Золото и титан

Питер жалеет, что не умеет вот так просто проваливаться под землю или становиться невидимым. Но он ни разу не жалеет, что послушал Тони и согласился сбежать — те несколько минут опьяняющей свободы уж точно стоят того, чтобы за них расплатиться. Питер неожиданно думает о Тони, о том, что это тот единственный телохранитель, с которым он готов бежать куда угодно, которого почти не знает, но уже безоговорочно верит. Тони, кажется, и сам жалеет, что всё вышло боком. Сжимает под столом ладонь Питера так сильно, как только может, мол, всё хорошо, ещё ничего не произошло, и это почти спасает. Почти — если бы голос отца не звучал настолько отчётливо, отдавая глухой пульсаций в груди: — Конечно, сенатор, непременно. Да, заседание, но после я обязательно загляну к вам. Уверен, мне понравится ваш новый загородный дом. Питер? Да, со мной, но он не сможет прийти. Опять наказан, верно. Подросток, что с него взять? Весь мир останавливается на, казалось бы, вечность, и Питер смотрит Тони в глаза. На солнце карий отдаёт медовым — надо же, Питер только сейчас замечает, тут же удивляясь, какой только бред ни лезет в голову. Питер боится потерять Тони даже больше, чем самому быть наказанным — узнай отец об очередной выходке, уговоров Питера не хватит точно. В голове Тони мысли проносятся со скоростью света, и не успевает он ухватить нужную, как мозг тут же буравит другая. Он настороженно замирает, когда голос останавливается в паре метров, и Тони готов поклясться, что слышит слова собеседника по ту сторону. Питер сжимается, из последних сил натягивая козырёк кепки на лицо, как раз тогда, когда Ричард Паркер оборачивается и отходит на безопасное расстояние. Шумно выдыхает, но расслабиться не спешит — исподтишка наблюдает, как отец садится в бронированную Audi, и позволяет себе с остервенением бросить кепку на стол, когда машина скрывается из виду. — Что он, чёрт возьми, забыл здесь? — Тони выглядит потрясённым. Карие глаза мечутся по Питеру, словно проверяя, в порядке ли он, и, только убедившись в этом, Тони снимает очки и сжимает пальцами переносицу, нервно зажмурившись. — Может, встречался с кем-то из коллег, не знаю. — Питер треплет каштановые волны на голове и резко надевает кепку, перевернув её козырьком назад. — Я хочу лимонада. — Он одним рывком вскакивает со скрипучего стула и, не оборачиваясь на Тони, шагает в известном только ему направлении. — И всё? — Тони удивлённо вскидывает брови и неосознанно повышает тон, потому что потеряться в толпе Питеру стоит секунды. — Не «у меня вся жизнь пронеслась перед глазами», а «хочу лимонада»? — Старку ничего не остаётся, кроме как проследовать за ним, продираясь сквозь неизвестно откуда взявшуюся толпу туристов. — А что, у тебя пронеслась? — с издёвкой спрашивает Питер, когда Тони наконец находит его, ухватив за локоть, и Тони чувствует себя пойманным с поличным, но вида, естественно, не подаёт. — Я так понимаю, денег ты с собой не взял. — Он смотрит на него снизу вверх, и от солнца приходится жмуриться — Тони порывает перевернуть кепку, чтобы солнце так не било по его глазам, но отчего-то понимает, что Питеру это не понравится. — О, прошу прощения, Ваше Высочество, об этом я как-то не подумал, когда мы уносили ноги от ваших «ручных» овчарок! — Тони театрально вскидывает руки, а Питер давится беззвучным смехом. Обоих начинает сносить в сторону потоком людей. Питер хватает Тони за руку — будто он сам может не справиться — и вытаскивает из толпы. — А ты, стало быть, кошатник? — Он усмехается как-то слишком весело — как в тот