DNA

Лицом к лицу с прошлым и будущим. В подобные ночи я продолжаю размышлять о том, Как много надежды мне нужно, чтобы достичь тебя в сумеречном городе. Чтобы любить и быть любимым, я стану глазами, Ради приключений, которые нас ждут впереди. BTS — Your Eyes Tell

      Иногда так случается — любовь накрывает внезапно, хватает лишь одной встречи, одного взгляда, одной секунды, чтобы пробитое насквозь амурной стрелой сердце застучало с удвоенной силой, чтобы в животе запорхали мириады разноцветных бабочек, чтобы в ушах зазвенела чарующая ванильная мелодия, а из глаз посыпались тонны розовых сердечек. Однако ничего из этого никоим образом не касалось Чонгука, потому что никакой пресловутой любви с первого взгляда и в помине не было. Было лишь острое и всепоглощающее недопонимание — что это за чудный смугловатый парень, с которым его свела судьба и с которым ему так или иначе теперь придется делиться не только временем, но и пространством? Тэхён с первого дня знакомства поразил своей, никогда не виданной Чонгуком ранее, индивидуальностью. Сверх всякой меры общительный, энергичный, шумный и неугомонный, в вечном поиске физического контакта, он являлся полной противоположностью стеснительному, замкнутому и тихому Чонгуку, предпочитающему прятаться в защитной скорлупе, в которой, как ни странно, вполне ощущал себя комфортно, пока туда с руками и ногами не влез его новообретенный знакомый, сломав своим нещадным напором дружелюбия всю хрупкую оболочку. Гук не понимал, почему именно он стал объектом повышенного внимания Тэхёна. Почему тот стал опекать и донимать его, возиться с ним, защищать и помогать, разрушать выстроенные им барьеры, и, удерживая за руку, настырно вытаскивать его на свет, показывая, что большой мир не такой уж страшный, как ему казалось ранее. В чем была причина? В жалости? Или в обычной доброте? Может, в чем-то другом? Чонгук по сей день не знал. Однако еще тогда, будучи трейни, он сам не заметил, как его первоначальная настороженность по отношению к Тэхёну сменилась полным доверием. Не заметил, как постепенно начал привязываться к нему, привыкать к его тактильности и сам уже добровольно пошел на контакт, как начал тянуться за ним, увлеченно наблюдать и брать с него пример. Абсолютно не придал значения своему из года в год все возрастающему к нему интересу и симпатии, незаметно переросшей во влечение. А потому напрочь упустил тот момент, когда его невинные, казалось бы, дружеские чувства преобразовались в совершенно иную форму, пугающую сейчас Чонгука до панического ужаса, до немой истерики, до подрагивающего, словно от озноба, тела. Любовь. Такое воодушевленное слово и такое для него далекое и чужеродное до этой самой ночи, пока глубоко запрятанные внутри чувства не вырвались наружу и не подтолкнули его потянуться к Тэхёну, сперва руками, а потом губами. Чонгук на автомате притрагивается к ним пальцами, все еще ощущая легкое покалывание после мимолетного прикосновения, бесспорно разделившее его жизнь на «до» и «после», но тут же одергивается и перемещает их на ноющий затылок, которым приложился со всего размаху. Непрекращающаяся головная боль лишний раз подтверждала, что все произошедшее не было обыкновенным сном. А еще этот гудящий рой мыслей, раскручивающийся внутри черепной коробки, только усиливал его мучения и не давал ни единого шанса для спокойной мозговой активности. Так и застыв на одном месте, будто приклеенный к полу, он до сих пор не мог сообразить, как ему поступить. На внезапно раздавшийся щелчок дверного замка Чонгук вздрагивает и резко оборачивается, опасаясь самого худшего — появления того, кого не был готов еще встретить, да и навряд ли когда-нибудь будет — но с облегчением выдыхает, увидев в проеме одинокий силуэт Юнги, судя по одеянию и натянутой по самые глаза кепке, только что возвратившегося из агентства. Удерживая за шнурки взятые с собой кеды, и прижимая к груди смятую в ком темную ткань, он мимоходом оглядывает все облачение Гука, состоящее из одних спортивных шорт, после чего неодобрительно качает головой и ворчливо произносит: — Чонгук, люди, как правило, одеваются, перед тем как выйти погулять. Если только, конечно, у них нет особых склонностей, которых в тебе раньше не наблюдалось. Подойдя ближе, он сбрасывает рядом с ногами Гука обувь и передает ему прихваченную с собой объемную толстовку. — Ты промчался мимо меня словно смерч. Я сперва подумал, что у меня глюк. Чонгук не реагирует на насмешку, и еще недолго тянет время, чтобы обуться и натянуть на себя одежду, прежде чем проговорить надтреснувшим голосом: — Я сделал глупость, хён. — Делов-то, — невозмутимо отмахивается тот. — Все периодически страдают глупостями. Нашел из-за чего париться. — Я поцеловал его. На прозвучавшее второпях признание Юнги вскидывает на него вопросительный взгляд из-под козырька, но вместо ожидаемого вопроса шутливо выдает: — Надеюсь, речь идет о Тэхёне, потому что если нет — ты меня очень