Золото и титан

Питеру это кажется каким-то сном или наваждением. Чашка обжигает руки, но он лишь сильнее прижимает к ней пальцы, потому что только так можно отвлечься от целого вороха мыслей, что буравят ничего не соображающий мозг. Чёрно-белая обстановка кухни придаёт ощущениям нуарности. — Так ты, значит, Питер. — Неожиданно. Настолько, что Питер, пребывающий в своём мире, чуть крепче сжимает чашку — до покрасневших ладоней и подушечек пальцев. Джарвис складывает обратно бинт и спирт, беззвучно садится напротив и смотрит прямо в глаза. Питер вздрагивает — дрожь прошивает позвоночник — и смотрит в ответ, изучая спокойные черты красивого лица — только чуть напряжённая линия челюсти выдаёт нервозность собеседника. Сдержан, под стать самому Тони, думается Питеру. Не то, что ты — ураган эмоциональности, приносящий только беды. Питер корит себя за то, что даже в такой момент думает о Тони как о мужчине. — Как бы странно ни звучало, но я наслышан о тебе, — продолжает Джарвис. Питеру становится неуютно под долгим взглядом. Ему хочется знать, что Тони рассказывал о нём, но это совсем не то, о чём нужно разговаривать с этим человеком и при таких обстоятельствах. Питер удивлён, что не испытывает к Джарвису ничего, кроме бесконечной благодарности. — Что с ним? — Голос всё же садится, и Питер слышит его будто со стороны. — Он в порядке? — Будто и не было ничего до, будто никто не шантажировал отца его жизнью: все мысли, все чёртовы страхи — все об одном человеке. — Паническая атака. — Слишком просто говорит Джарвис, не хватает только плечами пожать для полного безразличия. Только он так не делает. — Первая за всё время, что Тони работал на тебя. — Питеру хочется исправить, что Тони работал не на него, а с ним, но молчит. — И, наверное, одна из самых сильных со времён его возвращения. — Питер понимает, какого именно, и дрожь снова охватывает тело. — Вы говорите... — Питер сглатывает скопившуюся слюну, опустив глаза и прервав наконец зрительный контакт. — Вы говорите это так, будто это ничего не значит. Будто это всё в порядке вещей... — Он не может сказать, что именно, ограничиваясь просто «этим». — Я привык. — Питер замирает. Ему хочется вскинуться, спросить, как вообще можно привыкнуть к такому, обвинить его в безразличии и жестокости, он даже отрывает глаза от столешницы... И натыкается на такие же измученные глаза, какие, казалось, были у него самого, если верить отражению в чашке. Питеру становится не по себе. Питер понимает Джарвиса как никто. — Он в порядке? — Питер повторяет вопрос, и Джарвис неопределённо качает головой. — Он без сознания, такое уже случалось. Думаю, он скоро придёт в себя. Тебе бы самому отдохнуть, Питер. — Джарвис тянется к рукам Питера, и тот без лишних сопротивлений даёт оторвать свои ладони от чашки. Смотрит на покрасневшую кожу с пугающей отстранённостью, пока Джарвис наливает в миску холодную воду и возвращается к столу. — Давай, опусти сюда. — Спасибо. За плечо, — он чуть двигает перебинтованным плечом и тут же кривится от стрельнувшей боли, — и... это. — Всегда пожалуйста. — Питеру кажется, Джарвис даже улыбается, хоть и немного вымученно. Мальчик мажет взглядом по небольшой, но уютной кухне. На плите брошенные мясо и овощи, которые вряд ли уже кто-то будет готовить дальше. Огромное количество кухонных принадлежностей и техники — наверняка они с Тони часто готовили вместе. Питеру это кажется милым, хоть сердце и заходится ревностью. Питер не может представить себя на этой кухне. — И извините. За всё это. — Питер не уверен, должен ли он это говорить. — Если бы не я, с Тони всё было бы хорошо. — Если бы