нет весь негатив. На улице, вопреки погоде, Лиому очень нравилось. За столько лет житься в четырех стенах Дома Юрельт, здесь он мог несмело нюхать воздух и даже тихонечко радоваться. Едва заметно приподняв уголки губ, Лиом направился в сторону бани. Дома, по традиции деревни, вещи не стирали. Все постирушки проводились только в бане, где было много воды и стояла она близко к реке. Традиция была еще и в том, что топили баню для стирки один раз в неделю, и не в тот день, когда мылись, а в середине недели. Сегодня был не тот день, баню вообще не топили.
— Ее не топят. — Раздался голос и уверенный в своей правоте рождающий добавил, — хочешь постираться, иди на реку. — Рука указала куда именно.
Лиом оглянулся и увидел того юношу, что приносил ему еду в первое время жизни в доме альфы. Кивнув в знак благодарности, он пошел в сторону реки. Так было даже лучше — он гораздо дальше дома, где сейчас в нехорошем расположении духа альфа. Уж лучше побыть еще немного подальше, оттянуть момент. Шагая по дорожке вымощенной камнем, он не видел того, как ухмыльнулся стервец.
Придя на реку, увидел место, где проходит стирка, оборудованная специальными мостиками, пошел веселее. Он был один, его никто не побеспокоит. Прошлепав до площадки, резво начал стирку. Вода была холодной, но Лиом не обращал внимание, меньше руками в воде бултыхал и ладно. Одна, другая вещь и тут из рук выскользнула рубаха. Ее быстро подхватило течение. Не придумав ничего лучше, и не наплевав на уносящуюся по течению тряпку, Лиом сиганул в воду, покрывшись мурашами. Благо только по середину бедра глубина! Он нагнал рубашку, брызгами замочив себе спину, после чего начал выбираться назад и оскользнулся на камне. Рухнув и уйдя с головой под воду, умудрился не выпустить из рук вещь альфы.
Выбравшись из воды, вернулся к тазику на площадке. Ему с первого раза дали понять: незаконченные дела оставлять нельзя. А он ведь стирку только начал! Да и солнышко греет, не замерзнет.
Ремал проспал до обеда. Потом встал и нашел на столе съестное. И неплохое, даже не пересоленное. Вздохнул, запил похмелье рассолом и посмотрел на улицу. Снег идет. Легкий и с ветерком. Покачав головой, поел. В дверь поскреблись.
— Входи, Клем. — Сытый кошак, сидя за столом, разомлел от отдаляющегося легкого похмелья. Вот что рассол и организм молодого альфы делает, практически не страдая похмельем.
В дом вполз страдающий от похмелья друг и лучший стрелок в племени. Клем не боевой, он силен, но не боевой у него зверь. Да, как воин, очень хорош, а стреляет так, что каждая стрела цель находит, и не куда попало, а куда целились. Вот только из-за того, что он особь не боевая, сейчас похмелье ему голову раздирает, холодец в груди морозит.
— М-да, выглядишь ты не лучшим образом. — Оглядев его заявил Ремал, приглашая присесть и наливая рассола.
— А ты прям лучше выглядишь! — усмехнулся Клем, принял питье и осушил кружку. — А где твоя тень? — поводил глазами по помещению.
— Кто? — нахмурился вождь, не совсем поняв вопроса.
— Ну этот, содержант. — Поставил кружку на стол и внимательно осмотрелся.
— Да в бане, наверное, стирается. — Пожал плечами Ремал, заметив опустошенную корзину и отсутствие таза.
— В бане? — удивился Клем. — Так ее не топили, не тот же день. Да и после вчерашнего, мало кто хочет возиться… а что такое?
Ремал оглянулся по кухне, подтверждая, что таза нету и он не ошибся.
— Да что-то мне не нравится это все. — Плавно встал, принюхался. Хоть и пахнет им слабо, но вот наличие в доме показать может. Быстро прошел к двери в комнату, где живет содержант, открыл ее.
— Что именно? — За ходом вождя и его хмурым лицом следил, не отрываясь друг, который делал осторожные глотки рассола.
— Тут таз с вещами стоял. — Ткнул пальцев в сторону пустого места. — Этот собрал их, чтобы в бане постирать. Ни его, ни таза и баню не топили. И света я там не вижу, двери закрыты. — Посмотрел он в окно подойдя. — Как давно снег идет?
— Да до обеда начался. — Клем встал, понимая, что сейчас команда прозвучит, повел ухом.
Наружную дверь раскрыли, как от пинка, даром что наружу створка идет. Затем внутреннюю дверь распахнули точно также, словно содрать ее желали. В дом влетела фурия и «гром и молнии».
— Ты что это окаянный делаешь, а? — лекарь зашипел, выпустив губы и когти, изменив глаза на звериные. — Я его с того свету выдергиваю, а ты его на реку стирку делать гонишь?!
— Что? — Ремал развернулся в сторону злобного лекаря. — На какую реку в такую погоду? — изумленно и не понимая, за что на него орут, а ведь лекарь-то рождающий, альфа округлил глаза.
— Да на ту, на которой он с самого утра твое тряпье стирает! — зашипел лекарь, подлетая к нему.
— Что? — Ремал двинулся к двери и замер, вслушиваясь.
За дверью раздался грохот и звук упавшего таза. Троица ринулась в сторону выхода. Клем распахнул дверь и замер. Юноша лежал на полу, руки и щеки белые, скулы и нос красные. Тяжело дышит, лежит на боку и глаза закрыты.
— Ирод окаянный! — зарычал лекарь.
— Заткнись! — гаркнул Ремал, удивляя всех слышавших, шагнул в сторону юноши. — Я его вообще со вчерашнего не видел!
Он присел рядом и дотронулся до щеки и лба. Он весь горел. Быстро подняв на руки легкое тело, замер. Тонкий аромат, чистый и ясный. И в голове каша. А еще шипит лекарь и гонит Клема за Кассандрой. Та с раннего утра приехала, потому как ей письмо вождь написал. Приехала и пока не пришла к нему, общалась с друзьями.
Ремал потерялся. Аромат, что был слабым, он набирал обороты, он будоражил, он заставлял зверя вылезли из своей обители и нагло шагнуть на нейтральную зону рождающего. Ремал ничего не запомнил: как на руки поднимал, как в дом входил, как укладывал на кровать и мокрые ледяные вещи с него сдирал. Ничего не запомнил. Он почти коснулся губами его кожи, как вдруг все разом вернулось: осознание, понимание и ощущение мира вокруг.
Ремалу врезали кулаком, и он зарычал от обиды. Такой запах. Такой манящий. Но больше всего было жажды наконец-то узнать, что за зверь скрывается за той белоснежной стеной. Кто он, какой, как рядом с ним, как…
— Не смей к нему лезть, кошак облезлый! — гаркнула Кассандра. — Или я тебе яйца руками вырву!
— Слушай!.. — с угрозой начал было вождь.
— У него течка. — Рыкнула женщина. — И если ты его возьмешь, то никуда от себя не отпустишь! Ясно?
Ремал замер. Течка? Он посмотрел на юношу и замер. Аромат очень сильный, но рядом стоявшие Клем и лекарь были абсолютно спокойны. Один, хоть и альфа, слабее, а второй рождающий, ему все равно.
— Почему они не реагируют? — спросил, выпустив когти, жаждая оградить потенциальную пару от потенциальных соперников.
