DNA

Будущее без тебя — это мир без цвета, Наполненный однотонным холодом. Даже тьма, которую мы видим так красива. Пожалуйста, поверь мне Мой взгляд прикован только к тебе, Чтобы ты никуда не ушел. BTS — Your eyes tell

      Затянувшееся c уходом ребят обоюдное молчание на удивление совершенно не тяготило, напротив, пришедший на смену словесный бури безмолвный штиль расслаблял и умиротворял, давал временную передышку перед следующим боем — главным. У Чонгука не было заготовленной речи. Не было даже заготовленных фраз. У него была только абсолютная искренность и непоколебимая решимость поговорить с Тэхёном начистоту, разобраться между собой, прийти к одному решению — общему и лучше бы счастливому. Но разделял ли его желания Тэхён? Он словно пребывает не здесь, не с Гуком, а в каком-то потустороннем мире, где ему наверняка намного комфортнее. Там нет дилемм, проблем, страхов. Нет друга-тире-соулмейта, извергающего гнев на почве обиженности. Нет других мемберов ждущих от него решительности и храбрости — повести себя как старший, взять ответственность за чувства макнэ, которые хоть и вызвал неосознанно, но его поведение, поступки, красота — их причина. Сам влюбил в себя — сам разгребай последствия. Но это всего лишь догадки Чонгука, потому что, как и прежде, у него нет доступа к мыслям Тэхёна. А чужая голова — надежно запертое царство: ни зайти, ни подсмотреть, ни подслушать. Потому и оставалось что гадать, нарезая бесполезные круги вокруг высоких стен Тэхёна. Да наблюдать, как он механически берется за бутылку воды, оставленную Джином, как, откручивая крышечку, делает несколько маленьких глотков, после чего в том же замедленном темпе закручивает и ставит обратно на стол. Его мучает не жажда, а скорее внутренний бедлам. Незамысловатые действия помогают ему отвлечься, переключиться на что-то незначительное, простое, не требующее особых ментальных усилий. Он не готов говорить о важном, не готов сталкиваться с прямым взглядом Чонгука. Тот у него пристальный, немигающий, просящий. Последнее — личная катастрофа для Тэхёна, потому что даже в урон себе он не сможет отказать этим глазам. Так уже было — в его комнате на постели, когда засмотревшись в бездонные затягивающие воронкой черные озера, согласился на поцелуй. А потому виляет, по привычке облизывая губы, смотрит по сторонам, зная, что бежать некуда, да и ему не позволят. Тем не менее, всё равно проверяет. — Ты куда? — слегка дергается Чонгук, видя как Тэхён встает, намереваясь уйти. Сидел бы возле него — обязательно схватил бы за запястье, чтобы задержать. Он способен применить силу. В качестве крайней меры. Если потребуется — легко повторит сцену, проделанную в уборной ресторана Каннама: схватит в охапку, обездвижит и заставит поговорить с собой. Тэ, определенно учуяв угрозу, останавливается, порывисто трет уставшие тяжелые веки, вытягивая из разума любой подходящий ответ. — Хочу выйти в сад, пройтись и посмотреть, — голос низкий, сухой, безжизненный. Уверенный, что объяснение правдоподобное, он продолжает свой бессмысленный путь. Бессмысленный, потому что всё вокруг залито дождем. Потому что уличное освещение охватывает лишь участок террасы. И есть еще один, более весомый аргумент. Чонгук по порядку озвучивает все три: — Там мокро и темно. И как далеко ты сможешь уйти без обуви? — он нисколько не насмехается над ним, он на самом деле беспокоится. — О-о, точно, — Тэ опуская взгляд, убеждается в отсутствии обувки. — Кажется, я немного рассеян. «Не немного, а очень» — едва сдерживается от замечания Гук, однако приглушенное, тянущееся мольбой «Хён» — сдержать не может. В коротком обращении заключено так много всего: «Прошу, не игнорируй меня», «Не уходи никуда», «Посмотри на меня», «Поговори со мной». Улавливает или нет просьбы Тэхён, но он, отворачиваясь, идет к другому концу террасы, куда не дотягивается свет, и, опускаясь пятой точкой на деревянное покрытие, приглашающе стучит ладонью рядом с собой. — Иди сюда, ты тоже должен послушать, как общаются жучки. Чего? Жучки общаются? Вот уж выдумщик. А впрочем, без разницы, его не игнорируют, наоборот, зовут присоединиться, а предлог не так уж важен, отказываться он точно не намерен. Резво подрываясь и преодолевая короткую дистанцию, Гук опускается возле Тэ, достаточно близко к нему, чтобы ненавязчиво соприкасаться. — Сомневаюсь, что то, что они делают — называется общением, — выдержав короткую паузу, наполненную отголосками стрекочущих насекомых, бодро роняет. У них там всё сложно, замешано множество разновидностей акустической коммуникации, в которой Гук совершенно не разбирался, потому что практически не учился, не было когда. Учебу он променял на музыку, и не жалел. Корпеть над книгами — то еще удовольствие. Уж лучше сутками сидеть в репетиционном зале или же в студии вокала. Тэхён невозмутимо ведет плечами, ему в общем-то пофиг на насекомых, он погружен в себя, зациклен на тревожных размышлениях, которыми не торопился делиться. Чонгук не подгонял его, сосредоточив внимание на любимом профиле, очерченном сумеречными тенями, терпеливо ждал. — Я знал, что так будет, — в конце концов изрекает с обреченным вздохом приговоренного к казни. — Теперь он ненавидит меня. Чимин? Ни за что и никогда. Не в его характере то, что так боялся Тэхён. — Чимин-хён не ненавидит тебя, он просто злится. Вот увидишь, пройдет совсем немного времени, он успокоится, переосмыслит все свои слова, а после заберет их обратно. Вы обязательно помиритесь, по-другому и быть не может, поверь мне, — правая рука нестерпимо зудит, рвется переместиться на спину Тэ, чтобы утешающим движением пройтись вдоль позвоночника, но Гук не без труда удерживает её на собственном колене. Опасается неизвестно чего. Тэхён, задирая голову кверху, судорожно сглатывает. Он не наслаждается видом ночного неба, таким способом он подавляет готовые пролиться горькие слезы. Доселе державшийся на макушке капюшон, еще ниже съезжая, окончательно падает, но он не возвращает его назад — больше прятать нечего. Грудную клетку больно сдавливает, несмотря на это, Чонгук задорно бросает: — Если ты заплачешь, мне тоже придется. Я же повторюшка, не забыл? Невинная шутка срабатывает неожиданным образом. Тэхён поворачивается и смотрит на Чонгука так пронзительно, словно видит его насквозь. Губы хоть и растягиваются в слабой улыбке, но она у него натужная и странно печальная. Он едва заметно кивает — соглашается, вместе с тем инстинктивно потирает местечко чонгукового «штампа принадлежности». Кстати, не в первый раз. — Сильно болит? — робко спрашивает. — Твоя шея? — уточняет, распознавая недоумение на лице напротив, которое мгновенно вспыхивает смущением. Они определенно думают об одном и том же — о случившемся ночью на кровати. Остановить хаотично всплывающие в памяти жаркие кадры — невозможно. — Н-нет? — Тэ отдергивается, прекращая бессознательные действия, а затем добавляет более уверенно: — Уже не болит, только чуть-чуть чешется. — Извини, я чересчур увлёкся, — вместо планируемого самодовольства и хвастовства еле внятно бормочет Чонгук. — Тебе сразу нужно было приложить к месту холодный компресс. Или же поискать в нашей аптечке какую-нибудь мазь от ушибов, так бы быстрее прошло, а из-за того, что ты проворонил столько времени, гематомы еще неделю сходить будут, — начитавшись всякого в интернете, несет поучительный бред, зарываясь еще глубже. — Ладно, вот, — выкручивается очередной шуткой, склоняя голову к плечу и открывая доступ к шее, — если хочешь отомстить — можешь поставить мне засосы, я не против. В принципе он всеми конечностями — за, и его горящий взгляд тому подтверждение. Но Тэхён, как бы не тянуло поддаться, не ведется на столь явную провокацию. Впрочем, полностью отказать себе в касаниях он не может. В отличие от макнэ, для него не существовало тактильных запретов. Пульс стремительно ускоряется, когда его длинные тонкие пальцы, прижавшись над яремной веной, мягко оглаживают кожу. Гук от удовольствия прикрывает веки, будто впадая в легкую дрему, наслаждается подаренной нежностью, которая завершается игривым оттягиванием кольца-сережки в ухе, что побуждает его распахнуть черные в точности как космос глаза. — Ты сказал, что любишь меня, — больше сил нет терпеть, ему срочно нужно выяснить, не откажется ли Тэхён от признания, не начнет ли хитрить, искать отговорки, пытаясь выпутаться из ситуации, и его раздавшееся спустя несколько тревожных мгновений согласное мычание приносит неимоверное облегчение. Долой уловки, притворство, спасительное бегство, больше не прячась за масками, он хоть и боязно, но ступает на тропу откровенности. — И как давно любишь? На раздумье уходит ровно одна секунда. — С самой первой встречи. Ну вот, приплыли. — Ах, хён, прекрати выдумывать, — недовольство Чонгука вполне оправдано, потому что выдаваемая Тэхёном правда — чушь несусветная. — А я уже было поверил, что ты будешь со мной честен, — ворчит, надувшись. — Но я честен с тобой, — в замешательстве твердит Тэхён и, закидывая одну ногу на площадку террасы, всем корпусом разворачивается к Чонгуку, чтобы не упустить ни единой его эмоции. — Я выбрал тебя, как только впервые увидел в агентстве. Там в классе вокала, когда ты посмотрел на меня своими огромными перепуганными глазами, они заставили моё сердце колотиться как сумасшедшее. А потом, помню, резко вспыхнул свет, и вокруг тебя образовалось белое сияние, такое чистое и яркое, что я лишь чудом не ослеп. Уверен, в тот день именно судьба привела меня к тебе, а небеса подали знак — что ты тот самый. Эй, я не вру тебе, клянусь, так и было, — пылко настаивает, глядя на скептически скривившегося Гука, также увязшего в воспоминаниях. — Разве не поразительно, мы даже не были знакомы, я не знал твоего имени, но ты уже вызвал во мне те чувства, которые я никогда и ни к кому еще не испытывал. Чонгука охватывает радостный трепет, проснувшиеся бабочки в животе бешено порхают, приятно щекочут, однако поверить Тэхёну он не может, и причина вовсе не в его фантазийном рассказе. — Когда мы впервые встретились, я был зашуганным прыщавым ребенком, к тому же тощим как палка. Единственное чувство, которое я мог в тебе вызвать — жалость. Тэхён прекрасно понимает, что он не шутит. Для него не секрет насколько самокритичен и не уверен в себе Чонгук. Правда, раньше, до колоссальных изменений во внешности, было намного хуже. Но и сейчас оставалось над чем поработать. — Ты неисправимый дурашка, — абсолютно беззлобно сетует Тэ, и энергично треплет Гука по волосам, будто глупого питомца. — Я дурашка? — притворно оскорбляется, указывая на себя. — Ты сказал, что полюбил меня ребенком, при этом сам был ребенком. Полнейшая же бессмыслица. — И дело не столько в возрасте, сколько в том, чем наполнена голова в этом возрасте. В далеком две тысячи одиннадцатом году, что у Чонгука, что у Тэхёна там без преувеличения гулял сквозняк. С их детским мышлением им точно было не до любви во всех её проявлениях — свидания, поцелуи, романтические признания, физическая близость, да и прочие вещи, которые делают умственно зрелые люди влюбляясь. Вот только у Тэхёна иное мнение на сей счет, потому что у него уникальное мировоззрение. И логика у него уникальная. — Никакая не бессмыслица, — переходит он на деловой тон, при этом выглядит так, будто собирается поведать о величайшем секрете человеческого бытия. — Многое обдумав я пришел к выводу, что пережил обратный процесс — сначала полюбил тебя, а уже потом влюбился. Из Чонгука вырывается смешок, случайно, он совсем не ожидал, что Тэхён выдаст что-то настолько неординарное. — Йа! Не смейся надо мной, — прилетает ему вместе со шлепком по бедру. — Я вообще-то серьезно. — Прости-прости, просто ты удивил меня, — мгновенно гасит веселье Гук, волнуясь, что Тэхён, обидевшись, снова отгородится стенами, и он так ничего больше не узнает. — Так значит, обратный процесс, — повторяет его слова, параллельно осмысливая их суть, что получалось не особо успешно. — Расскажешь, как ты пришел к такому выводу? Я очень сильно хочу знать. Но его страхи напрасны, Тэхён не обижается и не отгораживается, для удобства упираясь спиной об опорную стойку, без промедления выворачивает наизнанку