Во имя моё

Если говорить совсем начистоту, так хреново я себя не чувствовал даже в момент перерождения в существо высшего порядка. В тот раз магия во мне вдруг возомнила себя горным козликом и мигом подскочила до неизвестных мне занебесных высот — меня рвало на части, резало изнутри тысячами ножей, каждая клеточка тела хотела, наконец, сбежать от этого ада и каждая — в разную сторону. В тот раз, свалившись на свежий труп божка и лёжа с ним чуть ли не в обнимку, пока бесконечные секунды пытались отмерить мне новую, нечеловечески далёкую дату смерти, я не думал, что может быть что-то хуже этого (я в тот момент вообще не мог думать от боли, но опустим подробности). Был неправ, признаю — ещё не все шишки судьбы я на себя поймал. Из горла раздался только хрип — меня нещадно душил тяжёлый воздух, который вязко втягивался в рот и нос и оседал внутри лёгких железной паутиной. Я попробовал пошевелиться, лечь набок — нифига. Словно на мне лежал конь-тяжеловес да ещё и со всадником на гладкой спине, обязательно рыцарем в неподъемных доспехах. Неужели все смертные чувствуют это на протяжении жизни? А я тоже когда-то прогибался под многотонной атмосферой? Не помню такого… Паника накрыла меня, когда сознание стало утихать, обволакивая и так едва видимые очертания белого потолка беспроглядной вездесущей тьмой. Я умираю? Опять?! Да что не так?! Грудь жгло так, будто меня снова отравили хлором. Я даже начал слышать пока отдаленный грохот пушек и крики солдат… Точно, мне же надо дышать! Как, к черту, это делается?! Я поперхнулся слюной, попытавшись сглотнуть. Кислорода катастрофически не хватало. Я сделал титаническое усилие, чувствуя себя настоящим атлантом, поднимающим небосвод — но тело начинало понемногу слушаться. Неловкий кувырок, и я оказался на самом краю матраса, судорожно закашлявшись. Я не позволю этому идиотскому миру заставить меня отбросить коньки на первых же секундах новой жизни! А что было бы, не начни эта моя-не-моя тушка меня слушаться? Вот в такие моменты и начинаешь верить в бога, провидение, удачу, предназначение и прочую дребедень. Естественно, дребедень — это всё перечисленное, кроме бога. Если не верить в себя, кто ж тогда будет? Я тяжело дышал, как будто три дня подряд рубился в поле — но я дышал. Это победа, господа. Усталый, но довольный вздох сорвался с моих губ, и я смог-таки осознать окружающую действительность. Конечности двигались неохотно, и были гораздо короче, чем я привык. В конце концов, мой вынужденный сосуд был ребёнком — определил я — но на безэльфье и домовуха — эльф, верно? Он единственный услышал мой Зов, пока я долгое время ныкался в одиночестве по белоснежным, бесконечным углам «небесной канцелярии», пытаясь не попасться проклятым ангелам на глаза. И он ответил мне (хотя, кажется, я слышал женский голос... Хотя какая теперь разница, что мне показалось?). Вряд ли он вообще понял, что произошло — с момента его отклика до того, как я определил, где он, переместился в его тело и занял, прошло не больше трёх секунд (он явно маг, их тяжелее сломить — а я возился аж три секунды! Он вырос бы сильным колдуном). Возможно, я поторопился, и надо было подождать: вдруг отозвался бы кто-нибудь ещё, более подходящий. Но что сделано, то сделано — не могу винить себя за желание поскорее почувствовать жизнь внутри и бегущую толчками кровь по тонким венам (и желание больше не видеть этих противных загробных рож). Пусть тело этого мальчишки слабо как драконья какашка, но всё-таки его жертвенность не должна остаться безнаказанной. Точно, вернусь — поставлю памятник. Я против воли облизнулся, прикрыв глаза. Душа, в отличие от тела, у парня была просто охренительная. Какая жалось, что боги — не демоны и не настолько всеядны: так бы можно было оценить не только верхние слои памяти и чувств, но и ядро. Однако за богов обидно — даже я вынужден ждать пару часов, пока эти тонюсенькие оболочки души переварятся (главное, чтобы не дольше, мне позарез нужна информация, в какую… в общем, куда я попал, срочно). Но ладно, пусть переродится в грудастую эльфийку и живёт себе спокойно, а это дохляцкое (это пока!) тело, так и быть, я сберегу на память. Попробовав встать, я осознал интересную истину — тело было слепым, или очень близким к этому. В