***
Перед тем, как уехать — сбежать, подкидывает верное слово внутренний голос — Питер решает покончить со всеми делами. Самым главным из них была сборка Колотушки — Питер просто не мог бросить Дубину в одиночестве. С подружкой же он мог быть уверен, что робот находится в надёжных — железных — руках и не мучиться угрызениями совести. Удивительно, но в перерывах между тотальным безразличием ко всему миру его охватывало нестерпимое желание творить. Будто в своих разработках и идеях он хотел утопить все чувства; таскаясь с роботами — хоть на йоту стать таким же: безэмоциональным и до скрежета в зубах логичным. Потому что всё остальное в жизни Питера словно отравлено нерациональностью. Пожалуйста, уйди из моей головы… Справляться с этим едва ли становится возможным, и Питер ловит себя на мысли, что, будь он Тони, наверняка запил бы всё это огромным количеством алкоголя, таким, что и не вспомнить наутро — а лучше вообще не вспоминать никогда в этой жизни. Питер качает головой и понимает, что ничего забывать не хочет. И пусть Тони стал для него переломным моментом, разделив жизнь на «тогда» и «сейчас», пусть Питер сам не определился, какое оно, это «сейчас»: хорошее или плохое — возвращаться обратно в «тогда» в стократ хуже. Питер снова ходит в школу, учится на отлично, мирится с соседствующим по правую руку Майком и ездит домой с ним и Хэппи. Питер снова чувствует себя нормально. Питер наконец понимает, что на Тони жизнь не закончилась. Чувствует себя подлым предателем за это, а потом утешает себя мыслью, что и в предательстве его успели опередить. Питер заканчивает сборку Колотушки в три дня — помогай Дубина, справился бы намного быстрее, только вот Питер запретил роботу даже появляться в своей комнате. Чуть дольше возится с кодированием и записью всевозможных программ — все последующие роботы непременно должны быть лучше предыдущих, как-то дал себе установку он. Но по отношению к Дубине это как минимум несправедливо, поэтому Питер ограничивается таким же набором комбинаций, как и в первом роботе. В перерывах он пьёт энергетик, потому что спать по-прежнему страшно, а кофе не помогает уже давно, и играет с Пятницей в слова. Журит Дубину за опрокинутый тубус и тут же, смягчаясь, приобнимает робота, шепча, что скоро тот не будет один — в отличие от меня, хочется добавить вслух, но Питер до крови закусывает щеку и молчит. Семьдесят два часа без сна не проходят бесследно, но и встречаться один на один с красивыми — жестокими — карими глазами, чувствовать совершенно натуральные кровавые укусы и наливющиеся синяки от железной хватки — выше его сил. Тони насилует его каждую ночь — из тех, которые он спит, — и, как бы Питер не пытался переубедить себя — чёрт возьми, он даже нашёл старые фотографии своего настоящего насильника! — широкие и плавные — прекрасные — черты Тони всё никак не становятся угловатыми и грубыми. Питер припадает губами к банке, насильно вливает напиток в горло и только тогда обращает внимание на приглашённого им же Дубину. Тот осматривает его едва ли не с осуждением и заботой, и Питеру кажется, что трое суток — необходимое время без сна, чтобы ловить галлюцинации. — Иногда мне кажется, что Пятница интегрировалась в твои механические извилины, и сливает тебе информацию о моём состоянии. Не смотреть на робота. Спрятаться. Питер отворачивается, но понимает, что спрятаться от Пятницы так просто не выйдет. Точнее, не выйдет вообще. — Ну что, друг, момент истины? — не оборачиваясь, обращается он к роботу, который, точно чувствуя грядущее что-то нервно переминается на месте. — Пятница, протокол «Спасти от одиночества». — Есть, сэр. И она живёт. О-жи-ва-ет. Не