не ты, Тони ввязался бы в куда более серьёзную передрягу. Питер хмурится непонимающе. — Что вы имеете в виду? — Он непроизвольно сжимает в воде кулаки. — Не думаю, что ты действительно хочешь это знать. — Джарвис собирается встать, чтобы избежать дальнейших расспросов — итак наговорил слишком много, — но Питер успевает ухватить его за предплечье. — Пожалуйста, я хочу знать. — Жалобно, умоляюще. Питер смотрит глаза в глаза в то время, как Джарвис — несколько удивлённо на расплывшееся от мокрых пальцев пятно на водолазке. — Питер... — Предостерегающе, а Питер только крепче сжимает пальцы. — Я... Питер дёргается, когда слышит какой-то шум. Шепчет губами имя и срывается с места, разбрызгивая воду, совсем не заботясь о том, что это может быть вовсе не Тони. Он прекрасно знает, что это он. Чувствует. Джарвис остаётся где-то позади, облокотившись затылком о дверцу шкафчика. Облегчённо выдыхает и прикрывает ладонью мокрое пятно. — Тони! — Питер с разбега врезается в мужчину и обхватывает руками шею, утыкаясь носом куда-то в районе груди. Игнорирует острую боль в плече. Цепляется пальцами за ткань футболки и волосы на затылке и крупно дрожит. Тони что-то кряхтит сверху, он слегка шатается, и Питеру бы отцепиться, дать передохнуть, не сжимать так сильно, но он не может. Снова этот страх потерять Тони, стоит лишь отпустить. Питер задыхается, его голос дрожит и срывается на фальцет, когда он произносит: — Тони, я так боялся! Думал, что ты умираешь, думал, сам умру, если что-нибудь — хоть что-нибудь! — могло случиться. Я... Тони... — Тише, Пит. Малыш... — Тони гладит Питера по голове, и Питера прорывает. Он просто плачет на плече Тони, мочит слезами черную майку, а Тони шепчет что-то успокаивающее. Питер чувствует облегчение, надежду чувствует тоже — Тони здесь, рядом, с ним, и ничего больше не угрожает. Они со всем справятся. — Вообще я шёл воды попить. — Тони отстраняет Питера от себя — он до последнего, точно жвачка, не хочет отлипать. Питер едва не прыгает от радости, замечая в карих глазах знакомые смешинки. — И обратно спать. Тебе тоже не помешает. — Да, я, хотел, но боялся разбудить. Ты иди, я подойду. — Бежать. Сейчас. По крайней мере, до того, пока сердце не уляжется в груди. — Ты куда это? — Тони хмурится. — На балкон выйду. Туда и обратно, можешь не волноваться. — Питер боится, что Тони скажет, что ему, по правде, всё равно, но тот молчит. Просто кладёт руку на плечо и с мягкой улыбкой говорит: — Я рад, что с тобой всё в порядке. Питер улыбается и в ту же секунду сбегает.

***

Запёкшаяся кровь отмывается с трудом, особенно одной рукой. Питер смотрит на своё отражение и сглатывает прогорклый ком. Вода в раковине красная, и Питеру кажется, будто он кого-то убил. Его так точно. Потому что — чёрт-чёрт-чёрт, — Питер совершенно не знает, что ему делать дальше. Он думал просто переболеть, просто не видеться с человеком больше никогда, но как тут переболеешь, когда вот он, здесь, рядом, каждую секунду. Чувствуется каждой клеточкой тела, ощущается каждым рецептором, такой сильный и тёплый. Питер понимает, что начинает сначала. Питер рад снова видеть Тони, но любая секунда радости рядом с ним равносильна в два раза большей боли. Питер устал от боли. Питер едва сдерживается, чтобы не закричать. Останавливает только Джарвис за стенкой и Тони где-то в глубине дома. Он сжимает здоровой рукой раковину, оставляя розоватые разводы и трясёт головой из стороны в сторону. Совершенно по-детски, но сейчас он может сделать только это — а ещё пойти к Тони и заснуть вместе. Интересно, насколько это будет уместно в доме Джарвиса, особенно после