удивишь, — отворачиваясь, он не замечает направленных на себя широко распахнутых в изумлении глаз, только бросает через плечо: — Пошли, выйдем. Или, может, хочешь вернуться? — притормаживает на ступеньках, указывая на двери. Вернуться и прямо сейчас столкнуться лицом к лицу с Тэхёном? А дальше-то что? Браня себя за трусость самыми последними словами, Чонгук закидывает на голову капюшон, будто это каким-то образом поможет ему стать невидимым, и, обгоняя обездвижено ждущего хёна, принимается спускаться вниз, тем самым давая понять о сделанном выборе. Очутившись на улице, присев на низкой каменной изгороди, выложенной по всему периметру здания, его нисколько не беспокоила ее твердость и неудобность. Ему было все равно на приятную ночную прохладу, на прекрасный лик полной луны и на задорно подмигивающую вдалеке одинокую звезду. Он, кажется, даже забыл о сидящем рядом с ним Юнги, не спешившим как и Гук обрывать молчанку. В его переполошенном уме все никак не укладывалось — как он мог влюбиться в Тэхёна? В парня? Неужели все из-за того, что он однажды имел неосторожность подумать, насколько тот красив. Может, то был первый предвещающий сигнал? Тогда что насчет остальных? Сколько их вообще было? И как он умудрился их всех проглядеть? — Так значит, — в итоге не выдерживает Юнги, выдергивая Чонгука из размышлений, — можно тебя поздравить со стадией осознания? Я, конечно, делал ставку на будущий год, но ты превзошел все мои оптимистичные ожидания. — Если ты всё это время знал, хён, тогда мог помочь более явно. Сказать напрямую, вместо того, чтобы подкидывать мне заумные намеки. Я их одинаково не понимал, и, честно говоря, даже не старался. Только теперь до него дошло, что тот пытался втолковать ему своими завуалированными подсказками. Гук, по всей видимости, взаправду являлся тугодумом. Юнги же, после горько произнесенной жалобы, берет недолгую паузу, прежде чем вдумчиво заговорить: — Помощь — очень непредсказуемое лекарство, Чонгук, тяжело наперед предугадать подействует оно во вред или на благо. Чье-либо вмешательство — последнее, что вам требовалось. Все шло своим чередом и, как результат, вы двое оказались там, где должны были. Остановиться сейчас или дойти до самого конца, тоже зависит только от вас. Просто, чтоб ты знал — что бы вы там с Тэхёном ни решили, что бы ни выбрали — я всегда поддержу вас, ребята. Чонгук стремительно поворачивается в его сторону, ошалев от последнего предложения. — Почему ты так расслабленно об этом рассуждаешь, будто действительно веришь, что он и я…что мы…что между нами… Боже мой, хён! — окончательно грязнет в эмоциональном болоте Гук, от стыда пряча лицо в ладонях. — Я даже близко не могу предположить, что он обо всем этом думает. Я запаниковал и сбежал, оставил его одного в своей комнате, непонятно с какими мыслями, и теперь совершенно не представляю, как после всего произошедшего смогу попросту посмотреть ему в глаза, не говоря уже обо всем остальном. Я не знаю, что сказать ему, как объяснить все. Я настолько боюсь, что подумываю вообще не возвращаться. Хочу провалиться сквозь землю. Юнги сжимает его плечо, но Чонгук едва ли обращает внимание на ободряющий жест. Скачущие бешеным галопом мысли уносились все дальше и дальше. — А как же все вы, хён?! Как же группа?! — моментально вскакивает он на ноги. — Что с ней станет, если кто-нибудь прознает? Это же конец. Конец для всего. Всего, чего мы достигли, чего добились, о чем мечтали… А все из-за меня, — Гук сцепляет пальцы на темечке, сдавливая что есть мочи голову, — ПиДи-ним будет в ярости. Так же, как, вероятно, и мои родители, — резко перескакивает на новые мысли. — А им я что скажу? Как признаюсь? Они же разочаруются во мне. Я одно сплошное ходячее разочарование… — Эй, эй, притормози-ка, — обрывает его хаотичный поток слов Юнги, — куда разогнался? Присядь обратно и постарайся так громко не паниковать, если не хочешь перебудить весь район, — принимается торопливо озираться вокруг на наличие посторонних ушей и дожидаться, когда Гук смиренно усядется на прежнее место. — Тебе вовсе не обязательно разгребать все и сразу. Так и свихнуться можно. Отставь пока в сторону все второстепенное, оно обождет, и для начала разберись в самом себе. Что ты чувствуешь к Тэхёну? Такой простой вопрос и одновременно такой сложный. Тем не менее, Гук знал на него ответ. Уже знал. Но все же еще не был в состоянии признаться в этом вслух. Он боялся самого себя, своих желаний и фантазий, крошечных надежд, уже маячивших на периферии, а потому усиленно подавлял их изнутри как мог. — То, что я к нему чувствую — ненормально, — заламывая пальцы, еле выдавливает он из себя. — Я тебя умоляю, — скептически фыркает Юнги. — Нормальность — самое тупое понятие, придуманное человечеством. Что оно вообще обозначает? И кто это решает? Даже если большинство — плевал я на их мнение, у меня есть свое, и только я знаю, чего хочу и что мне нужно. Прислушайся к совету и относись к