Золото и титан

Тони просыпается от ощущения рядом кого-то постороннего. Это не Джарвис — чувствует, — но кто-то, на кого выдрессированное чутьё опасности подозрительно не реагирует. Ему хватает пары секунд, чтобы понять, что он не дома, и ещё, кажется, что Питер вжимается в спину совсем не так, как следовало бы — обняв рукой и ногой, словно Тони был огромным плюшевым медведем, и что-то посапывая на ухо. Тони думает о том, что понятие личного пространства не знакомо Питеру Паркеру. Ещё о том, что это первый случай, когда он подпустил кого-то настолько близко без сжимающего виски чувства настороженности. Тони списывает просчёт на усталость — только вот рефлексы не подводили никогда. Тони не хочет думать о безоговорочном доверии, ставшем таким же рефлексом, и душевном спокойствии рядом с Питером, потому что Питер и спокойствие — вещи слишком уж несовместимые. Тони не хочет думать о прижавшемся так близко теле. Он легко толкает Питера локтем под рёбра (единственный жест, на который он способен), но тот мычит что-то нечленораздельное и утыкается куда-то между лопаток, продолжая обнимать Тони. Тони чувствует палящее даже сквозь ткань майки дыхание и совершенно непроизвольно сглатывает. — Пит, эй, мелкий. — Тони всё же выкручивается и тормошит Питера за плечо. Ресницы юноши мгновенно вздрагивают, Питер медленно и не без усилий разлепляет глаза и — как ни странно — тут же немного дезориентированно, но счастливо улыбается. — То-о-они… — сладко тянет он, потягиваясь и прогибаясь в спине чуть ли не радугой. — Доброе… утро? Чего такой серьёзный? — Прикажешь смеяться, когда я в следующий раз застану тебя со мной в постели? Ничего сказать мне не хочешь? — Тони хмурит брови и сжимает губы в тонкую полоску. Питер старается не смотреть в прожигающие насквозь глаза, приобнимая себя за плечи и перевернувшись на бок, чтобы оказаться лицом к лицу с Тони. — У меня в комнате небольшой пожар… был. Стой, Дубина уже потушил всё! — одёргивает он встрепенувшегося Тони. Тот смотрит с недоверием и совсем немного с осуждением, и Питеру становится неуютно. — Я проверял один проект, и всё должно было идти по плану, но что-то всё же пошло не по нему… Возможно, тот провод оголился, и… Эй! — Что это? — Тони ловит мельтешащую в воздухе руку и несильно дёргает на себя, заставляя Питера ничком упасть на кровать. Тот что-то бубнит в подушку, пока Тони рассматривает красное пятно ожога. — Насмотрелся? — Питер приподнимается на локте и высвобождает руку. — И нечего смотреть на меня так, будто застал, выряженным в спандекс! Просто ожог. — Просто ожог, — повторяет Тони и снова хмурится. — Поаккуратнее не мог? Меры предосторожности соблюдать не учили? — Кто бы говорил про осторожность! — Питер смеётся, но Тони почему-то не до смеха. Он смотрит в уставшие — счастливые, но уставшие — глаза Питера и чувствует, как что-то свербит под рёбрами. — Не хмурься, тебе не идёт быть серьёзным! — Он буквально подползает по-пластунски и касается ладонями щёк, большими пальцами массируя переносицу и лоб, и Тони дёргается отпрянуть, но в последний момент просто застывает так, позволяя Питеру пальцами изучать своё лицо. — Колется, — шутливо жалуется он, проводя костяшками по бороде. Тони наблюдает за тем, как радостные глаза бегают по его лицу, как Питер жадно, будто впервые, разглядывает его, медленно перемещаясь глазами с губ на щёки и нос и обратно. Наконец останавливается на глазах. — Ну вот что ты так смотришь? Пятница сказала, всё в норме. — Ты вообще спал сегодня? — спокойно спрашивает Тони, тем не менее замечая, как мнётся Питер, обдумывая ответ. — Да, часа три. Устроишь мне выговор? — Питер вскидывает брови, прекрасно понимая, что ничего такого со стороны Тони не последует. Смеётся. Тони усмехается. Питер переворачивается