Грязь

      Она неспешно брела по тщательно укрытому секретному проходу, неизменно охраняемому сгорбленной статуей обезображенно-отталкивающей наружности (Ганхильда из Горсмура прославилась тем, что сумела создать лекарство от драконьей оспы, однако подавляющее большинство совсем-совсем не интересующихся многовековой историей магического мира чародеев-школьников знало ее только как Одноглазую Ведьму). Ведущий из Хогвартса прямиком и в поныне невероятно популярный магазинчик «Сладкое королевство», ставший одной из многочисленных визитных карточек Хогсмида чуть ли не с самого своего открытия, этот лаз был чем-то отдаленно, но все же похож на притягательно-таинственную нору, в которую любопытно-легкомысленная Алиса бездумно нырнула вслед за кроликом с карманными золотыми часами. Скорбно-мрачная тень Гермионы Джин Грейнджер со спокойно-сосредоточенной неторопливостью шла по петляюще-виляющему подземному коридору, без всякой опаски освещая себе дорогу привычным Люмосом. Заостренный наконечник практически сросшегося с ее подрагивающей рукой Когтя выхватывал из хоть-глаза-опять-выкалывай-к-чертям темени, словно грубо вырубленные затупленным топором очертания землистого тоннеля с неисчислимым множеством каких-то исполински-гигантских корневищ. О них можно было запросто запнуться и расквасить свой ни разу не светлый лик, так что ей приходилось во всех буквально-фигуральных смыслах перелезать через них.       Бесспорно лидирующая и уверенно затыкающая за пояс немногочисленных конкурентов магическая кондитерская, неподъемно-тяжелый железный люк, приблизительно две-три сотни крутых каменисто-выбитых ступенек и несколько десятков метров в глубоко зарытой и циклопически раздутой «берлоге» мутировавшего кролика-переростка… уже остались позади. В связи с этим можно было смело предположить, что до целиком и полностью погруженного в необычайно плотный предрассветный сумрак замка оставалось чуть более часа пешего хода в аналогичном умеренно-размеренном темпе. До неуклюжего вылезания из прескверного горбатого изваяния выдающейся целительницы XVI-XVII столетий, внесшей свой огромный вклад в неравную борьбу с крайне заразной и в особенности опасной для пожилых волшебников вирусной магической болезнью (от которой, так-между-прочим, пару лет назад скончался Абраксас Малфой, и он же родимый дедушка Драко по совместительству), путь был совсем неблизкий, поэтому… Она решила великодушно дозволить себе еще раз прокрутить, проанализировать и разложить на атомы в собственной голове одну бесхитростно-примитивную, простецки-незатейливую и безыскусно-непритязательную комбинацию. Вообще-то, многоходовую контр-комбинацию, если выразиться точнее!.. Ведь на абсолютно любое действие, как известно, имелось равное по силе противодействие. То был исконно-старый, как сама необъятно-бесконечная вселенная, и непреложно-неумолимый закон господствующего мироздания, который преставившийся не более часа тому назад Маркус Ульрих, к его же, должно быть, запоздало-глубочайшему сожалению, так и не усвоил…       Но до чего же неудобные эти дебильные туфли!..       Да, именно… Ей пришлось позаимствовать далеко не самую подходящую для подобных длительных «прогулок» обувь у еще даже не остывшего обезображенного трупа Паркинсон, который, к слову, совсем не возражал. Подошвы обоих ее маггловских кроссовок выгорели дотла, а тащиться босиком аж до самого Хогвартса Героине совершенно не улыбалось. Кроме того, эти вульгарные и перемазанные в золе туфли на высоченно-безвкусных каблуках были ей ужасно велики, но для того, чтобы ужать их магией до своего размера попросту… Нет, конечно же, она не ленилась, нет. Скорее… Убеждала себя в том, что всенепременно-точно избавится от них, как только вернется в Башню Старост, и вовсе не станет носить их вместе с тем самым приглянувшимся ей синим платьем из «Твилфитт и Таттинг», с которым они, кстати говоря, очень даже неплохо сочетались бы… В общем и целом, такой расклад ее изрядно раздражал, из-за чего она то и дело недовольно причитала вслух, на чистейшем автоматизме энергично растирая наверняка довольно сильно ушибленную стопу, в очередной раз споткнувшуюся о не пойми откуда взявшуюся корягу, незаметно торчащую прямо из «пола». А между тем, пока Гермиона вела себя ничуть не лучше недобросердечной ворчливой старушенции, волшебную британскую деревушку, расположенную неподалеку от небезызвестной Школы Чародейства и Волшебства, наводняли новые и новые мракоборческие «волны»…       Должно быть, все свободные, боеспособные и даже не очень авроратские молодцы-удальцы этим, как она и безошибочно полагала ранее, в высшей степени крайне-очень недобрым практически для всех и каждого без особых исключений утром двадцатого сентября 1998-го года, были подняты со своих теплых постелей, дежурных постов и дозорных пунктов по всеобъемлющей тревоге. Если бы у охранно-правопорядческого ведомства имелись легковые машины с полицейскими мигалками, то их оглушительно-трубный рев было бы слышно не только в многокилометровых окрестностях нынче пасмурно-угрюмого, тревожно-переполошенного и потрясенно-смятенного произошедшим Хогсмида, но и где-нибудь на медленно догорающей опушке Запретного Леса. Произошедшее около… Скольки там минут назад?.. Ладно, не важно. Слу-чив-ше-е-ся… Можно было квалифицировать как пугающе-трагический и определенной степени даже зловеще-жуткий инцидент, который и в самом деле раздувал всеобщую панику и вселял неподдельный страх в любого добропорядочно-мирного местного жителя, ведь очень уж многие из них начали мало-помалу отвыкать от душераздирающе-кошмарных ужасов прошедшей войны…       Именно поэтому я и сделала то, что сделала! Чтобы ничего подобного больше никогда не повторялось! Лучше принести в жертву кучку вредящих обществу отщепенцев, чем…       Как совсем нетрудно было догадаться, сегодня околокромешные предрассветные потемки вкупе с почти умиротворенно-идиллической тишиной небольшого английского поселка были встревожены громкими и нервозно-суматошными криками невольных и сонно-зевающих уличных глашатаев, которые по каким-либо причинам слонялись по полупустынным улочкам в столь ранний час. «Смотрите, это дым?!», «Просыпайтесь!!!», «Запретный Лес горит!!!», «Скорее, на помощь!!!», «Вызывайте мракоборцев!!!». Героиня Войны с превосходно-безупречной отчетливостью слышала эти устрашенные возгласы, выдержанно-невозмутимо стоя на первом этаже, естественно, еще закрытого для всех покупателей «Сладкого Королевства». В отличие от нее, бессменные хозяева (супружеская спальня находилась на втором этаже дома-магазина) так полюбившегося ей еще с третьего курса кондитерского заведения, никак не могли их услышать в виду беспросыпного обоюдно-зычного храпа… Гермиона трансгрессировала сюда сразу после завершения о-пе-ра-ци-и, и, обоснованно опасаясь разбудить их, применила несколько особо удающихся ей усыпляющих заклятий.       Если бы они все-таки проснулись, пришлось бы и их тоже… Наверное…       До того как спуститься в этот проклятый подземный тоннель, Староста Девочек, бесшумно вдыхающая приторно-сахарные ароматы всевозможных сластей на любой вкус и кошелек (тут были шоколадки, пирожные, мороженые, карамельки, печенья, жевательные резинки и много-много чего еще из того, что в тот самый момент травянисто-позеленелая она в собственном гробу видала, и это было еще мягко сказано…), сконцентрированно-внимательно наблюдала за тем, что происходит снаружи, причем в режиме реального времени, через наспех организованную обзорную точку в виде неприметной щелочки между наглухо задернутыми выцветшими занавесками в розовый горошек. Бесцеремонно-грубо перебуженное волшебное население вываливалось из близлежащих жилищ прямо в ночных сорочках и остроконечных колпаках и стремительно грудилось-гурьбилось в шумно-голосящую толпу, кучкующуюся в противоположном конце улицы. Все они неотрывно-пристально всматривались вдаль, на чернеющий столб вызванного и подчиненного ею магического огня, который она намеренно не удосужилась потушить. Все это являлось архиважнейшей промежуточной фазой идущей полным ходом реализации ее лишь фигурально начертанной на голой коленке авторской многоступенчатой и строго-настрого законспирированной схемы, о которой на текущий момент знали лишь трое, или, может быть, четверо… Если, конечно, Нарцисса уже успела встретить горячо любимого мужа из темниц Визенгамота и посвятить его во все детали.       Скрытно проникнуть в Мунго, похитить моих родителей и устранить Сепсиса как единственного пока еще живого свидетеля на обратном пути… Делов-то!..       Изначально у них был всего лишь один предвиденно-непредвиденный покойник, от которого можно было избавиться при помощи гидроксида соды, концентрированного раствора щелочи или фтороводорода на самый худой конец, но… Даже если бы в изобильном богатстве школьной зельеварской кладовой (в которой при рьяном усердии можно было отыскать настолько редкие ингредиенты-компоненты, что в современном магическом сообществе само их существование ставилось под большой вопрос) на такой вот экстренно-_бучий случай хранилось что-нибудь из этого, их первостепенно-главную проблему по имени Маркус это все равно бы не решило.       