Золото и титан

Питер успевает несколько раз пожалеть о своей сиюминутной прихоти, переодеваясь в костюм — Тони без лишних слов помогает ему завязать галстук, в то время как сам он безучастно упирается взглядом в одну из немногочисленных фотографий с изображением симпатичной рыжеволосой девушки; — примерно столько же — когда они совершенно молча садятся в машину — благо свою собственную, а не в багажник тонированного внедорожника, думается с усмешкой Питеру, только смеяться вот почему-то не хочется. Питер чувствует себя так, будто кто-то украл эмоции и даже мысли, оставив, как ни странно, полное ничего и еле различимый привкус саднящей тревоги. Питер, кажется, всё ещё ждёт тот самый роковой выстрел, способный предрешить практически всё. Жизнь одного из них как минимум. Только вот пистолет Тони не у Тони точно, и единственный возможный выстрел придётся по нему как раз и совсем немного по Питеру. Питеру, кажется, абсолютно всё равно, откуда у Тони в квартире нашёлся почти идеальный по размеру костюм, куда они направляются следом за проклятой красной Ауди и даже то, что может произойти буквально в следующее мгновение. Он чувствует себя какой-то выпотрошенной куклой, грязной и поломанной, но всё равно кем-то наряженной, словно все вокруг желают доказать, что он всё ещё нужен, что он всё ещё кукла, а не груда хлама. Питер чувствует, что излишне драматизирует, переигрывает, потому что он во всём этом — дело десятое, и им, кем бы ни были эти люди, нужен Тони. Питер почему-то не задумывается, каково сейчас ему, и чувствует себя невыносимым эгоистом за это. Интересно, Питер может оправдаться, что ему по-прежнему семнадцать, и излишняя эмоциональность — его всё? Судя по всему, нет. — В порядке? — Голос Тони кажется каким-то чужим, не Тони уж точно: намного ниже и глубже обычного — Питер чувствует табун мурашек под кожей. Питеру не нравится всё это, начиная с двух амбалов на заднем сидении, чьи взгляды вырывают из Питера кусок за куском, и заканчивая ими же, потому что думать о чём-то другом Питер просто не в состоянии. И нет, Питер уж точно не в порядке. Питер упрямо смотрит на проносящийся мимо цветастый город, высунув локоть в окно, и, уткнувшись подбородком в кулак, поджимает губы. Свободная рука больно впивается в колено, но Питер, кажется, не может её контролировать. А ещё это единственный способ выпустить пар и хоть немного отвлечься. — Всё будет хорошо. — Широкая ладонь накрывает руку на колене Питера, и тот еле заметно дёргается. Ноги начинают мелко подрагивать, и, чтобы Тони ничего не заметил, Питер сбрасывает с себя чужую руку. Выходит чуть более несдержанно, чем он думал. Питер знает, да, Тони уже говорил. Это самовнушаемое «хорошо» уже продохнуть не даёт — столько его образовалось и в голове Питера, и снаружи, в воздухе. Питер впервые за долгое время смотрит на Тони. Тот как никогда непроницаем, взгляд чёткий и ровный, ни один мускул не выдаёт напряжения. И всё же Питер кожей чувствует давление в каждой клеточке его тела. Ещё одно самовнушение, быть может, он же не может сейчас чувствовать. — Почему мы делаем это? — Питер шепчет, еле шевеля губами, и только по облачку пара, сорвавшегося с губ, можно понять, что он что-то сказал. Ты же мой телохранитель, чёрт возьми, просто сделай хоть что-нибудь! — Потому что это безопаснее всего. — Щелчок. Питеру отчаянно хочется закричать. Или хотя бы расплакаться. Плевать, как это будет выглядеть. Потому что чувства, кажется, вернули, обрушили лавиной, причём усиленные в десятки раз. К горлу подступает тошнота, и прогорклый ком не даёт вырваться и звуку. Безопаснее всего. Да какая к чертям безопасность, когда творится такое, когда чувство, будто попали в дешёвый боевик, когда спереди — машина, а сзади — вооружённые до зубов шкафы?! Питер отчего-то очень некстати задумывается, знает ли Тони, на что идёт. Видимо, знает либо же сам