— А вот это нужно еще уточнить. — Кассандра расстегнула штаны на парне, единственное что осталось на теле, — вполне возможно, — она потянула ткань с усилием, и та соскользнула с тонких бедер, — что… — Замерев, осмотрела ноги юноши и после чего спросила, не глядя на вождя, — где ты его, говоришь, взял?
— Дом Юрельта. — Рыкнул Ремал.
— Придурок! — закричала она поворачиваясь к нему и залепив пощечину, что бы отрезвел. — Ты понимаешь, что ты наделал?
— С ума сошла? — опешил вождь, враз теряя наваждение, навеянное запахом потенциальной пары. Если уж честно, то он мог только поблагодарить ее, иначе уже через пару минут вышвырнул бы за дверь и никого не пустил.
— Ты утащил таат! — закричала она, ткнув в левое бедро юноши. — Видишь эту метку? Она розовая!
— И что? Пятно, как пятно. — Пожал он плечами жадно осматривая его бедра. Такие бы ему за спину, а коготки на пальчиках в плечи, ревнивые метки оставить.
— Это не родимое пятно! — она толкнула альфу, и он отступил на шаг. — Он рожден чтобы умереть!
— Мы все умрем. — Зашипел Ремал. — Прекрати истерику.
— Ты не понимаешь! — она схватилась за голову. — Его родили что бы он взошел на ложе императора, как его наложник. И если он понравится ему в первую ночь, то он его покроет и будет делать это до тех пор, пока мальчик не будет оплодотворен. А после родов и становления кокона его убьют! А если он не понравится императору в первый раз, то он его сам убьет, еще на самом ложе!
— Что? — прошептал Ремал, изумляясь словам. — Как это, убьют на ложе?
Три деямеррита смотрели на женщину-иномирянку и не могли поверить, что подобные слова она вообще смеет говорить.
— А вот так! — прорычала женщина. — В Домах есть содержанты, коих растят, дабы в дома вельмож императорских вводить. Дабы рожали и голову не поднимали. И таких ты утащил из Дома Юрельта несколько, но не этот. — Она ткнула пальцем в метку. — Этот знак наносится из специальной смеси трав, которая реагирует на его гормоны.
— Откуда ты такое знаешь? — нахмурился Клем, стоявший чуть в стороне, ждущий от вождя действий, потому как желваки у него ходят ходуном.
— Я росла при дворе, если ты еще помнишь! — рыкнула она. — Розовая метка — невинен, красная — был взят и повязан, коричневая — рожал. За ним будут идти по следу до тех пор, пока не найдут живым или мертвым!
— И что? Предлагаешь отпустить его? — усмехнулся невесело Ремал.
— Передай его как можно быстрее и желательно за море! — зашипела она.
— Еще чего. — Фыркнул вождь, даже не замечая, что ведет себя как ребенок.
— Ремал, Дома славятся не только содержантами, но и тем, что в порядке очереди передают в гарем императора таат. А таат, это не просто наложник, это с раннего детства выросший в оковах запретов, в страхе, в боли за тех, кого ему дали, дабы он привязался. — Кассандра покачала головой. — Все, что ты мне написал, оно теперь понятно.
— А мне вот не понятно. Давай, объясни, чтобы я понял все. — Саркастически скривился Ремал.
— С малого возраста ему дали человека, рабыню, — при этих словах Кассандра передернула плечами, — чтобы он привязался к ней, как к своей семье. А затем начали учить. Его и пальцем никто и никогда не трогал. На его глазах били, за его оплошности, ту самую рабыню, которую он воспринимал как мать. И чем больше он ревел, тем больше ее били. И если у ребенка случится истерика, ее на его глазах до смерти забьют. — На округленные, не верящие глаза, она лишь улыбнулась горько, — в Домах, такие как я, бесправные звери, Ремал. И он, — перевела взгляд на бессознательное тело, — лишь товар. Благодаря тому, что император согласится принять его и разрешит прийти на свое ложе, уже одно только это укрепит Дом. А если будет ребенок, Дом возвысится. Таат будут искать, потому что вложили в него много. Одно только воспитание чего стоит. Ремал, он даже защищаться не будет, если его начать бить. — Женщина покачала головой. — Он сделает все, что прикажет альфа, потому что его так вырастили. Каким бы сильным ни был сам, его зверь после первого оборота, он больше не вылезал ни разу.
— Что? — слова женщины его поразили, до глубины души.
— А то самое. Не было у него игр с другими котятами. Как только получил ипостась, так и был выбран таат. А там и воспитание, соответствующее. Через дорогих его сердцу рабынь, заставляли подчиняться. Ремал, — женщина перевела взгляд на вождя, — если ты сейчас его возьмешь, пометишь своим запахом, завтра он покончит с собой.
— Почему? — побелевшими губами, почти непослушным языком выдохнул вождь.
— Потому что главный из запретов для таат, это полное отсутствие прикосновений альфы. Ему нельзя касаться альфы, альфе нельзя касаться его. Это тело готовили для императора, и даже в течку использовался имитатор, узкий и короткий, дабы снять спазмы, обучить его отдаваться, но остаться нетронутым. Если ты тронешь, он не будет слушать, он не услышит ни слова, а тут же активирует всплеск.
— Но также нельзя. — Потрясенно глядя на бессознательное тело, альфа, вождь и просто уверенный в себе кот, сглотнул вязкую слюну.
— Его вырастили со знанием того, что до его кожи дотронется только император, а если будет касание кого-то еще, кроме того узкого круга лиц, которых разрешает ему мастер Дома, то он недостоин жить на этом свете. Ему это с детства в голову вбивали. Он другого не знает. Совершенно. И его будут искать. Дом пойдет на все, дабы найти и забрать. Если он останется невинным, то его передадут императору, если же нет… Ремал, уж лучше всплеск.
Лиом провалялся с лихорадкой и обострением течки четверо суток. Он болел, кашлял грудным каркающим кашлем и никак не мог прийти в себя. Вокруг него кружили лекарь и Кассандра. Ремал перебрался в другой дом. В своем находиться рядом с течной омегой сил просто не было. В тот день, когда ему все рассказали, многое стало понятно. После того, как Кассандра привела в порядок юношу, а лекарь помог, состоялся серьезный разговор.
Кассандра объяснила, что такое «таат» и как оно создается. Все подробности, что знала эта женщина-иномирянка, они все поставили шерсть дыбом. Мальчишка в доме вождя был таат, бесправный деямеррит, которого готовили на заклание. Разъяснив все, она настоятельно рекомендовала передать его в дом на материке. На островах его найдут и вернут в Юрельту.
Ремал, получивший пояснения всем странностям, которые присутствовали в поведении содержанта, сел за стол, не в своем доме, и крепко задумался. И думал он о том, чего хочет сам. А хочет он узнать какой зверь у этого кота. Да, он хочет узнать, какой силы его зверь. Просто так таури не стал бы кружить и вертеть хвостом рядом с нейтральной зоной этого содержанта… таат.
Передать в другую деревню? Ремал об этом думал и ощущал, как его зверь недоволен таким положением вещей. Ему нравится запах идущий от таат. Рыкнув, на то, что знать не знает, как имя этого мальчишки, прикрыл глаза. Хочет его. И будь тут все как с содержантами, коих частично по домам растащили, то уже сейчас был бы под вождем и сладко стонал. Но он таат. Его вырастили так, что тронь его сейчас, без настоящего согласия, и… Кассандра не лгала, она эти законы Домов знает, сама выросла там, видела, что бывает, если нарушить их законы.