душу, оставляя для Чонгука тайной насколько тяжело ему это дается: — Я судил по своим менявшимся чувствам, — вдумчиво вещает он. — Сейчас я уверен, что полюбил тебя с первого взгляда, но в моих мыслях о тебе сначала не было абсолютно ничего пошлого, только невинное желание сблизиться с тобой. Ты ведь помнишь как настырно и отчаянно я действовал. — Чонгук соглашается. Зачастую действия Тэхёна смахивали на помешательство. Чего только стояли его попытки затянуть Гука в ванную комнату. Никогда он не забудет те неловкие моменты с обнажением и совместным принятием душа. — Меня словно невидимой крепкой нитью тянуло к тебе, — меж тем продолжает Тэ. — Мне всегда хотелось находиться рядом с тобой, касаться тебя, смотреть в твои глаза и быть причиной твоей прелестной улыбки, которую ты демонстрировать крайне редко. Мне хотелось заботиться о тебе, защищать, даже изводить, потому что в гневе, теряя над собой контроль, ты всякий раз раскрывался с совершенно новых сторон. И меня завораживала каждая. Вот почему я так старался помочь тебе избавиться от панциря стеснительности и раскрепоститься, чтобы весь мир увидел тебя таким, каким видел я. Ты — бесценное сокровище, Чонгук~и, — в его больших шоколадного цвета глазах мерцают необычные золотистые блики, притягивая взор и не отпуская. — Раньше я не придавал особого значения тому, что творилось у меня в голове и душе. Считал, что моё отношение к тебе — чисто дружеское. Я ошибался вплоть до того дня пока не осознал, что влюблен в тебя. Чонгук зачарованно слушал речь Тэхёна, в которой не находилось ни грамма фальши. Не то, чтобы он специально искал, сомнения — штука навязчивая. Он мысленно возвращается в прошлое, не может себя остановить. Будничные вещи теперь видятся ему в совершенно ином свете. Как выяснилось, повышенное внимание Тэхёна и его забота, не были вызваны жалостью. И его поступки, доводящие до белого каления — не свидетельство мазохизма (когда-то Гук реально верил, что у Тэ нездоровое пристрастие к наказаниям). Получается, так проявлялась его любовь — своеобразно и чудаковато, но вполне соответствующе индивидуальности Тэхёна. Он назвал Чонгука «бесценным сокровищем». Комплимент — Гук воспринял слова именно так — всё еще эхом звучит в голове, разливается по внутренностям жаром, являя на свет покрасневшие щеки и кончики ушей. Бередившие долгое время душу вопросы находят свои ответы, вот только любопытства от этого нисколько не уменьшается. — А что изменилось, когда ты влюбился? — кое-как преодолевает смущение Гук. — Изменился ты, — Тэхён облизывает пересохшие губы, прежде чем заговорить. Он также смущается, не зная как лучше изъясниться. — Ты повзрослел. Расцвёл. Твоё симпатичное лицо стало красивым. И твоё тело… — вдруг запинается, засматриваясь в растянутый ворот чонгуковой футболки, где даже сквозь темноту отчетливо виднелись очертания мышц накачанной груди. — Оно тоже стало красивым. Ты начал интересовать меня в определенном плане… Ну, ты понимаешь, о чем я. — По правде, не совсем, — коварно врёт и не стыдится. — Ты нарочно подбиваешь меня сказать это вслух? — Тэхён искренне удивляется и тут же смотрит по сторонам, удостоверяясь, что никто за ними не подсматривает, и, упаси боже, не подслушивает. — Хорошо, — снова глядя на Гука встречает его утвердительный кивок. Вызов брошен и принят. — Я хочу тебя. Доволен? Ещё как доволен, широкая лучезарная улыбка не даст соврать. Формировать собственные выводы и получить от Тэ словесное подтверждение — не одно и то же, второе — куда значимее и ценнее. Оттого радость изнутри распирает, а по телу несется табун сладких мурашек. Однако счастье оказывается мимолетным, потому что исчезает, стоит только в разуме всколыхнуться глубоко засевшим там гнетущим мыслям, требующим выхода. — Тогда почему?.. — тихо выговаривает, постепенно набирая силы в голосе. — Почему ты не говорил мне этого всего раньше? Почему столько молчал, делая вид, будто между нами ничего нет? Ты же, — порывается сказать «знал», но вовремя прерываясь, применяет другое определение, — догадывался, что я чувствую по отношению к тебе то же самое. — Для Тэхёна существовала разница, а он уважал его мнение. Атмосфера после произнесенного им кардинально меняется, от былой непринуждённости не остается ни следа, уютная темнота становится мрачной и холодной, даже воздух тяжелеет, чугунным грузом оседая в легких. Чонгук, сам того не замечая, поддавался напряжению, которое исходило от Тэхёна. — То, что ты чувствуешь, — он колеблется, явно вынуждая себя сказать, — …временно. — И пока Гук замирает в ступоре, спешно добавляет: — Просто не торопись, подожди еще немного, и ты сам поймешь, что нет смысла начинать то, что всё равно быстро закончится. — Что ты имеешь в виду под «временно»? — единственное, за что цепляется Гук, ненароком упуская остальное. Тэхён переводит дыхание, чтобы в следующий момент… — Ты запутался, — ударить вердиктом по сознанию Чонгука. — С людьми так иногда случается — обычную привязанность они принимают за любовь, а потом проходит какое-то время и они осознают, что обманывали самих себя. Всё указывает на то, что ты оказался в похожей ситуации. Самовнушение влияет на тебя и искажает настоящие чувства. Я наверняка дорог тебе, возможно, ты испытываешь ко мне легкую симпатию, но как к другу и мемберу, не более того. Поверь, однажды ты проснешься и поймешь, что навязчивые мысли больше не терзают твой разум, а я нисколько не волную сердце, поэтому и прошу тебя подождать, когда наступит этот день, — рассказывает так выразительно, тактично, доходчиво. Возникает подозрение, что текст заученный. Хуже того — придуманный не им, а кем-то посторонним — недругом, имеющим какой-то скрытый умысел. Теория или факт — неважно. Важно другое — Намджун ошибся. На самом деле Тэхён не принимал не себя, не свою гомосексуальность, он не принимал Чонгука с его «временными» чувствами, как бы вызванными самовнушением. И в один прекрасный день, стоит ему только хорошенько проспаться, они испарятся точно как по волшебству. Легко и безболезненно. Его же заверили, что так непременно