этому так же. — Ты не понимаешь, хён. — Чего я, по-твоему, не понимаю? Что вы двое — парни? И это как бы противоестественно? Неправильно? Аморально? Или еще куча похожих отговорок, которые вертятся сейчас в твоей голове? Жизнь одна, Чонгук, не просри ее, подстраиваясь под чужое мнение. Мы и так всю жизнь ограничены. С самого детства нас фаршируют этими правилами, навязывают нам, как правильно думать, поступать, мечтать. Взрослея, мы думаем, что обретаем свободу, но ее как таковой не существует, она иллюзорна, потому что старые правила всегда заменяются новыми, и так до самой кончины. Если еще при всем этом запрещать себе любить только ради того, чтобы вписаться в общепринятые порядки — тогда уж лучше совсем не жить. Даже взволнованный депрессивными суждениями Юнги, Чонгук не перебивал его, лишь молчаливо наблюдал, слушал и мотал на ус. — Плыть против течения сложно, но возможно, — продолжил тот. — Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Поэтому не подавляй себя и не ломай. Не иди вразрез с собственным «я», потому что рано или поздно ты все равно об этом пожалеешь, вот только будет уже поздно что-то менять. И твои родители поймут тебя. Может быть не сразу, так бывает, но если они захотят видеть тебя счастливым, то примут любым. — Получается, я — гей, — на тяжком выдохе признает Гук, забивая на то, что собирался как-то прокомментировать услышанное. — Это не смертельная болезнь, чтобы говорить об этом так трагично, — посмеивается Юнги. — К тому же ты вполне можешь считаться бисексуалом. Ты же однажды встречался с девушкой, нет? — Там не было ничего серьезного. — Гм…что ж, ладно. Можем зайти с другого края. К скольким парням в своей жизни ты присматривался? — Да я ни разу, — возмутился Чонгук и тут же стушевался, — если не считать… — Вот видишь, — сразу вклинивается Юнги, — Тэхён просто исключение из твоих правил. Тем более я же помню, как ты фанатеешь от женских танцев. Даже больше Хоби. А еще, если мне не изменяет память, ты единственный из всех нас, кто энное количество раз пересматривал ту гетеро-порнушку, скаченную Намджуном. Тебя невозможно было оттащить от ноутбука. — Блин, хён, это было давно. И я был подростком. Просто чересчур любознательным. Стыд и срам. Трехлетняя уверенность, что он сумел проворачивать подобное втихаря ото всех, ну, кроме Тэхёна, разумеется — канула в лету. В то время Гук был совершенно не прочь просматривать такого рода видео вместе с Тэ, но тот, по странным причинам, наотрез отказался, коротко пояснив, что в них нет ничего интересного. Гук тогда еще долго себя спрашивал — вот что с этим парнем не так? — Знаешь, — вдруг нерешительно заговорил Юнги, — я не собирался тебе этого говорить. Да и вообще кому-либо. Но если это хоть немного сможет тебя утешить или же взбодрить — так уж и быть… В общем я такой же, в смысле моя ориентация такая же. — Ты серьезно?! — уставился на него Чонгук, неотрывно наблюдая как тот, опираясь на руки позади себя, вскидывает лицо вверх, рассматривает ночное небо, после чего без тени улыбки на губах, кивает. — Вполне. Если я влюблюсь, мне будет пофигу девушка это или парень, потому что больше внешности, меня интересует внутреннее содержание человека. А какая там к нему прилагается генитальная атрибутика — совершенно не важно. Я не собираюсь трубить об этом во всеуслышание, мои предпочтения не чужого ума дело, но если мне придется защищать свой выбор, я определенно это сделаю, будь то семья или даже агентство, потому что никто не вправе указывать мне, кого любить и как. То же самое касается и тебя. Нет необходимости заявлять на весь мир о своих вкусах, но если вопрос станет ребром с компанией — у тебя есть, кому встать на твою сторону. Просто помни об этом. Да и раз уж на то пошло, наш ПиДи-ним не особо вписывается в образ злодея. Хотя поворчит знатно. Долго и дотошно. Несмотря на твердую убежденность Юнги, Чонгук рациональной частью себя осознавал, что его уверенность по большому счету являлась напускной. Желания не всегда совпадают с возможностями, особенно в их положении. Слишком большая ответственность и слишком велика цена для маленькой слабости. Главный приоритет в обличии группы всегда будет располагаться на самой верхушке. Незыблемое правило, которое никто из мемберов не посмеет нарушить. Да и директор Бан Шихёк за такие новости точно по голове не погладит. Гук даже отдаленно не мог представить себе ситуацию, в которой он, сидя перед лицом руководства, с пунцовым лицом, но с непоколебимой решительностью, сознается, что он влюблен в парня, в одного конкретного, в мембера собственной группы, которого до недавних пор считал самым близким другом. И догадаться кто это не составит особого труда, потому что… Созданная картинка в воображении Гука сыпется мелкими пикселями, когда из глубин памяти прорывается давно забытое воспоминание. — Ох, черт, — невольно вылетает из него. — Что? Что случилось? — заволновался Юнги. — Они знают…они все знают, — быстро