Надлежит узнать, какого зверя в себе имеет этот мальчишка, после чего плавно и аккуратно сближаться с ним. Ремал решил для себя все. Его так ни к одному из рождающих не тянуло, а к этому тянет. Даже то, что зверя его не видел, даже не ощутил, оно значения не имеет.
Облизнув губы, альфа заулыбался своим мыслям. Приручить и поломать навязанные неправильные законы, а затем начать ухаживать, заставить поверить. Да, это оно, то самое…
Лиом медленно пошел на поправку. Как Кассандра сказала, он схлопотал воспаление легких, а эта напасть лечилась дольше простуды. И вот болезнь отступила. Он смог встать с постели, после чего продолжил тихо ходить по дому, убираться и готовить. С каждым днем ему все лучше удавалось это делать. И он начинал мечтать. Чего не мог позволить там, в том страшном месте. Мечтал, хоть и громко сказано, о том, что этот дом стал ему домом. Что этот ужасный вождь добр к нему и ласков, вот как Раиль или Надай. Что хоть иногда смотрит на него, как на живое существо, а не на предмет мебели. А еще едва осмеливаясь мечтал быть счастливым. Что это такое, он по сути и знать не знал, но хотел. Семья, дети, любимый — на грани фантастики мечтания и это он испуганно гнал от себя.
Что такое дом в понимании Лиома? Наставник, рабыни, боль и страх. Вот что такое для него дом. Счастье? Никто из-за него не страдает, а он не пропускает через себя эту боль, когда наказывают. А еще никаких уроков танцев. Вот оно его счастье. И готовить. Лиом вдруг понял, что он обожает готовить, правда не решался сделать что-то, кроме ранее изученного. Но сам процесс готовки его успокаивал и именно в этот момент он допускал мысль, что было бы хорошо, будь его жизнь здесь и дальше, в этом доме.
С альфой на его территории Лиом жил до сих пор, и непременно вставал в стойку, стоило тому только на горизонте замаячить. Сначала он так вставал каждый раз, но, когда у него подгорело что-то, альфа прорычал, что, если еще раз из-за его «стойки» хоть что-то будет испорчено, он его поколотит. Угроза возымела действие и отныне Лиом замирал только когда не был занят у печи. В глаза он не смотрел, не разговаривал, безропотно выполнял всю работу по дому.
Ремал же, как опытный воин, шагая как по минному полю, очень аккуратно приближался к пугливому рождающему в своем доме. Он отучил его от немедленного соляного столбика во время готовки, во время любой работы, какую бы тот не выполнял. Он заставил вместе трапезничать, заставил перестать дрожать в своем присутствии. Медленно и постепенно Ремал протаптывает дорожку рядом, чтобы иметь возможность просто стоять, а затем и ближе придвинуться. Отдать кому-то? Пока не решил окончательно, но, если… смиренно повинился, потому как его таури недовольно заворочался. Лишь улыбнувшись своим мыслям, альфа покачал головой. Ему предстоит долгий путь, тернистый. Выбить из головенки воспитание, это вам не дичь какую загнать и добыть, а иного сорта тонкости.
Дни размеренно текли, сменяя капризную погоду осени на богатую снежную шубу. Стало холоднее и Ремал начал замечать, как парнишка шмыгает носом. Он посмотрел на него день, другой и в итоге рыкнул:
— С сегодняшнего дня спишь в моей комнате.
Это было так неожиданно, что Лиом забылся и ошарашенно поднял на него свои аквамариновые глаза. Ремал замер, он утонул в них, словно его рыбкой поймали на наживку и не отпускали. Контакт длился всего пару секунд и тут же был разорван, но его хватило с лихвой. Альфа понял до конца, чего именно он хочет. Осталось только довести до логической развязки, а здесь надлежит будить его, тормошить, вызывать недовольство зверя. Именно зверя, а не человека.
Ремал увидел, в глазах мальчишки, то самое, что прячется: зверь боится высунуть нос, потому что ему постоянно делали больно. Надлежит заставить вылезти, заставить захотеть этот мир увидеть и ощутить. Он знал способ, нутром его чуял. Надо заставить привыкнуть к уюту дома, а потом встряхнуть. Или ничего не получится.
В ответ на его мысли, словно почувствовал, но на самом деле дал ответ на слова приказа, Лиом отрицательно покачал головой.
— Я не предлагаю, — зашипел Ремал. — Еще раз заболеешь и это перейдет все границы! Четвертый раз за два месяца! Кровать у меня большая, поместимся. И не бледней. Не трону я твою задницу-девственницу. И не спорь! — оголил зубы, давая понять, что это был приказ альфы, хозяина данной территории.
Лиом только сглотнул. Спать рядом с НИМ?! Да он издевается! Ему же нельзя и близко… Но Ремал не издевался. Перед сном, когда юноша шмыгнул в спальню, вождь, раздраженный, пнул дверь и вошел внутрь, разрушая идиллию безопасности и личного пространства.
— Я тебе что сказал? — прорычал альфа и бедный Лиом, уже начавший раздеваться, обмер. — Живо, я сказал! — повернувшись боком, жестом показал куда надлежит пройти.
Побелевший, как полотно, Лиом осознал, что нарушил приказ альфы. Он вышел на негнущихся ногах из спальни, где жил, лихорадочно обводя глазами большую комнату, ища тех, кого накажут. Никого не было, они были одни. Его заставили войти в личную спальню альфы, где каждый миллиметр кричал о наличии метки. Альфа за спиной раздраженно захлопнул дверь, заставляя вздрогнуть почти умершего от страха парня. Мальчишка, юноша, парень, а по сути еще несмышленый ребенок остался один на один, в спальне, там, где имеется ложе самца, с этим самым самцом наедине. Если дверь и стены в доме, пусть без замков и засовов, давали подобие защиты, то вот тут и сейчас оно испарилось.
Альфа прошел чуть вперед, в спину толкнул парнишку и тот испуганно мрявкнул, отпрыгивая в сторону. Глазенки округлены от страха, дышит поверхностно, еще немного и побежит.
— Ложись спать, сопля! — прорычал альфа, выпуская сеть, оплетая тело и швыряя его на кровать, правда достаточно осторожно.
Рухнув на ложе, Лиом испытал то самое ощущение, когда качаешься на качелях. Вот только тут восторга не было, ни на мгновение. Он почувствовал свободу и попытался сбежать, но не тут-то было! Его вновь резко переплели энергетические нити, спеленали и вдавили в ложе.
— Я тебе что сказал? — прорычал, нависнув над ним, альфа. — Спать. Это большая кровать, и в этой комнате тепло. Если ты удерешь ночью, а завтра будешь сопли свои по носу гонять, я возьму хворостину и высеку тебя. И не кого-то за твои проступки, а тебя самого. Да так, что на задницу ты сесть не сможешь. Понял меня?
Сглатывающий вязкую слюну страха Лиом, забыв про все на свете, даже про обучение и запрет смотреть в глаза самцам, сейчас смотрел в лицо вождю. Казалось, что альфа злится, вот только не веяло от него опасностью, которой всегда несло от наставников, от учителей и мастеров. Этот альфа гневался, но не пытался подавить зверем, сделать больно, задушить протест. Лиом не понимал его, но Ремал вызывал в нем желание сопротивляться, причем умышленно и целенаправленно.
