Я устало скатился по стенке, сгорбатившись и тяжело облокотившись на свои колени, спрятав голову между них. Тело закаменело, не слушалось, словно я был статуей, которую насильно заставили двигаться. Сколько я уже удираю, время от времени забиваясь в темные углы и переводя дух на пару минут? Вечность — или так казалось.
Отсюда не было выхода, только вечные прямые коридоры и залы, залы и коридоры — все тошнотворно белые, каменные. Спрятаться в них — искусство, которым я овладел. Я мог бы прятаться вечно, но зачем?
Это тупик. Мне давно пора это признать и прекратить жалкую попытку переиграть судьбу…
Но ладонь даже против воли чуть сильнее сжала монету грубой чеканки, и от нее распространились невидимые никому волны. Меня не заметят, пока я не позволю — либо пока эта штука не сломается окончательно.
Магии здесь почти не было, в привычном понимании, Гвардейцы же пользовались каким-то своим странным колдовством, которое я даже не мог засечь. Моим же магическим пределом были артефакты, амулеты и обереги, созданные на коленке во время погони. День за днем я вливал в них по капле энергию, досуха выжимая свой резерв, чтобы когда-то в будущем они отработали положенные им несколько секунд.
Иногда этого хватало, иногда нет. Последний раз я попался именно из-за такого маленького просчета. Амулет вырубился на секунду раньше, оставляя меня на виду, и я не успел его сменить. Пришлось срочно уносить ноги, теряя по пути свои магические безделушки и достоинство. Больше всего было жалко куртку — ее мне сшили на заказ еще при жизни. И вот где я такую теперь найду?
Моим новым убежищем стала небольшая ниша под самым потолком. От нее к другой стене поперек коридора уходили черные балки. Скоро меня обнаружат, и снова придется менять укрытие. Ничего, я приглядел себе местечко, когда убегал в прошлый раз…
Иногда мне казалось, что они совсем не спят. «Они и не спят», — вспоминал я мгновением позже. Что с мертвых взять.
По белому, застланному безупречной плиткой, полу, далеко внизу, время от времени, оглядываясь, проходили балахоны. Интересно, а у них сохранилось лицо? Или волосы? Бывают ли рыжие Гвардейцы или блондины? Хотелось плюнуть на их бестолковые капюшоны, но больше хотелось посидеть здесь еще немного, не выдавая себя, буквально пару минут. Просто немножко отдохнуть…
По коридору ко мне приближались очередные Гвардейцы. Пара ступала близко друг к другу, сталкиваясь худыми плечами. Их безжизненные узловатые пальцы тесно переплетались между собой, крепко соединяя этих двоих. Я внутренне передернулся, настороженно следя за ними взглядом.
Физический контакт позволяет этим тварям полностью сливать разумы в один, усиливая их способности. Если бы они хотели, то им даже не пришлось бы думать о чем-то, чтобы понять друг друга, не то что говорить. Если бы они хотели. Слишком привязаны к редким воспоминаниям о смертной жизни, воспроизводят речь, чтобы помнить. Придурки. Некоторые боги все бы отдали, чтобы забыть свою смертную жизнь, а эти…
— …Он точно прячется в этом районе? — тихий шепот на грани слышимости.
— Так было сказано.
Я прислушался, ниже опуская голову. Моя «слава» бежит впереди меня — вряд ли есть кто-то такой же наглый, кто бегает от их «правосудия». Иначе мы бы с ним давно столкнулись: тут не так много мест, где можно спрятаться.
— И как такого опасного преступника не поймали до сих пор?
— Потому что он опасный, умник, — в голосе, больше напоминавшем шелест листьев, на короткий миг что-то застрекотало. Кажется, это был смех. Меня передернуло от этого жалкого подобия. — Тебе придется многому научиться, чтобы соответствовать своему предшественнику. Он однажды почти поймал нарушителя, и за хорошую службу Госпожа даровала ему жизнь в мире, отличном от его старого.
