Грязь

      На шахматном поле одномоментно воцарилась могильно-мертвенная тишина. Главенствующий серый ферзь, принимающий самое что ни на есть высокоактивное и с недавних пор воинствующее участие в этой невиданно-неслыханной игровой партии, степенно восседал на огромной горе из лакированных деревянных трупов поверженных фигур. Единолично воцарившись над клетчатой доской, он забрал у безропотно склонившейся пред ним черной королевы почти все ее полномочия и терново-венцовую корону, которой с триумфальной помпезностью короновал сам себя. Цвет этого ферзя снова резко переменился, причем на этот раз на хронически-вечный антрацитовый, так что теперь он был куда темнее возглавляемого им иссиня-черного войска. Неуемные честолюбивые амбиции, раздутое высокомерное тщеславие и безразмерная самовлюбленная гордыня превратили его в…                            — Не тормози, козел несчастный! Иди давай!..       Угрожающе-низкое шипение Пэнси можно было нежелательно-отчетливо расслышать в радиусе нескольких десятков метров вокруг, но, честно говоря, ей было совершенно наплевать на это. Ее почти несдерживаемому злоехидно-аспидному внутреннему ликованию не могла помешать ни затаенно-зловещая тишина предрассветного Запретного Леса, ни собственные обжигающе-соленые слезы, безостановочно льющиеся из обоих неизменно воспаленных глаз. Они, как назло, некрасиво размазывали так и не смытую прошлым вечером косметику, из-за чего растекшаяся тушь оставляла грязно-черные разводы на ее предельно сосредоточенном хмуром лице, но это тоже совсем-совсем не волновало слизеринку. Вместо того, чтобы, вопреки обыкновению, торопливо поправить испорченный макияж, Паркинсон, стараясь как можно тише хлюпать своим опухшим и раскрасневшимся носом, лишь раздраженно утирала обветренные щеки тыльной стороной свободной от волшебной палочки руки и продолжала неуверенно идти вперед, не сбавляя своего ускоренно-сбивчивого темпа. В предательски-нервно подрагивающей правой кисти начинала ощущаться выраженная усталость, ибо на протяжении всего пути от Хогвартса ей приходилось удерживать «на мушке» своего невольного спутника…       — Что, думал, поматросишь меня и бросишь, да, Малфой? А не тут-то было, урод!!!       Пэнси снова практически неосознанно понизила голос и преувеличенно-сильно ткнула его наконечником своей волшебной палочки прямо промеж ребер и… Ничуть не пожалела об этом! Ибо абсолютно никак на это не отреагировавший и будто бы вовсе не почувствовавший этого Драко шел впереди нее, периодически подворачивая ноги, оступаясь и шатаясь, но все же так ни разу и не замедлив своего расхлябанно-нетвердого, будто бы даже нетрезвого шага. Наверное, со стороны могло бы показаться, что этот безмолвно-рассеянно осматривающийся вокруг псих всего лишь выбрался на ранне-утреннюю прогулочку по пугающе-мрачной и непроглядно-густой лесной чащобе, буквально кишащей всевозможной волшебной живностью далеко не самого дружелюбного нрава, но это было совсем не так… Малфой оказался здесь не случайно, вовсе нет. Паркинсон целенаправленно и злонамеренно привела его сюда против воли. Хотя, наверное, это было не совсем верно, потому как Драко, очевидно, окончательно-бесповоротно простившийся со здравым смыслом, нисколечки не сопротивлялся. Даже наоборот!.. В эту решающе-роковую темнейшую ночь он сам заявился на порог слизеринской женской спальни и тихонько постучал тем самым условленно-особенным стуком, который всего лишь год назад поднимал ее из постели в неприлично-поздний час и заставлял… Делать то, чего бы она теперь не сделала даже под страхом скоропостижно-ужасной погибели.       — А я тебе верила! Думала, что у нас с тобой все серьезно! Даже уже подружек на свадьбу выбрала!..        