того, как тепло он принял Питера. Ни капли не уместно. Питер всё равно идёт. Выходя из ванной, заглядывает на кухню, видит напряжённую спину хозяина и, постояв немного в нерешительности, уходит. Он не знает, куда точно пошёл Тони — уж точно не в комнату, через окно которой они вошли, — поэтому наугад заглядывает в каждую. Тони обнаруживается на втором этаже. В смежной с той комнатой. Питер бесшумно проскальзывает внутрь, чуть скрипнув дверью, и на носочках подходит к мирно спящему мужчине. Мужчине, спасшему его жизнь и тем самым подставившим под удар свою. Питер винит себя за тот звонок. Не сделай он этого, Тони ничего бы не угрожало. А его бы спасли. Кто-нибудь ведь спас бы?! Что-то подсказывает Питеру, что нет. Тони лежит на диване, достаточно широком, но всё равно узком для двоих. Питер сможет поместиться, если лечь вплотную, нырнуть под руку, пристроиться, как делал это миллион раз до этого... Питер не знает, имел ли Тони в виду такой совместный сон. Он мнётся у самого дивана, любуясь невероятно умиротворёнными чертами, только сейчас замечая, что Тони сбрил бороду. Питер хмурится и тут же хочет гладкой кожи коснуться. Так ему идёт тоже. Тони по-любому идёт. Питеру кажется, будто красоту — вот такую, мужественную и грубую — изобрёл именно он, не иначе. Питер кусает губы и не может разрушить заново выстроенный блок в голове. Что, если Тони его отвергнет? Спросит, что он тут делает? Отошлёт в другую комнату? Питеру плевать. Он, путаясь в ногах, скидывает кроссовки, и осторожно, готовясь отскочить в любой момент, ложится рядом. Тони не просыпается, и Питер приподнимает его руку, чтобы лечь под ней — создать иллюзию, будто Тони его обнимает. Лицом к лицу, и Питер ловит себя на том, что боится дышать, точно один неосторожный выдох способен Тони разбудить. Питеру хочется визжать от расплывшегося внутри тепла, но вместо этого он счастливо улыбается. Пальцы тянутся к подбородку мужчины — неужели гладко? — но он вовремя себя одёргивает, пробегая по лицу Тони лишь глазами, старательно избегая встречаться с губами взглядом. Ничего же не будет от одного лишь касания? Нет, Питер, ты можешь его разбудить и всё испортить. Питер вскидывается от шальной мимолётной мысли, несильным разрядом прошившей позвоночник: Питеру хочется Тони поцеловать. Не то, чтобы он не думал об этом прежде, но никогда это желание не становилось настолько сильным, настолько беспощадным, что Питер ползком придвигается ещё ближе, думая, как это всё неправильно и чертовски желанно одновременно, чувствует размеренное дыхание на своей коже. Питер дрожит. Питер задерживает дыхание и молит всех известных богов, чтобы это только не было сном. В то же время он хочет, чтобы сном всё как раз и обернулось. Он зажмуривается крепко-крепко и отсчитывает три секунды, после чего подаётся вперёд и просто касается губами сухих тёплых губ. Замирает на пару-тройку мгновений, чувствуя колотящееся сердце в глотке, и тут же слишком торопливо отстраняется, заливаясь румянцем и едва не падая с дивана — благо рука Тони, обнимающая сквозь сон, непроизвольно сжимается, не давая рухнуть на пол. Питер не знает, что лучше: пусть Тони проснётся именно в это мгновение и всё поймёт или наутро и не узнает, что его целовали. Питер хочет умереть тут же, потому что это всё нереально, потому что он поцеловал самого Тони Старка, а после такого и умереть не жалко. Питер чувствует мечущееся, точно птица, сердце, дышит загнанно-загнанно, улыбается широко, и впервые за последнее время ему хочется плакать от распирающего счастья и совсем немного страха. Питер нежно касается пальцами своих губ. Так он и засыпает.