Выдернув из-под замершего и едва дышавшего юноши одеяло, накрыл им дрожавшее тело. Заставлять его еще и раздеваться, сжалившись, Ремал не стал. Он ведь прекрасно видел, как перепугался мальчишка. Странно, но в эту самую секунду он выглядел именно мальчишкой. В какой-то момент юноша проглядывает, и очень редко молодой мужчина. Очень редко в нем проглядывает молодой мужчина, который скоро вновь пройдет свой цикл. И Ремал хотел провести его через эти сладкие дни, приласкать, прижать к груди. Вот только не будет в следующую, да и еще две, наверное, никакой близости. Если Кассандра права, а она права, то мальчишка совершит глупость. Убийцей Ремал становиться не хотел, посему ждать был готов хоть три, хоть пять лет.
Отойдя к светильнику, затушил огонек. Комната тут же погрузилась в кромешную тьму. Расслышав, как дыхание у мальчишки потяжелело, причем от страха и начинающейся паники, благоразумно не стал раздеваться. Забрался под одеяло, чувствуя, как от него отодвинулись к самому краю. Одеяло натянулось, а кошачье зрение подсказало: еще чуть-чуть и мальчишка сверзится на пол, а после этого побежит.
Дабы подобного не произошло, альфа сделал странное. Лиом, через душивший его страх, отчаяние и нарастающую панику в мыслях, обескураженно замер, вслушался. Мурлычет. Альфа мурлычет! И так он красиво это делает, что никогда ранее в сознательном возрасте не слышавший пение взрослого кота, Лиом всем существом потянулся к песне. Он крайне осторожно придвинулся поближе, лег на бок, затем на живот и прикрыв глаза, погрузился в дрему.
Песня таури, она может как лечить телесные раны, так и снимать напряжение, убирать страх, расслаблять нервы. Лиом успокоился, расслабился и заснул. Кого надо было бояться, почему и из-за чего — забыл все напрочь. Его натянутое тугой спиралью нутро расслабилось, отпустило страхи и панику, вышвырнуло отчаяние. Лиом безмятежно заснул рядом с альфой, который пару часов намурлыкивал разные песенки, без зазрения совести оглаживая его щеку пальцами.
Он даже имени его не знает. Да что имени, голоса ни разу не слышал. А тянет неимоверно. Ремал заулыбался во тьме. Песня воздействует, а значит зверь живой, он не болен, он просто спрятался от опасности. Приподнявшись на локте, наклонился к мальчишке, нежно поцеловал в висок.
— Малыш, тебе ничего рядом со мной не угрожает. Не надо меня бояться.
Утро. Лиом проснулся таким, каким никогда не просыпался: отдохнувший, полный сил, черная пружина в нем побледнела. Открыв глаза, сначала не понял, где он и что вокруг, но затем распознал того, кто спал рядом. Лежа на спине, головой в сторону Лиома, альфа мирно смотрел свои сны. Ровное дыхание, его личный запах, безмятежность. Вот этот страшный самец, что вчера перепугал его до натуральной истерики, правда внутренней, в данный момент излучает безмятежность и полное доверие. Ему, Лиому, доверяют увидеть себя таким… беззащитным.
Рассматривая альфу, Лиом впервые видел его лицо так близко и без тревожащей грозности. Лицо, словно разгладилось, распрямилось и сейчас не внушало такого отчаянного страха, как вчера. Он спал, он был безмятежен, и юноша тенью скользнул из кровати. День начинался заново, со странной смесью из чувств и ощущений, но домашние дела никто не отменял. Прокравшись до двери, осторожно ее приоткрыв, Лиом направился в свою комнату. Там было холодно. В чем-то альфа прав, и выспавшись рядом с ним, Лиом понял, что начинающийся насморк исчез.
Переодевшись, пошел топить печь, начинать этот странный день. Вскоре альфа встанет, ему завтрак необходим, да и воды нагреть — бреется самец раз в два дня. Там без горячей воды никак.
Ремал выспался. Вот после всего нервирующего времени, с первого дня появления в его доме этого кошака, сегодня просыпаться было откровенно лениво. Он выспался. Поняв это, вождь заулыбался, прекрасно зная, что лежит в кровати один. Нить, что он опутал вокруг запястья кошака, она показывает насколько тот далеко от дома, если попытается удрать. Буквально за стенкой, копошится в чем-то домашнем, не удрал.
Плавно сев, потянулся, зевнул. День обещал быть светлым и чистым на помыслы… ну, не таким невинным, как думается, но все же, чистым и светлым. Встав, переоделся и вышел. Кошак действительно нашелся на кухне, готовящим. А ведь еще несколько недель назад он вообще готовить не умел. Надай качал головой, но тут же договаривал «старательный». И вот он, первым выскочивший из кровати, ушел на кухню, готовить и метаться по ней нервничая. О том, что спокойствия у кошака нету ни в одном глазу, альфа знал, видел и чувствовал, но испытывал лишь довольство.
Оружие против воспитания было найдено. Ремал, с первого пробного раза, буквально за волосы хватал парнишку, вталкивал в комнату и рыча, заваливал на кровать, накрывал одеялом. Уром тот улепетывал из постели сверкая пятками, но с каждым днем эта война приучала омегу, что спит он в спальне альфы, потому как в малой комнатке холодно. Помимо этого, альфа начинал невзначай трогать бедного бледнеющего Лиома днем. То руку на плечо положит, то по спине проведет, то за руку схватит и, его пальцами удерживаемую ложку с взятой на пробу готовящегося варева, ко рту поднесет. Вот когда он тронул его за руку, Лиом чуть не лишился сознания. Альфе же было все равно. Попробовал на вкус, сказал, что соли хватает, отпустил его руку и пошел дальше.
Как во сне юноша снял с печи свое варево, прикрыл его крышкой. Рука, где его касались пальцы, огнем горела! Он в прострации проходил часа полтора, баюкая руку. Было страшно, волнительно, любопытно. Вот последнее чувство им испытанное, оно ранее старательно гасилось, давилось и искоренялось. Но теперь, когда один из законов буднично и как между прочим, нарушили, Лиом осознал, что ему интересно: а как альфа пахнет на самом деле? Не тот аромат, что он улавливает с ним пришедший и смешанный с одеждой, улицей, делами и заботами. Нет, не тот, другой. Вот который его кожа источает.
Ошеломленно распахнув глаза шире, Лиом осознал, что нюхает ту часть ладони, где его касались пальцы альфы. Запах, конечно же, обеднел, но еще держался на коже. Сглотнув, заметавшись по кухне, юноша прижал руку к груди. Сердце колотилось дико, рвано, в горло отдаваясь. Ошеломление. Он его испытал, когда понял, что хочет чего-то, что хочет знать, хочет вообще, как новое чувство.
Подскочив к окну, посмотрел на улицу, попытавшись высмотреть альфу. Его взволновал запах, хоть и чувствовал его ранее. Но то был отдельный, а этот впитался в кожу. На улице был снег, играли дети, ходили жители деревни. Вождя видно не было. Он знать не знал, что альфа простоял за дверью все это время и слушал его метания. Альфа прекрасно понимал, когда коснулся лишь руки, что жестокое воспитание может заставить совершить непоправимое.
