Кофе с коньяком и каплей солнца

— 蓮 // LEN — Omake Pfadlib (RUS)

      Новым днем Кея принимает солнечные ванны в обнаженном виде, а ночью, пропитанный теплом сверх меры, до лихорадки, страдает. Голова раскалывается, никакие таблетки не помогают перегревшемуся молодому мужчине избежать мучительных ощущений, что вскоре закономерно вызывают чувство невыносимой дурноты.       Почему-то сгорает только задница, хотя огнем горит все без исключения. Кея грызет подушку и старается дышать потише — но это помогает скверно. Дино половину ночи занимается тем, что тратит на шипящего парня уговоры, крем и пламя Солнца.       Утром Кея просыпается поздно, не оправдывая имени, измученный, но розовый, как жемчуг, и совершенно несчастный. Его воротит даже от зримой терпеливости Дино, и он цепляется ко всему на свете, пытаясь контролировать, и вот сейчас, сию секунду удержать все под контролем, в порядке. Ничего не в порядке, не в порядке, и Кею выворачивает желчью еще до завтрака. Дино по-простецки шлепает ему холодное полотенце на макушку и делает свои дела дальше.       Кея нарывается на радикальное решение проблемы, но Каваллоне знает, что трясти за шкирку еще не время, а скверное настроение для его любовника — отличная защита. Кея всегда шипит и топорщит шипы, наращивая личное пространство, когда особенно уязвим и не желает терпеть удар — поэтому бьет первым. Но Дино не ведется. Учитывая, что не так давно Кея просыпался, захлебываясь криком и своей кровью, с безумными глазами, в истериках, сдерживать которые братец Тсуна его и позвал — уж лучше так, медленно и верно. Сам Дино не сильно бодрее, но легче на подъем. В практических вопросах он ориентируется лучше Кеи — тот для быта приспособлен на уровне «все могу, но делать ничего не в состоянии». Дино плевать, после экстремальных школ выживания имени репетитора Реборна, он не только самодостаточен — его энергии хватает крутиться в удовольствие за двоих. А что Хибари висит у него на плечах сзади, неуверенно, но неотвратимо нуждаясь в близости после очередной эскапады — так мужчине он не мешает. Ему вообще нереально помешать, когда он настроен играть в нормальную жизнь, чтобы Кею отпустило.       А к вспышкам противности он привык — не впервые, да и обижаться невозможно — настолько ничтожно себя ведущий Кея уморителен.       Кея шипит на солнце, едва то добирается до кухни, и Дино находит для него очки. Почти полностью голый Хибари в темных очках, сидящий за стойкой — подальше от окна и поближе к кондиционеру — тянет на опороченную современностью статую, которую Дино выкрал из академии изящных искусств. Каваллоне прячет улыбку ладонью, и продолжает охлаждать зеленый чай. В итоге Кея ухитряется заснуть за столом, пристроив щеку на кулак, так и не дождавшись своего фреша с зеленым чаем. Дино приходится приложить уйму усилий и недюжинную смекалку, чтобы добраться с ним до кровати, не разбудив.       Остаток дня они отсыпаются, а ранним вечером, когда солнце уже не печет и начинает падать к морю, проснувшийся Кея ловит себя на позабытом много лет назад спокойствии. В голове пусто, звонко, легко, словно дурное устало от его безразличия и ушло в самоволку. Хибари совсем не против — он весь вечер не отвечает на поцелуи, не желая даже случайно уронить себя в мысли — ну не верит он в то, что они просто улеглись. Зато верит в то, что те затаились и бурлят, подгадывая момент, чтобы вырваться.       Собственная кратковременная, но желанная адекватность заставляет его наконец-то почувствовать, что он готовится к последнему рывку. Возможно, впереди еще будут слезы. Возможно, появится акцентуация на чем-то. Возможно — случится бойня, и после этого признания, Дино вооружается хлыстом.       Дино — человек понятливый, на анализе общего состояния своих людей съевший собаку и пару практических изданий психологических тренингов. Он не обольщается — приступы еще будут. Раздражения, кошмаров и прочего, но — кризис они пережили. Когда Кея начинает говорить с ним о произошедшем, плачет не моргая, Дино вздыхает: наконец-то. И просто слушает. А потом дает Кее таблетки.       