***

Из сна, в котором он прятался и убегал, Питера выкидывает толчком. Сначала он не понимает, где находится, и это пугает. Затем канва вчерашних событий восстанавливается в мозгу, и Питер вздрагивает то ли от холода, то ли от страха, надеясь, что это всё — включая поцелуй — было просто сном. Питер уже не уверен в своём вчерашнем поступке. На диване он уже один, от Тони осталось небольшое примятое место и еле ощутимое тепло, если провести по нему ладонью — признак того, что ничего сном не было, и Питеру хочется сквозь землю провалиться. Питер переворачивается на другой бок, оказываясь на месте Тони лицом к спинке. Он прикрывает глаза, подтянув ноги к животу и скрутившись калачиком. Так хочется заснуть, ощущая фантомное тепло, каждой клеточкой тела чувствовать Тони, но сна ни в одном глазу, а страх противным червячком точит изнутри. Что будет дальше? Как посмотреть ему в глаза? Он догадался? Вопросы повисают над ним, точно гелиевые шарики, с ними он и выходит из комнаты. В коридоре тихо, холод царапает ступни. Питер слышит приглушённые голоса, доносящиеся из кухни, и идёт туда. Тони сидит спиной к нему, и Питер мнётся у самого порога. Ему неловко и стыдно, ему почему-то кажется, что Тони знает всё. Питер рассматривает спину мужчины. Хочется подойти и обнять, чувствуя каждый напряжённый мускул, провести по плечам ладонями, зарыться носом в волосах на макушке. Питер скрипит зубами — он ничего из этого не сделает. Не осмелится. Джарвис смотрит на него долго, и Тони тоже оборачивается. Питер отводит взгляд. На столе три кружки ароматного кофе, Джарвис что-то ворочает на плите. — Хотели тебя уже будить, спящая красавица. — Тони улыбается, будто что-то зная — Питер конечно же знает что, — а внутри Питера словно взрываются фейерверки. От девчачьего прозвища, как ни странно, тоже. Впрочем, думается ему, к чёрту, пусть знает. А не знает — я сам ему расскажу. — И тебе доброе утро, — бурчит он. Джарвиса он приветствует неловкой улыбкой. — Ты как? — Питер всё же едва касается его плеча, проходя мимо. — Привычно, — уклончиво отвечает Тони. Питер садится на стул рядом и греет пальцы о кружку. — Звонил Хэппи, — говорит он неожиданно. Явно чтобы избежать дальнейших расспросов. — Он жив, с ним всё нормально, — предупреждает Тони возможные вопросы. — Что говорил? — Питер силой заставляет себя оторвать взгляд от молочной пенки в кружке. Ему стало ужасно стыдно за то, что он вчера ни разу так о нём и не вспомнил, а Тони ничего ему не сказал. — В основном кричал и ругался. — Тони улыбается, и Питеру становится значительно легче, потому что ругаться — привычное Хогану состояние. — Передал, что отец требует тебя к одиннадцати сегодня. — Прямо-таки требует? — Это почему-то веселит Питера. Тони, напротив, вмиг становится серьёзным, и Питер неловко утыкается взглядом в стол. — Я же вчера отправил ему... — Прилетела твоя мама, Питер. Кружка едва не выпадает из рук, так и не достигнув рта. — Что? Вот же... Я знаю маму, она раздует из этого... Как она вообще узнала?.. — Голос резко садится. — Шутишь? О нападении на сына Ричарда Паркера знает едва ли не вся Америка. Кому как не тебе это знать. — Тони передаёт Питеру утреннюю газету, в то время как Джарвис переключает новостные каналы. Всё пестрит скандальными заголовками в духе «Покушение на Паркеров», «Стоит ли компания жизни сына» и самое свежее — «Спасённый Железным человеком». Питера будто битой оглушили. Конечно, он привык к популярности в тени своего отца, но чтобы вот так, за одну ночь, о нём стало говорить едва ли не всё население