Слушал, ждал, и с каждым мгновением осознавал: не все потеряно и шанс есть. Даже за дверью альфа почуял, как носом жадно втянул воздух омега, как делает это, когда пытается понять, подходит ли ему самец или нет. Тихонечко выдохнув, потому что был готов ворваться и предотвратить попытку всплеска, очень тихо вышел во двор. Вышел, отошел от дома, и заулыбался. Есть шанс котенка вернуть. И отдавать он его не будет. Никто его у него не заберет.
Ремал быстро пробежался по нужным домам, пообщался с Бута, рыкнул на вынырнувшего Салима, после чего подмигнул шаки, который заволновался из-за своей пары, после чего прошелся до лекаря. Там побеседовал, кое-что прояснил для себя лично, затем направил стопы к большому дому, а затем время подошло к обеду. Скачками, так как волновался за мальчишку, прибежал к дому, остановился у ворот, выдохнул, вдохнул и степенно вошел во двор. Прошел до ступеней, взошел по ним и столкнулся нос к носу со своим жильцом. Тот выносил ведро с водой, да так и замер не зная, куда ему деваться.
Альфа посторонился, дав юноше пройти, а сам неосознанно втянул носом воздух. Запах стал ярче. Омега просыпается, а зверь точно начинает интересоваться, любопытничать. Лишь улыбнувшись и тут же спрятав улыбку, он вошел в дом. Буквально через минуту влетел запыхавшийся юноша, быстро принялся накрывать на стол.
После трапезы размеренно наступил вечер, а за ним альфа, как всегда, рыкнул, где спать надлежит и Лиом безропотно пошел. В первые, после начала «вместе спать», жилец в доме вождя не сопротивлялся, занял свое место, укрылся до подбородка и закрыл глаза. Вождь, как и всегда, прошел до кровати, залез под одеяло, устроившись на своей половинке, после чего послышалось тихое мурлыканье. И «сожитель» моментально погрузился в сон, но на этот раз Ремал навострил уши. Он не прекращал петь, бархатисто разливая звук кошачьей песни на всю спальню, а сам различал едва заметное подпевание. Неумелое, чуть-чуть напуганное, но вторящее мелодию.
Юноша спал. Ремал это чувствовал, знал, потому как усыпляющую песню ему поет. Но здесь и сейчас мурлычет его зверь. Это омега, тот спрятавшийся котик, это он так несмело подает голос. Ремал не стал прерываться, делая вид, что не слышит, дабы не напугать. Он мурчал долго, почти половину ночи, пока котенок не заснул полностью. И еще улыбался в темноту некоторое время, засыпая с улыбкой на устах.
Лиом, который проснулся почти на рассвете, увидел эту улыбку. О том, что кот его запел с альфой, он не знал. Если бы только почувствовал, была бы истерика. Но он не знал и посему в прекрасном настроении открыл глаза. Альфа спал как всегда на спине, одна рука откинута на подушку.
Он лежал рядом с альфой, пусть и одетый, но рядом. В груди не кололо и не дергало. Было спокойно. Казалось, что вот так очень правильно. Настолько, что Лиом допустил в свои мысли робкую мечту да надежду, что вот так вот, он однажды проснется, а этот альфа будет родным и очень близким. Это длилось несколько секунд, согревая сердце и истерзанную душу, после чего Лиом прикрыл глаза, в которых защипало. Такого никогда не будет.
Выбравшись из кровати, он начал свой новый день, свои обязанности. Вот только глупое сердце, оно замирало птичкой в клетке, надеясь, что будет добрый кот, откроет дверцу и сожрет, дабы не мучилась больше глупая птаха.
Дни полетели друг за другом. Ремал же делал все, дабы его гость, которого он более не называл содержантом, и даже так не думал, каждую ночь мурлыкал вместе с ним. Благодаря этому он стал гораздо спокойнее, перестал трястись от каждого шага, а когда альфа якобы не видит, скашивает глаза и осматривает его.
Время неслось, руки Лиома огрубели, а один раз он так усердно резал сухую палочку приправы, что не заметил, как стер руку до крови. В этот день к нему в гости лекарь пожаловал, и тут такая оказия. Он ругался. Откровенно и долго, пока смазывал все ранки, втирал масло в грубые потертости. Лиом, который попривык к небольшим касаниям вождя, рождающего воспринимал нормально. Лекарь выдал мазь, велел в сухие и грубые места втирать и массировать, а открытые раны не трогать. Запретил мыть пол, пока не заживет. Его слушались беспрекословно, даже не стирались.
О том, что у Лиома руки все в мозолях, лекарю сообщил вождь, но так, в пренебрежительной манере. Правда от лекаря не укрылось то, как именно он все это говорил, как стоял и куда водил глазами. Но лекарь понимающий, он не стал вмешиваться. Тут, скорее всего, охота началась, а ранее нехорошее отношение сразу не загладить, вот и постепенно показывает окружающим, что меняет свое мнение насчет парнишки.
Племя несколько раз уходило на большую охоту и дважды приходило с большим уловом, а один раз прибыло ни с чем. В тот день Ремал был зол и шипел на Лиома, что тот под ногами путается. Юноша молча сносил все его ворчание, а ночью, лежа рядом, несмело рассматривал лицо. В эту ночь альфа ему не пел, не усыпил, а сам быстро уснул. Вымотался, перенервничал. Они чуть не потеряли двух охотников.
Лиом лежал на боку, подальше к краю. Ремал, как всегда, спал на спине. Свет луны освещал его плечо, словно ночное солнышко. Юноша рассматривал лицо вождя, его волосы и шею. С каждым разом он был все более привлекателен, все более надежен и Лиом начинал мечтать, что с ним, возможно, было бы хорошо жить. Лиом бы заботился о нем, а вождь ходил на охоту. И… это конечно недостижимая мечта, ведь Дом Юрельта не оставит попыток найти его. Мастер, еще три года назад, объяснял Лиому, что такое похищение и что всех похищенных возвращают в Дом. Те, которых осквернили будут лишены жизни, а кого не тронули, останутся в живых и продолжат обучение.
Лиом осматривал лицо вождя и думал, выстоит ли деревня против вооруженного наемного отряда, который непременно наймет мастер. Его мастер богатый человек, как и Дом. И нанять хорошо вооруженный отряд не проблема. Сам мастер хвастался, что сила у него большая, а войска может увеличить на щелчок пальцами! А он, Лиом, он ведь осмелился мечтать. И не просто о вот такой простой жизни без обучения, боли и страха, а о рядом с ним спавшем альфе. Да, Лиом мечтал о том, что будет жить в этом доме и дальше, кормить этого альфу, содержать в чистоте его вещи и его дом.
Лиом хотел иметь дом. И не тот, в котором он вырос, а тот, который ему показал его похититель. Его мечты, его фантазии, они расцветали в те короткие минуты, когда он позволял себе лежать рядом с альфой на рассвете. А надежда, за какие-то несколько недель, что он спит рядом с альфой, несмело приподняла голову. Он хотел бы жить здесь, больше не бояться старших альф, не бояться за кого-то, кто пострадает из-за него. Он так надеялся на это, что хотелось плакать. Сейчас была ночь и слезы беззвучно скатывались вниз, а нос забило.
Салим облизнул губы. Буквально пару минут назад Бута со всей страсти целовал их. Только что шаки узнал то, что сделало его самым добрым альфой на всем свете. Если ранее он и прикрикнуть мог, когда омега голову поднимая, огрызалась, ее альфа показывал зубы и давил авторитетом. И это заводило, очень. Как оказалось, Салиму нужно, чтобы партнер был твердой руки и жесткого характера. При всей видимой мягкотелости, Бута именно такой.