на кровати, оказываясь плечом к плечу с Тони и шумно выдыхает. Оба молчат пару минут. — Тони? — М-м? — Можно мне… — Питер закусывает нижнюю губу — Тони замечает боковым зрением — и резко оборачивается обратно лицом, выпаливая на одном дыхании: — Можно я буду иногда приходить сюда? В смысле… можно мне иногда спать с тобой, здесь?.. Тони медлит, казалось бы, целую вечность, а Питер в ожидании терзает губы, успев сотню раз выругаться на свою — несвойственную даже ему — бестактность. — Ты что это, боишься? — журит Тони, злорадно усмехаясь, но Питер, вопреки ожиданиям, лишь слабо улыбается и садится на кровати, скрестив по-турецки ноги. Тони смотрит на его напряжённую спину и непроизвольно напрягается сам. — Мне часто снятся кошмары. Какие — наутро никогда и не помню, но просыпаюсь в холодном поту, нередко от собственного крика. Это повторяется по определённому алгоритму — я высчитал, и в те ночи, когда это должно произойти, тащу Дубину из лаборатории, и вместе мы что-то проектируем. Но схема иногда даёт сбой, и я никогда не знаю, когда это может повториться… — Питер роняет голову на ладони, и Тони давит в себе желание просто коснуться его напряжённых плеч. Это просто мальчик со своими кошмарами и проблемами с отцом. Такой, каких ещё сотню можно сыскать в целом штате. Тони морщится и еле заметно мотает головой. Никакой не такой же — один-единственный, самый жизнерадостный, открытый и до жути надоедливый Питер Паркер. Солнечный. — Это, наверное, так глупо звучит — кошмары, приходящие по расписанию, — да и сама ситуация до жути детская… Не бери в голову, я просто… — Питер машет головой из стороны в сторону и совсем невесело усмехается. Тони придвигается ближе и, приподнявшись на локте, колеблется пару мгновений перед тем, как неловко обнять Питера, обхватив свободной рукой подрагивающие плечи. Слегка надавливает, заставляя облокотиться на себя, и Питер жмурится и льнёт так близко, как только может. Оба опускаются на кровать, и Тони перемещает свободную руку на затылок Питера, невесомо прохаживаясь по волосам. — Ничего не глупо, слышишь? Бояться — это нормально. — Питер пальцами сжимает майку на груди Тони, и его тело начинает медленно расслабляться. Кожа покрывается мурашками под мерными поглаживаниями чужих пальцев, и Питер бубнит куда-то в изгиб шеи: — Я не боюсь. — Ну конечно, — с улыбкой соглашается Тони, точно разговаривает с маленьким ребёнком. — Хочешь, дам совет? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Найди то, что удержит тебя, когда это случится в следующий раз. Главное, не давай не-страху взять верх. Хорошо? Питер порывается спросить, что удерживает самого Тони, но вовремя одёргивает себя и просто произносит: — Хорошо. — Да. — Что «да»? — Мой ответ: да. Ты можешь приходить ко мне и спать равно столько, сколько считаешь нужным. Только болтовнёй не доставай. — Тони не видит его лица, но прекрасно знает, что Питер счастливо улыбается. Рука тянется к шее и обнимает крепко-крепко, Питер прижимается к Тони и буквально душит в объятиях. — А ты ведь, — Питер отстраняется, чтобы посмотреть Тони в глаза — с недавних пор делать это не так-то и страшно, — не оставишь меня одного? — Ну вот, а я сказал не доставать болтовнёй. — Тони усмехается, пока Питер укоризненно бодает его плечо. — Я серьёзно, Тони. — Я тоже, хочется по привычке вставить Тони, но он молчит. — Для меня это очень важно. Я не хочу больше никого-никого в свои телохранители, мне они… не нравятся. — Питер кусает губу, словно ему неудобно за то, что он своими словами мог ненароком обидеть несуществующих телохранителей. — Да? — Тони вскидывает брови, изображая удивление. — И чем же я такой особенный? — На комплименты набиваешься. — Угу. — Все они воспитаны одинаково, — Питер падает на спину