Еще прежде, чем рывком отворить дверь в фактически пустующую девичью «келью», молниеносно вскочившая с кровати и экстренно-поспешно напяливающая на ноги первые попавшиеся туфли, Паркинсон сразу же поняла, что это ее ускользающе-последний шанс, который ни в коем случае нельзя упускать… Шанс, если и не на прежнюю, но на условно-безопасную жизнь. Хах, нет, не с Малфоем, разумеется… Маркус Ульрих, конечно же, был противен и отвратителен ей до невозможно-невообразимого невероятия, но после того, как Пэнси приукрашенно-честно и скрупулезно-подробно изложила ему свою печальную любовную историю в письменном виде и тем самым продемонстрировала собственную архизаинтересованную мо-ти-ви-ро-ван-ность, то практически сразу же получила исчерпывающе-развернутый и сочувственно-доброжелательный ответ… А также взаимовыгодно-выигрышное предложение о двустороннем сотрудничестве на безумно привлекательных условиях: жизнь, точнее, смерть Драко в обмен на пожизненно-стопроцентную гарантию безопасности всей ныне пока еще относительно здравствующей чистокровной семьи Паркинсонов и ее будущих членов… Очевидно, что от такого Пэнси совсем не могла, да и, откровенно говоря, не хотела отказываться, а потому на протяжении много-долгих дней зацикленно размышляла о том, как незаметно выманить Малфоя из сверхнадежно оберегающего его замка, что из-за перманентно-постоянного присутствия поганой грязнокровки начинала казаться практически нереальным, а тут он сам предстал пред ней на блюдечке с серебристо-зеленой каемочкой…       — Ты с минуты на минуту сдохнешь, Драко! И мне тебя вообще не жаль! Ты получишь то, что всегда заслуживал! И вот еще что, напоследок… Я с тобой никогда не кончала, а только притворялась!!!       Пэнси хотела гордо швырнуть ему это в постыло-смазливую бледную рожу, а в итоге просто жалобно прохныкала в непривычно-ссутуленную широкую спину… После того, что Паркинсон лицезрела на берегу Черного Озера, ей взаправду казалось, что абсолютно все «нежные» чувства к нему в одночасье прошли, угасли или попросту выродились, но когда она вновь увидела его так непозволительно-близко, ее болезненно-настрадавшееся сердце клятвопреступнически екнуло. Малфой, он… Просто смотрел на нее. Так пронзительно-долго и загадочно-многозначительно, будто бы из-ви-ня-ясь одними лишь стеклянно-серыми безжизненными глазами, из-за чего всецело застывшая перед ним Пэнси тоже не могла вымолвить ни слова. В тот фатально-непоправимый момент у начавшей смягчаться от ностальгического переизбытка чувств слизеринки было только два варианта: либо, безоглядно позабыв саму себя, тотчас же броситься ему на шею, либо… Выхватить свою палочку и, недвусмысленно угрожая еще более скорой расправой, приволочь его сюда, на место временного секретного «штаба» (в виде полуразрушенно-заброшенной лесной избушки) Ульриха, в котором она уже имела глубочайшее неудовольствие пару раз побывать с подробнейшими докладами об опасно-разочаровывающих успехах своего практически круглосуточного наблюдения за «объектами» и несподручно-регулярно меняющихся распорядках дня обоих Малфоев… С учетом того, что у Пэнси была как никогда сильно нуждающаяся в ней семья, она, пусть и с позорно-большим промедлением, но все же выбрала второе. Наигранно-брезгливый дотошный обыск показал, что волшебной палочки при Драко, от которого выраженно-ужасно несло тленом фамильного склепа, почему-то не было, поэтому его даже связывать не пришлось — в рукопашной этот горе-боец всегда был так себе. Впрочем, как и много в чем еще…       Со мной и моими родителями все будет хорошо. Мне не о чем волноваться!.. Ульрих дал Непреложный обет…       Они почти пришли. Откуда-то сверху внезапно донеслось предостерегающе-жуткое глухое уханье, должно быть, поистине гигантской дикой совы, которая, тяжело сорвавшись с прогибающейся под ней ветви, стремительно улетела куда-то прочь. От такой неожиданности Пэнси вздрогнула и слегка оступилась, но тут же возобновила ход, на этот раз твердо намереваясь больше не терять ни секунды. Атмосфера до сих пор еще не проснувшегося и окутанного едва-едва расступающимся ночным мраком Запретного Леса была и впрямь… напряженно-гнетущей. Чем дальше они продвигались в гущу исполиноподобных высоченных деревьев, которые своими оголенными самой осенью вершинами-пиками будто бы стремились продырявить и изрешетить фиолетово-черное разбухшее небо, тем страшнее и холоднее ей становилось. Угнетающе-тягостное недоброе предчувствие, которое начало свирепо терзать ее сразу же после выхода из Хогвартса, неотступно усиливалось и заставляло зябко ежащуюся Паркинсон трястись еще сильнее… Но она не собиралась останавливаться! И, тем