будет. Чонгук потрясен, он раздражен и вдобавок ко всему неимоверно разочарован тем, что Тэхён действительно свято верил во всю ту чушь, которую нёс. — Одно не укладывается в голове, — отрешенно уставившись вдаль, роняет, — как ты можешь в это верить после всего того, что я уже наговорил тебе. — А поскольку тишина оставалась нерушимой, он вновь фокусируется на Тэ. Его неподдельная озадаченность побуждает, откинув лишнее стеснение, выпалить: — Наши поцелуи, хён, и всё то, что я сказал тебе после них. — А что такого ты сказал мне? — неловко потупил взгляд Тэхён, призадумываясь. — После первого поцелуя ты сказал, что хочешь целоваться ещё. А после второго — что тебя мучают постыдные желания и я нужен тебе, чтобы удовлетворить их, — не поднимая глаз, он дергает плечом, мол, не больше — не меньше. Чонгук сводит брови к переносице, не в состоянии разобрать — прикалываются над ним или нет. — Это то, что ты услышал? — невольно срывается ироничное. — Это то, что ты сказал, — раздается твердое. — Нет. — Да. — Я не говорил так. — Может быть не так, но суть та же. Чонгук прекращает бессмысленный спор, негодует уже молча. Он не согласен. Тэхён не прав. Ведь не прав же? Потому что если прав — придется признать, что облажался он сам. Но где? Мысленно отматывая события, сперва останавливается на конфузном разговоре, произошедшем несколько часов назад. А затем мотает еще дальше прямо в то паническое для него утро, когда они столкнулись с Тэхёном на парковке. Поднимает из недр памяти все слова, снова захлебывается теми бурными и противоречивыми эмоциями, тщательно ковыряется в деталях, натужно ищет. И все-таки находит. Он реально облажался. Сам дал повод Тэхёну думать, что он запутался. Что он взаправду занимается самообманом. Что он тот самый — не вышедший из подростковой фазы парень, в котором бушуют гормоны. Что у него настолько чешется, что он готов связаться с кем угодно, с собственным другом, мембером — представителем одного с ним гендера, лишь бы его попустило. И то, что Тэхён теперь использует против него отдельно выдернутые фразы — тоже виноват он сам. Потому что только они имеют значения. Он переживал все свои чувства внутри, упивался ими, тонул в них, но не позволял им вырваться на волю, стать осязаемыми. Так много размышлял, перегружал мозги, накручивал сам себя, но ничего не озвучивал. В этом-то вся беда — люди не наделены даром читать чужие мысли. Жалуясь, что не может проникнуть в голову Тэхёна, он определенно забыл, что это не работает и в обратную сторону. Его голова такое же надежно запертое царство, в которое никому нет хода. Он конкретно облажался. Вывалил на Тэхёна желания собственного тела, но ни разу не заикнулся о чувствах, наивно полагая, что тому и так о них известно. А ведь неопровержимая истина в том, что Тэ первым открыл ему своё сердце. Первым признался. Первым сказал: люблю. Насколько тяжело ему было переступить через страх, сомнения, неоднозначное поведение Гука, его обвинения, заскоки, и установившееся мнение, что он для него — не заветная цель, а банальное средство? Как он сумел? И почему? Разве не очевидно? Потому что слишком хороший. Слишком добрый. Слишком влюбленный. На плечи давит каменная тяжесть. Чонгук сгибаясь в спине и упираясь локтями в колени, прячет лицо в ладонях — сокрушенный, раскаивающийся. Однако его терзания Тэхён трактует по-своему: — Э-эй, Чонгук~и, — ласково тянет, пододвигаясь ближе. Утешая, гладит по волосам, осторожно разминает заднюю часть шеи, одновременно с тем добивает Чонгука: — Ты ни в чем не виноват, это только моя вина. Я не думал о последствиях, когда навязывался и доставал тебя, когда без спросу нарушал твои личные границы, когда всячески добивался от тебя взаимной привязанности. Я очень сожалею об этом. Мои безответственные поступки привели к тому, что ты сбился с правильного пути, — извиняется за то, что повлиял на него. Что подал ему дурной пример. Чонгук же повторюшка, сам признал. Как частенько любит дразнить Чимин: «Если что-то сделает Тэхён, то это обязательно сделает и Чонгук». Стал геем лишь потому, что Тэхён — гей. Но не навсегда, рано или поздно баловство закончится и он опять станет натуралом. К такому Тэ пришел умозаключению? — Глупости, — перебивает, отказываясь слушать дальше. — Всё что ты говоришь — глупости. Выпрямляясь, он поворачивается, смотрит прямо на Тэхёна, замечает его растерянность, и, как будто нет ничего проще во вселенной, произносит: — Я люблю тебя, — нет ни страха, ни скованности, ни нервозности — он целиком и полностью уверен. — Я должен был сказать тебе об этом намного раньше… Ты не веришь мне? Чонгуку знаком этот взгляд, видел его в машине, когда они выясняли отношения после первого беглого поцелуя, такой же прицельный, рассматривающий, изучающий. С небывалой серьезностью Тэхён выискивал на нём следы неискренности. — Твои глаза не врут мне, — он уделяет им больше всего времени. — Но… — ну естественно, куда ж без пресловутого «Но». — Мой разум твердит, что ты не можешь быть таким. — Каким? — резко встревает Гук. Всё ещё помнит недосказанное Тэхёном «Ты не такой», потому требует ответа. И получает: — Как я, — почти шепчет Тэ, а после чуть отодвигается назад, и не потому, что стыдится себя, а потому что чрезвычайно близко к Гуку — невыносимо и опасно. — Тебя не могут привлекать парни. Я не верю в это. — Меня и не привлекают парни, меня привлекаешь только ты, потому что я люблю тебя, — застенчиво улыбаясь, вытягивает руку, чтобы ткнуть указательным пальцем в грудь Тэхёна, туда, где бешено колотилось его сердце, рискуя проломить клетку рёбер и вырваться наружу. Чонгук может бесчисленное количество раз повторять ему слова любви, но этого определенно недостаточно, чтобы убедить его. — Ты видимо считаешь, что я лишь недавно обзавелся к тебе чувствами и ещё не успел в них разобраться, но это не так. Правда в том, что я долгими месяцами не мог понять, что со мной происходит. Ощущал себя странно и не мог найти конкретную причину, сколько бы ни старался. Я пробовал игнорировать, отгораживаться от этого, а когда не получалось — злился и психовал… Я