Сейчас, сидя за столом, в его доме, счастливо улыбаясь, змееныш мысленно прокручивал в голове все события, которые последовали после того первого их раза в загоне для ватпэ. Ух, как же он его бил и кусал, когда проснулся! И что самое сладкое, Бута не опустился до рукоприкладства, он его просто вновь хорошо оприходовал, а затем пришел лекарь. Стыдно было до ужаса, но непреклонный и уверенный в себе взгляд этого самца сломал последнюю баррикаду, которой отгораживался от него Салим. Да что уж, давно Бута ему спать спокойно не давал, все в мечтаниях виделся.
В тот раз испугал очень, да и Салим сам полез к нему, почуял в нем свое. А как до дела дошло, немного хмельной шаки разошелся, сбил течку, был бит вождем и Салима под крыло свое забрал. Прижав руку к животу, парень покачал головой. Это теперь его альфа с потрохами, и даром что сломал сопротивление, все равно вышло хорошо.
Дверь за спиной Салима открылась. Вошел лекарь, подошел, осмотрел его энергетически, затем отвел в комнату и осмотрел уже физически. Бута остался в большой гостиной, нервно покусывая губы. Его немного трясло, нервничал. Все же Салим такой маленький, по сравнению с ним самим, что страшно.
Лекарь вышел довольно быстро. Заулыбавшись, помыв руки начал просвещать:
— Итак, альфа, радуйся. Альфенок. Это точно он. — Самому себе кивнул, затем вытер руки о полотенце. — Развивается хорошо, кокон однородный. Силы хватает.
— А Салим? — Бута облизнул враз пересохшие губы.
— Да все с ним нормально, с кошаком этим языкастым. — Лекарь заулыбался. — Хвори беременного у него нету, это хорошо. Кушать что, — расскажу. Дальше будем наблюдать. Не волнуйся, он хоть и маленький ростом, а ребенок же не с тебя ростом в нем будет. И не сразу до длины руки дорастет.
— Руки? — округлил глаза, ни разу не имевший своих детей альфа.
— Да его руки, дурень, — рассмеялся лекарь. — Нормально все будет. Не волнуйся ты так.
Он ушел, а Бута покружил по смежной кухне с большой гостевой залой, как у всех холостых было в домах, да и направился в спальню. Его любимый змееныш, покусывая нижнюю губу, посмотрел такими глазами, что альфа растерялся. Замер на пороге, после чего глубоко вдохнул, прошел внутрь и присел перед ним на корточки.
— Теперь навсегда мой? — задал вопрос альфа, нежа пальцами его щеку.
— Ну, я бы загадывать не стал… эм, — Салим сглотнул, так как нижнюю губу прижал коготь.
— Салим, мой? — глаза у Буты изменились, зверем потянуло.
— Твой. — Как под гипнозом согласился парень, чувствуя, как его на спину заваливают. — Твой. — Прошептал в губы, что накрыли его, жадно и страстно.
Весна наступала лениво. Снег еще не таял. Дороги были заметены и даже ватпэ утопали в них. Лиом привык жить в деревне. Он готовил, мыл, убирал и стирал для вождя, а вождь раскидывал снег со двора, с крыши или уходил в большой дом совета, где делами своими занимался. Лиом жил в доме альфы, спал в его кровати, но не с ним самим. Он лежал рядом и порой осмеливался на самый постыдный для себя шаг: очень осторожно придвигал свою руку к его ладони и прижимал пальцы, как бы во сне. И это касание было самым смелым и самым ценным для Лиома. Он сам, по своему желанию, касался кожи альфы. При его воспитании подобное было немыслимым, а рабыне рядом с ним грозило бы содранной кожей спины из-за порки. Но здесь был не Дом, здесь был дом. И здесь, за такой поступок, его не будут ругать или неодобрительно смотреть, потому что никто и ничего не знает.
Впервые в жизни Лиом понял одну вещь: если никто и ничего не увидит, то и ругать будет не за что. Нет, конечно, ничего такого он делать не собирался, что за собой повлечет лавину неприятностей, но вот взять и потрогать ладонь альфы, при этом едва заметно и так, чтобы никто не узнал, оно будоражило. Вот и сейчас он ласково и очень мягко, одним пальцем, огладил ладонь, пальцы. Как бы украл немного его запаха, после чего прижал руку к лицу.
Этот запах дарил умиротворение. Причем сильное, обволакивающее. Казалось, что все невзгоды остались далеко позади, а впереди что-то новое. И неужели он больше не должен жить как таат? Неужели будет что-то после того, как у него будет самец в течку? Эта мысль вбивалась в голову раскаленным прутом, потому как он понятия не имел, что может быть что-то еще после ложе, разделенное с самцом, а затем и беременностью. Его такому не учили. И если честно, то Лиом не задумывался о том, что делить ложе с самцом, именно как пара, это ни есть конец жизни. Что будет после — неизвестно. Будет ли это «после» — неизвестно.
Дни летели. Ремал ничего не замечал и просто спал, либо делал вид, что не знает, а когда просыпался юноши рядом не было. Вставая всегда ощущал аромат еды, и выходя на кухню видел стоявшего в своей извечной позе куклы юношу. Некоторое время, особенно до разговора с Кассандрой, его это бесило жутко. Затем он начал привыкать. После того, как отучил парнишку замирать при его появлении, пока делом занят, стало чуть-чуть полегче. В моральном плане.
Буквально вчера Бута, сияя от довольства, сообщил, что у него будет котенок. Это радовало. Очень. Бута, хоть и ат-жа, но как воин крайне полезен. Особенно для обороны. И то, что этот воин ныне будет спокойный, как удав, оно радовало. Действительно радовало. Отныне Бута не будет кружить вокруг дома вождя, выискивая моменты, дабы приблизиться к Салиму. Они теперь вместе, и похоже более течку не сбивал этот огромный мужик — аккуратен, ласков, знает как надо правильно с Салимом.
Кроме радости от известия, что больше наказывать Салима не нужно, и подыскивать ему деревню тоже, вождь ухмыльнулся. С приходом весны альфы подняли головы, а омеги и рождающие беты сбивались в стайки. Началась пора поиска партнера, свадебные бои, послабления тем, кто уже ведет процесс ухаживания. Именно весной рождающие, их гордые и капризные сладкие котики, дозволяют больше вольностей. Именно весной больше всего поцелуев, больше всего касаний и «вульгарное» поведение воспринимается более благосклонно, давая самцам возможность заигрывать, красоваться и вызывать смешки у понимающих их собратьев.
Лиом не понимал намечающиеся компании и шепотки, обсуждения и смешки. Видел странное поведение больших альф, как они иногда несмело подходили к кому-либо из рождающих и старались обратить на себя внимание, что-то сделать для них, или просто заглянуть в глаза. К весне юноша начал ходить не только до бани, но и до реки, а вместе с Надаем и до большого дома, а также до общего мясного склада. За время этих коротких прогулок, болтающий Надай, раз двадцать подмигнул мимо проходящим молодым котам, и пару раз заинтересованно приостанавливался рядом с остановившимся самцом. Один и тот же, пристально глядящий на него. Как оказалось, Надаю уже сто восемь лет, есть дети, даже родился внук, но он был полон сил и еще раз разродиться сможет. Этот же кот, что так явно показывал свой интерес, он в ответ тоже интересен был. Вот Надай и останавливается, принюхивается, оценивает глазами. Как потом шепчет по секрету, этот молодой бегает за ним вот уже третью весну, но пока не приближается ближе, чем вот так: встал и смотрит. Ну оно и понятно, лекарь взрослый, серьезный, свои силы знает, а он молод и еще не очень уверен, примут ли его и позволят ли ближе подойти.