Он не мешает Кее быть самому по себе — идти на улицу, месить пятками песок, сидеть и лежать на траве, когда устанет, разглядывать светящийся на теневой стороне берега планктон и тыкать палкой в медуз на мелководье. Единственное его условие — чтобы Кея был у него на виду.       Кея сначала вскипает и думает — а какого собственно ху-       Но подобного содержания мысли, в его случае — неестественны. Озлобленные, усталые, колко-настороженные. Запирающие его изнутри и толкающие на шаг назад во всем.       Хибари дергает бровью, насупливается и напоминает сам себе: отпуск, медовый месяц, что душа захочет — и идет требовать новое кольцо из травинки. Дино завязывает тонкую сочно-зеленую ниточку на среднем пальце правой руки, с которого Савада перед отъездом снял хранительское, и целует костяшку, словно просит — будь хорошим мальчиком. Кея трется щекой о его блондинистую макушку, просит намазать его защитным гелем, потом неохотно натягивает плавки на розовую задницу и отправляется смотреть, как в воде около возвышенной части бережка, где затесался риф, играют яркие рыбки.       Это не совсем исполнение просьбы Дино быть на виду, но отличие Облака заебанного психически от обычного в том, что второе все делает, не сильно-то считаясь с окружающими, и не ставя никого в известность. Сильные и независимые взрослые мужчины — они вообще очень самостоятельные и не ломаются под обстоятельства, потому что предпочитают ломать обстоятельства под себя.       Дино находит его меньше чем через полтора часа; приходит уже с фонарем. Вздыхает, как над безнадежно больным. Облако упрямый, и Дино знает, что журить бесполезно, поэтому он ничего не говорит и молча накидывает свою куртку с меховой опушкой ему на плечи. Замершего было статуей Кею это почему-то вдруг согревает изнутри — настолько, что он неожиданно для себя опускает голову, чувствуя, что лицо горит. Дино издает удивленный короткий смешок, хохоток, хохоточек даже, и садится рядом. Хибари ловит себя на том, что нервно крутит высохшую травинку на пальце.       Да ебись оно все ко-       Думает он, и, конечно же, не произносит, потому что Дино не заслужил, в общем-то, лишних хлопот с ним, и уж конечно не заслужил возиться с упрямым идиотом, но почему-то все равно возится — уже семь лет как. — Ты покраснел, просто потому что я ничего не сказал тебе, хотя должен был закинуть на плечо, шлепнуть тебя по твоей чудесной розовой заднице и унести домой, чтобы запереть там в наказание? — пока Каваллоне договаривает это самым невинным голосом, на какой способен, Кея успевает прогореть до угольков, даже ушами, даже шеей. Ему немного стыдно, что он такой проблемный — этой новости не первый год, но каждый раз его это ударяет, как впервые, и он нешуточно переживает. Дино смотрит неотрывно, но мягко, и на его руке само собой вспыхивает Небом и Солнцем семейное кольцо. — Обожаю, когда ты из-за меня краснеешь, — тихо, но охрипло говорит мужчина, чуть-чуть помолчав. Кея отворачивается, шипя сквозь стиснутые зубы, испытывая соблазн закрыть лицо руками — ему стыдно уже не из-за того, какой он проблемный, а из-за того, как Дино смотрит и как он сам реагирует на его близость. Его почему-то ведет от стыдных глупостей, как не было даже в школе, и уж конечно, не было после — после школы в его жизни крови было многовато, и романтика в ней просто утонула.       Дино, пользуясь положением, целует его в шею под волосами, и ниже, и ниже, прыгая по позвонкам, от чего Кею пробирает мурашками с ног до головы. Не столько от горячего дыхания, сколько от неспешных, но уверенных, спокойных поцелуев и прикосновений.       Здесь нет бахвальства со стороны Дино, нет триумфа, нет ничего лишнего — просто Кея его. Как друг, как ученик, как любовник. Всегда был его, и касается он его спокойно, и эта размеренная уверенность без перекосов уже много лет позволяет Кее чувствовать себя комфортно. Будь Дино полон королевского преобладания надо всем, к чему прикоснется, и Хибари переломал бы ему пальцы еще в шестнадцать. Перекашивай его эмоционально чуть что — и Кея заработал бы аллергию.       Но Дино умеет быть сдержанным, и сколько бы не скалится улыбкой, под маской рубахи-парня у него почти всегда штиль. Горячая итальянская кровь очень долго укрощалась сукой-Реборном. Настолько долго, что контроль буйной бессознательной части, которую Кея ощущал теми же встроенными в него природой датчиками, что улавливали чужую жажду убийства, врос в его натуру.       