ревновал тебя, ты знал? — Конечно же, Тэхён не знал. Откуда, особенно после всех чонгуковых оправданий. — Та ссора в танцзале, я сказал тебе, что вспылил, потому что переживал о группе и нашей дружбе — забудь об этом. Я обманывал и себя и тебя заодно. На самом деле я дико ревновал. — Спасибо Юнги, что открыл ему глаза, хоть и с опозданием. — Появившись утром в агентстве, ты выглядел таким солнечным, красивым и стильным в той голубой рубашке, которая, как оказалось, принадлежала твоему другу-актеру. А потом ты внезапно заявил, что собираешься в ней спать и во мне будто что-то перемкнуло. Я не мог соображать здраво, не мог управлять собой, всё вокруг заволокло красной пеленой, и я сорвался, — углубляясь в себя, начинает по привычке мерно раскачиваться, распахивая сокровенные тайники души. — И те звонки с незнакомого номера, они натолкнули меня на мысль, что ты с кем-то встречаешься и намеренно держишь это в секрете. Меня охватило то же самое ужасное чувство, которому я не мог противиться, словно кто-то отбирает у меня «моё». А я ненавижу это. — Нельзя! Запрещено! Никто не смеет тянуть свои лапы к тому, что принадлежит ему. — Ты — не вещь, но я ничего не могу с собой поделать. Не могу избавиться от того засевшего во мне чудовища, которое хочет, чтобы ты смотрел только на меня, чтобы думал только обо мне, чтобы уделял внимание только мне. — И этим не ограничивается. — Меня бесит, когда тебе названивают всякие подозрительные личности. Бесит, когда ты покидаешь меня и уходишь тусоваться со своими друзьями, остаешься у них с ночевкой, и вдобавок таскаешь их одежду. Бесит твой огромный круг знакомств. Твоя чрезмерная общительность. Даже то, как ты непреднамеренно очаровываешь всех вокруг, потому что твой природный дар скорее напоминает флирт, и мне больно наблюдать за этим, — Чонгук распален до крайности. Он открывается с новой стороны — темной. Ревность, эгоизм, собственничество, всё выставляет напоказ. «Заворожен» Тэхён или же до чертиков напуган, он не в состоянии определить, так как всецело сосредоточен на льющемся из него без передышки сумбуре. Очнуться и замолкнуть его заставляет лишь бережное прикосновение к руке. — Хватит, Гук~и, — оторопело просит Тэхён, и скользя по запястью вниз, соединяет их ладони, даря тепло и успокоение. — Остановись, пожалуйста. Тебе не нужно продолжать. Уставившись на него, Чонгук упрямо мотает головой. — Нужно, иначе ты и дальше будешь сомневаться во мне. — Остановиться — значит потерять шанс. А второго такого может уже не представится. — Я не сошел с ума, — уверяет Тэхёна, чьё лицо выражало тревогу. — Точно? — подтрунивает он, пряча переживаемую эмоцию. — Или, может, ты втихаря подкреплялся соджу, мм? Признавайся. Хорошая попытка перевести тему, но неудачная. Чонгук абсолютно трезв и настроен решительно. Он крепче стискивает руку Тэ, призывает его внимательно послушать: — Ты так сильно беспокоишься о том, что повлиял на меня. Вот только это не совсем то, что ты сделал. Твой вклад куда больше и значимее. — Тэхён сотворил с ним неимоверное. — Ты изменил меня. Изменил моё мировоззрение. Благодаря тебе я впервые в жизни ощущаю себя целостным, — поиски завершены, сейчас он мог гордо назвать себя Чон Чонгуком — участником группы BTS, «золотым макнэ», вторым (и наверняка более любимым — да простит его Чонхён) сыном своих родителей, и обычным парнем бесконечно влюбленным в Ким Тэхёна — самого очаровательного и самого красивого человека на планете. — Мне сложно правильно описать то, как ты действуешь на меня, — он не обладал философским складом ума и не умел сочинять красивые высокопарные речи. Единственное его оружие — искренность: чистая и предельная. — Всё во мне будто рвется к тебе. Моё сердце, душа, мысли. И моё тело, реагирует на тебя. Ты же сам убедился в этом прошлой ночью. Я не играл тогда, все мои реакции были честными, — по этой же причине он утратил над собой контроль. — Близость с тобой заставила меня забыться и возжелать чего-то намного большего, чем просто поцелуй, — приостанавливаясь, вгрызается зубами в нижнюю губу, готовится поразить прямолинейностью. — Я тоже хочу тебя. Тэхён, сидя совершенно неподвижно, громко сглатывает, открывает рот, но так ничего и не произносит — не успевает, Чонгук опережает его, ему еще было что добавить: — Для себя я решил, что не стану заниматься самоанализом. Гей я, бисексуал, или кто-то там ещё — мне глубоко всё равно. Важны лишь мои чувства к тебе и моё желание быть с тобой, несмотря на все риски и последствия. Я нисколько не шутил, когда днём предлагал тебе рискнуть вместе. С тех пор ничего не поменялось, — он всё так же горит жаждой заполучить согласие Тэхёна, а после его признания, даже больше прежнего. В безнадежном мраке виднеется маленький яркий просвет. Чонгуку кажется, что у него получилось достучаться до Тэхёна, что он ему наконец-то верит, что они вдвоем находятся в шаге от события, что раз и навсегда изменит их жизнь. Однако что-то резко идёт не так. Мелкая дрожь руки зажатой в его собственной руке приводит к растерянности. Гук, сам того не ведая, нажимает на кровоточащую рану Тэхёна. Отчего он кривится и его сияющий взгляд моментально тускнеет. Отчего неокрепший огонек веры в счастливый финал неотвратимо затухает. И после разлетающийся по ветру черный пепел, кружась и окончательно растворяясь в ночи, цинично напоминает — сказкам не место в реальности. — Да, риски и последствия, — глухо вторит Тэ, склоняя голову и закрываясь от Гука отросшей челкой. Отдаляется от него, хоть и не буквально. — Хён? — горло перехватывает спазмом и ничего более из себя выдавить не удается. Начинает догадываться, что послужило причиной резкой смены поведения Тэхёна, потому затаённо ожидает подтверждения. — Ты когда-нибудь задумывался, сможешь ли ты придать широкой огласке тот факт, что твоя ориентация не является традиционной? Как на это отреагирует твоя семья? Директор Бан Шихёк? Арми? Да и все остальные люди? — Тэхёна мучают эти вопросы, так же как и Чонгука. И вероятно даже сильнее, что становится ясно чуть погодя. Он боится открываться перед