то, чтобы Питер сомневался в себе или хотя бы впервые это делал, но восторг буквально переполняет и сносит голову, и Питер с замиранием сердца наблюдает: вот она вздрагивает, точно просыпаясь от долгого сна, крутит импровизированной головой, на пробу с тихим бжиком вращает рукой и что-то трещит под нос. Питер думает уже, что сбои в системе, опять напортачил с голосовыми настройками, как она нерешительно выдаёт: — К вашим услугам, сэр. — Работает, — шепчет ошарашенно — счастливо — под нос Питер и зачем-то повторяет, но уже громче и обращаясь к Дубине: — Работает, слышишь?! У нас получилось! У меня получилось, приятель! Теперь я могу с чистой совестью лететь к маме и знать, что она, — Питер восторженно тычет пальцем в сторону нового изобретения, — не даст отцу сдать тебя в металлолом. На последней фразе Дубина замирает, оборачивается к Питеру, и весь радостный настрой робота сдуётся подобно шарику. Он совершенно точно ждёт объяснений, и Питеру от этого становится совсем уж неловко. — Ну чего ты смотришь? Я прилечу обратно. Обязательно. Просто навещу маму, и всё. Договорились? Я никогда не оставлю тебя одного, — голос садится до шёпота, когда Питер произносит болезненно-необходимую фразу вслух. Дубина размышляет пару мгновений и тут же бросается обниматься, рукой неловко притягивая и Колотушку тоже. Питеру кажется, что его удел — железные машины, не живые люди. Будто в компании бездушных винтиков и шестерёнок он будет чувствовать себя более настоящим.***
Личный самолёт ожидает за чертой города едва ли больше пяти минут, когда Питер в сопровождении Хэппи и Майка выходит из машины. Неожиданная — будто бы забытая за эти несколько дней — радость переполняет его. Всего два с половиной часа — и он будет нежиться не только в мягких объятиях мамы, но и в долгожданно тёплых лучах солнечной Флориды! А там пару дней — и они полетят в Италию! Не чувствуй Питер себя так паршиво от препаратов, которыми его качали всё это время, он бы точно запрыгал от счастья ещё вчера вечером. Вместо этого он ограничивается счастливой улыбкой пилоту и милой стюардессе Гвен Стейси, которая в свою очередь лучезарно улыбается в ответ. — Выглядишь намного лучше, Пит. — Хэппи следует точно позади, обвешенный чемоданами и пакетами. Сколько будет длиться его «отпуск» Питер так и не определился, поэтому взял всего понемногу. Питер радостно смеётся, падая на своё место — сколько себя помнил, он всегда летал на одном-единственном кресле — фетишизм своего рода, как в шутку любил говорить он. Скидывает портфель на пол — внутри пронзительно гремят платы — и ёрзает, точно маленький, устраиваясь поудобнее. Хэппи улыбается совсем как раньше, по-отцовски, и приятное тепло в груди Питера только набирает обороты, греет, греет, и он только и делает, что улыбается и щурится, точно кот, устроившись в удобном кремовом сидении. Майк садится чуть дальше, через пару сидений, и Питер почти привык к его колкому взгляду в затылок, чтобы не обращать на это внимания. — Спасибо, думаю, эта поездка пойдёт на пользу всем нам. — Если бы Питер не выглядел таким измученным, можно было бы представить, что всё это происходит намного раньше, до Тони Старка и всего, что так или иначе с ним связано. — Эй, Хэп, я ни разу не видел, чтобы ты загорал! Самое время это исправить, м? — Питер радостно вскидывает брови, а Хэппи добродушно смеётся, чувствуя себя немного счастливее от того, что его мальчик медленно возвращается к жизни. — Как скажешь, мини-босс. И неважно, что Хэппи не любит загорать. Ради вновь ожившей улыбки на губах Питера стоит потерпеть. — Не называй меня боссом, — бурчит Питер и вскрывает пачку чипсов. — Никогда и ни при каких