— Получается, что…
Они отдалились слишком далеко, чтобы я мог расслышать их почти беззвучную, неумелую речь. Но даже так то, что я услышал… Я чувствовал, как разгорается практически потухший огонь в груди.
Есть какие-то другие, иные миры? Миры смертных, где живут обычные люди? И если я найду их, настрою зов на них…
Я вскинулся и стукнулся головой о потолок, но это было не важно. Мой зов, который я не прерывал с момента, как попал сюда, на миг прервался. Сердце громко стучало, а я все не мог успокоиться.
Нет нужны ждать Мессию моего мира, новый подходящий сосуд. Если миров больше, то не придется ждать и искать — я смогу сам выбрать подходящего человека! Да, потом придется как-то возвращаться, но сделать это будет гораздо проще, чем из моего нынешнего положения. Надо только узнать нужное направление…
Но для этого мне придется проникнуть в их Дворец — там они хранят все, что имеет хоть какое-то значение. Я уже пытался пробраться туда много десятилетий назад, но меня остановили.
С теми артефактами, что у меня есть в запасе, я не смогу не то что прорваться с боем (смешно), но и проникнуть незамеченным — тоже. Придется изобретать какое-то прикрытие, узнать заранее, куда в огромном Дворце мне идти и… Уж на этот раз я придумаю что-нибудь. Я просто хочу убраться отсюда, черт побери!
Если это не прокатит, то пути отхода мне уже не понадобятся. Все должно получиться с первого раза. Да. Только так. Я устал, смертельно устал ждать — да просто существовать таким образом! Быть безмолвным призраком явно не мое.
Выше по коридору раздался шелест одежды, и я застыл, крепче сжимая монету…
— …рри! Гарри! Нет, вы только посмотрите на него! Мы тут трудимся в поте лица, а он дрыхнет! — Рон возмущенно возвышался надо мной, поставив руки в бока.
Я зажмурился и потянулся, отлипая от витрины, в которую во сне уперся лбом. В спине что-то хрустнуло, но двигаться стало легче. Я зевнул в последний раз, трогая покрасневший шрамированный лоб — мое отражение, похожее на усталую щуплую панду, хмуро косилось на меня из стекла, прячущего за собой школьные награды. Все-таки, сны — крайне редкие посетители в моей голове, попробуй к такому привыкнуть.
— Просто в отличие от нас месье Избранный спит днем, чтобы ночью совершать свои геройства, — Драко Малфой ухмыльнулся на мою заспанную рожу, лениво потирая пыльный кубок. На одном боку образовался блестящий в лучах заходящего солнца кружок, как раз там, где кубок мучала тряпка Малфоя.
Кажется, на последнем часу отработки я вырубился. Больше не буду спорить с Невиллом допоздна о природе дьявольских силков.
Прошло чуть больше месяца с момента, как я оказался в этом мире, и месяц — с начала учебы в волшебной школе. Произошло столько всего, но при этом — ничего особенного в размерах галактики.
Получив зацепку о том, что подручные Смерти могут появляться здесь во плоти да еще и общаться с людьми, я направил все свои силы на поиск информации и полностью перелопатил школьную библиотеку. Однако я ничего не нашел — как и в первый раз. Возникали сомнения, а был ли Бидль в здравом уме, когда писал свой рассказ, да только артефакты, «Дары Смерти», успели отметиться и в кое-каких исторических хрониках — и приходилось верить и искать.
Приятным, но незначительным бонусом спустя четыре недели ежедневного посещения библиотеки стала круглая успеваемость по всем предметам, не требующим колдовства, а требующим теории. Зельеварение, конечно, это обошло стороной. После этого я перестал делать домашку, освободив себе для дела лишние три часа (но зельеварения это также не касалось).
Гораздо хуже все было с практикой. Профессор Трансфигурации сильно меня невзлюбила, потому что ее мнению я «не старался»: когда у всех спички уже хотя бы посеребрились, моя просто мертвым телом лежала на парте. Макгонагалл казалось, что я ленюсь и притворяюсь. Кто я такой, чтобы убеждать ее в обратном? Вскоре я перестал спорить и доказывать свою полнейшую бездарность.