родителями, потому что наперед знает, что одобрения не получит. Отец для него — авторитет, на которого он ровняется с малых лет. Разочаровать и расстроить его, он не может этого допустить. Семья крайне важна для него. Как и группа. Чонгуку незачем напоминать какой длинный путь они прошли, чтобы оказаться там, где они есть сейчас. Сколько им пришлось трудиться. Чем пожертвовать. Сколько несправедливостей вытерпеть. Несмотря ни на что они взлетели, и всё ещё продолжали набирать высоту. Наверху ждал успех, к которому они так яростно стремились. О котором так сильно мечтали семеро парней с маленького агентства, полностью обложенного долгами. Пиди-ним сделал на них ставку, доверился им, вложил в них последние имеющиеся деньги. Отплатить ему скандалом — значило бы проявить неблагодарность. Подставить компанию. Разрушить группу. Поставить жирный крест не только на своей карьере, но и на карьере других мемберов. Чем они заслужили это? А ещё фанаты, что поверили в них и подарили им свою любовь. Лишившись безупречной репутации айдолов, они, почувствовав себя одураченными, попросту уйдут. В худшем варианте — обозлившись, изольются в огромной массе ненависти. Ведь так устроены люди, они ненавидят и осуждают всё, что нарушает правила, навязанные обществом. — Мир никогда не примет нас, — с горечью завершает Тэхён. Словно ударяет воображаемым судейским молотком, подтверждающий вынесенный приговор. И Чонгук не смеет возразить, правду невозможно оспорить. Их страхи с Тэхёном одинаковы. Проблема одна на двоих. Айдол-гей в к-поп индустрии — табу. Ни одна компания не позволит своим артистам вступить в однополые отношения, особенно если это участники одной группы. «Приватный разговор» проведенный с ними в начале года, как только появились первые подозрения — яркое тому доказательство. Всё упиралось в общественное мнение. А у них нет ни возможностей, ни влияния, чтобы бороться с ним. Круговорот безрадостных мыслей и до того не давал покоя Чонгуку, но из уст Тэхёна ситуация, в которой они застряли, выглядела во сто крат хуже. Безысходность накрывает его стремительной холодной лавиной. Как результат, он чувствует как горячая капля, падая с ресниц, разбивается об голое предплечье. Он слишком долго подавлял. Слишком долго сдерживался, настраивая себя на позитив. Что всё непременно будет хорошо. Ложь. Ничего уже не будет. Вообще ничего. Он крепко зажмуривает веки, пытается удержать предательские слезы. Бесполезно. — Я всего лишь хочу любить тебя, разве это преступление? — вырывается из глубин тоскливое, что не требует ответа. Просто глупое замечание, адресованное в пустоту. Но всё ли так безнадежно на самом деле? Пока Тэхён остается здесь, рядом с ним, держит его за руку, в то же время свободной второй — предельно осторожно и ласково стирает с его щёк мокрые солёные дорожки. Весь взволнованный шепчет что-то неразборчиво, явно винит себя за Чонгукову слезливость. А ведь он так и не сказал чётко и бескомпромиссно — нет. Факт, за который Чонгук цепляется как за последнюю тонкую соломинку. — Даже если весь мир не примет нас — ну и пусть. Мы можем создать свой собственный мир: маленький и безопасный, только для нас двоих. Будем держать его в строжайшем секрете, и впускать других лишь по специальному гостевому приглашению, — скверные шутки он перенял у Джина. Но они действительно помогают. В заинтересованном взгляде Тэхёна, мелькают задорные искорки, что мотивирует его продолжить: — Мы ведь не обязаны публично открываться, не обязаны оправдываться за наши чувства, и тем более менять себя, только ради того, чтобы кому-то угодить. В любви нет ничего постыдного. И мы не делаем ничего ужасного. Общение с хёнами не прошло даром. Юнги, Джин, Намджун — Гук вдохновлён их словами. Они придают ему сил бороться дальше. — Наша общая беда в том, что мы слишком много думаем. Беспокоимся о том, что ещё даже не случилось, и может вообще никогда не случится. Так зачем прогнозировать наперед? Зачем зацикливаться на плохом? В этом нет никакого смысла, — на миг затихая, он слегка приподымает вверх их с Тэ сцепленные ладони, акцентирует на них внимание. — Нам неизвестно наше будущее, но что бы там не ждало впереди — я готов пройти через это, если ты так же крепко будешь держать мою руку. Жизнь — не дорога, усыпанная цветами. В ней бывают трудности. И лишь преодолевая их, люди становятся по-настоящему счастливыми. То к чему так отчаянно стремился Чонгук. — Я уверен, что вместе мы сумеем со всем справиться. Подберем удачное время и расскажем нашим семьям. Как-нибудь сообщим агентству… К тому же хёны знают о нас, и они на нашей стороне, в случае чего — помогут. При любом раскладе мы отыщем выход, это мне пообещал Намджун-хён. А еще сказал, чтобы мы не считали себя заложниками обстоятельств и не жертвовали своим счастьем. Это наша жизнь. Наш выбор. И я свой сделал, — «дойти до конца». — А ты? Неотрывно глядя на Тэхёна, Чонгук видит как ему сложно. Он разрывается между доводами рассудка и зовом сердца. Тщательно взвешивает. Затягивает с решением. Что не могло не настораживать. — Ты не хочешь рискнуть? — когда нервозность достигает апогея, спрашивает. — Мне страшно рискнуть, — исправляет он Гука, а затем сбивает его с толку. — Но одна только мысль, что я должен отказаться от тебя, страшит меня еще сильнее. Запутывает. Мучает неопределенностью. Как он может так издеваться? — Я не понимаю, ты не мог выразиться конкретнее. Тэхён медлит, дергает уголками губ. Ну точно издевается. — Я верю в судьбу. Верю, что она выбрала тебя для меня. Как я могу отказаться от такого чудесного подарка. Стараясь не раскрыть себя и не расплыться в дурацкой улыбке, Чонгук толкает языком щеку. — А еще конкретнее. Тэхён внезапно разжимает ладонь, нагретую кожу сразу же обдает прохладным воздухом, и Гук даже не успевает среагировать, когда он, лишь сменив положение, плотно переплетает свои пальцы с чонгуковыми — надежнее замыкает замок, смотрит пристально, и отчетливо проговаривает, без единого намека на шутливость: — Давай рискнем. Давай создадим свой собственный мир. Вместе шагнем в будущее, крепко