момент, с пистолетом, мерещится Тони — и извлекает из внутреннего кармана кофты золотой прямоугольник — банковскую карту. — Так уж и быть, на этот раз прощаю. — Вот хитрец! — смеётся Тони в ответ на обезоруживающую улыбку Питера и треплет его по волосам. — И как отец не заблокировал её? — Он приобнимает его за плечи, и оба идут так, нога в ногу. Питера надолго не хватает: он выпутывается из слабой хватки Тони, ускоряется, чтобы мельтешить тёмно-синим козырьком впереди, и всё оглядывается-оглядывается-оглядывается, будто вокруг них не Рим, а по меньшей мере инопланетный корабль. — А он и заблокировал, — Питер оборачивается на пару мгновений и хитро щурится, а Тони ловит себя на мысли, что начинает различать эту ухмылку и этот прищур, — только не эту. Эта запасная, от мамы. В последний раз, когда был у неё, опять жутко накосячил, и отец заблокировал мою, якобы единственную. — Он выписывает пальцами «кавычки», намекая, что никто не должен знать, и Тони одаривает его взглядом «за кого ты меня принимаешь?». — Она оформила мне другую, втайне от него. Не без мороженого же нам ходить! — И это ему телохранитель нужен… — бурчит Тони, но Питер — удивительно! — оставляет его комментарий без своего собственного. — А что с родителями? Они… — В разводе, — заканчивает за него Питер и нарочито-безмятежно пожимает плечами — как тогда, сегодня утром, — и Тони понимает, что эта тема ему неприятна. Ещё бы, хмыкает Тони, но тоже, как ни странно, воздерживается от комментария. — Incredibile*! — выдыхает он, завороженно рассматривая белые — слишком, как кажется Тони — здания, буквально облепленные статуями и барельефами. Тони невольно ловит себя на мысли, что люди — в цветастых майках, шортах и кепках, — равно как и они с Питером, совсем уж не пишутся в общую картину кричащей о себе чистоты и элегантности. — Мы на Пьяцца Навона, одной из римских площадей, а это, — Питер машет в сторону здания с бразильским флагом над главным входом, — Палаццо Памфили дворец, в данный момент является посольством Бразилии, а сразу за ним — Базилика Святой Агнессы, титулярная церковь. — Питер, не затыкаясь ни на минуту, семенит в сторону здания с куполом и симметричными по обе стороны башнями, останавливаясь лишь на мгновение, чтобы заглянуть в фонтан, состроить рожицу собственному отражению и тут же оповестить: — Фонтан Мавра, первоначальная версия была без этих фигур, а теперь в центре расположена скульптура мавра, борющегося с дельфинами. — И это дельфин? Обрубок хвоста какой-то. — Тони пожимает плечами, а Питер через плечо одаривает его взглядом «обрубок у тебя знаешь где?» и тут же оборачивается. — Нам туда. — Питер машет в непонятном направлении. — Там банкомат? — Нет, там Капитолийский холм. — А когда банкомат? Ты же лимонада там хотел. И вообще, зачем холмам названия? Или в Риме даже холмы слишком важные, чтобы звать их просто «холм»? — Питер заливисто смеётся, задрав голову, и чуть не роняет кепку. Подскакивает к Тони и, привстав на носочки, водружает головной убор на него, а сам стягивает с себя кофту и впихивает её Тони, мол, носи, мне слишком жарко. Стягивает кепку и, хихикнув, отскакивает в сторону, пока Тони не успевает и возмутиться. — Рим стоит на семи холмах, и Капитолийский — один из них. Так что это ещё одна достопримечательность. — Тони в который раз задаётся вопросом, как Питер, оставаясь таким несерьёзным, может говорить что-то умное. — Блин, я тоже такие хочу! — жалуется он, провожая взглядом счастливую девочку с баночкой мыльных пузырей в руках, а Тони кажется, что он поспешил с выводами.