Кроме того, поначалу у них имелись и куда более насущные… затруднения. Гермиона с Малфоем не единовременно, но все-таки провалились спустились в созданный в стародавние времена змеиный лабиринт, но, вот ведь какая незадача, ни одного из них не посетила закономерная мысль о том, как они будут подниматься обратно на поверхность, что в дальнейшем вылилось в ее весьма продолжительный и скандальный монолог-рассуждение на животрепещуще-злободневную тему: «Ну, почему ты у меня такой остолоп безмозглый?!» (завершившийся под-горячую-руку-попадательным болючим подзатыльником, кстати), а также обоюдно-дружно вцепившиеся друг в друга знобливо-трясущиеся мокрые ладошки, биточасовое хождение кругами и беспрестанно-поочередное кликание «Акцио, метла!» в сомнительно-призрачной надежде на то, что одна предусмотрительно оставленная здесь Рональдом в прошлый раз, наконец, отыщется (ну, мало ли, ведь необходимость срочно спуститься в Тайную Комнату может наметиться в абсолютно любой момент!..).       Когда транспортно-летательное средство-таки, аллилуйя, снизошло на них по волочливому пути, усердно подметая поломанными прутьями сопливо-салатовую слизь с пола, и они вновь очутились в бывшем туалете Плаксы Миртл, ей даже отдаленно показалось, что все наихудшее уже осталось позади.... Но, само собой разумеется, впереди было еще очень много висельно-увлекательного и суицидально-интересного. После того, как они, применив абсолютный максимум сверхусиленных очищающих заклятий за раз, в пожарном порядке привели друг друга в относительно неприметно-опрятный вид, настала очередь скрытного избавления от останков Криви… Безусловно-безоговорочно, никто, ни за что и ни при каких условиях не должен был застать их двоих за этим наизанимательнейшим занятием, и тогда до сих пор смиренно помалкивающие олицетворение поистине шелкового слизеринского послушания внезапно осенилось-озарилось гениально-блистательной идеей. Зачем обременяться перемещением презренного пи_деныша своеручно-собственноручно или с применением примитивного Мобиликорпуса, фатально рискуя быть кем-то обнаруженными и разоблаченными, если… Можно было обратить его в инфернала, «причесать» и как следует при-на-ря-дить посредством нескольких маскирующих заклинаний? Следовало прибавить к этому еще и то, что тогда еще семнадцатилетний Пожиратель умудрился догадаться припрятать в замке остатки перуанского порошка и «Руку Славы» до наступления, так сказать, «лучших» времен, и вуаля! Все было готово! Ну… Почти все.       Оставалось только быстренько поставить в известность Нарциссу и дать ей малоторжественно-поспешный Непреложный обет под личным «поручительством» Драко с условием того, что Гермиона неукоснительно-официально выйдет замуж за Малфоя Младшего и публично-вовсеуслышание объявит себя его женой в обмен на стратегически-необходимое похищение Грейнджеров из больницы, а после… Нужно было приступить к выполнению следующей части их «эпохально-грандиозного» плана, который корректировался прямо на ходу. В конце концов, ничто другое не сближает, не связывает и не роднит трех (вернее, четырех с учетом по умолчанию участвующего во всем этом Люциуса) отпето-законченных вероотступнических нечестивцев сильнее, чем непреднамеренное убийство несовершеннолетнего, добросовестно-педантичное уничтожение большей части шайки Ульриха, а также подделка, фальсификация и скрупулезно-дотошная инсценировка сразу нескольких несовершенных преступлений (в том числе и выставленное в правильном свете «удерживание Грейнджеров в заложниках с целью шантажа Золотой Девочки»), за которые кое-кого совсем скоро должны были сместить с высоченно-почетного поста Министра Магии Англии…       Я больше не хочу играть по вашим правилам. Поэтому установлю свои.       — The show must go on….       Громко и красиво свистеть, как некоторые слизеринцы, Героиня никогда не умела и даже особо не пыталась этому выучиться, а потому ей оставалось лишь непроизвольно напевать еще в далеком детстве заученные наизусть вдохновляюще-воодушевляющие слова старой маггловской песни. Можно сказать, что Гермиона вела себя, как маленькая бойкая девчушка с немного укрупненными передними зубами, не знающая себе равных в классиках: она слегка приплясывала среди пожухло-серой подземной растительности и неловко перепрыгивала через крючковатые коренья. Это помогало ей чувствовать… Хоть что-то. Ибо прямо сейчас Мисс Идеал приходилось задействовать на все сто, до последней капли и без остатка все имеющееся в ее отнюдь не нескромном распоряжении непоколебимо-бесстрастное самообладание. Она прекрасно сознавала, что за столь фантастически-невозможную степень ее эпического хладнокровия ей рано или поздно придется заплатить, а назначенная цена будет непомерно-запредельно высокой. Вполне было достаточно даже двух-трех пядей во лбу, чтобы понять, что после всего пережитого и переиспытанного ее изможденно-утомленный и измотано-заморенный организм оказался на грани глобального истощения. Об этом недвусмысленно свидетельствовало сколь-угодное множество сопутствующих факторов, но наиболее угрожающе-критической являлась общая заглушенная притупленность любых телесных ощущений и до сих пор еще полное отсутствие какой бы то ни было моральной и, что было сочтено наиболее опасным — физической боли. Никаких колик, резей, ломоты, мигреней, нытья и прочего-прочего-прочего, несмотря на вывих плеча и легкие ожоги от кривого попадания файербола, которым кто-то из приспешников Маркуса пытался осветить искусственно созданную ею тьму…       Ей на самом деле доподлинно казалось, что она совсем и ни в коей мере ничего не ощущает, будто бы кто-то и с совершенно непонятно каким умыслом нарочно выкрутил ее осязательный тумблер до экстремально-пиковых минусовых значений. Даже колоритно-эффектно раздувшееся и живописно-красочно посиневшее травмированное левое запястье, не говоря уже о держащейся буквально на двух впопыхах сращенных ею плечевых связках пострадавшей руке, почему-то упорно отказывались напоминать о себе, а ведь давно пора бы уже… Однако по напрочь охлажденно-застуженным жилам вместо перекипевшей грязнокровой субстанции все медленнее и медленнее циркулировал разжиженный фреоновый концентрат, из-за которого довольно быстро прогрессирующее повсеместное онемение распространялось и беспрепятственно захватывало как верхние, так и нижние конечности, а все еще по парадоксально-нелепой случайности частично не утратившее способность двигаться тело не просто испытывало, а не без восторгов смаковало сильновыраженные побочные эффекты никогда не вводимой ему общей анестезии. Можно сказать, что она была отчасти погружена в кому. Правда, наяву…       — The show must go on, yeah!..       Как уже истинно-верно утверждалось однажды: что именно случилось — не имело ровным счетом никакого значения, важно было лишь только то, как это выглядело. А выглядело оно на этот раз следующим образом… Целых два ученика Хогвартса этим утром бесславно погибли в Запретном Лесу, причем практически-фактически единовременно. Как же они там оказались? Да очень просто! Магглорожденный Деннис Криви, который потерял родного брата в ходе Второй Магической войны, и простая семья которого никогда не отличалась особым финансовым благополучием, самолично привел, вернее, заманил туда в прошлом завидно-состоятельную чистокровную волшебницу Пэнси Паркинсон. Для чего он это сделал? Для осуществления особо кроваво-жестокой расправы над слизеринкой, конечно же, ибо невысокородный, обделенный и обиженный послевоенной жизнью гриффиндорец, наивно наслушавшись лживо-анархистских и антиобщественных проповедей Маркуса, тайно вступил в быстрорастущие ряды его радикально настроенного формирования и, дабы поскорее выслужиться перед своим новым ментором, околодобровольно привел стопроцентно подходящую по абсолютно всем «заявленным» критериям жертву прямо в его логово, где над ней собирались учинить изуверски-жестокий самосуд, но…       Иногда что-то действительно идет не так! Например, кто-то из этих полоумных фанатиков мог впасть в оголтело-безудержное неистовство, призвать Адский огонь, чтобы «сжечь ведьму!!!», и… Вполне можно было допустить, что пламя, которое оставило после себя выжжено-мертвое дымящееся пепелище, по оплошной случайности вышло из-под контроля. Во всяком случае именно за эту бесхитростную, но вполне правдоподобно-складную теорию ухватятся рядовые авроры, не отличающиеся незаурядным интеллектом и вообще чем бы то ни было примечательным. Дабы поскорее успокоить само-собой-разумеющиеся народные волнения, они, не склонные копаться на основательной глубине и предпочитающие находить удоборешаемые разгадки на самой поверхности, за вопиющим неимением других свидетелей, мотивов и составов преступления (которое в дальнейшем, вероятно, единодушно окрестят «черным шабашем»), вскоре навсегда закроют заведенное на Ульриха толстенное дело, так как это было выгодно в первую очередь для них самих. А вот… Если бы в Аврорате начальствовали чиновники понаглее, беспринципнее и прозорливее, то они и вовсе могли бы преподнести все это как результат успешного завершения сверхсекретной операции по одномоментной ликвидации запрещенной магически-террористической организации.       