Кее немного жаль Дино из-за методы, но он ценит и всегда ценил это умение Дино не топить всех в своих чувствах. А еще он совсем не против, чтобы горячая итальянская натура все-таки нашла выход — дорожкой поцелуев по его спине.       Они такие переломанные. Переделанные, перебитые жизнью и людьми. И у них никогда не будет все идеально.       Но когда Дино толкает его на песок и ложится рядом, прижимаясь к губам, и Кея чувствует, насколько хорошо и правильно эти губы касаются его — Хибари стонет от разлившегося по чувству комфорта блаженства. Вот так, как сейчас — достаточно идеально, чтобы он забыл все на свете, чтобы ему стало снова шестнадцать, чтобы Дино был самым классным мужчиной, в которого он когда-либо в своей жизни был не влюблен. — Не влюблен. Я же в тебя не влюблен? — запыхавшись, спрашивает Кея, и ощущает себя страшно открытым и беззащитным, и дело не в том, что ладонь Дино уже у него в трусах — Кея и сам не колеблясь и не сомневаясь поправляет чужое хозяйство, потому что правильнее ему лежать рядом с его собственным и соприкасаться мокрыми головками.       Дино замирает, моргает, и Хибари почти слышит, как с щелчком у него мозг встает на место.       На секунду он жалеет, что открыл рот и все испортил. — Конечно не влюблен, — смертельно серьезно говорит Дино, глядя ему в глаза. Кея почему-то вместо облегчения ощущает, как сердце ухает и из груди падает куда-то вниз, готовое расшибиться в лепешку о суровую реальность. Но Каваллоне тем же тоном продолжает: — Влюблен ты был в шестнадцать, может быть, в восемнадцать, но после — полюбил. Просто полюбил. Любовь — это чуть-чуть сложнее, чем влюбленность, но тоже клас-       Кея охватывает его шею ладонью и целует так, что будь они в городе, со стороны кому-то наверняка показалось бы, будто он пытается влезть внутрь Дино через рот. А потом Дино валит их обоих на землю. Они катаются по теплому песку не расцепляя тел, и Хибари чувствует странную эйфорию, эмоциональный подъем, подобного которому он уже давно не ощущал вступая в схватку и спонтанно натыкаясь на противника, превосходящего его по силам.       Песок — ужасная штука, но добравшись до душа и всласть приласкав руками и нацеловавшись, Кея впервые чувствует за собой потребность сделать что-то еще. Что-то, чего он не пробовал. Чтобы приятно было Дино, а ему — ему будет приятно делать задуманное по наглядным причинам.       Кея забывает спросить себя, когда все было так, как ему хотелось.       После чего-то, что не совсем провал, но все-таки, Дино выговаривает ему за зубы при минете, а Кея краснеет широкой полосой из-за своей неуклюжести и готов плакать украдкой кристаллизовавшимися за годы неиспользования слезами. Ему уже не двадцать пять и не шестнадцать, ему тринадцать, и он только что понял, что никогда не сможет заговорить с интересными ему ребятами. Его папа — якудза, и другие никогда не будут играть с таким, как он. Уж слишком специфично известно его имя.       Соврать в ту пору он и не догадывался. Даже когда самому обидно было так, что Кея кусал себе руки, и вечером не хотел идти домой до последнего.       Сейчас он отчего-то ощущает острое эхо той обиды, и цепенеет всем своим естеством.       Дино, видимо, тоже улавливает эту перемену настроения, и делает глубокий вдох. В конце концов, он не порвал уздечку и они не утонули в крови по смешно несмешной причине. Жертв нет, все не так уж и страшно.       Мужчина со вздохом сгребает его двумя руками, целует в макушку, и вслух замечает, что он ценит чудовищную храбрость Кеи. Касается это, конечно, неуклюжей попытки быть ласковым. Хибари ощущает противоречие, и мыслями возвращается к аналогии из детства.       Кея думает, что судьба зла — он много лет не вспоминал о том, кем был в Киото отец, как он еще сопляком сбежал из дома и осел в Намимори, как судьба вписала мафию в его жизнь — он Хранитель Облака дона Вонголы, его любовник — дон Каваллоне.       Отца Хибари все они видели в прошлом году, надувшимся от гордости — сын в итоге пошел по его стопам. Правда то, что тот не только принял мафию, но еще и подставляется мужику, заставило его сдуться и озвереть.       