обстоятельствах. — Как скажешь, мини-босс. — Хэппи улыбается, а Питер шуточно закатывает глаза и высовывает язык. — Не успели взлететь, ты сразу за чипсы. — Совсем как мама, думается Питеру, и он улыбается, набивая едва ли не весь рот, чтобы, дурачась, сказать: — Фменя потфеле ефтфо ефт. — И вжикает замком, демонстрируя доверху набитый чипсами портфель. Настаёт черёд Хэппи наигранно закатывать глаза. Питер не хочет привязывать незатейливый жест одному человеку, это выходит как-то спонтанно. Улыбка пропадает, но он натягивает новую, не настоящую, и отворачивается к иллюминатору, наблюдая за плавно удаляющейся землёй — благо, Хэппи не замечает либо же делает вид, что не замечает мгновенной перемены. Пауза долгая, она затягивается вокруг шеи, что и не продохнуть. Питер тяжело сглатывает и откладывает пачку в сторону. — Почему бы тебе не пойти в отпуск? — Питер резко оборачивается. — Как я, бросить всё и смотаться куда-нибудь? Хэп, я ни разу не видел… точнее, наоборот… да я постоянно тебя вижу! Каждый день, рядом с собой. После того дня… — Голос садится. Питера будто обухом по голове прилаживает от осознания, от сопостановки двух фактов: Хэппи стал неотъемлимой частью его жизни после того самого случая. Его невольно бросает в дрожь. Хэппи, несомненно, замечает состояние подростка — за годы он научился за долю секунды определять нарастающую панику. — Питер, тот день тут не при чём, — осторожно заверяет он. — Я просто всегда хочу быть рядом, чтобы знать, что с тобой всё в порядке. Ты мне как сын, понимаешь? Неуютно. — Ясно. Значит, при чём. — Питер отводит взгляд в сторону, каждым миллиметром тела напрягаясь под внимательными глазами. — Я в порядке, Хэп! Не смотри на меня так, в обморок не грохнусь. — Обещаешь? — лукаво усмехается Хэппи, заставляя Питера невольно улыбнуться. — Обещаю. — Хэп, — зовёт Питер спустя долгую, но уже не такую мучительную паузу. Телохранитель, успевший закрыть глаза, тут же вздрагивает. — Раз уж мы тут… откровенничаем, я задам тебе вопрос? — Ты уже это сделал, — давя зевок, бурчит Хэппи и устраивается поудобней в широком даже для него кресле. — Не придуривайся! — Питер шуточно тычет его носком кроссовка. — Ты прекрасно знаешь, что этот вопрос не считается! — Ну давай уже, вымогатель мелкий. — Великодушно позволяет Хэппи, и Питер широко улыбается, но улыбка эта тут же пропадает, стоит ему прокрутить вопрос в голове. — У тебя сейчас никого нет, ну, в плане личной жизни, из-за меня? — И смотрит огромными, точно оленёнок, кофейными глазами. — Пит… — Мужчина на секунду останавливает взгляд на рассекаемом крылом облаке. — Я не хочу, чтобы ты думал, что всё это происходит по твоей вине. Это работа телохранителя. У него не может быть личной жизни. — Но Тони говорил… — Старк — это другое! — резче необходимого обрывает Хэппи, явно не желая, чтобы Питер затрагивал эту тему. — Он дамский угодник, и для него влюбить в себя кого-то — дело пары минут… Или мужской, — исправляется он, слишком поздно осознавая, что «дамский» — в корне неверно по отношению к Старку. — Пары минут… — зачем-то шёпотом вторит Питер и слишком красноречиво тупит взгляд. — Питер, ты же не хочешь сказать, что это всё всерьёз. Что Старк и тебя… — Хэппи запнулся, а это «и тебя» настолько сильно резануло по ушам, что Питер зажмурился и замотал головой. — Нет-нет-нет, я не знаю, Хэп! Я не хочу ни в чём разбираться. Именно поэтому я и бегу, понимаешь? Это так по-детски, но я хочу, чтобы за меня это кто-нибудь решил, чтобы оно решилось само, без моего участия. Я… мне страшно, Хэппи. — Питер сбивается в словах и тараторит, Питер хрипит, признаваясь в своём страхе, Питер впервые не боится быть осмеянным. Хэппи смотрит потрясённо, но быстро справляется и присаживается ближе, заключая подростка в объятия, прижимая к себе, словно одним жестом давая понять, что больше не позволит ему страдать. — Давай я решу, Пит, решу твоё страшное уравнение, — шепчет успокаивающе в макушку. — Если бы я знал все переменные, Хэп… Увлечённые душевным разговором, никто из них не заметил отсутствия Майка.***