Планировала ли она все это с самого-самого начала, когда еще только пыталась отыскать Драко? Скорее да, чем нет. Всему распавшемуся Золотому Трио, еще на первом курсе в полном составе столкнувшемуся со смертью, коварством и предательствами, неоднократно внушалось-вдалбливалось то, что убивать «плохо», «недопустимо» и «нельзя», потому что… А… Почему? Действительно, почему? Потому что все люди рождались равными по умолчанию, и жизнь каждого из них по определению являлась бесценной? Скептически-громко пфыкнувшая себе под нос Героиня Войны так не считала. Возможно, когда-то раньше она и была с этим отчасти согласна, но теперь, единолично отправив на тот свет два, а то и три десятка человек, она… М-м-м… Несколько пересмотрела свое мнение на этот противоречиво-щекотливый счет.       Все принципы, понятия и верования, которые до сих пор имелись у нее в наличии, подтасовывались и перемешивались, как колода крапленых карт в ловких руках Малфоев. К примеру, пресловутый Дамблдор, которого все почитали как величайшего волшебника и чуть ли не дважды спасителя всего человечества, теперь окончательно представлялся ей рассчетливо-безжалостным старикашкой, не желающим марать собственные морщинистые ручки и в связи с этим перекладывающим всю самую грязную работенку на других. Что ж… К счастью(?) для всего остального мира, в отличие от Гарри Поттера, Гермиона оказалась не из тех, кто боится запачкаться. В чужой крови и потрохах в том числе… Непостижимо-недосягаемая и сверхсовершенная Мисс Идеал, наделенная гениальным, феноменальным, сверхъестественно-экстраординарным мегамозгом и в сие мгновение с поочередно-попеременным успехом пытающаяся взобраться наверх по до невероятия скользучему желобу (который знаменовал собой конец секретного коридора между подсобкой небезызвестного кондитерского магазина и лазом в горбу одноглазого монумента), не знала никого сообразительнее, смышленее и эрудированнее… самой себя.       Министерские сыщики могут ковыряться в пепле сколько угодно — они все равно не найдут ничего, кроме прожженных костей. Коготь, конечно, можно отследить, но никто и никогда даже мысли не допустит о том, что его использовала я. Или Малфой. Надо будет только стереть память Джинни мимоходом… И все. Мы спасены. Мир спасен. И все благодаря мне одной!.. Потому что я лучшая! Действительно лучшая! Лучше их всех! Вместе взятых! Они не знают, как надо… Я им покажу! Я буду править Министерством и…       Это случилось настолько «вдруг», что Староста Девочек чуть не потеряла сознание. Большущий горб отвратительной на вид окаменелой старухи внезапно откинулся, тем самым отворяя проход в школьный коридор на третьем этаже Хогвартса. Он буквально отшвырнулся назад, слишком неожиданно и резко-рывком, из-за чего ее хронически-воспаленные почерневшие глаза, уже давным-давно привыкшие к дремучим потемкам, начал выжигать нескончаемый поток ярчайших предрассветно-солнечных лучей. Казалось, что пролившийся на нее свет был беспредельно-необъятным, его было настолько много, что мерцающий белоцветный столп безбрежно наводнял и полностью затоплял собой тот маленький островок подземелья, на котором она оказалась. Шикающе-ахающая Гермиона, теперь не слишком-то охотно желающая ослепнуть и навсегда расставаться со своим ястребино-орлиным зрением (почему-то она была твердо уверена в том, что Драко бы встретил практически любую ее инвалидную калечность-увечность бурно-восторженными овациями), оплошав, выпустила из рук скользко-укатанные стенки каменного желоба и чуть ли не кубарем покатилась обратно вниз и… Не устояв на одервенело-закоченелых ногах, неуклюже шмякнулась-грохнулась наземь, попутно с неосторожной опрометчивостью обронив свой Коготь с тусклыми освещающими чарами на кинжально-остром кончике.       — Что ты тут забыл, а?! — ворчливо прогаркала-прокаркала гриффиндорка, со злояростным гневом отплевывая-откашливая мелкодисперсную крошку серо-сухой почвы сквозь предположительно-наверняка рассеченные при крайне неудачной «посадке» истончившиеся губы. Вполне естественно, что оглушенно-изумленная Героиня почти справедливо решила, что своенравно-нетерпеливый Драко, совершенно-категорически не умеющий ждать и хотя бы иногда для периодического разнообразия думать своей опустошенной платиновой башкой, притащился сюда за ней, так как они с матерью были прекрасно осведомлены об отпирающем этот эвакуационно-запасной выход из замка Диссцендио, но… То, что он все-таки посмел увязаться вслед за ней после того, как Золотая Девочка успела наобещать ему с три короба прямо перед своим уходом… — Ведь попросила же тебя ПО-ХОРОШЕМУ!.. — этот… он… должен был тихо, спокойно и ровно посидеть на неугомонно-бедовой пятой точке, которая и так уже успела навлечь на них обоих непозволительно много бодряще-веселящих прик-лю-че-ний! Драко было приказано безотлучительно оставаться в относительной безопасности Башни Старост и, ха-ха, терпеливо дожидаться ее отнюдь не сиюминутного возвращения, предварительно изничтожив все то, что было надето на нем сегодня, в их домашнем каминном «крематории», а также приняв, без всякого преувеличения, с десяток до скрипа очищающих ванн кряду. Разумеется, чтобы получить саму возможность отлучиться и наведаться к давно по-доз-ре-ва-е-мой Пэнси вместе с инферналом Денниса «на привязи», Гермиона не стала посвящать его в свои масштабо-умерщвлятельные намерения (хотя Нарцисса, неоднократно-настойчиво предложившая свою помощь смертельно-обеспокоенным шепотом, никак не соглашалась отпускать ее одну, но после демонстрации новообретенного Когтя покойной сестрицы все же уступила), уже по обыкновению завирально сославшись на ни к чему ее не обязывающую предварительную разведку. И дабы дополнительно подкрепить старательно оберегаемую НЕпосвященность Драко, Мисс Идеал по собственной беспринудительной воле клятвенно насулила ему абсолютно все, что он только мог затребовать взамен по ее возвращению… — Раз уж пришел, подай мне руку и помоги подняться наверх!       Любопытненько. Как он отреагирует на известие о кончине Паркинсон?.. В свое оправдание скажу, что я даже не собиралась убивать ее «из ревности», а только подкорректировать память Обливиэйтом. Но после того, как она столько раз пожелала ему смерти, Пэнси тоже следовало устранить. На всякий случай…       — С тех пор, как ты вышла из слизеринских подземелий вслед за Паркинсон, Малфой не выходил из вашей гостиной… — из треклятого Хогвартса вело целых семь потаенных ходов, и тот, что брал начало за малоприметным и ничем не выделяющимся зеркалом на пятом этаже замка, был более непригоден для использования из-за того, что его потолки по каким-то причинам встретились с полом. Гермионе и впрямь показалось, что запутанно-виляющая тропа, ведущая в подсобный погреб «Сладкого Королевства», тоже совсем скоро станет бесполезной из-за… единовременного лавинообразного обвала, камнепадного обрушения и сейсмической грозы! Она даже не представляла, как осмысленно-словесно описать происходящее: все пространство вокруг нее задрожало, заколебалось и заходило ходуном, что с молниеносной стремительностью спровоцировало осыпание крупнообломочно-рыхлого подвижного гравия и других осадочных пород ей прямо за шиворот. Монументальное землетрясение, вызванное громозвучно-раздавливающим голосом, должно было привести к тому, что расколотые пещерные своды вот-вот низринутся на нее и прихлопнут насмерть, как какое-то мелкое, жалкое, убогое и прямо сейчас истошно визжаще-верещающее от сильнейшего приступа клаустрофобии букашечно-муравочное насекомое. Однако… — Сидит, как прибитый, на одном месте. Очевидно, тебя поджидает… На, убедись сама!..       Этого, к громаднейшей иссиня-черной радости, не произошло. Карательно-пасмурного неба, упавшего аккурат на растрепанно-взлохмаченную каштановую голову, так и не случилось. Вместо него прямо перед запачканно-извазюканным в сухощавой пылегрязи курносым носом вдруг что-то шлепнулось, предварительно плавно проплыв по воздуху, словно пару секунд назад запущенный ввысь неумело-неловкой, но очень старательной детской рукой бумажный самолетик. Им оказался странно-подозрительно знакомый кусок измято-сморщенного, состаренно-ветхого и желто-пожухлого пергамента. Стоило ему мимолетно коснуться землистой тверди, как его тут же покрыли, испещрили и усеяли утонченно-изящные чернильные линии. Они соединялись, пересекались и сливались между собой, тем самым формируя ажурное кружево филигранной паутины. Через считанные мгновения прямо на ее теперь уже во всю ширь распахнутых антрацитовых очах распустились в прошлом множество раз созерцаемые ядовито-зеленые бутоны заученно-переученных слов:       

«Господа Лунатик, Бродяга, Сохатый и Хвост!