Америки... Питеру вдруг стало страшно. — Быть... — Вязкая слюна сглатывается с трудом. — Того не может. Ночь прошла. Почему... почему так быстро, о Боже, что делать? Что сказать маме и отцу? Что сказать прессе? — Питер паникует. — Прессе? — Тони хмурится и подаётся чуть вперёд. Ему явно это не нравится. — Ну да, — Питер кивает. — В таком случае ясно, зачем отец требует меня. Наверняка дать интервью. Я обязан предстать перед общественностью, чтобы слухи улеглись. И опровергнуть дурацкие теории. — Он мажет взглядом по экрану телевизора и сжимает губы в изогнутую линию. — О Железном человеке? — Тони изгибает бровь. Питер на секунду задумывается, каково ему: быть знаменитым без имени. — Железный человек... — Питер будто оживает при упоминании своего детища. — Мне нравится. Звучит броско, если не считать, что у него золото-титановая оболочка. — Он улыбается, Тони, на удивление, тоже. — Только никто не должен был узнать. О нём, о тебе, о вас. Учитывая, что этим всё и закончится... — Питер поникает, сдувается, точно воздушный шарик. — Закончится? — Тони и сам не понимает, на что рассчитывал, но слышать это от подростка оказывается не готов. — Да. — Питер выглядит раненым, но решительным. Тони просто не место в его мире и рядом с ним. Оба это прекрасно понимают. — Мне нужно доставить тебя домой, передать отцу — убедиться, что ничего больше не угрожает. Только тогда я уйду. — Тони смотрит внимательно, едва ли не цепко, и Питер не может отказать — не думает даже. Питер уходит с кухни ещё больше подавленный. По правде, он чувствует облегчение. И много скребущей тоски. Он думает о новой серой жизни, о телохранителе — тоже новом, безэмоциональном и неживом, думает об отце и маме — та наверняка закатила дома скандал, думает о чём-то ещё, чтобы уйти от мыслей прошлых. Питеру страшно. Как бы то ни было, ему до сих пор не по себе, и, оставаясь в одиночестве, он чувствует дрожь. Сейчас ему нельзя оставаться одному, а звать Тони не хочется совершенно — он наверняка сейчас с Джарвисом, и Питер не хочет этому мешать. Питер взбирается на диван с ногами — тот самый, где они спали с Тони, — садится в позу лотоса и натягивает на голову плед, укрываясь полностью. Так он собирается просидеть около часа, изнывая от озноба и накативших панических мыслей, но его план тут же портит вошедший Тони. — Ты как? — Мужчина садится на краешек дивана, чем удивляет Питера — ему неловко? — Привычно, — огрызается он. Он весь напоминает Тони озлобленного, но всё равно беззащитного щенка — Тони инстинктивно хочется его защитить. — Примерно так же я чувствовал себя три дня назад, пять, с того момента, как ты бросил меня. — Питер тут же ненавидит себя за свой язык, работающий явно быстрее мозга. — Мне одиноко. И страшно. А ещё я поцеловал тебя этой ночью. Ты можешь сказать, что я влюблённый мальчишка, глупый и наивный до невозможности, а ещё можешь отвергнуть. Давай же! — Хочется плакать, и Питер стискивает зубы — только не сейчас, не перед ним, не показывать ещё большую слабость. — Питер... — Тони садится ближе, чтобы Питера обнять, но тот мгновенно отстраняется, точно от удара. — Не надо, пожалуйста. Не обременяй себя лишними... знаками внимания. Просто быстрее доставь меня домой. И забудь, что я только что сказал... — голос непозволительно дрожит. — Хорошо. — Тони отодвигается в подтверждение своим словам. — Только не бойся. С тобой ничего не случится. Больше нет. И, Питер... — Он дожидается, когда Питер поднимет на него взгляд. — Я не спал тогда. Встаёт и уходит. Только тогда Питер позволяет себе слёзы.