***

— И ради этого мы столько шли? Чтобы на руины посмотреть? — Тони лениво возмущается — по дороге жажда всё-таки измучила обоих, и Питер решил «найти банкомат и снять чёртовы деньги, маленький мучитель!». Себе он купил Санпеллегрино с лимоном, который Тони назвал «непонятной жижой», Тони же — Негрони, и тот, довольно причмокивая, попивал из бокала, который пришлось купить вместе с коктейлем, потому что Тони наотрез отказался куда-то идти, не допив, причём делал это специально медленно, потому что восхищаться достопримечательностями на пару с говорящей Википедией он с самого начала не горел желанием. — Сам ты руины, а это — самое сердце Древнего Рима! — От нахлынувшего восторга Питеру даже не хочется толком огрызаться. О тянущей боли в мышцах от долгой ходьбы он тоже, кажется, напрочь забыл. Хочется стоять, вцепившись в перила, не дающие упасть на эти самые руины, и смотреть, боясь шевельнуться или вздохнуть. Тони смотрит не на остатки римского форума под их ногами, а на Питера, задумываясь, как часто тот бывает настолько счастлив, что забывает обо всём вокруг. Что-то подсказывает ему — и от того становится совсем немного не по себе, — что нечасто. Тони ругается про себя — на себя, — думает, что это совсем некстати — вот так просто привязаться к мальчишке. Задумывается, привязанность ли это, и тут же находит множество вариаций этого слова, которые полностью подходят ситуации, но совсем не нравятся Тони. Тони сходится на том, что с Питером просто легко, а это никакая не привязанность. — Давай просто постоим тут? — предлагает Питер чуть ли не шёпотом, и Тони просто кивает, не в силах отказать: такого чистого и совершенно детского восторга он не встречал практически никогда, он чувствует себя не имеющим право это состояние нарушить. — Это форум, самый центр Древнего Рима. Около тысячи лет всё это хранилось под землёй на глубине двадцати метров, и только в 1803 году начались раскопки. Я… я просто люблю это место. — Да я уже понял, хочется вставить Тони, но он молчит. — Оно не кричит о своей красоте и изяществе, здесь совершенно ничего не реставрировали, и всё же это — самое красивое и грандиозное, что можно увидеть в Риме. Здесь сокрыта сама история. — Питер глубоко вдыхает, опёршись локтями о перила, и неожиданно задаёт вопрос, который Тони никак не думал услышать, по крайней мере, здесь и сейчас: — Что было в самолёте? — Тебе правду или что-нибудь поприятнее? — Тони усмехается совсем не весело, прекрасно понимая, насколько глуп вопрос в отношении Питера. Какой бы она, казалось бы, ни была, Питер всегда выберет… — Правду, — выдыхает он и зачем-то тихо добавляет: — Пожалуйста. Тони медлит и молчит долго, но Питер готов ждать. Тони перебирает ворох воспоминаний, хотя этого вовсе не требовалось — будто он в силах забыть то, что произошло тогда. Крики, взрывы и рёв мотора, как реальные, врезаются в уши, а остатки построек у самых ног слишком сильно начинают напоминать лачуги перебитого города — такие же разрушенные и совершенно безлюдные. Только крови не хватает. — Мы возвращались домой. Из шестисот человек выжило от силы пятьдесят — почти каждый первый. — Тони издаёт короткий смешок — просто чтобы заполнить тишину, которая поглощает обоих, пока он собирается с мыслями. — Мы оставляли раненых и убитых, даже если это были наши друзья и близкие, потому что был приказ и только два самолёта, которые прислали нам. Никого из тех, кто остался лежать на земле, никто так и не похоронил. Там остался мой друг — Брюс Беннер, он работал вместе со мной в университете, преподавал химию, — там должен был остаться и я, потому что рана была слишком сильной, но нашлись те, кто отважился взять меня с собой. Никто так и не сообщил, кто выиграл и как обстоят дела у остальных, и всё, что нам оставалось — это лететь, молясь о том, чтобы наш самолёт просто не сбили в воздухе. В такие моменты и впрямь начинаешь верить… — И ты… ты и сейчас делаешь это? В смысле, веришь в Бога?.. — Более странного и неподходящего вопроса Питер от себя и не ждал, но спрашивать что-то другое он просто не отважился бы. — Бога нет, а даже если и есть — ему глубоко плевать на всех нас. Иначе он бы не стал забирать ещё и её. Будто в этой войне было мало смертей. Тони не выглядит убитым прошлым или хотя бы в сотой доле расстроенным — он кажется таким отрешённым, будто и вовсе находится в параллельной реальности и всё, что происходит в данный момент в этой, его не касается. Питеру кажется это неправильным, нелогичным — ведь люди должны чувствовать хоть что-то, пережив такое! — и он даже находит в себе силы возмутиться, но вовремя одёргивает себя, понимая: это его способ пережить прошлое. Тони не предаётся эмоциям, он просто… забывает о них. Абстрагируется настолько, насколько вообще возможно, пока боль не проходит. Жаль, Питер не может так же. — Эй, мелкий, чего нос развесил и нюни распустил? Кто там мыльные пузыри хотел? — Тони хлопает Питера по плечу и улыбается. Фальшиво, догадывается тот и улыбается в ответ.