темноте я стукнулся обо что-то головой и, лишь пощупав неожиданно близкий потолок, понял, что надо мной спускается лестница. И он спит в чулане, судя по благоустроенности оного, постоянно. Хм, хорошо, памятника будет мало — станет мучеником, будет поминаться в храме имени меня. Как узнаю его имя, так сразу и станет. Я провёл рукой по векам, направляя магию к глазницам, и… ничего не случилось. Я видел так же плохо, хотя темнота никогда не была для меня помехой. Я попробовал ещё раз. И ещё. В груди было холодно, будто я не работал сейчас с энергией и не потревожил очаг. Мне стало по-настоящему холодно. И страшно. Я слишком часто делал это механически, даже не задумываясь, чтобы сейчас произошла осечка. Так не бывает. Мой тупой взгляд на бесполезные руки не произвел никакого впечатления, они не могли сказать, что не так… И только тут до меня дошло, почему мне с самого начала здесь было неуютно. От эйфории материального, реального, настоящего, пусть придавливаемого к земле, слабого и маленького, но всё равно восхитительного тела я не заметил этого сразу. Почему я не использовал магию, не спас себя? Я часто делаю это непроизвольно — магия, с момента своего у меня появления, всегда воспринималась ещё одной конечностью, управляемой мозгом полностью несознательно, как хвост у собак. Так почему я не то, что не использовал её, так и не чувствую? Внутренне промёрзнув от кончиков пальцев до макушки, я сосредоточил все ощущения в области груди. Картинка перед глазами шаталась как пьяная, всячески запутывая и сбивая рабочий настрой (наверное, это и есть нервы; привет, нервы), но спустя долгие минуты моего старательного пыхтения, я почувствовал… пустоту. С ужасом я прикоснулся немного правее сердца сквозь одежду из неизвестной мне ткани, надетой на тело — но привычного клубка яростной энергии, пульсировавшего там вторым сердцем, я не нашел. Его просто не было. Моей магии не было… Дроу вас задери, я не мог лишиться магии! Я точно знаю, что в этом мире она есть, я ощущал её — в мире, в мальчишке! Так, тролли вашу маму, куда?!.. Я расхохотался: громче нужного, если в доме был кто-то ещё. Дикий ржач сам прорвался наружу, ничего не смог поделать — мысли уж больно забавные в голову забрели. Как ты расслабился, Криссат, стыдно, стыдно таким быть. Неужели Тёмный Бог Изгоев славился больше всего своей магией? Нет. И когда он был смертным, славу ему принесло нечто другое — его ум и характер. А магия, так, приятный бонус, появившийся гораздо позже, чем он впервые проявил себя и наказал врагов. Они ещё взвоют, я постараюсь устроить своё возвращение как можно занятней — для себя, а их ждёт только кара за то, что посмели считать себя равными Богам. Равными мне. Никто до меня не делал то, что сделал я. И после не сделает — я не дам. — Упасть вниз, но подняться наверх… Как же все вы глупы в своей гордыне, будущие мертвецы, — выдавил я с трудом, заходясь в очередном приступе смеха. Я достану их живыми или мертвыми, из ада или теплой постели любовницы. И убью. Сам. А магией, клинком или пулей — не так важно. Они должны поплатиться за то, что сделали со мной и моим домом. Сверху раздались шаги, простучали по лестнице. Рывком отворилась дверца чулана.  — Что шумишь, паршивец?! — нависла надо мной худая бледнокожая женщина в халате, явно враждебно настроенная. Она говорила на одном из наречий Бубейлина — это хорошо, не придется учить язык. — Да так, — зажмурился я с непривычки, когда фонарик в её руках осветил пространство. Смешок вышел непроизвольно. «Паршивцем» меня не называли уже очень давно — я бы, может, и отозвался, да только никто не пробовал так назвать злое божество в моем лице, — представлял, каким образом убью зарвавшихся людишек. Одно знаю точно — кишки обязательно по ветру пущу, будут хвосты для воздушных змеев. Женщина отпрянула и захлопнула дверь, еще и закрыв ее снаружи. Остаток ночи я провел в тишине и спокойствии. На утро я уже знал, что это была тётя Петунья, а сам я отныне и до возвращения — Гарри Джеймс Поттер. Гарри — просто отличное имя, я думаю, мученику подойдет. Простое и доброе, как рычание любимого пса. Хотя с такими родственниками он уже поднялся в моих глазах до великомученика. Определенно, если не памятник, то храм построю. Он заслужил.