затараторил Гук. — Как я мог об этом забыть? — Поясни, — доносится терпеливое. — Они — это кто? — Наше агентство…то есть руководство, — поправляется Чонгук, ловя визуальные флешбэки. — В начале года, во время дэнс-практики, нас с Ви-хёном вызывали в кабинет нашего социального директора. Она внезапно начала спрашивать о наших отношениях, интересовалась, не пересекли ли мы черту дружбы. А потом завела длинный лекционный монолог о последствиях такой связи. То был худший момент в моей жизни, хён. — А, ну да, помню-помню, Намджун рассказывал об этом, — безмятежно отозвался Юнги, и, встречая устремленные на себя глаза-блюдца, усмехается. — Да брось, ты же всерьез не думал, что здесь хоть что-то может подолгу оставаться в тайне? Перед тем, как начать разговор с вами двумя, все это обсуждалось в присутствии Намджуна и нескольких наших менеджеров. Они и так прекрасно знали, что между вами ничего не было, просто решили действовать на опережение. Чтобы между вами там ни зарождалось, они намеревались пресечь это. Хотели припугнуть вас и чуть отдалить друг от друга. Только, по всей видимости, никак не ожидали обратного эффекта. Вместо того, чтобы оттолкнуться, вы еще сильнее потянулись друг к дружке. Вот тебя точно заставило задуматься. Это те выводы, к которым мы пришли с Намджуном… Ну и с Джин-хёном… Да-да, он тоже в курсе, не надо смотреть так. Чонгук, отмирая и снова принимаясь моргать, переводит стеклянный взгляд на темные тротуарные плиты, чувствуя сейчас острую потребность сжаться до размера хлебной крошки и забиться в одну из щелей. Сколько же еще откровенностей на него вывалится сегодня? И хватит ли у него моральных сил, чтобы все их выдержать? Интуиция предпочла отмолчаться. — Я тебе поражаюсь, — между тем протянул Юнги. — Как ты мог не замечать элементарного? Все эти шутки, подколки, поддразнивания… Джин-хён больше всех тебя изводил. Намджун говорил, что не единожды пытался вывести тебя на разговор, но ты так и не повелся. А уж о себе я лучше промолчу. — Я замечал, — тихо возразил Гук, — просто не придавал значения. И как вы вообще обо мне догадались? — Сделать правильные выводы несложно, если не просто смотреть, а видеть. Твой взгляд, направленный на Тэхёна, выдает тебя с потрохами. А глаза не умеют врать. А что не так в его взгляде? Глаза, как глаза. Это же не рот, чтобы лгать или говорить правду. Чонгук хмурится, но от расспросов воздерживается. — Знаешь, если тебе так, же любопытно насчет остальных ребят, — участливым тоном снова заговорил Юнги, — то единственный кто живет в полном неведении — Хосок. У него слишком невинные мысли, даже если сказать ему прямо, он все равно подумает, что это шутка. А вот с Чимином дела обстоят посложнее. Он по странным обстоятельствам до сих пор сомневается, даже если что-то подозревает. Хотя, он же постоянно находится в компании с вами двумя, поэтому, в целом, я понимаю его сомнения. Тяжело объективно взглянуть на ситуацию со стороны, находясь в ее эпицентре. Вибрирующий звук в кармане штанов Юнги отвлекает его от дальнейших рассуждений. Вытягивая телефон наружу, он без промедления ведет пальцем по дисплею и отвечает на звонок лидера — Гук успевает прочитать его имя на экране до того, как снова, не усидев на месте, подняться на ноги. — Да, он со мной, — произносит в трубку Юнги, не отводя глаз от Гука. — Мы вышли подышать свежим воздухом. Все в порядке, не стоит сильно переживать… Да неужели? — вдруг иронично выдает он, и от этой загадочной интонации у Чонгука неприятно засосало под ложечкой. — Нет, они не сорились, и уж тем более не дрались. Я позже объясню все… Хорошо, не забуду. Ага, до встречи. — Попробуй с первого раза угадать, кто попросил Намджуна найти тебя? — спрашивает, как только отрывает гаджет от уха. Избавляя себя от пронзительного взгляда, Чонгук разворачивается на сто восемьдесят градусов и, пряча холодные руки в карманах толстовки, впивается зубами в нижнюю губу, буквально умоляя свое сердце не тарабанить так гулко. Полностью нацеленный на игнорирование вопроса, он уже было поверил, что тактика действительно сработала, но не тут то было… — Тэхён беспокоится о тебе, — прилетает, будто камнем, в спину. Однако вся беда в том, что Чонгук не хотел сейчас ни думать, ни говорить о Тэхёне. Не тогда, когда еще не мог примириться с собственным «я». Весь его мир за одну ночь перевернулся с ног на голову, и в новом положении он чувствовал себя неустойчивым и слабым. А беря во внимание, что Тэхён послужил тем самым катализатором перемен, вполне обосновано, почему он упорно отталкивал все размышления о нем, безусловно понимая, если начнет, уже не сможет остановиться. Вот только долго ли еще он сможет оттягивать неизбежное? Ведь на что бы он ни переключал свои мысли, они неизбежно возвращались к нему. Так какой смысл бороться с ними дальше? Тем более, когда пробравшиеся в душу сомнения, после рассказа Юнги, все сильнее оплетали его липкой паутиной. Ему необходимо было