С Историей магии все получалось как-то странно — я не был на ней ни разу. Призраку преподавателю было абсолютно фиолетово, кто есть на его уроках, а кто нет, зато мне не нужно было придумывать оправдания, почему если я вхожу в класс, то учитель — с дикими криками выходит сквозь стенку. Гермиона смирилась с моим выбором после того, как я перечислил ей всех вождей гоблинов Средневековья и рассказал точную карту их завоеваний.
По тем же причинам, по которым прогуливал Историю, я всячески избегал Хагрида. Полувеликана было очень жалко — его добродушная и наивная личность мне нравилась, но, помня о его реакции при нашей встрече, я всячески его избегал. Я старался держаться подальше от всех магиков, кроме Флитвика — но с тем у меня был вынужденный союз.
Пусть сперва у меня еще были сомнения в том, а нужен ли мне такой помощник, то где-то после второго урока зельеварения их как отрезало. Некоторые привычки Снейпа напомнили мне меня. Сложно не узнать коллегу в непростом деле телепатии, когда сам столетиями пудрил мозги людям и нелюдям.
Снейп по всем признакам был мастером ментального волшебства. Но тем опаснее он был для меня. Я не знал, как работают местные мозговыворачивающие заклинания, и не знал, что он успел увидеть, — и увидел ли вообще. Пока я не чувствую магию, я не могу быть уверенным ни в чем — дико напрягает и нервирует, к слову. Но раз он еще не кинулся на меня с проклятиями и намерением убить, можно предположить, что моя голова все еще варит как надо и посетителей не пускает.
Неожиданно, но с проклятиями на меня чуть не кинулся кое-кто другой. Понятия не имею, чего она ожидала, но на метлу я не полез, несмотря на едва не случившуюся у мадам Хук истерику: «Полеты у Вас в крови, мистер Поттер!». Еще со дня знаменательной дуэли земля меня полностью устраивала.
Кстати, еще один пункт, почему я не нравлюсь Макгонагалл. Ведь лично я не летал, только прогулялся с парнями до поля и дал пару советов — а она все равно на меня взъелась. Иначе бы сидели эти «непримиримые враги» одиннадцати лет на отработке вдвоем.
Я взглянул на моих мальчишек, которые все это время вяло перекидывались колкостями, даже не смотря друг на друга. Каждый вечер в течение месяца два часа почти наедине — чем не фундамент для дружбы? Если Рон и Драко сойдутся, то это будет наилучший расклад. Я усмехнулся.
Драко поставил кубок на полку, повернув его под таким углом, чтобы от двери была видна только чистая сторона, и залюбовался.
— Какие планы на завтра, кстати? — поинтересовался я, переводя взгляд с одного мальчика на другого. Сегодня у нас была последняя отработка, и я пока думал, чем из кучи вещей я буду занимать эти два часа. — Вы празднуете Хеллоуин как-то по-другому, чем магглы? И празднуете ли вообще?
Начать разговор с праздников и традиций — неплохой ход. Все любят праздники, а еще интерес к чужой культуре всегда воспринимается людьми как знак уважения, располагает их к тебе. До этого их «Хеллоуина» остался месяц — самое время спросить о том, что мне следует знать. А то вдруг у них тут на самом деле существует Охота, проносящаяся по всему миру раз в год — а в этот год на их пути вдруг окажусь я, такой лакомый божественный кусочек.
— Да, конечно, обычно мы выступаем в роли нечисти, которая утаскивает маггловских детей и съедает их в полночь, — серьезно покивал Малфой, плюхаясь на пол обратно к нам с новым кубком. Родители Драко будут в ужасе, когда увидят, в какую плохую компанию их сыночек угодил и чему там его научили.