***

Мыльные пузыри раздражающе плавно пролетают мимо и чудом не лопаются, соприкоснувшись с носом. Питер бодро шагает далеко впереди — Тони всё-таки удаётся убедить его, что «прелесть прошлого в том, что оно в прошлом» — и выдувает нескончаемое количество прозрачных шариков, целой толпой летящих, как назло, в Тони, и тот начинает жалеть, что первым делом предложил купить именно их. Питер подпрыгивает на месте и останавливается, начиная вертеть головой в поисках чего-то, и Тони непроизвольно напрягается. — Слышишь? — спрашивает Питер, стоит Тони нагнать его. — Что именно? — Саксофон. — Тони смотрит на Питера, словно хочет спросить, что тот вообще несёт, как Питер поспешно добавляет: — Обожаю музыку саксофона, вживую ещё круче звучит! Пошли! — И тянет за руку с такой силой, что Тони не остаётся ничего, кроме как потащиться следом. Идти оказалось совсем недолго, но чем ближе они приближались к музыкантам, тем быстрее шёл Питер. Тони удивился, как тот ещё на бег не перешёл. Ещё больше он удивился, когда Питер всучил ему свою кепку и принялся танцевать. Не то чтобы Тони не ожидал, что Питеру может просто захотеться — это было как раз таки в его духе, — ему показался забавным сам факт того, что он умеет танцевать. Причём так хорошо и грациозно. Питер плавно скользит по земле, словно под ногами не мощёная дорога, а лёд, взмахивает руками и, улыбнувшись, подмигивает Тони. Качается слегка в сторону, дурашливо перебирает ногами в воздухе и крутится на месте. Танцующей походкой подходит к ближнему столбу, хватается руками и крутится уже вокруг него. Тони ловит себя на мысли, что улыбается, когда в голову приходит совершенно нереальная мысль.

***

— Ну что? — с придыханием спрашивает Питер спустя минут десять. Лицо раскрасневшееся, глаза лихорадочно — совершенно счастливо — блестят. — Ты про танец? Не знаю, не смотрел — был занят. — Тони протягивает ему кепку с позвякивающими внутри монетами и парой купюр. — Но, судя по всему этому, — монеты звонко подпрыгивают, — неплохо. Публике понравилось. Тони совершенно невинно улыбается, а Питер вот-вот готов задохнуться от возмущения. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает, не найдя нужных слов. Наконец просто несильно ударяет Тони в плечо и начинает смеяться. — Дурак! Тони, ты невыносим! — Они снова куда-то идут, пока Питер пытается отдышаться. — Зато у нас есть деньги. И вообще, самое время поесть. Не находишь? — Да, неплохо бы. — Питер касается живота, словно только сейчас замечая, насколько голоден. — Но немного позже, у меня есть идея. — Тони снова различает этот лихорадочный блеск в глазах, когда Питеру в голову приходит что-то очень нехорошее. — Ну что ещё? — измученно спрашивает он. — Я хочу портрет. И снова Тони недовольно закатывает глаза, но это не останавливает Питера, потому что он снова куда-то тащит Тони. Усаживает за столик небольшого кафе — благо над головой хотя бы зонт — и убегает. Первые минут пятнадцать Тони ещё держится и добросовестно наблюдает за тем, как художник накладывает линии и мазки, как Питер ёрзает на стуле, но никто, видимо, не говорит ему сидеть смирно, как жмурится от бьющего по глазам солнца, потому что кепку так и оставил у Тони. Потом Тони становится скучно — «слишком голодно» — и он, посмеиваясь одними глазами — Питер сразу понимает его и начинает сверлить убивающим взглядом, — заказывает себе пиццу и Мохито. Питер возвращается как раз тогда, когда Тони доедает последний кусок. Падает на стул напротив и загадочно улыбается. — Чего такой весёлый? — Первым не выдерживает Тони. — А у меня для тебя сюрприз есть. — Улыбка становится ещё шире. — Не люблю сюрпризы, особенно от людей, от которых жду мести, — ворчит Тони, и Питер кладёт на стол скрученный рулоном холст. — И что? — Открой. Тони снимает резинку и раскручивает портрет. Потрет и видит — улыбающийся Питер, точно такой же, что сидит напротив. Только нос не такой широкий и длинный, но это не портит общего вида. Тони удивляется своей наблюдательности и нащупывает под холстом ещё один. Медленно вытаскивает, словно боится увидеть то, что там изображено, и почти оказывается прав — на холсте он видит себя, сидящего на этом самом стуле и жующего пиццу. Тони ведёт глазами вниз и видит приписку «От Питера. Италия, апрель 2019». Он не знает, начать возмущаться или смеяться. Он с холста на самого себя похож жутко, а настоящий Питер напротив такой счастливый, поэтому Тони просто поднимает взгляд, пытаясь при этом не улыбнуться. — Нравится? — выдыхает Питер, испытующе смотря прямо в лицо. — Нет. — Тони врёт, но так хочется посмотреть на реакцию Питера. На разочарование, она оказывается совсем не такой, какую ждал Тони. — Ну и славно. — Питер, конечно же, распознаёт ложь, а потому нисколько не обижается. — Скручивай, и погнали уже домой — отец вернётся в любую минуту. Там и поем. Один! Раз кто-то оказался слишком эгоистичен и нетерпелив. Тони наконец позволяет себе рассмеяться, и Питер подхватывает.