***

Они готовы ехать уже через час. Тони соглашается снова — «В последний раз, понятно? Больше я в эту штуку не полезу!» — облачиться в Марка, потому что транспортировать костюм по-другому никак не получается, а ещё потому, что «вошедший, но не вышедший костюм вызовет подозрения, а у двери итак прессы полно». Питер смотрит на облачение, как на восьмое чудо света. А ещё боится, кажется, сильнее самого Тони. — Может, стоит переехать? Я могу снять тебе квартиру. Они наверняка знают, где тебя искать. — Тони серьёзен, он поднимает забрало и смотрит прямо в глаза Джарвису, и Питеру становится стыдно, что он вовсе не подумал о том, что, принимая их у себя, Джарвис в первую очередь подставляется сам. — Не стоит, Тони, всё будет хорошо. — Джарвис успокаивающе улыбается и проводит ладонью по титановому плечу. Питер чувствует колкую зависть — он так, наверное, уже никогда и не сделает — и отворачивается, смотрит в глазок, чтобы занять себя хоть чем-то. — Ну и народу же там, — тянет удивлённо. — Прорвёмся, — хмыкает Тони и с тихим лязгом опускает забрало. — Держись меня. Дальше всё точно так же, как показывают в фильмах: совершенно без звука и будто в замедленной съёмке. Тони обнимает его, рука едва не сдавливает плечо, но Питеру отчего-то хочется сильнее, до синяков, которые он бы потом рассматривал в одиночестве. Они не пробивают себе путь — пресса сама расходится волной, едва увидев прославившегося Железного человека. Один из журналистов тычет в Питера микрофоном, и его едва не отбрасывает в сторону, стоит Тони повернуть голову. Звук и нормальную скорость картинки возвращают только в салоне машины. — Слава богу, Питер! — Хэппи оглушает. Казалось бы, не будь между ними препятствия, мужчина точно набросился бы на него. Но он лишь смотрит облегчённо и радостно, и Питер не может не улыбнуться в ответ. — Ты жив! Твоя мать чуть дом не перевернула! Отец тоже переживает. Питер не может удержаться от ироничного хмыка. — За меня или компанию? — Ловит непонимающий взгляд Хэппи. — Да брось, кто будет звать защитником Америки человека, который собственного сына защитить не сумел? — Питер... — Хэппи не нравится это. Питер знает. Хэппи никогда не нравится, когда он говорит об отце так. — Просто поехали. Тони... будет рядом. — Красавец. — Хоган не может оторвать восторженного взгляда от позирующего камерам Тони в красно-золотом облачении. — Да, наверное. Машина плавно тронулась. Железный человек, к всеобщему восторгу, взмыл в воздух.

***

Питер чувствует лёгкую дрожь. А ещё почему-то вину за то, что заставил маму волноваться. Тони держится рядом, но немного позади. Даже сквозь броню Питер чувствует что-то наподобие энергетического щита, которым тот точно хочет защитить его. Будто объятия, только на расстоянии. Питеру хочется думать, что ему кажется. Мэри Паркер встречает их в столовой. Вскакивает, стоит Питеру войти, и бежит навстречу. Обнимает крепко-крепко, прислонив взъерошенную голову к груди. Питер замечает, что она осунулась — всего слегка, — а под глазами залегли тени — мешки под глазами и совсем немного потёкшей туши. Он закусывает губу едва ли не до крови, ощущая себя виноватым во всём этом. В остальном это такая же мама, самая красивая для него, самая добрая и понимающая. — Мам, не плачь, пожалуйста, — просит Питер на грани слышимости, потому что чувствует, что сам вот-вот заплачет. — Всё закончилось, всё уже закончилось. — Мой мальчик, я так волновалась. Питер!.. — Она гладит его по голове, и Питер чувствует такое тепло и щемящую любовь, каких не чувствовал уже давно и только с одним человеком, помимо неё. Мэри поднимает взгляд на мнущегося у порога Тони. — Это ведь вы его спасли? — с придыханием, почти благоговейно, и Тони от этого теряется ещё больше. — Что? А, да, я. — Питер смотрит непонимающе. Неужели его мама так повлияла на него? Тони будто неловко. — Спасибо вам! Спасибо огромное! Вы спасли не только моего мальчика, а