уверовал в своё метафорическое «хорошо», которое так ни разу хорошим и не было. Питеру остаётся надеяться, что первым — единственным — умрёт он. — Тогда… — Питер тяжело сглатывает и прочищает горло, обретая возможность говорить, и голос его звучит хрипло и жалко. — Тогда что это за женщина? Вопрос вибрацией повисает в воздухе, и Питеру кажется, что возросшее напряжение он способен уловить взглядом. Стоит чуть отклониться вправо, чтобы заметить. Питер думает, что останется безответным, как Тони начинает говорить: — Ирма Сарлес, — бросает он, будто это имя должно что-то означать. Видимо, да, только Питера в это «что-то» посвятить забыли. — Лет двадцать назад мы довольно тесно общались, — спасибо, я заметил, как она насиловала твой рот, — промышляя мелкими и не очень аферами. Работали в основном по части карт, чистили ночных гуляк по барам, и это было сродни развлечению, не более, потому что хотели и могли. До тех пор, пока Ирма не предложила обчистить казино своего отца… — Тони умолкает на пару мгновений, и это время кажется Питеру вечностью. — И что было дальше? — Он ёрзает, пытливо цепляясь за Тони взглядом, боясь, что тот не захочет продолжать. Тони переводит взгляд на Питера, смотрит долго-долго прямо в глаза — Питеру уже не по себе становится, — а после отворачивается, и взгляд его снова становится непроницаемым. — Мы облапошили его на шестьсот тысяч долларов, и я бросил её практически ни с чем. Питер списывает услышанное на слуховые галлюцинации, пару раз перекатывает на языке фразу и ждёт, когда Тони рассмеётся, заверив, что это не более, чем шутка. Но тот не спешит смеяться — не улыбается даже, и мурашки заставляют и вовсе вздрогнуть всем телом, точно его током ударило, — по-прежнему неотрывно следя за дорогой, словно боясь посмотреть Питеру в глаза. Тони Старк боится ребёнка? Его, Питера? Ерунда. — Ты свалил с деньгами один?! — Голос Питера невольно становится на пару октав выше, но это резко оказывается последним, о чём вообще можно волноваться. — Посмотри на меня, Тони! Чёрт, в глаза! — Питер готов расплакаться от того, как Тони смотрит, как еле заметно закусывает изнутри щёку — о да, Питер замечает, — как хмурится тоже едва различимо. — Да, Питер, мне было восемнадцать. — Чёрт возьми, почему он говорит так, будто это какое-то чертовски хорошее и — главное — исчерпывающее оправдание всему этому, вернувшемуся спустя двадцать лет? Неужели Питер тоже может ограбить что-нибудь эдакое, сославшись на трудный возраст и ветер в голове? Нет, потому что… ну бред же! — Каким же мудаком ты был. — Вслух произносит Питер. Выходит спокойно, точно приговор, а внутри всё так и сгорает в желании ударить Тони, да посильнее и чем-нибудь тяжёлым. Остаётся надеяться, что мудаком он всё же был, а никак не остался. Тони бьёт по тормозам неожиданно, точно в отместку за оскорбление и осуждающий взгляд, и Питер едва не врезается в лобовое стекло. Ауди впереди тоже останавливается, а Питер благодарен всем известным богам, что не в лесу, а вроде как даже в городе — Питер ни разу не был в этом районе. Неоновая вывеска слепит глаза, но Питер и названия прочесть не успевает, как его толкают в спину, заставляя пошевелиться. — Держись меня и далеко не отходи, хорошо? — тихий шёпот на ухо заставляет вздрогнуть, и Питер только сейчас понимает, как на улице холодно — дыхание оставляет невидимый ожог на коже, а после и вовсе холодное покалывание от соприкосновения с воздухом. Он еле заметно кивает и чувствует на себе щекочущий взгляд Ирмы — игривый и томный одновременно. Питера неприятно ведёт от её развязности, и он невольно — а может, и назло — находит руку Тони и робко переплетает пальцы. Тони успокаивающе касается большим пальцем кожи запястья, чуть поглаживая, и сжимает руку Питера чуть сильнее. Что-то странное скребётся в груди у обоих, и уже непонятно, у кого сильнее — а может, одно на двоих?