либо опровергнуть их, либо окончательно подтвердить. — Он… — Чонгук набирает в легкие огромную порцию кислорода, чтобы обернутся и договорить, — тоже всё это время знал? — Знал ли Тэхён о твоих чувствах? — уточняет Юнги. В задумчивости, он скидывает собственную кепку и треплет светлые пряди, прежде чем натянуть ее обратно, медлит, видимо подыскивая подходящие слова, тем самым заставляя Гука еще больше нервничать, отсчитывая каждую растянувшуюся до вечности секунду. — По правде, на его счет я не уверен, — наконец соизволяет ответить. — Наблюдая за ним, иногда я думал, что — да, иногда, что — нет. Тэхён еще та темная лошадка, за столько лет жизни бок о бок я так до конца и не разобрался — он тупой или гений. Но, несмотря на это, я точно уверен, что ни с кем из нас он этого не обсуждал. Намджун как-то было тоже пытался вывести его на разговор, но он увернулся, удачно закосив под дурачка. Поэтому остается только гадать. Сам-то что думаешь, теперь, когда прозрел. Ты же должен понимать и ощущать его лучше, чем я. — Я не могу сейчас думать адекватно. У меня такой кипиш в голове, — мысли, эмоции, догадки, обрывки воспоминаний — все смешалось. В разуме царствовал полнейший бедлам. Чонгук старался зацепиться хоть за что-то стоящее, но все казалось неважным. — Бывало, он делал странные вещи, — стал размышлять вслух, расхаживая вперед-назад. — Бывало, говорил странности, — и, остановившись прямо перед Юнги, закончил: — Но это же Тэхёни-хён, он сам по себе…необычен. — С этим не поспоришь, — с легкостью соглашается тот, небрежно скрещивая руки на груди и слабо улыбаясь. — Помню, первое время, плохо его зная, я думал, что он постоянно играет. Я даже не допускал мысль, что подобные ему индивиды существуют. И только позже до меня дошло, что он такой и есть — разный, или вернее многогранный. А еще до безумия непредсказуемый, никогда не знаешь, что он вычудит в следующую секунду. Его мозг определенно работает не так, как у других. Но этим он и привлекателен для окружающих. Есть люди, которые очень сильно выделяются на фоне остальных, и он как раз из таких. Яркий. Хотя здесь, конечно, далеко не последнюю роль занимает его лицо. Он реально красивый. — Он тебе нравится? — осторожно предположил Чонгук, внимательно следя, как застывший в ступоре Юнги сначала одаривает его сощуренным взглядом, а после лукавой усмешкой. — Естественно, — прямо сообщает он, — также как ты, Чимин и все остальные наши ребята. — Я не о том, хён. Ты говоришь о нем несколько иначе. Я вообще впервые вижу, чтобы ты рассказывал о ком-то так увлеченно. — Слушай, — устало вздыхает Юнги, лениво почесывая местечко за ухом, — у меня есть свойство западать на личность человека, но это вовсе не значит, что меня тянет к его телу. — И что это значит? — Чонгук все никак не мог врубиться в смысл сказанного. Сведя брови к переносице, он не переставал вопросительно вглядываться в Юнги, которому явно нравилось потешаться над непонятливым макнэ. — То и значит. — Это ничего не прояснило, хён. — На то и был расчет, — еще больше запутал он Гука, и небрежно закинув ногу на ногу, деловито продолжил: — Поскольку я сегодня добрый и разговорчивый — дам тебе еще один совет. Прекрати ревновать Тэхёна ко всем подряд. Это, между прочим, еще одна причина, почему ты вечно палишься. — Я не ревную! — в мгновенье ока вспыхнул Чонгук. Даже сама идея казалась ему абсурдной. — Действительно собрался отрицать? — с тайным подтекстом спросил Юнги, затем неожиданно сменил тему: — Помнится, ты говорил, будто подозреваешь Тэхёна в тайной связи. Ну, так как? Узнал, с кем он там встречается? — Ни с кем. Я ошибся, слегка поспешив с выводами, — замявшись, все же ответил Гук, при этом четко осознавая, к чему вел Юнги, устроив внезапный допрос. — Там вышла очень туманная история. И ты бы, наверное, меня понял, если бы оказался на моем месте. Все выглядело так подозрительно, что предположить что-то другое было невозможно. Но я определенно не ревновал, — уперто стоял он на своем. — Я переживал о группе, о нашей командной работе, и о том, как это скажется на всех нас. Чем больше он оправдывался, тем больше сам себе не верил. Собственные слова казались неуверенными и фальшивыми. Чонгук не мог убедить в них себя, а Юнги подавно, беря во внимание его проницательный взор и веселый настрой. Поэтому, сдавшись, он приказал себе заткнуться и не ухудшать ситуацию еще больше. — Значит, переживал о группе и о командной работе, — двусмысленно повторил за ним Юнги, не стирая с лица лукавую полуулыбку. — Знаешь, что-то мне подсказывает, что то же самое ты скажешь о вашей с Тэхёном эпичной ссоре в танцклассе. Та ссора так и осталась темным пятном на совести Чонгука. Он не любил о ней вспоминать, она оставила на нем слишком глубокий и неизгладимый отпечаток. Он тогда еле помирился с Тэ. Проходя через дебри собственного подсознания, с трудом признал, что попросту скучал по нему, и только копившаяся неделями обида послужила