Отполированная едва ли не до блеска схема мельтешит перед глазами почти раздражающе, но Тони всё равно раз за разом повторяет её, точно молитву. С такой же частотой Ирма поправляет его бабочку и непослушную чёлку и повторяет всё то же самое, что он минутой ранее уже слышал в динамике наушника — волнуется, не без ехидства думает Тони, а затем понимает, что не меньшее волнение сдавливает его собственные лёгкие без единого шанса спокойно вздохнуть до тех пор, пока злосчастные двери казино не останутся за их спинами. — Ещё раз дёрнешь меня — будешь «представительное лицо» искать среди своих кретинов, — шипит он, и Ирма словно нехотя отрывает руки от чёрного пиджака, до этого смахивая несуществующие пылинки. — Итак, раз ты моя пассия… — Невеста, — с нажимом и в который раз исправляет Ирма с улыбкой, буквально гипнотизируя Тони взглядом — он и забыл, несколько бывает уязвимым в её присутствии. — Итак, раз ты моя пассия, — как ни в чём не бывало повторяет он, прочистив горло, — первым делом обслужишь меня и принесёшь виски. Как раньше… — С двумя кубиками льда, я помню: ты всегда хотел быть похожим на истинного знатока, — колет она, а Тони неприязненно морщится. — Я бы и не прочь Если бы не одно «но», милый: мне нельзя светить, ты же знаешь, — к удовольствию Тони переходит на шипение она, особенно сильно одёргивая лацканы пиджака. — Мы очень удачно сводили тебя к визажисту — не узнать! Теперь я даже могу делать тебе комплименты. — В любой другой момент — Тони прекрасно знает — он бы давно остался без кое-каких целых частей тела, но только не сейчас, перед миссией, к которой они с такой тщательностью готовились — Ирма просто стреляет в него убийственным взглядом, говорящим, к слову, громче любых слов. — Да и ладно, чёрт с ним — с виски. Я ни мгновения дольше необходимого там не проведу. И да, ещё одно: постарайся не лезть ко мне, договорились? — непринуждённо говорит он, искусно растворяя в улыбке волнение. — О, кто-то очень боится, что мне известны все его слабые места? Что я до сих пор способна его контролировать? — С издёвкой, опаляя жарким дыханием ухо, и Тони уже ведёт от этого. — Не волнуйся, Тони, я не дам тебе причин усомниться в своей невинности. Провоцировать кого-то на людях — как так можно? — Невинным голосом тянет она, тем не менее не отстраняясь ни на дюйм. — У тебя будет самая непорочная невеста. — Пассия. — Голос садится чертовски не вовремя, Тони кашляет под самодовольным взглядом Ирмы и благодарит своего спасителя за вибрацию в кармане. — Я отойду. — И умело выскальзывает из змеиных тисков, чтобы парой секунд спустя застыть на месте с телефоном в руках. Питер Паркер. Тони кажется, он снова попал на войну, хоть и внутреннюю, но оглушает и вселяет страх она не меньше. Совсем рядом будто что-то взрывается, громко, намного громче человеческого восприятия, от того Тони слышит только ультразвук — будто что-то протяжно пищит и давит на виски. Зелёная кнопка расплывается, и Тони понимает, что ещё секунда — и он снова всё испортит — Питер совершенно точно сбросит. Но проходит не меньше пяти секунд, телефон вибрирует слишком долго — Питер явно не собирается сдаваться. Только бы ничего не случилось. Тони, посылая к чертям свои же обещания, давит зелёную кнопку. — Ты не