***

Внутри оказывается самый обычный — и не самый дорогой, подмечает Питер — бар с запахом перегара, привкусом спирта в воздухе и ретро-музыкой, но, судя по всему, вовсе не он является конечной остановкой. Ирма, повиливая бёдрами в такт каждому шагу, цокает каблуками впереди, и Питер даже начинает считать, как тут же сбивается и бросает глупую затею. Питеру удивительно не страшно. Может, всё дело в идущем почти вплотную Тони, в сцепленных в замок руках, в обволакивающем парфюме, который Питер замечает только сейчас, в вернувшемся пистолете — металл жжёт кожу сквозь рубашку и неудобно оттягивает пиджак, и вот это в стократ страшнее, потому что, чёрт возьми, какого чёрта пистолет у него, а не у Тони? — а может, и во всём сразу, или даже в том, что кто-то снова украл страх, но Питер не боится ни капли. Питер чувствует, как шестое чувство скребётся о рёбра и наконец-таки понимает, что это, должно быть, какой-то зверь. Интересно, думается Питеру, в таком случае я должен дать ему имя? Ты сумасшедший, Питер, точно псих — приходит следом. Звуки саксофона возвращают его в реальность, едва коснувшись слуха. Тони легко улыбается, припоминая совместную поездку в Рим и плавные движения подростка — он соврал тогда, сказав, что не смотрел. Питер встрепенулся и даже потянул бы Тони за собой — как тогда, на площади, — если бы не открывшийся перед ним вид, заставивший замереть на мгновение. Обилие золотого и белого отдаёт величием Пантеона да и Рима в целом и в первую секунду даже слепит. Огромная хрустальная люстра на уровне глаз и красно-чёрные пятна у самых ног наталкивают, пусть и не сразу, на мысль, что они оказались в… — Казино! — выдыхает Питер изумлённо, смотрит вниз и едва не свешивается с кованых перил, чтобы как можно лучше всё разглядеть. Тони отпускает руку, но вместо этого обхватывает плечи, буквально отдирая Питера с места, заставляя идти за собой. Питер разочарованно выдыхает и плетётся следом, потому что охранники впереди идут плечо к плечу, и обогнуть их не получается никак. Питер чувствует волнение каждой клеточкой тела — как бывает взволнован человек, наконец делая то, чего так давно ждал и хотел, — и Тони предостерегающе сжимает предплечье, словно приказывая успокоиться. Питер от Тони отмахивается и всё смотрит-смотрит-смотрит, желая вобрать в себя всё и сразу. Но кругом слишком много интересного и, чего греха таить, запретного — Питер и в клуб-то ходил только для того, чтобы отца позлить; если он узнает про казино… впрочем, даже к лучшему, думается Питеру, перестанет наконец считать меня маленьким. Питер прекрасно помнит почти все комбинации карт в покере, они с Недом и Мишель столько раз имитировали собственное казино, что и не сосчитать — правда, Мишель почти всегда выигрывала, но сейчас-то Мишель нет и подавно; есть Питер, покерный стол и целая ночь впереди. Питер напрочь забывает о том, что вроде как нужно бояться — он по-прежнему не знает практически ничего, кроме рассказа Тони и обтекаемых фраз Ирмы, — забывает о двухметровых шкафах и о самой Ирме тоже. Разве что о Тони помнит, только не так, как не помешало бы: Питеру лишь хочется произвести впечатление, мол, посмотри, Тони, как я выгляжу с бокалом виски за покерным столом. Но Тони не смотрит, Тони слушает томное воркование на ухо, и Питер впервые чувствует болезненный укол. Не понимает, ревности или обиды, но внутри разгорается желание выпить чего-нибудь крепче лимонада, а может даже напиться, чтобы и ему доказать тоже. Ребячество, думается Питеру, только дети пытаются что-то доказать вот так, имитируя взрослых. — Мальчики, оставайтесь здесь и присмотрите за малышом, мы с Тони прогуляемся тут. — Но… — Питер чувствует, как что-то обрывается внутри. Обрывается и летит в пропасть. Его просто бросят здесь в сопровождении охраны, которая и шагу не даст сделать. И куда это Ирма решила отвести Тони? Питер, кажется, догадывается, но думать о чём-то подобном становится откровенно противно. Предатель, хочется крикнуть вслед, потому что Тони, кажется, снова его на кого-то променял. Предатель, потому что сначала подвергает опасности, а следом просто бросает одного, так толком ничего не объяснив, оставив после себя ничего не значащее «это безопаснее всего». Питер ещё многое хочет Тони сказать, но не выходит: Ирма увлекает его куда-то за собой, а Питера грубо усаживают за барную стойку. — Клубничный Дайкири, пожалуйста, — бросает он и, вопросительно вскинув брови, едко интересуется у сидящего рядом охранника: — Можно? Тот пару секунд смотрит на Питера без единой эмоции — точно сканирует, кажется Питеру — и так же безучастно, но с долей иронии произносит: — Сок. А Питеру сквозь землю провалиться хочется.