      

Поставщики вспомогательных средств для волшебников-шалунов с гордостью представляют свое новейшее изобретение —

      

КАРТУ МАРОДЕРОВ».

      

…Шалость не удалась…

             Пока она с безнадежно-непроходимой и совершенно отупело-затупелой тупостью таращилась на изощренное и исключительно точное «вспомогательное средство для волшебников-шалунов», изобретенное ныне покойными Римусом Люпином, Сириусом Блэком, Джеймсом Поттером и Питером Петтигрю, у нее создалось неподдельное впечатление того, что в самую что ни на есть сердцевину ее восхвалено-расхваленного мозга каким-то неизвестным ей способом вставили погружные венчики маггловского промышленного миксера, выбрали максимально допустимый режим работы и с непоколебимой уверенностью нажали на кнопку запуска. По идее, гигантские нержавеющие лопасти должны были муссировать и вспенивать разжиженно-«извилистый» кисель, но в действительности они, словно длиннющие спиралеобразные и сверлоподобные ледоколы-коловороты пробуривались в многовековую не оттаивающую криолитозону, из-за чего явственно слышался отчетливый хруст, хряст и треск дробящегося, разламывающегося и расщепляющегося мерзлого содержимого ее черепа. Мутно поблескивающие нейронные сети наматывались-накручивались на вращающиеся со сверх-гипер-ультразвуковой скоростью взбивалки, что привело к повальному падению, глобальному обрыву и тотальному краху как центральной, так и периферической нервных систем.       — Ты фсё-ё-ё-ё-ё-ё… Н-н-не… Т-ы-ы-ы-так п-п-понял… — автопилот представляет собой программно-аппаратный комплекс, который предназначен для ведения какого-либо транспортного средства по заранее заданной траектории. Вопреки довольно широко распространенным невежественным стереотипам, при помощи этих автономно-независимых саморегулируемых систем можно пилотировать не только летательные аппараты. Как Гермиона только что выяснила, посредством них получалось координировать управление человеческим телом. К примеру, оказалось, что даже неотлаженной автоматики было вполне достаточно для того, чтобы практически-фактически бездыханная биомодифицированная машина с развороченно-раскуроченным затылком смогла слегка приподнять дребезжаще-подпрыгивающий подбородок вверх, разжать бескомпромиссно-несговорчивую челюсть и запустить далеко не такой уж и простой механизм воспроизведения относительно внятной людской речи, в котором было задействовано поистине огромное количество челюстно-лицевых, языковых, губных, шейных и грудных мышц, каждая из которых состояла из сотен тысяч отмирающих волокон. — Мы с М-м-м-м-малфоем…       — Трахаетесь. И давно уже… — услужливо-тактично подсказал ей сдержанно-холодный и уравновешенно-прямолинейный мужской силуэт, залитый блистательно-золотым солнечным ореолом. В эту секунду мямляще-заикающаяся Героиня была уверена в том, что над ней возвышается пресвятой архангел-херувим-серафим во плоти! С белоснежно-чистыми перьевыми крыльями за оправданно-гордо расправленными широкими плечами и огненно-искрящимся нимбом над опечаленно качающейся головой... Тем не менее, вовсе не было похоже на то, что он сошел-снизошел сюда с небес, чтобы покровительственно протянуть ей свою мироточащую руку помощи и благородно вызволить ее из невидимых даже ей самой дьявольских пут… — Ублюдок красивый, спору нет… Но все же… Ответь мне! Неужели… Неужели он… Достоин того, что ты променяла нашу… Дружбу и… И… Свою честь… — абстрактная Железная Дева, физическую полноценно-полноразмерную версию которой она все еще зачем-то надеялась отыскать в подвалах Мэнора, поместилась в ее вспоротую грудную клетку и плотно сомкнулась вокруг замеревшего и окончательно остановившегося сердца. Хотя… Именовать так этот осколочно-обломочный каменный фрагмент, отныне представляющий собой не сокращающуюся чахлую мышцу, было бы в высшей степени кощунственно. Средневековое пыточное орудие даже не могло поцарапать или хотя бы слегка оссадить ее своими притупленными шипастыми иглами, не говоря уже о том, чтобы продырявить насквозь, ведь она была надежно защищена прочной и толстой многослойно-гранитной броней, состоящей из… — На его постель?..       Вообще-то, технически мы еще даже не…       — Га-га-га-га-га-р-р-ри… — приходилось прилагать поистине немыслимые, невообразимые, сверхчеловеческие усилия для того, чтобы выговорить— прогоготать это имя, которое, как ей казалось, она была больше недостойна произносить вслух даже по особо-исключительным праздникам. Если бы только Героиня не была такой высокомерной, самоуверенной, эгоистичной, напыщенной, чванливой, спесивой, заносчивой и зазнавшейся… Сукой! А еще стервозной, низкодушной и лицемерно-лживой дрянью в придачу… То она наверняка хотя бы раз задумалась бы над тем, куда задевался и как именно используется такой сверхценно-бесценный магический артефакт, как мало кому известная Карта Мародеров, на неутрату которой во время военно-боевых действий прямо-косвенно указывало очень многое. А если так, то… Почему бы ей и дальше не оставаться на хранении у прежнего владельца-обладателя? А если так, то почему бы ему не присмотреть-приглядеть, вернее, проследить за лучшей подругой детства и юношества, которая как раз спуталась-снюхалась с одним высокопотенциально представляющим для нее «жутчайшую» опасность слизеринцем? А если так, то почему бы ему не наблюдать за ней более пристально-тщательно после обеспокоенно-взволнованного: «ПЕРЕЕЗЖАЙ К ЛУНЕ! Сегодня же, прямо сейчас. Ты должна! Верь мне! Ради твоей же безопасности!»? А если так, то…       Сам найдешь меня… Да?.. Правда?.. Ну, во всяком случае, теперь ясно, как именно…       АхаХахаХахаАХахХаАХхавахХАХАХАХАХАхахахвВЫАххаХаахЗАвахахХ…Аха…       Че-е-е-е-ерт…       Я просчиталась...       Гарри знает!..       — Я ничего не знаю. Знаю только то, что Запретный Лес горит, и что Малфой был в Тайной Комнате с Деннисом Криви, пока точка с его именем не исчезла с карты. Ты ведь тоже там была… Вместе с ними… И поэтому я решил ни о чем не докладывать в Аврорат, пока не получу от тебя объяснений! — то, что Поттер еще не успел или, точнее, не захотел проинформировать обо всем Аврорат, подействовало на нее наиудивительнейшим образом. Будто бы кто-то посторонний приложил к ее вздыбленно-выгнутой колесом маленькой груди портативно-переносной дефибриллятор и доверил ей самостоятельное проведение реанимационных мероприятий. Будто бы это могло спасти ее… Хоть от чего-то. Мальчик-Который-Выжил немного нагнулся вперед, склонившись над распятой на земле Героиней, и она, наконец, осмелилась взглянуть ему в глаза. Насыщенно-зеленные и унаследованные от необычайно талантливой магглорожденной волшебницы Лили Поттер, они переливались и отсвечивали из-под стекол теперь уже ничем не замутненных круглых очков, насквозь пронзая ее своим… разочарованием?.. Два этих миндалевидных маяка нескрываемо осуждали, укоряли и изобличали ее, но это нисколечки не помешало ей рассмотреть в них душераздирающе-беспредельное отчаяние, которое взирало на нее из-под нахмурившихся темных бровей. — Я уверен, что только он один во всем виноват! И больше ни за что не позволю тебе покрывать эту слизеринскую падаль! Прошу тебя, Гермиона! Я ведь не желаю тебе плохого! Ты запуталась… И я тоже… Но мы можем вместе пройти через это!.. Ты должна рассказать мне все, как было, и тогда мы…       — Мне очень жаль, Гарри… Ты все равно никогда не поймешь, но я постараюсь объяснить… То, что произошло с бедным Криви… И с людьми Ульриха… Это ужасно! Но… Это был несчастный случай!.. — от того, что воспроизводил ее мерзко-гнусно кривящийся рот, хотелось потеряться без вести как минимум до скончания времен. И оставаться где-то там до тех самых пор, пока его взор не станет таким, как прежде. Не влюбленным, но любящим. Не горячим, но согревающим. Не восторженным, но одобрительным. Не заглядывающимся, но любующимся. Не раболепным, но верным. Однако… Всемогущественная Бузинная палочка, оставайся та целой и невредимой, как, впрочем, и починенный ею остролист с сердцевиной из пера феникса, даже совместными усилиями не смогли бы справиться в этой непосильно-невыполнимой