удалил мой номер. Мне должно быть лестно или… — Майк предатель. Незаконченная острота застревает в горле, стоит голосу Питера зазвучать так перепуганно. Тони заставляет себя вытолкнуть воздух из лёгких. — Что произошло? Тони, кажется, слышит тяжёлые вздохи — всхлипы? — и только скрежет собственных зубов приводит его в чувство. — Самолёт захватили, Тони. — Судорожный вдох. — Здесь какие-то люди. — Ещё один. — Мы сели в каком-то странном месте. — И ещё. — Я летел к маме, а сейчас… я даже не знаю… Тони, здесь он. — Внутри Тони что-то мгновенно обрывается от одного только шепчущего голоса, дрожащего, срывающегося на высокие ноты. Он сразу же понимает, кого имеет в виду Питер, и одно осознание, с кем он сейчас, заставляет дрожать от гнева. Он убьёт этого человека. Как минимум, заставит пожалеть о том, что он сделал с Питером, о том, что посмел вернуться сейчас, когда Тони рядом нет. Хочется рвать волосы на голове, потому что-то, что происходит сейчас с Питером — происходит по его вине. Не уйди он, не разорви контракт, всё сейчас было бы хорошо. К реальности возвращает задушенный вздох Питера. — Тише, малыш, всё будет хорошо. — Избавившись от мгновенного оцепенения, шепчет Тони, ощущая, как это «малыш» непривычно саднит в горле. — Где Хэппи? — Расслабляет галстук, совершенно не обращая внимания на возмущённый взгляд Ирмы, потому что воздуха не хватает катастрофически. — Не знаю, не со мной, я не знаю, что происходит, Тони. Пожалуйста, не спрашивай ничего, просто спаси меня. — Сбивчатый шёпот — и внутри что-то переворачивается по меньшей мере с дюжину раз, желудок сводит нестерпимой судорогой, но всё это ничто в сравнении с осознанием, что его мальчик в опасности. — Конечно, Пит, я обязательно спасу тебя, малыш, я найду способ. Только говори со мной, я хочу слышать твой голос, хочу знать, что с тобой всё в порядке. — Главное — не дать панике завладеть им, уж Тони ли не знать. Он срывается с места к машине, игнорируя возгласы Ирмы и попытки его остановить. Ставит телефон на громкую связь и со всей силы вжимает педаль газа. Тело прошибает словно током, когда из динамика слышится первый тихий всхлип, и Тони зажмуривается до рези в глазах. — Знаешь, где вы? — В самолёте, Тони! — Голос срывается на фальцет, рыдания приглушённые, словно он уткнулся в подушку. Что-то грохочет, воцаряется тишина, и Тони невольно думает о самом страшном. — Пит… — зовёт он еле слышно, чувствуя, как пульс учащается чуть ли не в двое. Руки холодит пот, и он машинально вытирает ладони о брюки. Здания проносятся мимо с невозможной скоростью — так вертится мир только под действием наркотиков. — Извини… Извини, я, наверное, ещё не привык, что… это может быть вполне частым явлением, — Питер начинает просто говорить, как и просил Тони: озвучивать мысли, делиться чем-то, описывать обстановку — делать всё, чтобы не свести с ума Тони и не сойти самому. — На самом деле, да, не так страшно, на волоске от смерти я не впервые… Хотя… Чёрт, кого я обманываю? Тони, мне очень страшно… Я совершенно не знаю, где мы. Я не могу посмотреть, я даже встать не могу. Мне страшно делать хоть что-нибудь, потому что малейший звук может привлечь его… — Питер говорит и говорит, борясь с подступающей истерикой, и Тони просто необходимо его слышать. Чтобы знать, что с ним всё в порядке. Когда Питер начинает неразборчиво просить кого-то, а связь обрывается, Тони едва не съезжает с моста в воду. Машину удаётся остановить, и он кричит. Минуту, а может и все пять. Кричит, проклинает всё на свете, лупит ногами машину и мост, а когда, наконец, успокаивается, в голове совершенно чётко выстроен план. Для начала ему нужно кое-куда заехать.