***

Вспомнить схему двадцатилетней давности оказывается даже легче, чем думалось Тони. В голове — удивительно — всплывают изящно расписанные аккуратной рукой Ирмы таблицы и метки. Внедрённые ею же люди в эту подпольную сеть значительно упрощают всё, что только поддаётся упрощению. Остаётся представительное лицо, которым, как ни странно, должен выступить он. Одно казино, одна ночь и один большой выигрыш. Тони и знать не хочет, на какую сумму претендует прильнувшая к плечу Ирма — всё, что ему известно, так это то, что владелец этого казино совсем не вовремя перешёл ей дорогу, и партия Тони — лишь малая часть плана. Тони знает, что не возьмёт ни цента, потому что взять — значит подписаться уже пожизненно. Тони думает разобраться со всем поскорее и вернуться к Питеру, всё ему объяснить и уже полностью перечеркнуть своё прошлое. Острые ногти порхают по плечу и чувствуются даже сквозь слой одежды, а губы изгибаются в игривой улыбке у самого уха — точно останется след от помады, — а Тони искусно делает вид, что ничего противозаконного не происходит, никакой подросток не ждёт его у барной стойки и им вообще никуда не нужно успеть до рассвета. Тони играет эмоциями, сбивая с толку других игроков, делает внушительные ставки, набивая себе цену, и с усмешкой наблюдает, как игроки рано или поздно сбрасывают карты. Тони удивительно везёт, и он прекрасно знает причину своего «везения», томно прильнувшую рядом. Бонни и Клайд, вспоминаются ему их старые-добрые кодовые имена, и Тони какой-то дальней частью сознания понимает, что ему это даже нравится. — Чёрт бы тебя побрал! — шипит Тони одними губами, чувствуя руку, порхнувшую по бедру. — Ты что творишь? — Ты слишком остро реагируешь. Что, не срастается с малышом? Или боишься, что он заметит? — Ирма ведёт рукой выше, и Тони заметно тушуется, пропуская. Она поочерёдно обводит всех игроков глазами, сладко улыбаясь каждому. — Ты не даёшь сосредоточиться. — О, теперь это тебя отвлекает? Помнится, тебе до одури нравилось, когда я так делала. — Убери руку или всё, что я проиграю, будешь оплачивать сама. На удивление, рука исчезает, и Тони даже пытается облегчённо выдохнуть, как замечает странное изменение в поведении Ирмы. До этого сидящая вплотную, она резко и ловко перебирается к нему на колени и обхватывает шею руками. Что за чёрт, хочется прошипеть ему, но знакомый в каждой тональности голос оказывается первым: — Я в игре. — Питер присаживается за стол, совершенно точно строя из себя сына влиятельного человека — Тони не замечает в нём ничего, кроме холодного безразличия и толики превосходства. — Можно? — Ни тени вопроса, и Тони прекрасно понимает, кому он обращён. Питер обводит взглядом всех игроков, ни на мгновение дольше нужного не задерживаясь на нём, а Тони даже глаз его увидеть не может сквозь стёкла украденных у охранника очков. Только этого не хватало. Тони бы посмотреть так, как может только он, выйти из игры, забрать Питера и накричать где-нибудь на улице или в машине, потому что «ну что ты, блядь, творишь?», сделать хоть что-нибудь, но он может только подёрнуть плечами, давая никому ненужное согласие, дышать дурманящим парфюмом своей спутницы-на-одну-ночь и продолжить делать вид, что всё ещё ничего такого не происходит. — Конечно, нам втроём, — Тони смотрит на оставшихся игроков с неспадающей фирменной улыбкой, — стало немного скучно. Питер почти так же виртуозно управляется с картами, как и сам Тони лет двадцать назад — Тони не может не смотреть на тонкие