И вот из-за этого два Хибари даже подрались.       Отец сплюнул, что никогда не доверит ему клан, если он не бросит это занятие — любиться с мужчиной.       Кея оскалился, что не больно-то ему и хотелось вести тех, кого вообще заботит, с кем он трахается.       Отец сказал, что у него больше нет сына.       Кея промолчал что у него уже больше десяти лет нет отца. А от траха их с Дино занятия были так же далеки, как сегодняшняя ласка Кеи была далека от хорошего минета.       Страшное слово на букву «л» лезло изо всех щелей.       В реальности Дино ерошит ему мокрые волосы и продолжает пытаться успокоить. — Если бы мои размеры не оправдывали фамилию, а фамилия — размеры, во многом было бы проще, — совершенно серьезно и немного тоскливо вздыхает Дино. Они сворачиваются в кровати вместе, и Кея привычно мостит голову на сильное плечо. — Я в тебя в первый раз боялся входить дальше головки, хотя растягивал с полную неделю. Боялся, что будет больно — ты такой маленький, узкий, и если бы не болевой порог до небес, наверное, ты бы послал меня.       Как посылали другие мужчины и женщины, — читает Кея между строк. Но не злится — Дино, как и он, заслужил кого-то, с кем будет хорошо, а Кея был непослушным и диким мальчиком. Так что, конечно, два зверя принюхались и приценились не сразу — Кея успел перемахнуть восемнадцатилетие и превратиться в мужчину, когда у Дино открылись глаза, а у самого Хибари изо всех сил заиграли гормоны в заднице.       Гормоны, кстати, играли красочно: Кея бесился, как Занзас в лучшие свои годы, разнося город трижды на день. Савада научился молиться на итальянском и принял католичество, просто пока смотрел на бесчинства Зверя Намимори.       Однако в ту пору, именно Скуало, заезжавший в город по делам Варии, — по чистой случайности еще и давнишний друг Дино, — опираясь на свои наблюдения за своим страшным боссом, принял правильное решение. И, вернувшись в родную страну, дал меткого пинка этому самому «давнишнему другу Дино», ставшему доном Каваллоне, ткнув носом в упущенную проблему ученика.       Дрессируя Ямамото и отлично зная, что контролировать надо все сферы, иначе настрой будет бездарно засран посторонним, Скуало попустительства Дино не понимал. И тыкал друга в проблемы, а их было много, последовательно, составив собственный шорт-лист: гормоны, не того полюса ориентация, отсутствие опыта и мудрого участия старшего, разрыв самоощущения пассива с доминантным характером.       Последнее было хуже всего остального.       Кее было восемнадцать, ему нравились мужчины, а еще он был безнадежен в активной роли. Учитывая отсутствие опыта и полную беспомощность в животрепещущем вопросе, Хибари тогда был готов уничтожить сам себя. Подоспевший вовремя Дино буквально принял его тараканов, научил его жить с самим собой.       А теперь, похоже, пришла пора идти дальше. И не откладывать больше важное в дальний ящик. — С минетом мне никогда не везло — слишком большой, чтобы было удобно брать в рот, — вздыхает Дино между тем. — Так что твоей вины в проблемах с исполнением — немного. Не расстра- — Просто дай мне попробовать потом еще, — неожиданно жестко обрубает Хибари, перебив любовника, и под его удивленным взглядом весь ежится, пытаясь стать меньше, но упрямо твердит: — Я хочу научиться, потому что способ приспособиться должен быть. — Кея, — недоверчиво шепчет Дино, хмуря брови. Но Кея уже мотает головой: — Не спорь, просто не мешай. Хочу, — и Кея действительно хочет, потому что в его голове, он, между ног сидящего в кресле Дино, смотрится замечательно. Почти так же хорошо, как упругий горячий член смотрелся сегодня, касаясь его губ.       И от одной этой мысли Кее хочется кончить.       Он уверен: никогда больше не будет заниматься чем-то, что не будет вызывать у него удовольствие и хотя бы моральный оргазм в итоге. Возвращение на материк, к кровавой жизни, с заданиями, которые не может выполнить кто-то кроме него, кажется чем-то мифическим.       Дино, когда он делится с ним этой трусливой, но светлой мыслью, становится задумчивым, а потом втягивает на себя, и Кея, враз выбросив все из головы, ощущает легкость.       До чего хорошо уметь просто не думать о подавляющих вещах.