Тайны коридоров Блэквуда

… Генри вздохнул и потянулся к пробирке. Должно сработать — у него ведь просто нет другого выхода. Парень бросил взгляд на лабораторный стол, и его опытный глаз выхватил из общей картины беспорядка бумажный мешочек, перевязанный бечёвкой. Сердце у него сжалось — остатков хватит всего на три процесса. А дальше что? Вариант лишь один — умрёт либо он, либо тот, кто последние месяцы был ему дороже всех на свете. Нет, он сделает всё возможное, чтобы избежать этого! Подсознательно Генри понимал, что если этот опыт провалится, то возможен летальный исход — причём как для него, так и для самого близкого ему человека. Но если он решится на эксперимент, то, по крайней, мере, отпадёт необходимость этого ужасного выбора, неизбежного при отказе от него. Что ж, решено! Юноша одним решительным движением схватил пробирку со стола, запрокинул голову и залпом выпил её содержимое. Тут же на него обрушилась волна острой боли, такой сильной, что Генри не устоял на ногах и повалился на пол лаборатории. Лёжа на холодных каменных плитах, он чувствовал, будто от него отрезают куски живой плоти. Лёгким не хватало воздуха, мышцы ныли, словно разрывающиеся, свет казался слишком ярким и невыносимо резал глаза, а окружающая тишина казалась невозможно громкой для того, чтобы барабанные перепонки её выдержали. И, как будто этого мало, юноша ощущал, что не может даже закричать от боли — горло сдавило судорогой. Последней его мыслью было: «Только бы дверь в лабораторию была заперта!»… *** …Сознание возвращалось мучительно долго. Наконец, в голове у Генри прояснилось, зрение сфокусировалось, а уши снова стали восприимчивы к звукам из внешней среды. Постанывая — боль ещё не отступила окончательно, юноша приподнялся на локтях и оглядел комнату. В замочной скважине торчал ключ, следовательно, дверь в лабораторию всё это время была заперта изнутри. На столе стояли приборы, сосуды, валялись соли и реактивы — всё как до начала опыта. Генри попробовал встать и, как не странно, боль отступила. Он оглядел комнату ещё раз и, к удивлению, обнаружил кое-что, чего раньше не замечал — объект этот лежал в тени и потому заметить его сразу было довольно трудно. Юный экспериментатор бросился к нему, попутно прокручивая в голове самый худший вариант. Оказавшись рядом, он вскрикнул: это было тело паренька лет пятнадцати, лежащего на спине. Генри было достаточно одного взгляда: убедиться в том, что это тот кого он хотел и боялся увидеть, было нетрудно. Бледное лицо с острыми чертами, чёрные вьющиеся волосы, рассыпавшиеся по плечам, длинные худые руки с тонкими белыми пальцами и покрытые синяками и царапинами ноги, торчавшие из форменных школьных шорт — перед Генри на полу распростёрлось тело Эдварда Хайда… *** …Несколько секунд Генри просто смотрел на лежащего перед ним парня, не двигаясь и не отводя взгляда. Наконец он словно стряхнул с себя это оцепенение и принялся тормошить Эдварда. Тот не подавал признаков жизни. Генри схватил его за запястье — пульс практически исчез; он поднёс к губам паренька линзу, взятую им со стола, но она лишь слегка затуманилась. Было ясно, что если что-то не предпринять, то последствия могут быть самыми ужасными. Недолго думая, молодой человек рывком поднялся с пола (хотя от этого тут же закружилась голова), бросился к шкафам к глубине комнаты и начал рыться в одном из них. Как обычно, попадалось совсем не то, что было нужно. Но, в конце концов, Генри нашарил нужную бутыль, зубами вытащил из неё пробку и, отшвырнув последнюю в сторону, понюхал горлышко: в нос ему ударил характерный запах бренди. Найдя среди химической посуды подходящий стакан, молодой химик отлил в него четверть бутылки и наклонился над телом Хайда. Челюсти у него были сомкнуты, но не сжаты. Генри раздвинул их и влил в рот парню несколько капель. Жидкость пролилась в горло Эдварда, но какого-то определённого воздействия не оказала. Минут пять прошло в мучительном ожидании. Пару раз юноше уже начинало казаться, что Хайд отходит. Вдруг его веки дрогнули, он хрипло закашлялся и сел, ловя непослушными губами воздух. Немного придя в себя, Эдвард огляделся вокруг и наконец заметил Генри, смотревшего на него с явным беспокойством. В глазах Хайда мелькнул страх, смешанный с непониманием, которые затем сменились растерянностью. Он попытался встать, но зашатался и чуть было