и вытягивает вверх руку, загибая пальцы. — Манеры, учтивость, неразговорчивость и полное отсутствие эмоций. Ты же полная противоположность. — Он крутит оставшимся большим, точно художник, делающий замеры. — Плохой комплимент. — А ты хотел услышать «Тони, ты мой телохранитель, потому что у тебя красивые глаза»? — Питер опять подрывается на месте и наклоняется к Тони так близко, словно самостоятельно хочет убедиться в красоте его глаз. По крайней мере, Питер точно наслышан об их глубине — он каждый раз тонет в карем мареве, стоит Тони посмотреть на него вот так. Как сейчас. — Ну, как минимум ослепительная улыбка, — говорит Тони безучастно и только спустя пару секунд улыбается. Ослепительно, не иначе. Питер замирает от осознания, что Тони чертовски — непозволительно — красив, и тут же задаётся вопросом, законно ли вообще думать о красоте своего телохранителя. Он не проецирует эту красоту на себя, не думает ни о чём, вытекающем из этого осознания. Просто спрашивает себя, где были его глаза раньше. — Извини, что-то не разглядел из-за твоего эго. — Питер уворачивается от удара подушкой и тут же ею же придавливает Тони, наваливаясь всем весом сверху. Тот что-то кряхтит снизу, а Питер просто укладывается поудобнее, обнимая подушку руками. — Сегодня у Дубины День рождения! — вспоминает он оставленную с вечера заметку поздравить робота и подрывается, как ужаленный. Радостно колотит в подушку кулаками, словно призывая Тони выглянуть, и, когда его лицо показывается из-за укрытия, зачем-то повторяет: — День рождения у Дубины! — И что? — Как это? — Питер по-настоящему удивляется. — Нужно его поздравить. — Он робот, Пит. — Он мой робот. — Звучит упрямо и совершенно по-детски, как если бы капризный ребёнок заявлял, что это его игрушка. — Вот ты его и поздравляй. — Тони ожидает очередного шутливого удара, но его, на удивление, не следует. — Я хочу подарить ему торт. Он же обрадуется торту? — Питер задумчиво изучает покоящиеся на прикроватной тумбочке часы Тони и висящий на абажуре галстук. — Придумал: мы сами испечём ему торт! Пятница, свяжись с Карен, скажи, что сегодня она может не приходить на работу — мы печём торт! — Он подрывается на месте под механическое «Как скажете, мистер Паркер» и многострадальное «Мы? Почему мы?», выбегает из комнаты, но спустя секунду вновь появляется в дверном проёме. — Жду внизу через десять минут! Тони театрально вздыхает и утыкается лицом в подушку.

***

Питер рассказывает что-то уже порядка десяти минут, с восторженным запалом, активно жестикулируя руками и ставя чуть ли не сценки с участием кухонных принадлежностей и редких продуктов. Тони не слушает, погружённый в свои мысли, но из задумчивой полудрёмы вырывают повторяющиеся с завидной частотой имена Неда и ЭмДжей. Тони пару раз мимоходом порывается расспросить о них побольше — чтобы убедиться, что они не причинят вред Питеру, разумеется, — но каждый раз спотыкается о горящие глаза и широкую улыбку, о раскрасневшиеся щёки — Питер носится по кухне, как сумасшедший, и всё говорит-говорит-говорит без умолку, словно там, в Италии, между ними окончательно стёрлись все границы, и Питер старательно навёрстывает упущенное, медленно погружая Тони в свой мир нескончаемых лабораторных по химии и нечастых посиделок с друзьями. Питер ставит перед Тони чашку кофе и присаживается на стул напротив, размешивая сахар в чае. Секундную паузу Тони использует в свою пользу. — Кто они такие, эти Нед и ЭмДжей? — Питер открывает рот, чтобы ответить, но о чём-то резко вспоминает и, показывая Тони пальцем, что вернётся через одну секунду, спрыгивает со своего места и топает к холодильнику. Возвращается уже с ведёрком фисташкового мороженого. — Мои друзья. — Питер с потрескивающим звуком снимает крышку. — Единственные, кто