запястья и пальцы, пляшущие по столу, мельтешащие перед глазами, словно назло; не может унять напряжения и сжимающего чего-то в груди, потому что Питер не смотрит на него совершенно и — о боги! — лучше бы он смотрел осуждающе или с ненавистью — да хоть как-нибудь! — чем вот так. Питер мажет взглядом, смотрит сквозь него, Питер делает вид, точно Тони и вовсе нет здесь, и Тони наконец понимает, что всего этого заслуживает. Теперь его очередь чувствовать себя ничем. Питер держится прямо, ставит крупно и играет почти без эмоций — лишь слегка надменно, как и подобает «золотым» мальчикам вроде него. Тони не успевает заметить, как они идут ва-банк, и вот тогда-то Питер смотрит на него, долго-долго, провоцируя, насмехаясь — и бог знает что ещё делая; — не замечает, как все поочерёдно вскрываются, и только по разочарованному шипению Ирмы понимает, что проиграл: его каре Питер налегке перекрывает роял стрит флешем. — Спасибо за игру, господа. — Питер змеино улыбается — точь-в-точь Ирма, думается Тони, — подзывает к себе официанта и берёт с разноса стакан с виски. — Обналичьте, пожалуйста, — обращается он к крупье, хотя смотрит совсем не на него — не отрывает взгляда от Тони, когда делает глоток, поджимает губы от горькоты напитка и ставит стакан на стол. — Не везёт в игре, повезёт в любви? Хотя вам, кажется, уже повезло. И уходит. Мать его, уходит. Тони догоняет его уже у машины — Ирма едва не закатывает скандал по дороге, но остаётся, — Питер стаскивает очки и оставляет их на капоте Ауди, всем своим видом показывая, что готов ко всему. Ни тени прошлого Питера. Одна лишь надломленность и покорность. — Совсем с ума сошёл? Захотел все папочкины деньги просадить? Вот тогда бы он точно нас не заметил, о да, с пропавшими-то тысячами долларов! Ты о чём думал вообще?.. — Тони останавливается, натыкаясь на слёзы, дорожками исчертившие щёки Питера, и это действует точно пощёчина. — Пит… — Поехали домой, — выдавливает из себя Питер и тупит взгляд. Его легко потряхивает то ли от холода, то ли от слёз — а может, и от всего вместе, — и Тони не находится с ответом. А как же деньги, хочется спросить Тони, но он тут же понимает абсурдность и неуместность вопроса. Тони тянется, чтобы Питера обнять, прошептать как обычно что-нибудь успокаивающее, но тот делает два шага назад, красноречиво давая понять, что лучше держать дистанцию. Лучше. Держать. Дистанцию. Во всём, понимает Тони, словно только сейчас осознаёт всё до конца, словно слова Джарвиса об излишней «увлечённости» Тони этим мальчиком доходят только сейчас. Тони вдруг становится страшно, он кашляет в кулак и открывает перед Питером дверь. — Нужно ко мне заехать, переодеться и вещи забрать. — Кивок. — Ты в порядке? — Ещё один. — Злишься? — Питер отрицательно машет головой, и Тони сдаётся. Утром, обо всём этом они поговорят утром. Тони ведёт на чистом автопилоте. Ни одна из мыслей не лезет в голову, но и сосредоточиться на дороге он не может никак. Питер молча сидит рядом и также беззвучно плачет — просто слёзы катятся по щекам, а сам он совершенно спокоен, будто и не плачет вовсе — и Тони бы успокоить хоть как-нибудь, а не делать вид, что ничего не замечает, но он понимает, что сделает только хуже. В квартире Питер рассматривает фотографии, стоя к нему спиной, и Тони просит его подождать. Когда возвращается обратно, застаёт подростка спящим на краю дивана с застывшими в уголках глаз слезами и думает, что у них есть ещё пару часов до рассвета, чтобы Питер смог немного отдохнуть.