— Даже не сомневался, Малфой, — Рон даже не отвлекся, задумчиво очищая чью-то награду, — То-то ты слишком бледным мне показался, может, и клыки прячешь…
— Ребят, а если серьезно? — я улыбнулся и смешно двинул бровями. Специально репетировал перед зеркалом, чтобы выглядело забавно и добродушно. — Я тут про праздники народов мира читал на днях…
Драко некультурно закатил глаза. Слава главного заучки на потоке прилипла ко мне мгновенно, что, кажется, чуточку обидело Гермиону. Для меня же это было облегчение: многие, получив вместо героя и Избранного задохлика-всезнайку, быстро потеряли к моей личности былой интерес. Их вера, безусловно, приятна, но лишние наблюдатели всегда к беде.
— …поэтому колитесь, что у вас тут за шабаши происходят.
— К сожалению, на шабаши пускают только ведьм, а мы, колдуны, остаемся в пролете, — как само собой разумеющееся, протянул Драко, но довольно прищуренные глаза компрометировали каждое его слово.
— Ну, у коренных народов Англии были какие-то ритуалы или что-то вроде, но сейчас они либо потеряны, либо запрещены, — Рон сморщил лоб. — Мне папа рассказывал, как во время войны к ним в Министерство ворвался какой-то псих, который нарисовал руны на себе кровью и пытался их активировать. Даже кто-то погиб, кажется. Там потом все это расследовали, и у него в доме нашли магический круг.
Мрачный Драко остервенело терзал кубок тряпкой, будто пытался его сточить. Рон наоборот замер, пялясь в свое кривое отражение.
Между нами повисла неловкая тишина — как и всегда, когда тема так или иначе касалась гражданки начала восьмидесятых.
Рон резко вдохнул и выдохнул, продолжая:
— Зато в Шотландии до сих пор где-то сохранились древние традиции, в тех же горах, — он принялся за работу, как ни в чем не бывало.
— Да, — подхватил боевой настрой Драко, хватаясь за новую тему, — шотландцы не сильно любят менять свой образ жизни. Даже около Хогвартса в горах есть поселение таких традиционалистов — отец по молодости у них бывал.
Старые традиции, старые знания, магические круги… А это разве не то, что я ищу?
Драко посмотрел на меня с подозрением в серых глазах и осторожно уточнил:
— Ты же не хочешь?..
— Хочу. А ты нет? — я осклабился, но потом вздохнул: — Жаль, что мы не сможем уйти с территории замка незамеченными. Может, напишешь своему отцу?
— О чем вы? — напрягся Рон, со здоровым опасением оглядывая нас.
Я успокаивающе улыбнулся ему, мотнув головой:
— Просто хочу узнать у мистера Малфоя впечатления от той прогулки. Раз уж мы пока не доросли…
В падающем из высокого окна теплом свете танцевали пылинки.
***
Утром мы не поздоровались друг с другом, делая вид, что нас не существует в природе. Драко все-таки нужно было поддерживать «репутацию», что бы это ни значило в одиннадцать лет, и общался он с нами исключительно с глазу на глаз — то есть на отработках. В чем-то это было даже полезно, потому что заподозрить нашу троицу в сомнительных махинациях было невозможно.
Поэтому мы, особо не скрываясь, весь следующий месяц собирались в одном из пустых классов на восьмом этаже: редко какому студенту удавалось преодолеть свою лень и боязнь лестниц и добраться в это место. Меня лестницы почему-то слушались — может просто знали, кто в замке хозяин.
Моя просьба сильно смутила Драко и мне пришлось долго уговаривать его написать то, что я хочу. По его словам, отец занят и не стоит отвлекать того глупыми расспросами о его каникулах на старших курсах, по моему же мнению — запугали ребенка дома. Сдался Драко только после того, как я отобрал у него перо и пергамент и начал сам выводить какие-то каракули мистеру Малфою — мой письменный английский был далек от идеала, постоянно хотелось перейти на бубейлинский.
Драко с диким криком, что отцу такого отправлять нельзя, отобрал все обратно и с недовольным бухтением написал, как я просил. Рон, который таскался на эти встречи чисто за компанию и потому что «ну он же слизень, Гарри, я ему не доверяю», тихо ухмылялся в уголке, наблюдая бесплатный цирк.