задачей. А вот Коготь… Он, яростно-диким волчком вращающийся на голой земле поодаль и словно бы силящийся прыгнуть в арктически-холодную девичью ладонь, все еще мог кое-что исправить. К убийственно-сатирическому несчастью, даже ее неснимаемый Обливиэйт вряд ли бы подействовал на Избранного, который однажды успешно сопротивлялся вражескому Империусу… Но вот другие заклинания… — Гарри, пойми, я не могу… Я должна была защитить Малфоя! Драко ни в чем не виноват, ибо уже вообще не ведает, что творит! Он как несмышленый ребенок… Капризничает и проказничает. Его нельзя за это наказывать!.. Это я!.. Я не уследила за ним!.. Но обещаю тебе, что подобное никогда не повторится! — ее тихое-претихое пришептывание было удивительно-поразительно похоже на парселтанг, на котором Нагайна, прятавшаяся в нутре-утробе разложившегося засохшего трупа давно отправившейся в мир иной Батильды Бэгшот, изъяснялась с Гарри в Годриковой впадине прошлым Рождеством. Поттер не являлся змееустом со дня гибели частички души Тома Реддла, обитавшей в нем на протяжении стольких лет, но у нее все еще брезжила-теплилась крохотная надежда на то, что он, как и в тот раз, ничего не распознает и не заподозрит. Того, что прямо перед ним «предстала» настоящая змея, освежевавшая и выпотрошившая его Гермиону Грейнджер, и наскоро сшившая новенький очаровательно-элегантный костюм из ее мертвенно-бледной кожи, в котором с таким большим удовольствием и дефилировала уже несколько последних месяцев подряд. С той лишь малозначительной разницей, что у этой Нагайны тоже имелся мил-сердешный Наг, которого во что бы то ни стало и любой ценой нужно было спасти от жаждущего справедливого возмездия мангуста, нареченного отнюдь не Рикки-Тикки-Тави… — Я прошу, нет, умоляю тебя, Гарри! Пожалуйста!.. За все мои предыдущие заслуги… Просто позволь мне спокойно скрыться вместе с Малфоями! И клянусь тебе, что вы больше никогда о нас не услышите!..       Я видела свое будущее. Все УЖЕ случилось. Вот только не понимаю, как… Как же ты допустил все это?! Или же… Или… Ну, конечно! Ты просто не смог мне помешать…       — Нет, не верю… Нет! О, Мерлин!.. Как низко ты пала! В кого же он тебя превратил?! — мучительно-страдальческий воплекрик пронесся по коридору, и некогда родимое мужское лицо, обрамленное с далекого детства торчащими во все стороны темными непослушными волосами, на котором ею была изучена и запомнена абсолютно каждая морщинка, впадинка и щербинка, оправданно с того и небезосновательно с сего исказилось… гримасой. Насколько неподвижно застывшие чешуйчатые глазницы могли судить, в ней было всего и понемногу: неприязненной брезгливости, гадливого омерзения, антипатического отвращения, тошнотворной презрительности и чего-то еще… Ей никак не удавалось верно истолковать, как она ни старалась-пыталась, но… Примерно так же Избранный поглядывал на крылатых белянок, откладывающих яйца в огородной капусте. На платяную моль, изгрызшую новенький шерстяной свитер от миссис Уизли. На усатого таракана, взгромоздившегося на свеже-аппетитное заварное пирожное. Не приблизительно-похоже, а точно так же… Она смотрела на Драко… Почти всю свою сознательную жизнь. В последний раз — вскользь-мимоходом в Тайной Комнате, кажется. И как только восприимчиво-ранимому и трогательно-уязвимому ему удавалось выдерживать все это?.. Ах, ну, да! Истязая и убивая безвинных… — А я ведь почти набрался смелости признаться тебе!.. Гермиона! Я думал, что люблю тебя! Но ошибся!..       Ты рожден для того, чтобы быть принесенным в жертву… Ради нашего всеобщего блага!..       — Ни в кого он меня не превращал! Все это честолюбие, амбиции, гордыня… Зло… Во мне всегда ЭТО было! — вкрадчиво-кротко возразила Героиня, подбирая, подтягивая и изворачивая свое неподатливое кишкообразное туловище таким образом, чтобы оказаться на четвереньках. Ее почти не ощущаемые синюшно-фиолетовые пальцы с обстоятельной аккуратностью и прилежной скрупулезностью принялись складывать валявшуюся рядом и далеко не с первого раза подобранную ими Карту Мародеров. Сначала вдвое, потом вчетверо, затем вшестеро, и так до тех пор, пока утрамбованно-спрессованная бумага, побывавшая в стольких руках, что не счесть-перечесть, не поместилась в одну из миниатюрно-кукольных чашечек ее бюстгальтера. Необходимости в этом не было никакой, скорее, возымела действие автоматически-бессознательная привычка прятать от Малфоя то, о чем ему знать не следовало, и туда, куда он доступа пока еще не имел. В общем-то, это неблагодарное занятие было столь же напрасно-бессмысленным, как и бесплодные попытки зачерпнуть побольше воды прохудившимся ситом… — Просто рядом с тобой оно не могло проявиться в полную силу! А вот рядом с ним… АВАДА КЕДАВРА!!!       Она не знала, каким образом неистово вибрировавший Коготь оказался в ее машинально дернувшейся к нему поломанной руке. Болотно-карие змеиные глаза с вертикальной черной полоской продольного зрачка лишь успели зафиксировать тускло-зеленую магическую вспышку смертельного безотражательного заклятия, после чего Героиню сразу же чем-то придавило. Она долго барахталась, корчилась и извивалась под этим все еще теплым весом, пока, наконец, не вылезла из-под него и не поползла наверх по осклизло-покатому стоку…

* * *

      — Кажется, я только что убила Гарри… Он там, внизу… Лежит…       — Ты вернулась! Наконец-то!.. Наконец-то… Наконец-то…       Малфоя неистово, безудержно, бешено била какая-то нервически-сумасшедшая дрожь. Она еще никогда прежде не видела его таким, но уже знала, что в совсем недалеком будущем еще не раз увидит снова. Все его вымученное тело сотрясалось, колотилось и противоестественно изламывалось, как у законченно-последнего зависимого, которому, к превелико-всевеликому сожалению, совсем не нужен был героин… По нему сверху-вниз и снизу-вверх беспрестанно прокатывалась зыбкая рябь ярко выраженного остервенело-маниакального психоза. По всей видимости, эти наэлектризованные высоковольтные импульсы заставляли его постоянно пребывать в движении: прошла от силы пара-тройка секунд с того момента, как она перелетела через порог Башни Старост, и за это время он успел подорваться с дивана, вцепиться в подлокотник, выпустить его и завести свои трусящие беломельные руки за спину, предварительно проведя ими по все еще слегка влажным после душа янтарно-платиновым волосам.       — И Ульриха тоже… И Пэнси... И остальных... Все они мертвы, Драко!       — Ты обещала! Ты сказала, что как только вернешься, то сразу же отдашься мне!..       Совсем другие очи, не навсегда закатившиеся темно-зеленые… Светло-серые. Почти не фигурально пожирали, поглощали и уплетали ее всю-целиком в режиме реального времени. Именно к ним она, спотыкаясь, падая и снова неосознанно проклиная неудобные туфли Паркинсон, так незамедлительно-безотлагательно кинулась сразу же после того, как с несметными-грехами-пополам выкарабкалась из раскрытого горба молчаливой одноглазой статуи, которой предстояло безгласно сохранить еще одну устрашающе-чудовищную тайну. Но у противной неподвижной старухи глаз был всего лишь один, тогда как у Малфоя… Целых два. Ненормально-зацикленных, умиленно-очарованных и фанатично-одержимых только ей одной. Такие нужные и живые!.. Блистательно-сверкающие, они, как два безграничных квазара, в этот самый миг представляли собой одни из ярчайших в абсолютном исчислении объектов в видимой человеческому оку вселенной! В них плескалось недоступно-запретное, недостижимо-несбыточное и оттого еще более вожделенное желание, и колоссальная сила этого голодного, алчущего и страждущего обоюдно-рокового притяжения могла бы запросто привести к смещению планеты с орбиты… Впрочем, она уже это сделала, не правда ли?..       — Медлить нельзя! Я собираюсь свергнуть Министерство, но для начала мы с тобой должны покинуть Хогвартс и пересечься с Нарциссой и Люциусом в моем загородном доме! Теперь у меня есть Карта Мародеров, она поможет нам выбраться из замка незамеч…       — Я хочу тебя! Прямо здесь! Сейчас!..       