более, оборачиваться… Даже тогда, когда, встречающиеся им лесные обитатели (в том числе и такие крупные, как безобидный упырь и отнюдь не безобидный скрытень), пусть и совершенно непривычные к людям, испуганно шарахались от них, беспрестанно обращаясь в улепетывающее бегство. Между тем остатки поредевшей травы под парадно-начищенными ботинками Малфоя увядали, жухли и чернели буквально за считанные доли секунды, из-за чего за ним с Паркинсон по жесткой промерзлой земле тоскливо тянулся легкозаметный обугленно-выженный след, но по-прежнему сосредоточенная совсем на ином Пэнси не придавала этому спасительно-должного значения…       Все. Вот мы и на месте… Это твой конец, Драко!       — Мистер Ульрих, это я, Паркинсон, ваша осведомительница! Привела вам Малфоя, как и обещала в письме! — лакейски-угодливо называть эту вшивую нечистокровную тварь «мистером» было очень сложно, но теперь Пэнси и не с таким справлялась… Ей это почти ничего не стоило, кроме, разве что, практически неразличимого укола былой чистокровно-сословной гордости, от которой ныне практически ничего не осталось. Более того, лишний раз польстить заимевшему мало чем ограниченную власть мужчине, как красноречиво подсказывал ей незавидно-богатый опыт, никогда не мешало. Одновременно с этим благоразумие настойчиво намекало слизеринке всякий раз самостоятельно называть себя, даже несмотря на то, что небольшой периметр тщательно замаскированной «перевалочной» базы Ульриха систематически прочесывался вдоль и поперек, а еще, помимо этого, был огорожен поистине огромным количеством оповещающе-охранных заклинаний. Иными словами, мало кто из неосведомленно-посторонних мог обнаружить это маленькое лесное укрытие грязнокровых повстанцев. Пустоголовые авроры наверняка и предположить не могли, что пронырливый Маркус посмеет «окопаться» настолько дерзко-близко от их священно-почитаемого Хогвартса… — Надеюсь, вы его своевременно получили? С вашего позволения, я не хотела бы лично присутствовать на казни… Можно мне вернуться обратно в школу, пока меня не хватились?..       Я действительно хочу, чтобы Малфой умер… Но смотреть на это… Нет, спасибо. Я все еще надеюсь когда-нибудь снова научиться засыпать по ночам…       — Не торопитесь, мисс Паркинсон! Вы непременно останетесь с нами и воочию увидите то, что без вашего непосредственного участия оказалось бы попросту невыполнимым! Мы ведь уже начали планировать штурм замка… — Ульрих почти тут же показался на том, что осталось от крыльца практически превратившейся в труху деревянной развалюхи, и одарил их с Малфоем своей ослепительной-беззубой улыбкой. Пэнси, конечно же, созерцала его далеко не в первый раз, но привыкнуть к этим спутанно-свалявшимся сальным волосам и рваным лохмотьям вместо одежды было физически невозможно… Паркинсон незаметно поворотила свой до сих пор хлюпающий нос в сторону, стараясь как можно более натурально изображать-выказывать скромное, чуть ли не раболепное почтение этому пренеприятному подобию человека, пока тот, театрально раскинув беспалые руки-грабли, неторопливо спускался к ним и торжественно произносил, должно быть, заранее отрепетированную им речь. Маркус был неисправимо помешанным на заветной цели психопатом и, как ни парадоксально-иронично, подобно Темному Лорду желал самолично расправиться со своей очередной жертвой. В сущности, Пэнси было уже глубоко все равно. Она хотела лишь одного: поскорее возвратиться в до сих пор еще безмятежно дремлющую крепость, пока в последние дни чересчур пекущиеся друг за друга слизеринцы не заметили ее вопиюще-подозрительного отсутствия. Кроме того, банально отвернуться от происходящего ей никто не запрещал… — Стало быть, вот так мы и познакомимся, юный мистер Малфой… Очень рад, наконец, еще раз с вами увидеться, будучи уже не за подвальной решеткой. Но поспешу вас огорчить: я намерен растянуть удовольствие. Не беспокойтесь, по окончанию нашей встречи вы непременно вернетесь к своей дражайшей матушке… По частям. Желаете ли вы сказать последнее слово прежде, чем мы приступим?..       