Как ни странно, мистер Малфой на интерес не обиделся, даже, казалось, наоборот — понравилось ему вспоминать молодость и делиться с молодежью знаниями. В течение месяца с ним у нас установилась бурная переписка, и с парнями мы составили не одно коллективное письмо. Вскоре подключился и от природы не слишком любопытный Рон, потому что разговорить такого человека — большая удача.
Люциус Малфой в подробностях описал свой визит в горную деревню: и как затемно вылетел на метле вместе с однокурсником, и как местные встретили их в штыки, отказываясь пускать волшебников в деревню, и как он воспользовался своим неотразимым обаянием и в конечном счете они подружились с жителями и даже остались у них на ночь, все же рискуя попасть в жертвенный костер.
Часть про «неотразимое обаяние» вызывала у меня сомнения, но даже выкинув эту часть — звучало внушительно. Кажется, наибольший шок от этого рассказа словил Драко, который наверняка раньше думал, что его отец сразу родился грозным и тридцатилетним.
Я же несколько разочаровался, потому что все это было очень занимательно, но совсем не подходило под то, что я ищу. По описанию старшего Малфоя кельтское волшебство было основано на поклонении божествам (хоть одно правильное колдунство), то есть на моих любимых жертвоприношениях, дарах и прочих подарках дабы умаслить покровителя. Однако в большинстве своем их ритуалы были завязаны на песнопениях и на том, чтобы вовремя кинуть подношение в костер. Письмена же они использовали исключительно в бытовых целях, вышивая защитные узоры на одежде или рисуя отдельные знаки на стене дома.
С такой волшебной школой трудно работать — она стихийна и подвержена хаосу. С ее помощью никогда не создать сложное многоуровневое заклинание, а проводить на ее основе ритуалы — опасно, ведь точный результат тебе не скажет даже самый опытный жрец. Слишком большая погрешность. Мне же требуется точность и гарантированный результат.
В этом мире нет никого и ничего, что остановило бы Гвардейцев Смерти от произвола. Последние месяцы мне офигенно везло, и они не додумались искать меня в столь далеком мире. Но меня могут найти в любой момент, учитывая, что я фоню так, что все магики от меня разбегаются. Все кончится в тот же момент, ведь сейчас я и мухи убить не смогу — силенок не хватит.
Нет, мне нужен какой-то «колпак», которым я смогу накрыть свою ауру. Желательно что-то из местных приемов: я перепробовал целый арсенал, все что смог достать из своей головы, но ни одна руна и ни одно заклинание моего мира не сработало, словно белые ходоки заморозили. Я не знал, лежит ли причина во мне или в самой магии, окружавшей меня здесь.
И не узнал бы, но…
У меня случилось озарение.
На Чарах я сел с Гермионой без особой надежды на успех. На Трансфигурации вчера я был полностью повержен — спичка, которую я должен был превратить в иголку, даже не шелохнулась. После пары я попробовал вызнать механизм заклинания у Макгонагалл, но она была непоколебима: «Мистер Поттер, все, Вас интересующее, доступным языком написано в учебнике. Попробуйте сначала прочесть его». Девочка, да я его от корки до корки прошерстил, ничего там нет. Я не прав, я знаю, да вот только в чем?
Магия — это жизнь, это душа, она рождается в теле человека и некоторых существ и умирает вместе с ними. Волшебство — это контроль, это познание души, волшебство мы ищем во внутреннем спокойствии или в расчётливой мести, волшебство — почти бессмертно. Очаг не существует вне тела, а тело не может жить без очага. Нас учили этому с детства вне зависимости от того, маги мы или нет.
Здесь этим даже не пахло. Система кардинально отличалась, но никто не говорил мне, почему — словно это такая важная тайна. Сначала оптимистичный я думал: «Здорово, у нас есть История магии, там нам все расскажут! А ещё Чары, и Трансфигурация, и вообще все предметы…». Учителя не согласились со мной и категорично заявили, что лучшая учеба — это практика.