держась за руки. Только вот… — Что?! — распирающая радость тут же гасится испугом. — А если ты вдруг передумаешь? — ошарашивает Тэхён абсурдным предположением, что неслабо задевает Чонгука. — Я тут распинаюсь перед тобой, чуть ли не на коленях уговариваю, а ты мне предъявляешь такое, — заходится в обиженном лепете. — И давай смотреть правде в глаза, из нас двоих — я более надежен и ответственен. А вот от тебя никогда не знаешь, чего стоит ожидать, ты слишком непредсказуем. Потому у меня больше поводов для волнений. — Тише-тише, — с довольной миной обрывает его Тэ. Резво скачет из одного образа в другой, подтверждает свою непредсказуемость. — Сосредоточься и хорошенько прочувствуй момент, — будоражит он нотками загадочности. — Момент чего? — туго соображает Гук. — Потери свободы, дурашка, — острит и определенно планирует что-то коварное. — Теперь, когда мы встречаемся. «Мы встречаемся». Тэхён не дает Чонгуку осознать — то, насколько это восхитительно звучит; то, что они теперь на самом деле встречаются, — он резко дергает его на себя, отчего Гук в растерянности нелепо валится вперед. Единственное что не позволяет ему полностью распластаться на тэхёновой груди — вовремя выставленная левая рука, которой ему удается затормозить. Глядя исподлобья он ожидает встретить скорченную шкодливую рожицу, но вместо этого наталкивается на нечто иное. Ему уже доводилось видеть соблазняющего Тэхёна — на сьемках, фотосессиях, концертах, но впервые источаемый им мощный поток флюидов направлен на него одного. Они проходит через тело волнами, пронизывают каждую клеточку. Взгляд слегка прищуренных глаз пленяет, чуть приоткрытые губы манят. Тэхён искусно завлекает, околдовывает. Испытывает Чонгука на прочность. — Закрепим новый статус? — долетает до слуха его низкое и томное. Дразнящее. Сам не целует, а хитро подбивает Чонгука сократить разделяющие их сантиметры и совершить то, что так жаждут оба. И Гук не раздумывая тянется. Внезапно раздавшийся где-то внутри дома звон битого стекла рушит всю атмосферу интимности. Громкий звук вынуждает их двоих оторопело замереть, после чего, быстро прикинув, что к чему, одновременно произнести с некой долей грусти: — Намджун-хён, — Бог-разрушений в действии. И попадают прямо в яблочко. — Без паники. Всё хорошо. Это просто чашка. Сейчас мигом уберу, — оповещающий голос лидера заглушает заливистый смех Хосока. А затем раздвижная дверь открывается и комично высовывается его голова. — Вы тут как? В порядке? — уже посерьезнев, осторожно интересуется. Боится ненароком помешать двум младшим запрятанных в тени, на другом конце террасы. Хосок находит их не сразу в той компрометирующей позе, что говорит лучше любых слов. Чонгук слишком поздно отстраняется от Тэхёна. — Вы ужасные тонсены! — с ходу нападает, направляясь прямиком к ним. — Влюблены, да и еще в друг друга, а я не в курсе. Как так можно? — возмущается, но без единой капли злобы. — Вам полагается наказание. А начнет он, пожалуй, с Тэхёна. Подлетая к нему, сначала хаотично щекочет, отчего Тэ приходится отпустить руку Гука и забиться в истерическом припадке, стараясь увернуться, а после — что-то явно удумав, подхватывает за подмышки и рывками тянет по полу, туда, где больше света. — Прости, Тэхён~а, я должен это увидеть, — пыхтя от натуги, поясняет. Падая вниз и преодолевая сопротивление, окручивает его нижними конечностями, пока верхними оттягивает ткань толстовки, добираясь до цели. — Во-о-оу, — потрясенно тянет, разглядывая засосы. — Ничего себе приложился. Ты пытался его съесть? — лукаво косится на Гука, не прекращающего наблюдать презабавную картину. — Не могу поверить, что такое можно сделать губами. Чонгук в смущении поднимается, и прежде чем подойти к двум застывшим в поединке фигурам, наспех трет лицо, придавая бодрости и стирая остатки влаги. В устремленных на него глазах Тэхёна читается упрек «Как ты мог так спокойно отдать меня на растерзание?», что вмиг сменяется замешательством, стоит Хосоку договорить: — Зато теперь ясно кто в вашей паре главный. — Вранье! — немедля опровергает абсурдное заявление. — Никакой он не главный. Придумал же такое. — Кто сильнее, тот и рулит, — гнет своё Хосок и снова предотвращает попытку Тэхёна вырваться. — А это здесь каким боком? — выдохшись, фыркает он. — Всё верно, — сохраняя покерфейс, вмешивается Чонгук. — В наших отношениях — я главный. Хосок протягивает руку, и Гук с удовольствием хлопает его в ладонь. Дразнить Тэхёна весело. — Яйщ! Чон Чонгук! — не заставляет себя долго ждать вспыльчивое. — Я отомщу тебе, клянусь. Видел когда-нибудь пятнистого кролика? Если нет — обязательно вбей в сеть и посмотри, потому что именно так ты будешь выглядеть после того, как я разберусь с тобой. Пока Хосок взрывается смехом, Гук морщит нос. Скрывает, что угроза пришлась ему по вкусу. — Вам стоит быть поосторожнее с такими вещами, — на террасу выходит Намджун, видимо закончив с уборкой. Его реплика сбавляет веселье и заставляет задуматься. — Ладно мы, но если следы на вашем теле заметит кто-то посторонний — проблемы возникнут раньше времени. И в первую очередь это касалось стаффа, что и без упоминания всем понятно. — Что мы будем делать дальше? — следом спрашивает Хосок. Его «мы» — греет изнутри. Он не отделяет проблемы, а считает их общими для всей группы. — Зависит от того, что решили ребята, — Намджун с легкой улыбкой поочередно взирает то на Тэ, то на Гука, кто же из них первый сообщит итак очевидное. — Мы встречаемся, — в итоге не выдерживает Тэхён, удобнее умащивая затылок на животе Хосока. Последний вскрикивает, радуется больше новоиспеченной парочки. Его реакция облегчает вину за непростое решение. Мемберы — то же что и семья. Их мнение не менее важно. И Тэхёну вероятно необходимо получить словесное подтверждение, что хён действительно не имеет ничего против. — Вообще-то мне нужно ещё немного привыкнуть, но в целом я совсем не против. И я очень даже рад за вас, ребята, — честно отвечает Хосок. — Вот только парень и парень, как пара — лично для меня в новинку, — он активно чешет шевелюру, мозгует над