Отчаянно-больное, бесновато-помешанное и свихнуто-умалишенное возбуждение витало в по обыкновению удушливо-спертом воздухе их маленькой гостиной, к которому примешивался опьяняюще-горький запах взбудораженно-разгоряченного мужского тела и черная вонь перетлевающей каминной гари. Выразительно выпирающие очертания этого озабоченного безумия явственно угадывались в кричаще-торчащей и красноречиво вздыбленной ширинке его домашних штанов. Оно дико топорщило неплотную ткань настолько, что, казалось, несчастная материя могла запросто порваться в любой момент, причем под почетный похоронный марш приглушенно-трещащих от расползания во все стороны нитей. Эта его всепоглощающе-всезатмевающая жажда взаправду была неисчерпаемой, неиссякаемой, неистощимой, поэтому Гермиона уже давно и безвозвратно утратила всякую надежду на ее, если не утоление, то хотя бы на мало-мальское ослабление, в чем немного побаивалась признаваться даже самой себе, что, кстати, планомерно становилось их обоюдной повседневной обыденностью. Как и многое другое…       На этот раз мне уже не отвертеться. Верно, Драко?..       — Мне очень нужно в ванну хотя бы на пять минут. Ты позволишь?..       Таким тихим и монотонно-скрипучим голосом могла вещать, разве что, трехсотлетняя скрюченная карга с кривой клюкой, под которой навсегда упокоился Гарри Поттер, но никак не юная девушка, которой не далее, как вчера, исполнилось всего-то девятнадцать лет отроду... Но она была искренне рада даже самой возможности говорить. С Драко... Попытаться поубедительнее объяснить и доходчивее донести до него то, что это не какая-то очередная ее отговорка или прихоть, а категорическая гигиеническая необходимость: она, надо полагать, не мылась со вчерашнего утра!.. Речь бы велась даже не о чисто-физической потребности соскоблить, соскрести и стереть с себя Гриффиндорскую Башню, Тайную Комнату, Запретный Лес, «Сладкое Королевство» и всю обратную дорогу назад из него, а о головомоечно-тщательной прочистке и обработке полученных ран, чтобы не допустить их инфицирования и последующего общего заражения, которое теперь на самом-то деле тревожило ее меньше всего остального… Хотя… Кого она опять пыталась обмануть? Грязь скрипела на зубах, раздражала ноздри, оседала в легких... Нет, даже не так! Она была самой грязью, и уже ничто не смогло бы отмыть ее от всего этого…       Что ж, я хотя бы попытаюсь…       Героиня крайне неудовлетворительно изобразила, что отдаленно-преотдаленно смущена собственным неподобающим внешним видом, который с высочайшей точностью можно было охарактеризовать не иначе, как «устроила показательное самосожжение, а затем проволоклась через все без исключения шесть континентов лицом вниз», после чего сделала неуверенно-нерешительный шажочек в сторону арочного проема, ведущего в пустующую незаселенную спальню и далее в смежную ванную, но… Малфой с фантастически-единовременной синхронностью сделал куда более стремительный, широкий и размашистый шаг ей навстречу. Судя по всему, ее снова не слышали, а если даже и слышали, то не понимали, а если даже и понимали, то… Боже, это больше не имело никакого смысла! Он лишь молниеносно отреагировал на ее перемещение в окружающем их двоих лимитированно-ограниченном пространстве, а натренированный многолетней игрой в квиддич глазомер нескрываемо прикидывал примерное расстояние до нее и то, насколько быстро ему удастся сократить его до требуемо-абсолютного минимума. По всей видимости, они с ним несколько-разительно разошлись во мнениях относительно НЕпредстоящих водных процедур...       Это обязательно должно быть вот так, в грязи и крови?..       Меж тем околдованно-плененный взор боготворил, благоговеял, превозносил, фетишизировал, преклонялся и вовсе не замечал разорванной блузки цвета мокрого асфальта, косого-бокового выреза на юбке, которая превратилась в пояс, и почти полного отсутствия школьной мантии, не говоря уже о неисчислимых ссадинах, царапинах, микро— и не очень травмах, а также покрывавшем ее, без преувеличения, с головы до ног толстенном слое пылекопоти. Для него она, разумеется, была вполне реальной, не иллюзорной, неотразимо-неземной Афродитой в отмирающе-гниющей плоти. Только если римская Венера отвечала за красоту, любовь, плодородие и все такое прочее, то у этой полуживой смертной богини была только одна неукоснительная обязанность в виде покровительственного попечения над ее персональным обожествителем по имени Драко Малфой. Будто бы раздвоенный кончик его заведенно-взвинченного языка в тягостно-томительном предвкушении непрерывно разносил соблазнительно-лакомую влагу из его трепещущего приоткрытого рта по нещадно искусанным полным губам. Побелевшие от титанически-громадного внутреннего перенапряжения длинные пальцы смыкались и стискивались так, будто бы в них были зажаты закостенело-жесткие эспандеры, а, должно быть, крайне болезненно тянущий, ноющий и свербящий пах с инстинктивной бессознательностью вновь и вновь выпячивался по направлению к ней, словно с бескрайне-безнадежным отчаянием стремясь вплотную прильнуть к…       Она была Героиней-убийцей и уже такой взрослой без трех минут женщиной, но до сих пор не научилась именовать это причинное место прямо, а не как-то иносказательно, или вовсе никак. Безвыходно пытающейся не упасть замертво всего лишь в нескольких метрах от него (при том, что первостепенно-важная для нее задача заключалась только в том, чтобы вообще любыми способами доставить сюда свой ходячий кожаный мешок гремучих костей на ногах-костылях, а потом — будь, что будет), ей оставалось только с угасающе-меркнущим, почти притворным интересом гадать о том, что именно удержало его от того, чтобы не наброситься на совершенно беспомощную нее и без лишних слов повалить на пол сразу после того, как портретный проем бесшумно затворился за ее изгорбленно-скрюченной спиной. Клочковато-неясные обрывки собственных мыслей о возможном сопротивлении… Даже не сопротивлении, а хотя бы воз-ра-же-ни-и с учетом текущих-вопиющих обстоятельств, казались самым глупым и нелепым из всего того, о чем только можно было сейчас подумать… Причем делать это с каждой новой секундой становилось все труднее и труднее, а простое и так часто используемое ей воистину волшебное слово «нет» в одночасье исчезло, вычеркнулось и, возможно, навсегда исключилось из ее обширно-громадного лексического запаса за безоговорочной ненадобностью…       — Как ты хочешь?.. Я все сделаю! Только скажи!..       Если бы весь паточно-миндальный елей, которым был насквозь пропитан этот низкий сбивчивый хрип, вдруг материализовался бы сей же час, то из маняще-распутных нечестивых уст, расплывшихся в сентиментально-лирическом оскале, наверняка побежал бы приторно-сладкий медовый сироп. Очевидно, что с примерно аналогичным успехом можно было бы попросить о краткосрочной отсрочке того, кто целую-бесконечную вечность испытывал неумолимые танталовы муки и только что получил еще один заветно-намоленный шанс вот-вот раз и навсегда освободиться от них… Выделить ей аж целых пять минут на то, чтобы она успела «припудрить» свой как следует расквашенный о днище старушечьего желоба вздернутый носик? Черта с два!.. Он и так ждал долго. Чрезвычайно, чересчур, безмерно, непомерно, сверхмерно… терпеливо!!! И долго. Можно было лишь неопределенно догадываться о том, сколь велико было его адское жгуче-едкое нетерпение. Теперь, в рамках этой уединенно-затихшей комнаты, оно даже казалось правильным, истинным, да что там — праведным…       Героиня с обезнадеженной усталостью еще раз украдкой взглянула на это по-прежнему необоримо-взволнованно и дрожмя-дрожащее в каком-то полуметре от нее существо. Можно ли было назвать его человеком? А ее саму?.. Вряд ли. Хотя ничто людское им обоим было не чуждо. Например, ему казалось, что он в самом деле любит ее, а ей… Хм-м-м… Прямо сейчас она ровным счетом, совсем, вообще и абсолютно ничего не чувствовала. У нее остался только бескрайне-безграничный обезличенный холод, а все-все-все остальное — будто бы выдавили, выжали и выкачали прочь. Она была буквально соткана из кристально-чистого ледникового льда и припорошена снегом с верхушек высоченных гор. Внутри