Предусмотрительно отскочившая в сторону и мгновенно переставшая дышать Паркинсон еще раз украдкой взглянула на Драко. До сей минуты ни разу не пошевелившийся после того, как они остановились перед смехотворным «штабом» Маркуса, он вдруг наклонился вперед и начал издавать громкие гортанно-булькающие звуки, явственно свидетельствующие о том, что его прямо сейчас вырвет прямо себе на ноги. Непредвиденно-сочувственно смутившись, Пэнси инстинктивно зажала рот вспотевшей ледяной ладонью и поспешно отшатнулась еще дальше, в то время как неправдоподобно-многочисленные сподвижники Ульриха тоже стали вываливаться на окосевшее скрипучее крыльцо и с нескрываемым любопытством вглядываться в справедливо-несправедливую драму, которая прямо сейчас разыгрывалась на свободном от магических деревьев пространстве, преувеличенно-гордо именуемом «поляной». Среди примкнувших к сумасшедшему анархисту были обнажившие самодельно-одноразовые волшебные палочки мужчины и женщины самых разных возрастов, включая беспризорных подростков и дряхлых стариков. Судя по их возбужденно-безжалостно горящим взорам, они получали от происходящего ничуть не меньшее удовольствие, чем буквально-фигурально сияющий Маркус, которого от скрючившегося пополам Драко отделяла лишь пара-тройка быстро сокращаемых метров…       — Конфринго Максима!..       Убийственно-усиленное боевое заклинание, вкрадчиво произнесенное подозрительно знакомым ей голосом с едва различимо-тихим придыханием, было последним, что сумела неотчетливо расслышать Пэнси перед тем, как ее оглушило и отбросило чудовищно-мощной взрывной волной. Чрезвычайно могущественное проклятие, которым Поттер запульнул в Нагайну во время последней битвы при Хогвартсе, кажется, было послано аккурат в спину Драко, и задело отлетевшую далеко вперед Паркинсон только по касательной. Можно сказать, что ей несказанно-сказочно повезло, так как смертоносное заклятие преумноженно-удесетяренной силы хорошенько ударилось о замороженную землю и мгновенно отрикошетило в предвкушательно застывшую толпу магических оппозиционеров, не успевших понять, что вообще происходит… Но тогда еще ровным счетом ничего не соображающая и напрочь контуженная слизеринка даже не догадывалась о своем блаженно-благословенном везении: она была занята тем, что инстинктивно пыталась приподнять свою разбитую и мнимо-опустошенную от любых мыслей голову, чтобы оглядеться вокруг.       Очевидно, что из-за временной(?) непроницаемо-абсолютной глухоты Пэнси совсем ничего не слышала, а потому перед ее замутненно-заволоченными слезящимися очами представали лишь отдельные беззвучные картинки. В действительности они были похожи на дробящееся заторможенное слайдшоу на стареньком подлагивающем компьютере, но Паркинсон бы никогда не додумалась до такого идеально-подходящего сравнения, так как мало что знала о магглах и изобретаемой ими технике… Она неявственно различала, как отчаянно мечущиеся и беспрестанно бегущие куда-то грязнокровки открывали свои перекошенные неконтролируемо-первобытным ужасом рты, должно быть, выкрикивали какие-то оборонительные и контрзаклинания, но их незащищенные хлипкие тела, будто бы сделанные из самой неприлично-дешевой нестерильной ваты, сметала, разрывала и умерщвляла какая-то поистине неодолимая сверхъестественная сила. Если бы к Пэнси вдруг вернулся по обыкновению главенствующий над всем остальным инстинкт самосохранения, а также жизнеутверждающая способность выстраивать простейшие логические цепочки, то она бы, наверное, небезосновательно заопасалась оказаться раздавленной повсеместно воцарившейся вокруг людской давкой.       Те, кто еще каким-то НЕмерлиновым чудом умудрялся держаться на ногах, не видели, с кем именно сражаются, а потому были вынуждены панически-слепо швыряться бесполезными чарами и толкаться в практически непроницаемой темноте, вызванной, должно быть, злокозненно подброшенным в воздух перуанским порошком мгновенной тьмы. Пэнси фактически неосознанно, но все же узнала его по специфически-едкому «аромату» серы, так как на шестом курсе обучения Малфой подослал ее во «Всевозможные Волшебные Вредилки» рыжих близнецов Уизли, чтобы она скупила у них все остатки этого редчайшего волшебного средства. К сожалению, то были далеко не все запахи, слабо доносящиеся до притупленно-нечувствительного обоняния Паркинсон: машинально морщащиеся ноздри улавливали тяжелейше-густой тошнотворный смрад гари и свежеопаленного человеческого мяса. Непонятно откуда взявшийся угольно-черный магический огонь, прямо на ее полуослепнувших глазах сформировал непроходимо-плотное душегубное кольцо и начал стремительно сужаться, с каждой новой секундой существенно уменьшая внутреннюю площадь этого порочно-смертельного круга…       Пэнси крайне неожиданно для самой себя поняла, что вроде бы вновь чувствует свои полоумно цепляющиеся за размякающую грязь руки, а потому рефлекторно предприняла малоуспешную попытку отползти подальше от всего этого кромешного изуверского ада. Онемело-скрюченные кисти практически не слушались, но на этот раз она была готова проявить доселе невиданное-твердое и совсем не свойственное ей упорство, потому что тот, кто делал все это… Паркинсон не имела никакого понятия о том, сколько их было, один или несколько, да и это, в сущности, было не важно, ибо творящееся никак иначе, кроме как «живодерское истребление» или «тотальная зачистка» назвать было нельзя. Он, она, они или даже оно… Заявилось сюда только для того, чтобы безжалостно-беспощадно уничтожить всех тех, кто оказался на этой злосчастной лесной поляне в теперь уже отнюдь не тихий (разве что, исключительно для все еще глухой Пэнси) час. В отличие от практически лишенного всякой ясности рассудка Паркинсон, ее пострадавшее тело умирать точно не собиралась, а потому продолжало стоически-упрямо спасаться бегством, вернее, ползком. Задыхающаяся от клубящегося разъедающе-ядовитого дыма и безостановочно выкашливающая сажу из собственных схлопывающихся легких, слизеринка почти неутомимо ползла по чьим-то бездыханно-безымянным горящим трупам, периодически натыкаясь на отдельные конечности, оторванные от тел всесокрушающими магическими импульсами массового поражения.       Разумеется, Пэнси совершенно точно не могла этого услышать, но ей, определенно, показалось, что древний волшебный лес мученически-истошно взвыл от невыразимой сатанинской боли, которую причиняло ему катастрофически-молниеносно распространяющееся пожарище. Здесь гибли не только душераздирающе вопящие и молящие о пощаде волшебники, в беспамятстве целящиеся наугад и убивающие своих же товарищей, но и самые разные представители местной фауны, которых природа не одарила крыльями. Огонь аспидного цвета полыхал ослепительно-ярко и с разнузданной нещадной жадностью пожирал все то, что попадалась на его ускоренно-разрушительном пути. Черт возьми, будучи уже так далеко от разгорающегося эпицентра подлинного конца света, мира и всего сущего, по-тихоньку и вовсе не по-легоньку «приходящая» в себя Паркинсон с нечаянной непредвиденностью поняла, что еще никогда прежде ей не хотелось жить так же сильно, как сейчас. Все, что когда-то раньше казалось основополагающе-важным, одномоментно обратилось в абсолютнейшее ничто перед лицом одной-единственной и обостренно-первостепенной задачи — выжить. Если потребуется — любой ценой, и сдаваться сейчас, когда изрывшие закипающую землю сломанными ногтями руки категорически-наотрез отказывались продолжаться двигаться, она совершенно не намеревалась.       Если я попробую встать, то меня сразу заметят! К тому же можно задохнуться в дыму, а здесь пока есть, чем дышать...       Когда поверхностно-часто хрипящая Пэнси, начинающая планомерно-резко осознавать всю беспробудную аховость своего смертельно опасного положения, еще не успела толком испугаться, но уже почти поверила в то, что сумеет выбраться отсюда, некто, разумеется, не смотрящий себе под ноги, со всего маху споткнулся об нее, порядком «уважив» ее левый бок. Паркинсон протяжно взвизгнула в большей степени от неожиданности, чем от незамедлительно последовавшей боли, но так и не услышала собственного пронзительно-громкого воя. Это «происшествие» заставило ее невольно притормозить и внимательно, насколько это вообще было возможно, осмотреться по сторонам. Действие перуанского порошка начинало рассеиваться, но видимость все равно оставалась, если и не нулевой, то все равно недостаточной для того, чтобы иметь возможность разглядеть что-то дальше трех-пяти метров от себя. Машинально утирая градом льющийся