общается со мной не ради моих денег. Они крутые, правда. С Недом у нас даже идейка одна была — только не смейся! — я супергерой, помогаю простым людям, летаю над городом на чём-то вроде реактивного ранца — прям как в Майнкрафте, — а он мой навигатор, друг за компьютером, мониторящий меня и обстановку вокруг. — Он несколько неловко, но широко улыбается, и у Тони не получается сдержать беззвучного смеха. — Нужно сказать Хэппи, чтобы завтра утром отвёз тебя в детский сад, а не в школу. — Питер несильно пинает его под столом и жестом предлагает мороженое. Тони отрицательно машет головой. — Мишель тоже очень хорошая. Она обычно ни с кем не общается, кроме нас. Она мне… можно сказать… нравится. — Признание выходит с трудом, и Питер тут же утыкается в свою кружку, жалея о сказанном. Тони от неожиданности делает глоток больше обычного и обжигает язык и горло. Болезненно морщится и пристально смотрит на опустившего голову Питера. Тот ковыряет мороженое ложкой и старается не смотреть на мужчину напротив. — Вы встречаетесь? — задаёт Тони закономерный вопрос, когда чувствует на себе нерешительный взгляд исподлобья. Голос его раздаётся в оглушающей тишине громко и чётко, и Питер с секунду мнётся. — Не то чтобы, вернее, вообще нет. Она даже не знает, да и я не уверен. Она мне симпатична, но как… как… не знаю, — сдаётся Питер. — Всё сложно. — Я, конечно, не лучший психоаналитик, а уж семейный психолог и вообще хреновый, но тебе, скажем, хочется чего-то большего, чем просто общение? Поцелуи, объятия, свидания? — Тони чуть подаётся корпусом вперёд, и Питеру становится совсем неловко. — Мы и так обнимаемся — друзья ведь. — Тони хочется если не рассмеяться, то ударить себя по лбу — настолько Питер выглядит несмышлёным. Но он не смеётся, как заправский психолог, только слушает. — Я не уверен, согласится ли она пойти со мной на свидание. И смог ли бы я набраться такой смелости, тоже не уверен. А поцелуи… нет… не уверен… то есть не сразу… — Казалось, ещё мгновение — и Питер станет красным, как маков цвет. — Стоп, а почему мы говорим так, будто я завтра должен пригласить её на свидание? Я же сказал, что ни в чём не уверен. В своём отношении к ЭмДжей в том числе. — И Питер принимается есть мороженое, отчасти из-за того, что комок в горле никак не проглатывается.

***

Если бы Питер знал, что его затея обернётся щеголяющим в белом, испещрённом мелкими розовыми цветочками, фартуке Тони, он бы придумал что-нибудь эдакое ещё очень давно — зрелище точно стоило того, чтобы им наслаждаться. — Смейся-смейся, — бурчит Тони почти беззлобно, толкая грязным венчиком белый поварской колпак на голове Питера. Тот морщится и, смеясь, ловит языком падающие с венчика вязкие капли теста — того, что тестом и отдалённо назвать нельзя. — А всё потому, что кто-то напортачил с рецептом, совершенно не имея понятия, что тесто для блинов и для коржей совершенно, блин, разное, — ворчит Тони следом, слишком явно указывая глазами на неозвученного «кого-то». Питер виновато улыбается и ковыряет носком ножку стола. — Ой, будто я готовил блины когда-то и знаю, какое для них тесто нужно. — Питер показывает язык, и его лицо озаряет ехидная улыбка. — Вопрос в том, откуда ты это знаешь! Колись, готовишь по воскресеньям? Печёшь пироги и мурлычешь песенки? Есть кулинарная книга «1000 и 1 рецепт тортов на все случаи жизни»? — Он отправляет грязные тарелки в посудомоечную машину и ставит сковороду на плиту. — Новый план: ты занимаешься блинами, а я ищу новый рецепт коржей. — Нет у меня никакой книги, — отнекивается Тони, игнорируя первых два предположения, и это не скрывается от внимательности Питера. Тот садится за стол и подпирает подбородок ладонями, всем своим видом требуя: «Колись!», и буравит ощутимым взглядом спину