К Лиому тоже пару раз подходили, но он замирал в своей позе и незадачливые альфы отходили подальше. Он их не понимал, как и они его. Ремал же, после первых попыток, предупредил племя — парень раб и его продадут тому, кто будет готов назначить бо́льшую цену. И еще сопроводил это предупреждение таким взглядом зверя, что никто не осмелится нарушить. Больше к Лиому не подходили, не смотрели, не пытались унюхать его зверя. Ремал же радовался, так как у него не будет противников в этот год. И это очень хорошо.
Сегодня Ремал пришел в птичий дом, дабы написать послание. Из всех забранных у Юрельта содержантов, только двое захотели остаться, при этом они вошли в семьи и один потяжелел. Остальных было решено передать в другие деревни. Написав сообщения, он отправил их в самые сильные деревни. Ответ пришел через пару дней, где говорилось о сроке через неделю после схода с троп снега. Это были хорошие вести. В обмен на переданных рождающих они могли получить либо нужный деревне товар, либо жетоны на ватпэ, обученных и послушных. Это достаточно дорогое удовольствие, а еще выгодное. Конечно же в деревне Кушаров идет воспитание ватпэ-котят, которые появились на свет после брачных игр взрослых котов, но настоящие боевые растятся иначе. Это очень жестокое взращивание, и такого Ремал при всем желании не сможет обеспечить. Посему боевые особи приобретаются, а котята, выросшие в деревне, становятся отличными охотниками и продолжают популяцию ватпэ на островах.
Весна. Период, когда альфы могли более открыто показывать на какого кота-рождающего претендуют. Эти игры и гляделки, они очень нужны, ведь чем сильнее самец, тем сильнее будет деревня. Рождающих не так много, как хотелось бы и посему между самцами тоже идет разгул привлечения внимания. Те, что слабее, как правило, опускают голову перед более сильным. Ремал видел парочку уже сформированную, альфа и бета-самец. Увы, не будет у них котят, но они хотят быть вместе, а это значит будут. На всех рождающих не напасешься, посему самому Ремалу надо было быть предельно бдительным! Парнишка в его доме омега, потенциальный многодетный родитель, и упустить его вождю — стыда не оберешься! Зверь Ремала порыкивает на любое поползновение в сторону закрытого кокона, а сам так и вьется рядом, мурлычет каждую ночь и трется мордой о стену защиты. Обнаглел, чего уж тут.
Альфы стремились понравиться омегам и рождающим бетам, чтобы составить пары, зачать малышей и свить коконы. Как раз к неделе свадебных боев прибудут и представители других дальних деревень. И там, если будет судьбе угодно, приедут рождающие, которые в будущем пополнят население островов. Издревле острова страдали на наличие достаточного числа рождающих для составления пар. В основном на свет появлялись или альфы, или самцы беты, перевернувшихся было мало. Посему бездетные пары в деревнях, которые состояли из альф, либо пары альфа-бета, или бет-самцов, не новость и не какое-то ответвление психики, или еще чего такого. Да не только в деревнях, но и городах, да даже у нынешнего вавэхдэ-императора, до составления парой с омегой, был любимый супруг-альфа. Так что тут ничего странного нету. Бездетных пар на островах больше половины всего населения, а остальная часть трудится за всех. Если рождающий омега, то как правило в доме будет не меньше десятка котят. Если бета, то до первого рожденного альфы или омеги. Правда в такую беременность лекаря следят за рождающим круглосуточно, не отходя от него больше чем на сутки. Беременный альфой или омегой, он больше родить не сможет, а при родах и умереть легко. Из-за сильной пуповины и тонкой стеночки родового мешка, может открыться сильное кровотечение, которое не остановить. На островах нету больниц-хирургии, потому как кости срастить не проблема, а раздробленные составить назад может помочь любой лекарь, обученный направлять свои силы на лечение. Но роды, это отдельная песня, очень сложная и по воле Богов дарующая либо жизнь, либо смерть роженнику.
Деревня Кушаров была большая, крепкая, способная поделиться на рождающих, дабы малые деревеньки, которые входят в цепочку защиты и поддержки, не вымерли. Они прибывают на неделю свадебных боев, красуются, нередко забирают женихов. На этот раз к Кушарам прибудут представители других больших деревень, дабы совершить обмен добычи из Дома Юрельт на что-то, что будет ценным по весу или объему.
Приехала Кассандра. Она быстро справилась о состоянии молодого кота в доме вождя, после чего всецело посвятила себя сплетням, праздности. Этот лекарь, пусть и иномирянин, кетвинка по расе, но всегда необходим именно перед неделей свадебных боев. Сами бои начинаются раньше, ведь за углом никто не видит и претендента так весело потаскать за уши или покусать. А самец, который желает стать старшим в паре, пусть и рядом с другим самцом, он ведь добивается своего иногда и не очень мягко. Это с рождающими все самцы предельно вежливы, максимально учтивы и бесконечно терпеливо-трепетны. А вот другим самцам, кого добивается более сильный, порой и подраться приходится. Вот такие шишки и царапины лекаря лечат, а еще прокушенное ложе, оцарапанного зверя или вообще после круга арены. Это сложно, добиться самцу самца, пусть и слабее него, не ударив и в грязь лицом, и палку не перегнуть, да и не упустить.
Лиом. Бедный парень, который только-только смог допустить в свои мысли, что жить можно как-то иначе, перестал ходить дальше двора. Он страшился этих игривых альф, которые иногда могли и рядом со двором вождя потасовку устроить! После первой такой, вождь, материализовавшись как из-под земли, расшвырял драчунов знатно порычав. Более сильному сломал нос кулаком, дабы понял свою ошибку, а более слабому просто пинка для скорости. Вот только Лиом из-за этой потасовки был белый, как мел, нервно вздрагивал рядом с альфой, ведь эта драка произошла как раз в тот момент, когда юноша случайно перевернул ведро с водой. О том, что вождь воспитывает забывшихся альф, Лиом и не подумал, принимая данную разборку со своего ракурса положения вещей.
Ремал же порычал, поворчал на дурней, что испугали рождающего в его доме, после чего отошел подальше. Подумать. Кассандра многое ему рассказала, когда мозги вправляла. Отдать котенка он никому не осмелится, потому как его собственный зверь не поймет и не простит, а приручать к себе надлежит еще более аккуратно. Он обдумывал, раздумывал и придумал один хитрый ход. Вернулся в дом, рыкнул, что уже весна и надлежит прибраться во всем доме, ткнул пальцем в сторону лестницы на крышу.
Он знал, что там почти идеальный порядок, разве что пыль по углам собралась. Лиом же пропал в уборке ровно на весь остаток дня. Смахивая пыль, убирая ее с пола, чихал через раз и, конечно же, от пробужденного любопытства не мог не пронюхать и не проверить все закрытые крышками короба и сундуки без замков. В одном из коробов лежал шикарный запас цветной нити для вышивания. И не по одному клубочку, а по десятку. Да и широкая палитра поражала насыщенностью цвета.