нее оставалась лишь обледенелая антарктическая пустыня: безжизненная, бесчувственная и бесстрастная… По всей видимости, именно таковой была плата за былое и постепенно улетучивающееся хладнокровие. Тот самый тактильный переключатель стал причиной морозного вакуума, который довел не только ее издыхающее тело, но и усыпленно-заторможенный «сверхразум-только-наоборот» до состояния глубочайшей криоконсервации, поэтому она могла лишь слабовыраженно рефлексировать на любые раздражители извне и являла собой форменное воплощение лютой стужи с изогнутыми заиндевевшими ресницами и прозрачно-стеклянной хладной кожей с мерзлой глыбой вместо небьющегося сердца. Которому, несмотря на все это, с себялюбивой эгоистичностью хотелось снова ощутить хоть что-нибудь. Крошечно-малую толику тепла! В то время как рядом был лишь злосчастный Кай, чья Герда сама обратилась в Снежную Королеву…       Ладно… Мне уже все равно… Пусть будет так…       — Лучше на полу, а то диван пачкать жалко. И, пожалуйста, без прелюдий, время уже поджимает! Сегодня утром вместе с твоими родителями заколдуем Грейнджеров для лжесвидетельствования в Визенгамоте, в обед скромно обвенчаемся в деревенской церквушке, а вечером, когда Избранного уже хватятся, я выступлю с официальным заявлением и публично обвиню Ульриха в…       Непонятно откуда взявшийся ураганный смерч, который в прошлом, должно быть, и перетащил маленький деревянный домик вместе с незадачливой Дороти в волшебную страну Оз, поймал-изловил ее-снежинку еще до того, как она успела почти неразличимо изложить свои непритязательно-неприхотливые «сексуальные» предпочтения. Однако этот шквалистый вихрь унес ее не в неведомые чужеземные дали, а уже через сотые доли секунды с бережно-осторожной легкостью опустил прямо перед дотлевающе-догорающим камином. Ей это даже понравилось, ведь все пространство вокруг него, должно быть, очень хорошо протапливалось и могло немного разморозить ее... Она с безразличной отрешенностью наблюдала за слабым мерцанием пепельно-красной золы, среди которой можно было безошибочно узнать обуглившиеся останки пластикового эглета шнурка от обычных маггловских кроссовок с броским рисунком протектора, пока торопливые, как никогда-никогда прежде в жизни, сумбурно-суетливые руки с несвойственной им неуклюжей неловкостью в хаотичном порядке срывали с нее невзрачно-убогие остатки одежды вперемешку с нижним бельем и отшвыривали их куда-то в совершенно неизвестном ей направлении, после чего… Эта безоглядно-суматошная скороспешность обнажила вспотевший мужской торс, впервые стянув-стащив с него бессменно-всегдашнюю водолазку в ее непосредственном присутствии. Она даже моргнуть толком не успела, когда эта угорело-дикая опрометь добралась и до ее нагих ног, и вот уже второй раз за последние тридцать шесть часов привела их в широко раскрытое и максимально уязвимо-беззащитное положение: со стороны это наверняка выглядело так, словно бы она вознамерилась изобразить замаранного снежного ангела на видавшем виды посеревше-белом напольном ковре со свалявшимся длинным ворсом. А потом…       Малфой с нечаянной внезапностью вдруг появился-возник над ней, совсем-совсем близко и долгожданно-рядом. Один практически мгновенный судорожно-резкий и порывисто-целеустремленный толчок и… Она не ощущала, но догадывалась, что он погрузился в нее до корня, до самого основания, по самое-нехочу-некуда. Гермиона уже столько раз видела его изнемогающий, изнывающий и млеющий от хронически-затяжного спермотоксикоза член, фуриозно-яростно пульсирующий, с набухшими одутловатыми венами и с неизменным постоянством призывно-зовущей и блестяще-мокрой от без устали выделяющейся-сочащейся по ней тягуче-вязкой смазке головкой, а теперь… Спустя столько страданий, испытаний, мучений, терзаний и даже истязаний, он, наконец, оказался там, где ему и положено было быть. Углублялся и окунался в нее. Первым. Завладел порочно-развратным и им же самим обесчещенным лоном, заполнив ее собой до краев, согревая, опаляя и обжигая тоненькие бархатно-шелковые стенки недостаточно эластичного влагалища своим огненно-горячим жаром. И только ради того, чтобы не омрачать и не испортить этот долгожданно-церемониальный и высоко-много-значительный для него пронзительно-оглушающий миг, она с добросовестной старательностью попыталась не выдать полного отсутствия плотски-осязательных ощущений ни горестным огорченно-разочарованным вздохом, ни чем бы то ни было еще…       — Пр-а-а-а-а-а-а-а-сти…       Драко застыл над ней и, кажется, даже перестал дышать. Лишь сильновздрагивающие наглухо-зажмуренные веки и с явственным клацанием сомкнувшиеся белоснежные зубы (если некоторые из них не треснули при этом, было бы даже немного удивительно) опровергали вполне серьезные опасения о том, что этот закостенелый паралич может быть вызван ее собственным хладнодушием, ненамеренно-случайно перекинувшимся и распространившимся и на него тоже. Она была стопроцентно уверена в том, что, имейся у него хоть малейшая возможность разжать намертво стиснутую челюсть и на секундочку отвлечься-абстрагироваться от того мучительно-приятного удовольствия, которое коробило его запредельно напряженное бледно-алое лицо в этот самый момент, то сверху на нее тотчас посыпались бы извинения, сожаления и самооправдания в преизрядном количестве. Он был прекрасно-воочию осведомлен о, преувеличенно-мягко выражаясь, несовместимости их размеров, но, учитывая то, чем его нерасторопное промедление обернулось для них обоих в прошлый раз, никак не мог, да и не хотел поступать иначе, за что и попытался попросить прощения. С неподдельной искренностью или же нет... Это было уже неважно. Она все равно оценила, несмотря на то, что непереносимо-нестерпимой боли до воплей на весь Хогвартс, которую она так до жути предвидела, до ужаса выжидала и до чертиков предвкушала, о которой все чаще мечтала, фантазировала и грезила… Так и не было. Не то чтобы она была раздосадована этой данностью, ведь в ее агрегатном состоянии такое категорически не представлялось возможным. Скорее, с равнодушно-опечаленной меланхолией принимала тот факт, что все происходило совсем не так, как она себе воображала. В прошлом будучи закоренелой приверженицей консервативно-сдержанных взглядов на брачные узы, она все-таки рассчитывала на то, что они сначала поженятся. И что придется еще очень долго решать фактически неразрешимую проблему с приглашением Гарри на предстоящую свадьбу…       — Тебе не больно?..       Она разузнала его так хорошо. Изучила досконально-тщательно, разобрала по пунктикам до болтиков и винтиков во всех мельчайших подробностях… В связи с чем все это любовно-заботливое и внимательно-ласковое отношение уже давно должно было слететь с него, как серпантинная мишура с прошлогодней елки. Это ведь… Ведь… Ошибочно показалось ей той самой укороченной прелюдией, от которой она, дабы прекратить откладывать неминуемо-неизбежное, отказалась изначально. Сиюминутным обманчивым затишьем перед ярой, буйной, мятежной бурей, которая не заставит себя долго ждать и начнется сразу же после того, как вся непреодолимая мощь развращенно-извращенных и распутно-низменных инстинктов все-таки возобладает над ним. В ее субъективно-объективном понимании, он должен был взять ее настолько первобытно-одичало, садистки-жестоко и по-варварски грубо, что это можно будет окрестить только «скотски-ублюдским сношением», тогда как ее многострадальная промежность моментально превратится в…        — Какая узенькая… Так ох_ительно тесно… Слишком приятно… Моя девочка…       Вопреки всем ее ожиданиям, он двигался очень м-е-д-л-е-н-н-о, едва-едва покачивая и подаваясь бедрами вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад с такой незначительной амплитудой, что, даже будь ее осязательные рецепторы и нервные окончания в полном порядке, она бы, наверное… Все равно бы прочувствовала. В полной мере. Каждое его деликатно-аккуратное и мягко-чуткое непрекращающееся движение внутри себя, пока он что-то лихорадочно-неразборчиво бормотал, всхлипывал и мычал под свой шмыгающий аристократически-правильный нос, тогда как зачарованно-обвороженные немигающие квазары неотрывно взирали на место воссоединения, слияния и сплочения их бренных тел в одно-единое целое. Она же предпочла не всматриваться в то, что там творилось, но, судя по ликующе-блаженствующему выражению его пылко разрумянившегося лица, это было нечто сродни заветно-сакральной святости. Перед отъявленно-отпетым чистокровным грешником все-таки разверзлись врата его единоличного райского ада, и он входил в них снова и снова, отныне и навеки утопая, теряясь и растворяясь в этом сладострастно-истомном наслаждении, и, кажется, вовсе не замечая свежекрасную грязную кровь, обагрившую его светлый лобок.       