Я, конечно, согласен, но без знания основ это больше напоминает зубрежку древнеэльфийских ритуалов: никто не понимает, что происходит, но работает же. Правда, результат приходится выяснять опытным путем…
— Вингардиум Левиоса! — Гермиона взмахнула палочкой, и перо плавно поднялось, описывая дугу. Я не мог спокойно на это смотреть, когда мое перо в свою очередь мертвецки не двигалось.
— Гермиона, ответь предельно честно. Что ты чувствуешь, когда колдуешь?
Гермиона взглянула на меня странным взглядом. Кажется, в нем даже была жалость к тому, кто так и не почувствовал в себе присутствия магии — как лучшая ученица на потоке Гермиона могла себе это позволить.
— Пожалуйста, Гермиона, твой ответ правда важен для меня.
Маленькая женщина хмыкнула, но взгляд ее приобрел снисхождение:
— Ну, я до сих пор не совсем верю, что это в самом деле происходит со мной…
— Я не о том, — я помахал руками перед собой, перебивая. — Ощущаешь ли ты магию? Может, какое-нибудь тепло в груди, растекающееся по телу, или какую-то лёгкость?
Девочка открыла было рот для ответа, но нахмурилась и озадаченно промолчала, теребя прядь непослушных волос. Снова направила палочку на перо и четко озвучила заклинание. Но через пару секунд в Гермионе словно произошла перемена, она распахнула глаза. Перо вздрогнуло и спланировало вниз.
— Я чувствую! — Гермиона перешла на шепот, в запале ухватившись за мой локоть, словно делилась со мной жизненно важной тайной — это было недалеко от правды. Я не стал пенять ей на нарушение личного пространства, боясь прервать мысль волшебницы. — Как я раньше этого не замечала!
— Что ты почувствовала, Гермиона? — я заглянул ей в глаза.
Она помедлила, подбирая слова.
— Когда я произнесла заклинание, я словно ощутила, что у меня затылок как от солнца нагрелся, а потом это тепло оказалось в руке…
— Ты умница, Герм, — я улыбнулся, легко хлопнув волшебницу по ладони. Только тут она заметила, что в порыве чувств вцепилась в меня, как раб в последнюю горсть риса, и смущенно отпустила рукав моей мантии.
«Ты умница, это я — идиот».
Я был слеп — и очки тут вовсе не причем. Тут все кричало глухому мне о том, что этот мир — иной, и волшебство здесь рождается по-другому. Я искал очаг, а нужно было просто посмотреть вокруг, оборотень его прогрызи!
Маги этого мира не являются источником магии. Магия буквально разлита в воздухе, а они — проводники. Они впитывают энергию в себя и, пропуская через себя, творят волшебство. Теперь понятно, почему их чары так ювелирны и тонки. Палочка — это банальная защита, ограничитель. Когда ты наделен даром впитывать в себя неограниченное количество магии, стоит позаботиться о том, чтобы не лопнуть, как переполненный воздушный шарик.
Я бы такое рассказывать в школе тоже не стал. Или стал бы? Ведь в Двойственном мире маг, умеющий пользоваться всем, чем одарила его Мать-Природа, без лишних эпитетов всемогущ! У него никогда не опустеет очаг, не случится магического истощения и его нельзя лишить магии. Уж не в рай ли я попал?
Но сначала «всемогущему магу» надо научиться хотя бы основам.
Я посмотрел на лежащее передо мной перо и направил на него палочку. Вдох-выдох.
Сконцентрируйся на окружающем мире: на запахе новеньких парт, на шепотках вокруг, на тоненьком сквозняке от окна. Нащупай движение, течение воздуха… Я вдохнул.
— Вингардиум Левиоса.
Я подскочил от резкого звука и круглыми глазами сквозь потемневшие очки уставился на чумазого Симуса, моего соседа по комнате. Симус уставился на чумазого меня. Флитвик уже не знал, кто смешит его больше, заходясь приступом смеха, стоило ему перевести взгляд на одного из нас.
Наши обугленные перья, провальсировав в воздухе, одиноко приземлились между рядами.
Кажется, мне пора забыть заклинания, сметающие армии, и переключится на заклинания по помывке посуды.