толчком его словесного срыва. Так почему теперь Юнги ворошит прошлое? Почему с таким самодовольным видом склонял его поверить в невозможное? Нет. Нет. И еще раз нет. Быть такого не может быть. Гук не хотел этого принимать, поэтому цеплялся за любые отговорки. — В некоторой степени так и есть, — уклончиво заговорил он. — Я разозлился, потому что Тэхёни-хён не объявился на утренней репетиции и посчитал это безответственным отношением к нашим выступлениям. — Чонгук, — безапелляционно заявляет Юнги, — ты разозлился в тот самый миг, когда услышал, что Тэхён после завершения съемок укатил тусить вместе со своим другом Пак Богомом-щи, а уж все остальное потянулось следом. Ты злился, что он не предупредил тебя об этом лично. Злился, что он не остался с нами праздновать победу на Music Bank. Злился, что он не вернулся в установленное время в агентство, а когда приехал — не обращал на тебя никакого внимания. Но апогеем твоей злости стала надетая на нем рубашка, снятая с чужого плеча, она и подействовала на тебя словно красная тряпка на быка. А вся вот эта твоя злость, — он демонстративно взмахнул рукой, — не что иное, как банальная ревность. Ты ревнуешь его к друзьям, к знакомым, к стаффу, к собственным мемберам, и, как бы смешно это ни звучало, к случайным незнакомцам, которые просто ненароком потрутся возле него. Ты постоянно сечешь его глазами, стремишься держать под наблюдением и контролем. Если так призадуматься и провести некоторые параллели — ты относишься к Тэхёну точь в точь, как ко всему, что считаешь исключительно своим. Это я о том, что можешь смело на него вешать красноречивую табличку «собственность Чон Чонгука». Выговорился, скинув на сознание Гука информационную бомбу и даже не дав времени опомниться, чтобы пролепетать любую чепуху на свою защиту, Юнги явно вознамерился добить его окончательно. — К сведенью, палишься не ты один. За Тэхёном тоже грешки числятся. Просто из вас двоих ты более очевиден. Он также ревностно относится ко всему, что касается тебя. Я веду к тому, — приостанавливается, видимо для пущего эффекта, — Тэхён любит тебя, Чонгук~а. Чонгук шокировано распахивает рот, не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть. Хочется что-то произнести, желательно членораздельное, но из горла с горем пополам выталкиваются только невнятные звуки. Юнги это забавляет. Гука задевает. Он захлопывает рот, старается взять себя в руки, чтобы начать мыслить здраво. Меньше всего ему нужна была мнимая надежда. Он не станет за нее цепляться. Лучше сразу не обманываться, чем позже разочаровываться. — Я не сомневаюсь, что любит, — от своего же жалкого тона хотелось еще раз хорошенько приложиться затылком обо что-то твердое. — Но он любит всех. Без исключения. Даже насекомых. Я на полном серьезе, хён. Он комара не может убить, потому что искренне верит — каждая жизнь ценна. — Да уж, подобное в стиле Тэхёна, — медленно закивал Юнги. — Однако речь совсем не о том. Не путай обычную доброту с любовью. Достаточно всего лишь взглянуть на то, как он смотрит на тебя, как реагирует, как относится к тебе — сразу становится ясно — ты для него особенный. — С тем же успехом, хён, я могу утверждать, что вы все относитесь ко мне по-особенному. Но лишь потому, что я самый младший. Это элементарная забота, не более того. — Ты отрицаешь, потому что боишься поверить, — Юнги как всегда зрит прямо в корень. И даже если он был прав — для Гука это сути не меняло. — Не хочу верить в нереальное. Да и какова вероятность того, что он такой же, как ты и я? — спрашивает и сам же с грустью отвечает: — Нулевая. Потому что так не бывает. — Жизнь полна сюрпризов, даже самых немыслимых, — через непродолжительное молчание изрекает Юнги, больше не пытаясь переубедить Чонгука, видимо, понимая всю бесполезность уговоров. Вместо этого спокойно предлагает: — Раз не веришь мне, спроси у него сам. Хён опять это делал — подбивал Гука к тупому и бессмысленному поступку, в котором он опять выставит себя полным придурком, как тогда, когда буквально прижимал Тэхёна к стенке и вытягивал из него правду. Дважды он на те же грабли не встанет. Тем более, когда вероятные последствия могли быть намного, намного катастрофичнее, в первую очередь для самого Чонгука, когда он услышит из тэхёновых уст категоричное «нет». Юнги видит его колебания, вероятно, сам все понимает. Порывается что-то сказать, но мгновенно одергивается, трет уставшие глаза, и в который раз, снова сменив позу на жесткой поверхности, таки интересуется: — Ты говорил, что поцеловал Тэхёна… И что дальше? Он как-то отреагировал? Что-нибудь сказал? Сделал? Чонгук устремляет взгляд в пустоту, мысленно перемещаясь в свою комнату, до своего позорного побега. Видит перед собой одни и те же моменты, боязно прокручивает их на репите, словно заново переживая, усиленно всматривается в детали, наконец-то обнаруживая явные несостыковки, на которые не сразу обратил внимание. Если Тэхён не спал, тогда почему не