мужчины. Тони тем временем возится со сковородой и маслом, и его терпения хватает ровно на то, чтобы обернуться и встретиться взглядом с Питером. — Ну да-да, бывало пару раз, что в этом криминального? — Питер смеётся. Всё, хочется ответить, в этой истории криминальное всё: от этого дурацкого фартука до умения Тони-Старка-пущу-пулю-в-лоб-за-любой-прокол готовить. Тони же пренебрежительно — уязвлённо, думается вдруг Питеру — хмыкает и снова оборачивается к потрескивающему на плите маслу. — Ну не дуйся, я ж любя, — нараспев произносит Питер и почти не смеётся — улыбается тепло и примирительно, только Тони не видит. — Вы с Джарвисом, да?.. — «Пекли блины» остаётся так и не озвученным, Питер, спохватившись, зажимает рот ладонью. Смех пропадает моментально, и всё, чего хочется на данный момент, — провалиться сквозь землю как можно скорее. — Откуда знаешь про Джарвиса? — Тони смотрит пристально, с укором и совсем немного с волнением. Питера спасает тесто — Тони оборачивается, чтобы залить первый блин. — Мне казалось, всё, что происходит вне тебя и твоего присутствия, тебя не касается. — Питеру хочется сказать, что вот он, его всё. По крайней мере, пока они связаны контрактом. Хочется заявить, что никакой личной жизни у телохранителя быть не может, но понимает, что это чистой воды ложь и эгоизм. Хочется… Вместо этого Питер опускает взгляд на столешницу и тихо бормочет: — Я знаю про тебя всё и про него в том числе. Это была вынужденная мера, Тони, я… мы с Хэппи должны были знать, что на тебя можно положиться… — И как, знание того, с кем я сплю, помогло вам определить степень моей надёжности? — Тони злится, но голос дьявольски спокойный. Режет по живому, и Питеру хочется застрелиться, чтобы он не смотрел на него вот так, долю мгновения, пока оборачивается за полотенцем. — Извини. — Питер сминает в руках край футболки и не может отделаться от поганого ощущения, что он опять кого-то разочаровал.

***

— Как сделать так, чтобы он его увидел, но мы к этому вроде как не причастны? Ну, чтобы он просто его нашёл? — Тебе это принципиально? — Было бы прикольно. Тони, кажется, закатывает глаза, в мозгу заевшей пластинкой крутится «Детский сад». Он выглядит спокойным — как обычно, — но Питер продолжает чувствовать себя неловко. На самом деле он даже очень рад привычке Тони делать вид, что ему всё равно или же ничего не произошло, но поговорить про это хочется ужасно. По крайней мере, тогда, когда они оба придут в себя. — Сейчас. Вон он, по коридору, клешнями перебирает. — Тони кивает в сторону движущегося по коридору Дубины. Оба стоят, высунувшись из комнаты Питера, точно шпионы из малобюджетной комедии. — Спрячь торт в шкаф, живо, — шепчет он и добавляет уже громче, так, чтобы робот отчётливо услышал: — Ну вот, закончили. Главное, чтобы Дубина не видел. Пошли, Пит, отойдём ненадолго. Питер с секунду копошится в шкафу и выходит вслед за Тони. По дороге они обмениваются заговорщицкими взглядами и заходят за угол. Тут же выглядывают, словно шпионское кино так никто и не отменял, и наблюдают за действиями Дубины. Робот вертит импровизированной рукой, точно головой, проверяя, не следит ли за ним кто — на этом моменте Тони утягивает Питера за угол, — и, убедившись, что кругом никого нет, въезжает в комнату. Питер выныривает из-под руки Тони и машет в воздухе, призывая идти следом. Он еле скрывает предвкушающую улыбку и на всякий случай прижимает кулак к губам. Останавливаются у приоткрытой двери. Дубина стоит посреди комнаты, словно задумавшись, а Питер вспоминает, вживлял ли ему такую функцию. Иначе чего бы ему сомневаться — прямого запрета лезть в шкаф не было. Видимо, Дубина приходит к тому же умозаключению — если к роботу вообще применимо это слово, думается Питеру — и, прострекотав