не рухнул на пол — к счастью, Генри успел его подхватить и посадил на стул, стоявший у окна. Несколько секунд Эдвард приходил в себя, смотря перед собой бессмысленным взглядом. Но вот он тряхнул, головой, путая и без того растрёпанные кудри и вопросительно посмотрел на молодого химика. — Ну и как ты это объяснишь? — Что «это»? — не понял Генри. — То, что произошло. Какого чёрта я здесь делаю? Брови юноши медленно поползли вверх. — Ты что, ничего не помнишь? — До десятого августа я помню всё. А вот после этой даты — провал. — Ясно… — вздохнул Генри. — Этого я не учёл. А следовало бы. Частичная потеря памяти после опыта не исключалась, но я, как обычно об этом не подумал. Хорош, нечего сказать! Извини, Эдвард, я конечно всё тебе объясню. — Раз уж ты собрался, повтори все факты, будь так добр. Это поможет мне точнее воспроизвести в голове подлинный ход событий. — Хорошо. Тогда слушай… *** -…Несколько лет назад ничего этого не было. Точнее, не было тебя. Разумеется, ты был, но внутри меня, как некая моя часть, а не как отдельный человек. Вопрос о человеческой душе всегда занимал меня. Наблюдая за людьми и размышляя об увиденном, я пришёл к выводу, что в человеке существует не одна, а как минимум две души. Это злое и доброе эго человека. Тогда-то мне в голову и пришла рискованная мысль: а что, если разделить две этих души? Зло и добро перестали бы мешать друг другу. Несколько месяцев ушло на то, чтобы выявить точный состав препарата. Но вот наконец, он был готов. Я испытывал, с одной стороны восторг и гордость: мне было всего четырнадцать, а я готовился совершить открытие, которое перевернуло бы весь научный мир. Но с другой стороны, я чувствовал страх: пойди что не так — и последствия будут самыми плачевными. Но желание знать правду всё же взяло верх над страхом и я выпил заготовленный раствор. Ощущения были ужасающими: меня словно разрывало изнутри. Затем боль резко стихла, и в зеркале, стоящим прямо передо мной, я увидел тебя, Эдварда Хайда. Довольно скоро я понял, что ты не моё злое, эго, скорее, другой я — с другим характером, внешностью, привычками, но я. Ты остался честным, верным и благородным юношей, хотя во всём остальном ты был совершенно на меня не похож. Мы чередовали тело друг с другом, и это вполне устраивало обоих. Всё могло бы так и остаться, но запасы одного из компонентов препарата стали кончаться, а пополнить их было нельзя — вещество, полученное в первый раз и дающее составу силу было с браком. Тогда мы решили, что необходимо добиться того, что было моей целью изначально: выселить тебя в отдельное тело и дать тебе возможность жить самостоятельно. Решено это было уже, видимо, после десятого августа, так как ты об этом ничего не помнишь. Три недели назад моим родителям пришло письмо с приглашением в частную школу Блэквуд. Они согласились и две с половиной недели назад мы приехали сюда. Именно здесь, в школьной лаборатории, я нашёл недостающие компоненты для нового препарата. У меня было несколько рецептов, которые я испробовал, но потерпел неудачу. Отчаявшись, я вдруг вспомнил о том рецепте, который написал ты. Его-то я и решился проверить. Опыт прошёл успешно — никто не только не пострадал, но и необходимый результат налицо: я сижу сейчас здесь, а ты — рядом со мной…- *** …Какое-то время Эдвард молчал, глядя на Джекилоа своими пронзительными чёрными глазами. Заьем он кивнул, как бы соглашаясь с тем, что узнал: — Всё верно. Я всё вспоминаю. Но что нам теперь делать? Как ты, например, объяснишь моё присутствие директрисе? Ведь я не состою в списке учеников. — Это не так сложно, как тебе кажется, — улыбнулся Генри. — Я скажу ей, что ты мой родственник и хотел бы учиться в школе вместе со мной. За деньгами дело не станет — я напишу родителям. Твои способности позволят тебе соответствовать уровню школы. — Что ж, хорошо. Тогда сейчас, может быть пройдём в твою комнату? Ты поподробнее расскажешь мне о школе. — Разумеется… — с этими словами молодые люди покинули лабораторию… *** …Как и планировал Генри, всё разрешилось предельно просто: Эдварда включили в учебный состав. Теперь молодые люди занимались вместе, а их комнаты были соседними на площадке. Единственное, что омрачало радость молодого учёного — нежелание его друга общаться с кем-то, кроме него. Вначале не проходило и дня, чтобы Генри не упрекнул Эдварда в излишней