дал знать об этом раньше? Почему терпел чонгуковы прикосновения? Почему не остановил его? Почему позволил случиться тому поцелую? Какой в этом смысл? — Ничего…он ничего не сделал, — в итоге растерянно пробормотал Чонгук. Сбрасывая наваждение, он фокусируется на Юнги, и прерывает его до того, как тот задает очередной, готовящийся сорваться с языка, вопрос: — Прости, хён. Ты не против, если я немного пройдусь? Мне нужно проветрить голову. Не дождавшись согласия, он глубже натягивает капюшон на голову, снова прячет руки в карманы, и неспешно уходит, полностью вверяя дорогу ногам. Слишком много навалилось. Всего и сразу. Ему необходимо было пространство и немного времени, чтобы побыть в одиночестве и вновь собрать себя в кучу, после всего пережитого и услышанного. Принять факт собственных нетрадиционных предпочтений, даже если они распространялись на одного конкретного парня, для Чонгука оказалось тяжеловато. Тем не менее, невзирая на беспокоящую внутреннюю сумятицу, в разуме ощущалась небывалая прежде легкость. Ну еще бы — бесконечный марафон самокопания последних месяцев, когда он не мог понять ни себя, ни своих поступков, наконец-то достиг финала. Заслоны пали. Невидимое стало зримым. Правда лежала не на дне, где он продолжал без устали рыскать, а на самой поверхности, там, куда он даже не додумался заглянуть. Теперь же многое открылось для него в ином свете. И все это не без содействия Юнги. Бесспорно, Гук был благодарен хёну, за то, что тот оказался рядом, когда он ощущал себя наиболее уязвимым, за сказанные им слова, поддержку, а также за оказанное доверие. Его неожиданное признание пусть удивило, но вместе с тем действительно приободрило Гука. Не оставаясь один на один со своей проблемой, он перестал считать себя ущербным и неправильным. Понимание того, что хоть кто-то есть на твоей стороне и может в любую минуту прийти на помощь придавало сил и заряжало уверенностью, что он способен выдержать все. Чонгук боялся осуждения, особенно от близких ему людей. Он не хотел становиться разочарованием ни для своей семьи, ни для остальных хёнов. Не хотел огорчать или доставлять им проблем. Но больше всего не хотел, чтобы их отношение к нему изменилось. Сможет ли он вообще спокойно существовать, видя отвращение на лицах мемберов? Открытый вопрос, на который пока не находилось ответа. А ведь, как сам же упомянул Юнги, Намджун и Джин уже были обо всем осведомлены, но Чонгук, сколько бы ни копошился в памяти, не мог отыскать ни единого эпизода, где они проявляли бы к нему неприязнь. Джин поистине много подкалывал его, подковыристо, однако абсолютно беззлобно. Намджун взаправду пытался подтолкнуть его к разговору, даже тогда, после возвращения из караоке-ресторана в Каннаме, когда заверял, что готов выслушать и поддержать в любой момент, если потребуется, но Гук, всполошенный своим компрометирующим пробуждением в то утро, совершенно не уловил тайный подтекст в его предложении. Означало ли это, что двое хёнов с пониманием отнеслись к нему? Вероятно — да. И раз так — может ли он рассчитывать на такое же понимание от остальных ребят? Чонгуку очень хотелось в это верить. Помимо всего прочего, теперь он точно был уверен, что не являлся параноиком. Извечные наблюдения от стаффа ему однозначно не привиделись, так же как и увеличившийся контроль агентства и бесконечные речи о важности чистоты имиджа айдола. Все, как оказалось, имело свою причину. Хотя делалось очень осторожно и ненавязчиво. А Гук в последнее время все диву давался — почему им с Тэ крайне редко удавалось подолгу побыть наедине. За исключением общежития — нигде. Стало даже интересно, замечал ли все это сам Тэхён? Чонгук сбивается с шага, когда в мысли невольно проскальзывает любимое имя. Из груди тут же вырывается мучительный вздох, овеянный безнадежностью. Подвиснув ненадолго, он, вновь обретая контроль над телом, продолжает свой невидимый путь. Тэхён запутал его окончательно и бесповоротно. Спрашивать, почему он ведет себя так или иначе — бессмысленно, так же как и бессмысленно искать логику в его поступках. Она у него своя — уникальная, как и он весь целиком. Гук мог найти десятки объяснений его поведению этой ночью, однако ни одна из них никаким образом не касалась теории Юнги. Чонгук был уверен в своей правоте — Тэхён любит всех. Это неотъемлемая часть его натуры. Для него сказать люблю — то же самое что поздороваться — обыденно и привычно. Углубленный смысл он в это слово не вкладывает. Говорит его всем и без разбору. Вот только как всем Чонгуку от него точно не надо. Ну вот, неужели он опять это делал? Как выразился Юнги — ревновал? Если раньше Гук бы поспорил с таким утверждением, то теперь сам не знал как другим способом пояснить свое непонятно откуда взявшееся желание, чтобы тэхёново «люблю» предназначалось только ему одному. А еще, неплохо было бы в этот список добавить — время, внимание и взгляды. Не так уж и много. Если посудить — совсем мелочь же. Намджун