***
Я осторожно, высунув кончик языка изо рта, пером вырисовывал самую простенькую руну на предплечье. По виску скатилась капля пота, и я задержал дыхание, выводя последний штрих. Перо топорщилось в разные стороны, словно наэлектризованное — хотя так оно и было, пусть вместо тока я пустил по нему магию. Но этому перу повезло: предыдущие три просто разлетелись на кусочки, а еще два — почему-то расплавились.
После урока я сбежал раньше, чем кто-либо успел что-то сказать. Я просто не хотел ни с кем разговаривать в момент, когда в голове как домино рушились и возводились новые планы. Пусть я был готов страдать и превозмогать, но очень приятно обнаружить, что магия все еще со мной, правда. Теперь настала пора узнать, насколько правильны были мои опасения.
Я критично вгляделся в получившуюся мазню, но в итоге кивнул сам себе, расправляя рукав мантии. Для первого раза получилось неплохо. Руну, которую я на себе нарисовал, я пробовал использовать еще в начале учебного года, после встречи с Флитвиком, но в тот раз она не сработала. В теории она должна была скрывать мое присутствие от чувствительных к таким штукам существ, на практике же она мне никогда не пригождалась, потому что обычно Богу некого боятся и неоткого скрываться. Да и вообще, сидит зачастую Бог сиднем в своём Чертоге и не мается глупостями. Речь, конечно, не обо мне, но даже так…
Ну, а сейчас у меня особый случай. Я мог бы, конечно, по старинке свернуть свою ауру самостоятельно, но я не хочу доверять местной магии, пока не пойму окончательно, что она из себя представляет. Она же меня даже не слушается!
Я выглянул в коридор и выскользнул из пустого класса. Было уже довольно темно, и только свет факелов давал хоть примерное направление. С этой несчастной руной я провозился весь вечер, вся школа уже должно быть собралась на праздничный ужин.
Живот обиженно заурчал, напоминая, что и обед мы пропустили (хотя почему-то вокруг стоял мерзкий запах, отбивавший любой голод и желание что-то есть). Ничего, сейчас спрошу у ближайшего портрета, как попасть на ту же кухню, или где меня накормят в этом часу. Ну или не спрошу, но будем надеяться, что руна работает.
Не успел я сделать и пару шагов, как на другом конце коридора торопливо застучали каблуки и из-за угла выскочили мои детки.
— Гарри, тролль! — заорал Рон, показывая мне за спину.
Я обернулся.
Это было нечто ужасное, примерно четырех метров ростом, с тусклой гранитно-серой кожей, бугристым телом, напоминающим валун, и крошечной лысой головой, больше похожей на кокосовый орех.* С длинными руками, волочащими за собой дубинку размерами с трех меня, если не больше.
По крайней мере, я узнал, что руна работает. Тролль меня не засек.
Я рефлекторно отшатнулся назад, задирая рукав, — в месте, где я был, приземлилась огромная дубина. В нос врезалась новая волна мерзости, и желудок попросился наружу. Я отскочил, врезаясь в стенку и больно впечатываясь плечом, потому что это ужасное создание тянуло ко мне лапы.
Я ладонью размазал тушь по коже — осталась только клякса. Тролль замер на месте.
Из-за моей спины то ли Рон, то ли Гермиона крикнули:
— Вингардиум Левиоса!
Дубинка ускользнула из его толстых пальцев и поднялась над головой. Тролль тупо проследил за ней, раскрыв рот, и она, дернувшись, упала на его лысую головку.
С грохотом туша осела на землю. Тролль был если не мертв, то очень качественно оглушён.
Осел и я. Заднице было холодно и твердо (камень же), но ноги не держали — я был полностью выжат и измотан. Сердце бешено стучало после случившегося, а плечо после столкновения со стенкой саднило. Что за сумасшедшая школа, откуда здесь вообще тролль?
Рон и Гермиона склонились надо мной, обеспокоенно вглядываясь в мое лицо.
— Гарри, дружище, ты как?
Я почувствовал, как мои губы дрожат, а в глазах подозрительно щиплет.
Я рисовал эту руну весь день. Зараза.