землисто-серый пот, бесконечно проступающий на лбу из-за раскаленного преисподнего жара, до сих пор бушующего где-то совсем неподалеку, Паркинсон изрядно напрягла подводящее ее зрение, чтобы получше обозреть происходящее по правую сторону от нее: некое неизвестное существо, облаченное в некогда роскошную слизеринскую мантию Малфоя, яростно-дико рыча обгладывало лицо полумертвого и уже никак не сопротивляющегося ему Ульриха. Отвисшей кожистой бахромой, оставшейся от его впалых зеленоватых щек, с превеликим удовольствием лакомился кем-то недавно созданный инфернал, чьи блестяще-платиновые волосы отчего-то сделались мышино-коричневыми…       Вот почему от него пахло гнилью… И не разорвало взрывом! Это был не Драко…       Решительно не желая становиться вторым блюдом в обширнейшем меню «ожившего мертвеца», в прижизненно изуродованно-изувеченном облике которого лишь отдаленно угадывались черты одного гриффиндорского мальчишки с даже неизвестным ей именем, Пэнси продолжила полузряче продвигаться туда, где, по ее крайне неверно-неточному предположению, должен был располагаться выход из этого всеиспепеляющего костра, разбуженного какой-то запрещенной чернокнижной магией Салазаровых времен и сиюмгновенно сдирающего с вплотную приблизившихся к нему людей всю плоть, оставляя после себя лишь вычищенно-сверкающие голые кости. Задыхаясь подступившим к горлу стихийно-неуправляемым страхом, Паркинсон все-таки сделала одну малюсенькую ошибку — окончательно струсив, она вскочила на опаляемые высоченной температурой ноги и понеслась вникуда, даже не замечая того, что любимые лакированные туфли намертво «приварились» к ее обожженным одеревеневшим ступням… Однако бежать ей пришлось не долго: неслышно для нее произнесенное заклятие невидимого хлыста, которое приснопамятная Беллатриса Лестрейндж не раз применяла в качестве удушающего, молниеносно и неразделимо примотало колени вновь взвизгнувшей Паркинсон друг к другу, тем самым лишая ее желаемой подвижности. Разумеется, Пэнси не смогла удержать свое хлипко-шаткое равновесие и неуклюже повалилась набок, вновь безвольно встречаясь с равнодушным безразличием плавящейся земной тверди.       Мама с папой даже не узнают, как я умерла!..       Паркинсон интуитивно-нутром понимала, что просить пощады бесполезно. Если оно не сжалилось ни над кем другим, то почему должно было проявить какое-то особое снисхождение по отношению к ней? Пэнси неспешно, ведь торопиться теперь было уже совершенно некуда, перевернулась на спину и с обреченным отрешением устремила свой затуманенный взор вверх. Она никогда не верила в эти бредово-выдуманные россказни о том, что перед смертью хочется в самый последний раз увидеть голубое небо, а теперь сама чертовски нуждалась в этом, но могла лишь мечтать о белоснежной пористой чистоте облаков, ведь вместо них над ней по-прежнему нависал беспроглядный удушающий смог. Несмотря на то, что слизеринка никуда уже особо не всматривалась, она все равно увидела, как из самой глубины антрацитового пламени показалась низкорослая женская фигура, с ног до головы укутанная вкривь и вкось изорванными лохмотьями ученической мантии. Она, приосанившись так, будто бы была всесильно-неубиваемой, гордо прошествовала прямо сквозь столб не унимающегося Адского огня абсолютно невредимой, кажется, даже не обратив на него никакого внимания. В левой ладони она преувеличенно-крепко сжимала позволяющий видеть в темноте иссушенный пятипалый артефакт под названием «Рука Славы», при помощи которого Малфой провел Пожирателей Смерти в Хогвартс незамеченными, а в правой — скривленно-изогнутую волшебную палочку, небезосновательно прозванную «Когтем». И направлен он был прицельно-точно на беспомощно съежившуюся на земле Паркинсон, которая на последних секундах своей безвременно обрывающейся жизни осмелилась взглянуть в запачканное мраморно-белое лицо собственной смерти и дословно прочесть по окровавленным тонким губам:       — Здравствуй, Пэнси! Жарковато сегодня, не правда ли?.. Спасибо, что привела меня прямиком к Ульриху! В благодарность за эту услугу я непременно передам Драко то, что ты притворялась… Авада Кедавра!       

* * *

Emily Browning – Sweet Dreams