тактичной формулировкой. — Нет, вы не подумайте, я не отставший от жизни, и не то чтобы не знал, что людей предпочитающих свой же пол не существует, просто прежде я наивно полагал, что они где-то там, далеко…как розовые фламинго. Никогда не видел их вживую. Но они милые. Прямо как вы. Его откровения заметно расслабляют Тэхёна. Расслаблено выдыхает и Чонгук. Им предстояло еще всей группой обсудить новость, о чём предупреждает Намджун, но лучше утром — выспавшись и протрезвев. Заливать в себя алкоголь перед важным разговором, как оказалось наихудшая из идей. Подтверждала это сложившаяся ситуации с Чимином. Затронутая лидером тема, напоминает Тэхёну про незавершенное дело. Больше насильно неудерживаемый, он спокойно встаёт, лениво отряхивая одежду, которой Хосок обтёр пол, всячески настраивает себя на скорое испытание. — Ты идёшь к Чимин-хёну? — догадывается Чонгук. — Настало время вручить ему приглашение. — Тэхён использует лишь им двоим известную шутку, потому ему приходиться объяснить её остальным. Намджун предлагает ему сперва отдохнуть, а с Чимином поговорить уже перед общими сборами, но Тэ категорически отказывается. Он и так здорово сглупил дотянув до сегодняшнего дня. Самое лучшее время — сейчас. И неважно готов ли его выслушать соулмейт или нет. По крайней мере, он попробует. — Я могу пойти с тобой, — Чонгук не хочет отпускать его одного, не хочет расставаться с ним ни на секунду. — Чимин~и злится только на меня, за моё молчание. Мне нужно помириться с ним, и лучше сделать это наедине, — Тэхён не настаивает — просит понимания, и Гук сдается, отпускает с непроизвольной усмешкой, спровоцированной обреченным тоном Тэ, когда он бросает напоследок: — К тому же велика вероятность, что мы будем очень много плакать, ты ничего не потеряешь, пропустив такое жалкое зрелище. После его ухода, Хосок наказывает Гука удушающими обнимашками, которые он называет «поздравлением». Намджун в свой черед не прячет облегчения от установившейся конкретики в отношениях двух проблемных младшеньких, что подталкивает его поразмышлять над дальнейшим развитием событий. Чуть погодя прибывшие Юнги и Джин — до этого проводившие целебные беседы с Чимином и с появлением Тэхёна выставленные вон — реагируют на новость по-разному. Первый — привычно сдержанно. Второй — ожидаемо бурно. Джин всевозможными способами достает Чонгука, не дает ему ни прохода, ни передышки, напористо выпытывает те подробности, в которые Гук точно никого посвящать не собирался. То краснея, то бледнея, он стойко играл в глухого и немого. Помогая убирать со стола посуду, внутренне чертыхался, жалуясь, что должен один отдуваться за двоих. Взгляд тянется наверх, туда же несут его ноги, когда сославшись на усталость, он поднимается на второй этаж. Любопытная часть в нём подстегивает заглянуть в комнату расположенную по левую сторону, но Гук, не без труда обуздывая её, заходит в правую — одинокую. На самом деле спать совершенно не хотелось, а заняться особо нечем. Он пересматривает на фотике последние сделанные снимки. По совету Тэхёна лезет в интернет, убеждаясь, что пятнистые кролики, а именно — английские пятнистые кролики — действительно существуют. Сбрасывая лишнюю энергию, меряет шагами комнату. А остальное время, усевшись на кровати, тупо гипнотизирует дверь, призывая ту быстрее открыться и впустить внутрь Тэхёна. Без него скучно. И беспокойно. Хотя его долгое отсутствие — хороший знак. Чимин не прогнал его, таки сменил гнев на милость. От безделья Чонгук много думает, с трепетом переосмысливает происходящее. До невозможности нервничает. Его только осеняет, что они с Тэхёном теперь как бы бойфренды. Что они делят одну комнату. Одну кровать. А ещё эти «грязные планы», которые Джин поселил в его голове. Оттого разыгравшаяся фантазия буйствует, ослепляет различными горячими картинками. Становится невыносимо душно. Гук вскидывается с намерением распахнуть окно, но задуманного не воплощает — застывает, краем уха уловив неопределенный шорох в коридоре. Чутье не подсказывает — орёт, оглушая, что это Тэхён. И оно не обманывает. Он заходит тихо, двигается вяло, а когда поднимает лицо — всё моментом проясняется. — Вы там что, реально плакали? — волнуется Чонгук. Судя по мокрым передним прядям, Тэ успел умыться, однако водой покраснения с кожи не смоешь. Это и выдает его. — Я — нет, — не теряется он, как будто наперед подготовился. — А вот Чимин полкомнаты затопил. Пока я его успокаивал, сам весь промок. Раз включает юмориста, значит, примирение прошло успешно. Чонгук взглядом отправляет ему «Да-да, так я тебе и поверил», но Тэхён намеренно пропускает ироничный посыл мимо. Он отсекает ненужное, пустяковое, не стоящее внимания. Вымотанному и морально, и физически, ему срочно требуется целительное средство, которое выпрашивает креативным способом — в абсолютном молчании широко разводит руками, одними лишь глазами умоляя обнять его. Такому виду невозможно сопротивляться, Чонгук и не пытается — срывается с места и врезается в него. Дарит крепкие целительные объятия, потому что сам крайне нуждается в них. Ему невообразимо хорошо, и спокойно, и что удивительно — безопасно, как бывает только дома. Он может стоять так вечность, прижиматься к Тэхёну, впитывать его тепло, втягивать в легкие его приятный запах. Но за всеми размышлениями и ощущениями Гук теряет бдительность, забывает, с кем имеет дело, об обещанной ему угрозе, и за свою доверчивость платится резкой болью простреливаемой плечо. С вылетевшим возгласом он отшатывается, хватаясь за источник боли. Тэхён укусил его прямо через футболку. Но шокирует вовсе не поступок, Тэ не впервые точит об него зубы. Шокирует другое... — Ты мстишь мне, серьезно? Видно же, что он нисколько не раскаивается, стоит и умиляется с чонгуковой реакции. Для него содеянное — не месть, а своеобразная прелюдия, подготовка перед следующим действом. С Чонгуком у него также имелось незавершенное дело. Он подходит к нему близко, обхватывает щёки ладонями, и чуть сжимая без промедления жадно впивается в губы поцелуем, что напрочь опустошает разум от всех мыслей.