что-то, подъезжает ближе. Распахивает рукой дверцу шкафа и, вздрогнув, застывает на пару мгновений, уставившись на содержимое. Затем аккуратно достаёт упакованный торт, ставит на пол и начинает что-то верещать. Питер толкает Тони локтём, и оба с громким «Сюрприз! С Днём рождения, Дубина!» вваливаются в комнату. Если бы радость могла материализоваться из ничего, Дубина заполнил бы всю комнату гайками и гвоздями. И не только комнату. Потому что, Тони кажется, радостнее робота он не видел никогда — как будто роботы вообще бывают радостными. Он подъезжает к Питеру, неловко обнимает его одной рукой, затем к Тони, бежит к своему подарку, словно боясь, что его могут забрать. И всё верещит и верещит, что не заткнёшь. Как и Питера, вдруг подмечает Тони, задумавшись, учитывал ли это мальчик, проектируя Дубину. Питеру становится неловко, что год назад он считал Дубину всего лишь экспериментом. Плодом его спора с отцом, желанием доказать, что он способен на многое и без его подачек. Питер чувствует вину за то, что хотел разобрать его сразу после завершения, потому что какие-то провода так и не соединились, и вместо человеческого голоса робот способен был лишь на детский лепет. Он оставил его до утра, чтобы на свежую голову решить маленькую механизированную судьбу, а на утро робот будит его с подносом, на котором лежат сырое мясо, яйца, сыр и прочие продукты, которые он нашёл в холодильнике и накидал сверху. А ещё Питер укрыт тёплым пледом, хотя прекрасно помнил, что уснул прежде, чем успел хоть чем-то укрыться. — Нашёл? Понравился? — Дубина два раза энергично кивает. — Ну всё, тебя с Днём рождения, а нам торт. — Тони усмехается, практически улавливая перемену настроения робота: радость мгновенно сменяется грустью. Краем глаза видит замешательство Питера и примирительно улыбается. — Ладно-ладно, мы поделимся. Дубина, кажется, подпрыгивает на месте от счастья.

***

— А тут бармен говорит: «Позвольте ваш стул». — Тони широко улыбается, а Питер сбивается, какой это по счёту анекдот. О том, что это — травля анекдотов — было единственным средством, чтобы не умереть от боли во время военных действий, Тони, разумеется, умалчивает. Питер смеётся, и Тони кажется, что он не встречал ещё более красивой улыбки и более задорного смеха. Более живого и открытого мальчика он не встречал тоже. Питер всегда ассоциировался у него с золотом. А ещё с солнцем и, почему-то, клубникой. Тони не знает, любит ли Питер клубнику, но тот каждое утро пьёт чай с клубникой и мятой, пока Тони возвращает себя к жизни горьким кофе. Дубина верещит тоже, и Тони принимает это за смех. На нём праздничный колпак фиолетового цвета и галстук, напяленный Питером. Они сидят на полу и едят торт, который, на удивление, у них даже получился. Тони рассказывает что-то ещё, а Питер просто счастлив, что всё вернулось в прежнее русло. Только отголоски разговора осели на обратной стороне лёгких, и вздохнуть у Питера получается не всегда. Он гонит невесёлые мысли прочь, потому что не время и не место. Потому что Дубина счастлив, и Питер не имеет права омрачать веселье своим кислым видом. Только когда стрелки часов переваливают за полночь и Дубина тактично решает подняться в лабораторию, потому что поздно и его хозяину не мешало бы выспаться, Тони говорит то, от чего желудок Питера сводит колкой судорогой. — Он значит для меня слишком многое, и я не хочу, чтобы о его существовании узнал кто-то, кому это знать не положено. И чтобы с ним случилось хоть что-нибудь из-за этого, я не хочу тоже. — Хорошо. Голос дрожит, а Питер понимает, что официальное «встречает Джарвиса по прибытии в Америку, на данный момент состоят в отношениях» моментально меркнет и сереет на фоне того, что происходило и происходит сейчас. Питер чувствует себя опустошённым.