ещё и меня, и Ричарда! — Казалось, она сгребёт в объятия ещё и мужчину, но этого не произошло. — Защитите его, прошу вас. Защитите, потому что этот человек не отстанет. Нужно вмешаться. Пока Тони не дал пустого обещания. Питер как можно безразличнее произносит: — Мама, мистеру Старку уже пора идти. У него дела. — Как? Вы разве не телохранитель? Но вы же... — Мам, пожалуйста, я всё объясню тебе позже. — Мэри, мистер Паркер зовёт. Срочно! — На кухню влетает Хэппи, поправляя галстук. — Питер, через полчаса эфир! Чёртовы репортёры, не дают мальчику отдохнуть, — бубнит он уже под нос, путаясь в пальцах. Женщина тихо шипит под нос и, поцеловав Питера в макушку, уходит. Питер ещё немного смотрит ей вслед и поднимается в свою комнату. Тони, точно тень, следует за ним. Питеру плевать. Уходи, уходи, уходи, пожалуйста. Останься. Мысль он озвучивает только когда за спиной Тони закрывается дверь тихим щелчком — захлопываясь, словно в капкан, и Питер чувствует, как стены точно сжимаются, давят на виски: — Уходи, я не держу тебя. — Питер, позволь мне... — Нет, чёрт, нет. — Питер хватается за голову руками и обходит круг. — Не говори ничего, слышишь? Ты... ты вообще думал тогда обо мне? — Рывком оборачивается. — Каково мне? Что я буду чувствовать? — Голос ломается и хрипит — худший звук, и Тони не может его слышать. Сделать тоже ничего не может — подошвы будто прибило к полу, гвоздями, намертво. — А я скажу тебе. Ничего! Вот что я чувствовал! Ничего, потому что был разбит. Потому что... Да без разницы! Просто потому что! А теперь можешь проваливать... — Питер снова хрипит, слёзы давно катятся по щекам, но он их будто не чувствует. Он не чувствует ничего, тогда как рецепторы Тони обострились до предела, до отметки «чувствовать Питера». — Куда угодно. — Он дышит глубоко. Загнанно. Смотрит так же, долго, глаза в глаза. Ждёт. — Уходи, чего же ты стоишь?! Тони, не стой и не молчи! — Тони в пару секунд оказывается рядом, преодолевает слабое сопротивление парня и прижимает к себе. Чувствует мечущееся сердце — сердца, — жаркое дыхание в районе груди и подрагивание ладоней, упёршихся в живот. Он позволяет подростку освободиться, и Питер плачет, обнимая за плечи и судорожно хватаясь за ткань майки. — Мне страшно, Тони. Мне так страшно... Каждое мгновение я жду, что они придут. Что заберут меня. Я... я не хочу умирать, Тони, пожалуйста... Тони ничего не говорит, только прижимает сильнее, и Питер старается не верить, не связывать гулко отдающее в щёку сердце мужчины с такими необходимыми словами. Он отстраняется первым. — Эфир. — Вытирает нос рукавом. — Нужно подготовиться. Питера мутит. Он чувствует подкатывающую к горлу тошноту, хватается руками за галстук и делает вид, что поправляет дурацкий красный кусок ткани. Жилетка сжимает чуть выше поясницы, и Питер тут же проклинает свою прихоть нарядиться, как Тони однажды — сам мужчина в числе штата дома, поравнявшись, стоит на фоне. — Нет, мотивы похитителя мне неизвестны... Да, это было похищением. Дело возбуждено... Не стану утверждать, вам лучше поговорить с отцом... Однообразные, ничего не значащие ответы, которые — Питер знает — пресса точно проглотит. И обглодает. Он отвечает на автомате, заучив, пока один вопрос не выбивает из колеи: — Кто такой загадочный Железный человек? Очередная разработка «Parker Corporation»? Кто скрывается под бронёй? — Это... Эм, нет. То есть, кхм. — Возьми себя в руки. — Могу сказать только одно: это моя личная разработка, и на рынок она не пойдёт. — Личность Железного человека — это секрет? Не думаете, что мир должен знать своего героя? Не думаю. — Этого я вам сказать не могу, извините. Интервью окончено. Возмущение передаётся волной, интервьюеры не спросили и половины намеченных вопросов, но Тони уже материализуется рядом и уводит в дом. Питер расслабляет дурацкий галстук, но что-то другое продолжает душить его. То, что склизко обернуло даже стены — страх.