Такая пустяково-третьестепенная мелочь, как эти засыхающе-загустевающие пятна не могли помешать или воспрепятствовать его безусловному, беспредельному, всеобъемлющему… счастью. Ей уже доводилось подмечать эти смутные отблески, неясные отголоски и нечеткие отпечатки прежде, а теперь его попросту невозможно было спутать с чем-либо другим. Драко, смертельно отравленный черной ненавистью, безжалостной злобой и желчью цинизма, был так неизъяснимо, неописуемо, невыразимо… самозабвенно счастлив, что… К нему неодолимо хотелось прикасаться. Она даже отстраненно завидовала, ведь ему требовалось так ничтожно мало: быть в ней. И все. Всего-то!.. Это казалось уморительно-комичным и до смешного абсурдным, но от самого осознания и признания того, что она способна осуществлять и воплощать без-разницы-чьи неисполнимые мечты и оправдывать сокровенные надежды, ей как-то даже… Не захотелось жить, конечно же, нет, но… перспектива возможного суицида вдруг стала куда менее привлекательной.       — Тол-л-ько… н-н-н-е… отворачивайся… от… м-м-м-меня!..       Малфой, на удивление, продолжал воспринимать и сознавать ее присутствие здесь, растленно-распластанной на полу под ним, даже несмотря на то, что до сих пор она вроде бы ни разу не шевельнулась и не издала ни единого звука. На протяжении всего этого ужасно-прекрасного действа Гермиона никак не могла наглядеться на него, снова, как тогда, в туалете плаксы Миртл, силясь запечатлеть, сохранить и увековечить в собственной зрительной памяти эту блаженно-благоденствующую улыбку, из-за которой бурляще-пузырящаяся слюна беспрерывно стекала с уголка его распахнутого рта и белым пенящимся ручейком устремлялась к покрытому миллиметровой щетиной подбородку, но… когда широкая, животрепещущая и, скорее всего, влажная от кипящего соленого пота мужская ладонь совершенно неожиданно вплелась и вросла в ее одеревенело-окоченелую кисть с даже близко неизвестно какой силой, рассредоточенно-отчужденное внимание Старосты Девочек против воли переключилось на малфоевское предплечье… Темная Метка! В последний раз она видела ее еще летом, которое уже сейчас можно было назвать «прошлым». Тогда это производило на нее хоть какое-то впечатление, не то, что сейчас… Не более, чем вздорно-ерундовый оттиск былых времен, на который ей было наплевать с Астрономической Башни еще много-много дней тому назад. Она лишь безучастно отметила, что волосы на перманентной магической отметине Волан-де-Морта, которой он самолично клеймил левые руки наиболее приближенных Пожирателей Смерти, не росли. Натянутая кожа вокруг извивающейся аспидной змеи, выползающей из полого черепа, выделялась нездорово-обескровленной бледностью, а наличие многочисленных блекло-выпуклых затянувшихся шрамов явственно указывало на то, что ее когда-то пытались вывести, причем с особо-рьяным усердием и далеко не единожды…       — Я больше никогда… Никогда, слышишь?.. Не отвернусь… — истерически-истошно каркающих смольных воронов из одной закрытой больничной палаты госпиталя Святого Мунго рядом не наблюдалось, так что, видимо, околело-синюшные губы, которые у нее, оказывается, до сих пор были способны неподатливо ворочаться, с самовольным своенравием невесомо вышептали это, пока полупустые и неморгающие веки неторопливо и, по мере своих скверно-никудышных возможностей, возвращали иссыхающие глазные яблоки обратно. К этому заостренно-худому блестящему лику с некогда ненавидимыми отталкивающими чертами… Было ли это ответом на не имеющиеся у них обоих вопросы? Правдой? Ложью? Неоконченной фразой, оборванным предложением, риторическим высказыванием? Впрочем… И это тоже больше не имело никакого значения. Как и ничто иное, кроме них двоих. Она больше не собиралась о чем-то там размышлять, рассуждать и раздумывать, ведь все вещественное стало вдруг несущественным, сложное — упростилось, а запутанное — распрямилось… — Пожалуйста, Драко!.. Скажи… Назови… Кто я?..       Героиня чуть-чуть приподняла таз (практически не ориентируясь в собственных деревянно-ватных телодвижениях, но все же надеясь, что у нее получилось более-менее сносно) ему навстречу. С почти гостеприимным радушием помогая проникнуть как можно глубже хотя-казалось-бы-куда-еще в себя, с вполне отчетной-безотчетностью еще сильнее сжимая, еще крепче обхватывая, еще плотнее обволакивая его тугой упругостью своих дрожащих мышц, что сиюсекундно повлекло за собой внеочередной захлебывающийся стон. Восторженно-громкий, экзальтически-восхищенный и волнующе-протяжный. Восхитительно-бесподобный… Но совсем-совсем не такой, к каким она уже успела привыкнуть. Не вульгарно-пошлый или блудливо-бесстыжий. В этот раз все было по-другому. Он даже стонал иначе. Со всей наивно-оголенной чувственностью, на которую только была горазда вконец осипшая гортань с изламывающим ее пополам выступающим кадыком. Самую малость вскидываемые женские бедра тотчас же превратили его неуклонно ускоряющуюся, но все же относительно плавную размеренность в неосторожные и беспорядочно-неритмичные тычки. С каждым новым резче-сильнее-глубже-рывком, которых было уже не перечесть, он все более беззаботно, беспечно и легкомысленно вонзался в нее, забывая обо всем, кроме их полувзаимного запойно-упоительнейшего трения, которое не прекращало наращивать темп.       Это превратилось в форменно-безумное и чистейше-эйфорическое исступление, которое становилось самоубийственно-опасным. В первую очередь для него самого. Малфой утопленнически задыхался, причем не метафорически-переносно или драматически-фигурально, а в самом деле, взаправду, по-настоящему: точно так же бьются в предсмертной агонии загнанные скаковые кони или выброшенные на песчаный речной берег рыбы. Поэтому она должна была помочь ему закончить все это, пока еще не стало слишком поздно, подтолкнув его к пиковому апогею предоргазменного экстаза. Гермиона почти ничего не соображала, но требовалось с экстренной срочностью предпринять что-то, что угодно, чтобы он только не задохнулся прямо здесь и сейчас, над ней, на ней, в ней, и для этого она избрала наиболее простой, быстрый и доступный ей путь, отчетливо-внятно повторив то, что в сие мгновение замкнуто-повторяющимися и раздирающе-ласкающими барабанные перепонки набатными выкриками вперемешку со словом «ГРЯЗНОКРОВКА» звенело в напрочь заложенных женских ушах:       — Я тоже… тоже… люблю тебя!..       Его последний спазмически-конвульсивный и необузданно-неконтролируемый порыв, кажется, проткнул ее… Если и не насквозь, то очень близко к тому. Обессиленный, изнуренный и изнеможенный, Малфой повалился, вернее, попросту обрушился на нее, вминая-вдавливая ее собой и всем своим немалым весом в смягченный ковром пол гостиной Башни Старост, судя по всему, уже будучи в глубоко-бессознательном и в целом лишь немногим лучше, чем она сама, состоянии. Но Героиня, которая, наконец, вспомнила, кто она, только благодаря его напоминанию, была совсем не против. Гермиона, сама того не ведая, неопределенно-глупо улыбалась, наконец-то чувствуя, наполняясь и переполняясь его раскаленным жидким «счастьем», приятно-теплой волной разливающимся и расплескивающимся внутри ее впалого живота. Кратковременно удовлетворенная ненасытно-голодная плоть еще долго дергалась и трепыхалась в ней, но к тому моменту, как она угомонилась и поутихла окончательно, оба они уже пребывали в нездорово-крепком беспробудном сне, так и не разъединившись на две отдельные половины…