Лиом, после той уборки, раза три поднимался на крышу, пуская слюнки на тут же обнаруженный станок, который позволяет вышивать большие полотна — регулируемый! Причем сделан качественно, украшен резьбой и покрыт лаком, дабы не растрескался и не отсырел. Бедный Лиом! Он гладил станок пальцами, аккуратно и опасливо косясь в сторону лаза с крыши. Иногда смелее проводил всей ладонью, зажмуривался от радостного чувства, и тут же отдергивал руку.
Ремал видел, что мальчишка раз десять поднялся на крышу, что он взволнован, что еще чуть-чуть и по губам заиграет мечтательная улыбка. Усмехнувшись, так как на крыше кроме станка для вышивания и приличного запаса ткани с нитью, больше-то интересного и нету ничего, мысленно ребус разгадал. Решив более не тренировать нервы юноше, Ремал подловил его как раз спускающегося и несерьезно рыкнул:
— Что ты мельтешишь?
В ответ раздался «м-мяу!» и тут же бледнеют щеки на только что розовом лице. Альфа молча проследил за этим феноменом на лице юноши, после чего мысленно покачал головой, а вслух сказал:
— Ну и чего ты белеешь, как снег в зиму? Я разве ругаю тебя? — и пристально вглядываясь в опущенное лицо, пытался различить ну хоть какой-то сдвиг в лучшую сторону. — Послушай, — пожевал щеку, после чего шагнул вперед, плавно поднял его голову за подбородок добиваясь того, что глаза Лиом закрыл, вздохнул, — здесь не Дом Юрельта. Когда ты уже это поймешь? И смотреть на кого-то здесь не запрещается. — Увы, эти слова прошли мимо ушей выросшего в строгом подчинении. — Если ты не откроешь глаза, я тебя поцелую.
Мгновенно распахнулись глаза, испуг на лице и ощутимое вздрагивание: Лиом не хотел быть опозоренным. Он смотрел на улыбавшегося вождя и понять не мог, что было правдой в его словах: угроза или желание?
— А теперь, раз ты у нас говорить не хочешь, покажи то, что тебя так заинтересовало на крыше. Бегаешь туда уже раз десятый, если не больше. — И отпустил его, рукой пригласил подняться.
Если честно, то Лиом не хотел бы оказаться наверху, один на один с альфой. О том, что он до сих пор спит в одной с ним постели, как-то вот здесь и сейчас не промелькнуло. Неуверенно поднявшись по лестнице, Лиом прошел вглубь чердака, который вполне смело можно назвать мансардой, и остановился у станка.
Ремал, который уже разгадал тот предмет, что так сильно тянет юношу, поиграл бровями, мол показывай-рассказывай. Юноша, конечно же, говорить ничего не стал, только погладил пальцами станок и, впервые в жизни, поднял глаза на кого-то с просьбой. Если бы он только знал, насколько этот его просящий вид был возбуждающим, сбежал бы отсюда без оглядки! Ремалу потребовалось все его самообладание, дабы не показать, да даже малейшего намека не дать, о своем кульбите во всех частях тела, где оно вообще возможно. Стараясь дышать ровно, альфа осмотрел, намеренно и с интересом, в котором градус был не выше «как на табуретку», после чего хмыкнул.
— Хочешь вышивать? — утвердил, нежели спросил альфа. В ответ такой несмелый кивок головой, что моргни и пропустишь. — Хорошо. — Кивнул вождь. — Ткань в этом коробе. — Ткнул пальцем и чуть не поперхнулся.
Перед ним был букет из эмоций: благодарность, робкая улыбка, горящие огнем счастья глаза, легкий румянец. Второй удар по самообладанию альфы. Причем почти разгромный. Дабы не наломать дров, не выпустить похотливое животное, вождь быстро ретировался, оставляя омегу наедине с царством шитья. Лиом не понимал, как подействовал на самца, тут же более смело подошел к коробу с тканями, не видя даже того, как этот самый самец облизал взглядом его чуть наклонившуюся фигуру. Беззвучно простонав, что «надо драть когти», вождь стремительно спустился по ступеням до земли, кашлянул прогоняя засевший комок и пошел в сторону реки. Надо было отойти подальше, да и умыть лицо. Уж больно подозрительно у него печет щеки и уши!
Лиом растворился в мире нити, перебирая цветные клубочки, не зная, что и выбрать. Долго копался, затем также долго и тщательно перебирал ткани, стараясь выбрать одну, которая подойдет, из-за которой ругать не будут, да и… он впервые делал что-то, чего хотел сам. Ему впервые разрешили решить самому, какой сделать выбор, сколько и какого цвета подобрать нити. Это так увлекло молодую душонку, что невольно омега-зверь выглянул за стену отчуждения, которую свил за столько лет подчинения, проявляясь в глазах юноши. У него непроизвольно вылез хвост, уши и удлинились клыки. Азарт, чувство впервые испытанное — Лиом просто поплыл от вседозволенности выбора, пусть и такого, казалось бы, незначительного момента, как выбор ткани и нити для вышивания. Со стороны, кто не знает ничего про Лиома, его радость может вызвать недоумение, жалость и даже насмешку. А кто знает, пустит слезу. Первый выбор, без указки, без страха боли… он многое значит для Лиома.
Юноша, который и не заметил, как принял частичную трансформацию, сидя на коленях, с любовью перебирал ткани, касался их пальцами, гладил ладонями. Ему нравились они все, а выбрать надлежит одну, дабы не рассердить альфу. Как только про Ремала всплыло воспоминание, юноша встрепенулся, опасливо покосился на лаз с лестницей. Пугливо вдохнул, принюхался, после чего сцапал первую попавшуюся ткань, легкого голубого оттенка, все остальное быстро и аккуратно сложил назад, подскочил на ноги.
Его трансформа сошла на нет, а он и не понял этого. Если бы осознал, то перепугался б до обморока. Ну еще бы! После первого переворота именно это в нем вытравливали всеми силами, дабы зверь своих истинных способностей не осознал, не мешал воспитывать оболочку. Прижав к груди сверток, облизнув губы, Лиом осмотрел нити, понимая насколько мало места у него в руках. Ведь еще и станок нести!
Закусив щеку, юноша задумался, после чего заулыбался несмело: он придумал способ! Развернув ткань, накидал туда отобранные клубки, завязал узелок, повесил на руку и подхватил станок. Спустился быстро, ловко и ни разу не покачнувшись на ступеньках лестницы! Мышкой юркнул в давно пустующую комнату, где жил первое время в этом доме, поставил станок на пол. Разложив все, что добыл на чердаке, с воодушевлением принялся натягивать на каркас ткань. О том, как это делается, он знает, не первый раз видел, да и раньше Раиль ему показывала, как правильно и аккуратно сделать, дабы при шитье не провисало.
Как только станок занял свое место, день Лиома разделился на две части: работа по дому и награда за нее в виде шитья. При этом домашние дела, с приходом сноровки, занимали все меньше и меньше времени, оставляя на творчество все больше и больше. Альфа же в доме, незаметно для увлекшегося шитьем Лиома, постоянно наблюдал за ним, но при этом себя старался не выдавать. Спать, он по-прежнему, заставлял рядом с собой. Было попытавшийся остаться в комнате юноша, быстро понял — не получится. Альфа мгновенно рыкнул, вцепился в его косу, дернул за нее поддавая скорости, после чего в доме рождающий больше такой оплошности не совершал.