замкнутости, но со временем эти периоды становились реже: много времени отнимали занятия химией, которые юноша теперь проводил вместе с Эллен Горди. Так прошло две недели. И вот, наконец, случилось то, что кардинально изменило жизнь мрачного и нелюдимого Эдварда… *** …Хайд шагал по коридору, засунув руки в карманы и изредка бросая по сторонам мрачные косые взгляды. Вокруг кричали, шумели, веселились дети и подростки — и только он выбивался из картины общего благолепия. Тяжёлый и замкнутый (хотя и надо отдать ему должное — крайне честный и благородный) характер юноши не позволял ему сходиться с людьми так же легко, как открытому и общительному Генри, а его природная неловкость только усложняла дело. Тут, как назло, метрах в десяти от себя Эдвард увидел шапку бледно-розовых волос, и настроение у него испортилось окончательно. — Только его мне и не хватало! — буркнул он себе под нос. — Умеет же этот тип появиться именно тогда, когда совершенно не нужен! Хайд имел полное право злиться: эти волосы могли принадлежать лишь одному человеку — Ричарду Энфилду. Ричард был кузеном одного из близких друзей Генри и, в отличие от Эдварда, всегда был душой любой компании. На его фоне замкнутый и нелюдимый характер нашего героя казался ещё более мрачным. (не скрою, Эдвард очень завидовал Ричарду).Неудивительно, что Хайд старался за версту обходить Энфилда, где бы он с ним не сталкивался. Но в этот раз сбежать не было никакой возможности — жилое крыло соединялось с учебным лишь одним коридором, где в этот момент и находились оба юноши. Оставалось только одно — затолкать сжимающиеся кулаки ещё глубже в карманы, спрятаться под маской пренебрежения и пройти мимо с таким выражением презрения, на какое он был способен в эту секунду. Так Эдвард и поступил. Вначале всё шло хорошо, но когда он уже поравнялся с Энфилдом и уже радовался, что на этот раз не дал слабину, кто-то, в предвкушении хихикнув, подставил ему ножку. Хайд с грохотом полетел на пол. Не успев растянуться на кафельных плитах коридора во весь рост, он вскочил на ноги и бешено горящими глазами обвёл помещение. Однако, всё было тщетно: преступник, кто бы он ни был, благоразумно скрылся (в школе уже знали вспыльчивый нрав Эдварда, хотя следет сказать, правды ради — руки он никогда не распускал). Немного отойдя от ярости и шока, юноша оглядел себя: оба колена сбиты в кровь, на левом запястье глубокая царапина, а правый рукав разорван до плеча. Его взгляд скользнул по стенам: так и есть — справа, у самого окна, из стены торчит гвоздь. Видимо, на него собирались что-то повесить, но так этого и не сделали. Впрочем происхождение гвоздя сейчас волновало Эдварда в последнюю очередь — он просто закипал от злости. Сунув кулаки в тесные карманы форменных шортов, Хайд уже двинулся к своей площадке, как вдруг услышал позади себя негромкий взволнованный голос: — Очень больно? Резко повернувшись, он чуть не сбил с ног Ричарда, стоявшего у него за спиной. Тот выглядел очень обеспокоенным. Эдвард был уже в том состоянии, когда любой мелочи достаточно, чтобы убить человека на месте. Однако беспокойство на лице Энфилда было таким искренним, что ярость юноши тут же испарилась и он лишь хмуро произнёс: — Не очень. А что? — Просто у меня в комнате хорошая аптечка. Я ведь занимаюсь регби и знаю, как это больно. Вот я и подумал — может быть, смогу тебе чем-нибудь помочь? — Не думаю. Я и сам справлюсь, — с этими словами он повернулся, но тут же снова упал, не успев даже занести ногу. — Ты в порядке?! — бросился к нему Ричард. — Кажется, я себя переоценил. Если ты мне поможешь, я буду тебе очень признателен. — Тогда пошли… *** -… Ну вот, вроде всё, — проговорил Ричард, отрезав болтающийся кусок бинта. Во время перевязки Эдвард молчал, только иногда морщась от боли. — Спасибо… — неловко улыбаясь, выдавил он. — Да не за что, — просиял Энфилд. — Мне ведь не трудно! — Всё равно спасибо. Ну, так я пойду? — Подожди… — Ричард замялся. — Эдвард, я хотел тебя спросить… — он зажмурился и выпалил: — Ты будешь со мной дружить? Несколько секунд оба приходили в себя: один от сказанного, другой — от услышанного. Наконец Эдвард медленно произнёс: — Не знаю… Ты действительно этого хочешь? Парень кивнул. — Честно? — Да. — Тогда и я скажу «да»! — вдруг громко заявил Хайд и заключил Энфилда в объятия, прежде чем тот сумел как-то отреагировать…