наверняка сказал бы, что это эгоизм, и ему пришлось бы согласиться, поскольку давно укоренившийся в нем жизненный принцип «всё моё — только моё» периодически проявлял себя на полную мощь. Вот только раньше Гук даже помыслить не мог, что он также распространяется на Тэхёна. Парадоксально, что причиной его бесконечных конфликтов с Тэ служил лишь собственный эгоизм и ревность. Да, Чонгуку определенно не нравилось, когда Тэхён его игнорировал или пренебрегал им. Не нравилось, когда он задаривал кого-то чрезмерным вниманием, либо подолгу пропадал с его радара. Не нравилось, когда ему названивали незнакомцы и приглашали его на встречи. И уж тем более не нравилось, когда он уматывал на тусовки со своими друзьями, непонятно что там творя, а после возвращаясь в чужой одежде с планами на дальнейшее использование ее в качестве пижамы. Хотя последний пункт Гук смело относил персонально к Пак Богому. Он всегда относился к этому парню более-менее нейтрально, но с недавних пор его негатив к нему стремительно рос. И дело было не только в ревности, просто он инстинктивно чувствовал от него угрозу неведомого происхождения. А еще раздражало, что его становилось слишком много в жизни Тэхёна. Впрочем, все это сейчас было совершенно не важно, когда у него на повестке дня имелась намного глобальнее проблема — он до сих пор не знал, как предстать перед Тэхёном и что сказать ему. Гук не мог придумать ни единого слова, потому что все воображение полностью сконцентрировалось на реакции Тэ, когда он просто появится перед ним. Что он увидит, когда заглянет ему в глаза? Так много догадок, но ни одна из них так не страшила, как полное безразличие. Неопределенность сводила с ума в той же мере, что и бесконтрольные внутренние метания. Если раньше собственный мозг не давал Чонгуку успокоения, то теперь беспрерывно ноющее сердце. Ему все казалось, что он только испортил все тем поцелуем. Вот почему он не мог прозреть другим способом? Без глупого поступка, с которым теперь не ведал, как разобраться? Из-за этой глупости Гук, не уверенный в событиях ближайшего будущего, был целиком и полностью убежден в одном — отныне изменится все. Действительность вернула Чонгука из раздумий громким смехом проходящей мимо компании молодежи. В уши тут же проник шум ночного города, а глаза заслепило от фар машин, движущихся навстречу бесперебойной вереницей. Как оказалось, ноги привели его прямо на центральную дорогу. Взгляд мгновенно натыкается на довольно знакомый уже высокий пешеходный мост, пересекающий автодорогу. Не задумываясь, он направляется прямиком к нему. Все то же место посредине, все те же железные поручни, тот же развернувшийся перед ним непримечательный вид, только в этот раз рядом не было Тэхёна. И, как бы то ни было, Чонгук неимоверно жалел об этом. Ему очень хотелось, чтобы Тэ внезапно оказался здесь. Чтобы он улыбнулся ему своей фирменной улыбкой. Чтобы как обычно, не спрашивая разрешения, обнял и по вечной привычке взъерошил ему волосы. Чтобы пообещал, что все будет хорошо. Чтобы ответил взаимностью на его чувства, а потом… Потом Гук запретил себе фантазировать. Уловив на периферии чье-то движение, Чонгук, уже было на краткий миг, поверив, что желание воплотилось в реальность, стремительно поворачивает голову в сторону, однако встречает взгляд не объекта своих тягостных дум, а Юнги, остановившегося по-соседству. — Ты пошел за мной, хён? — удивился Гук. — Конечно же, пошел, — отчего-то злится тот. — Как я мог отпустить тебя одного с таким настроением. Вдруг ты бы действительно решился пуститься в бега. Или еще чего похуже. На кой ты сюда забрался? Чонгук долго не догонял, о чем толковал Юнги, пока его вдруг не озарило. Хён же взаправду не предполагал, что он пришел на мост полетать. Или предполагал? — Я ни о чем таком не думал, — поспешил его заверить Гук. — Однажды я был здесь с Тэхёни-хёном, лишь поэтому мне захотелось подняться, честно. — Вот и славно, — немногословно роняет Юнги, тем не менее, заметно расслабляется. — И кстати, у нас через час выезд на репетицию, — ставит в известность, как только отрывает лицо от светящегося телефона. Светлеющее полотно темного неба дает понять о скором рассвете. И Чонгук только теперь осознает, что Юнги, вместо того, чтобы лежать в своей кровати, отдыхать и смотреть сны, провозился всю ночь с ним. Вина накрывает его по самую макушку. — Извини, хён. Из-за меня ты даже не поспал. — Да ладно, забей. Первый раз что ли, — в небрежной манере отвечает тот. — И то, что ты мне сказал…о себе. Я сохраню это в тайне, — неловко обещает Гук и та же неловкость проскальзывает на лице Юнги, когда он выдыхает: — Да, было бы неплохо. Поскольку никто из них больше ничего не произносит, первым сдается Юнги: — Так ты готов возвращаться? Нет, не готов. Но никакого выбора у него не было. Поэтому утвердительно кивнув, Чонгук отталкивается ладонями от поручня и храбро делает шаг навстречу новому дню и пугающей неизвестности.