С волками жить...

От Авторов       Пара взрослых волков перекинулись, тяжело и шумно дыша. Из их ртов валили клубы пара, пока они, остыв и набросив лёгкие куртки, не вошли в дом Вика. Доложив вожаку, что большое стадо косуль ненадолго задержалось в восьми километрах от Салана в валежнике, месте не особо популярном у волков, на ночлег. Оборотни подошли с подветренной стороны и, прикинув размер поживы, остались очень довольны. Если так же повезёт с кабанами — сезон перезимуют сыто. Виктор на карте отметил расположение животных и начал прикидывать план охоты. Гонять и пугать зверьё по уснувшему до весны лесу, ломая деревья, недопустимо. Бить живность бездумно и помимо потребностей питания — против законов природы. Тут высчитать просто — оборотни не одним мясом питаются, но и без него будет физиологически тяжеловато. Кроме того сам процесс охоты необходим для развития навыков у молодняка, выброса лишнего адреналина и просто освобождения «внутреннего зверя». Жажда охоты и крови у волков в генах. Но не путайте с алчностью и какими-то дикими ритуалами. Оборотни по природе своей — охотники, и кровь раз в месяц закипает не просто баловства ради. Лес зовёт запахами и звуками, тёплой плотью и неутомимым бегом за ней. Тогда особенно трудно удержать молодняк. Срываются, беснуются, надолго разгоняя зверей и птиц от посёлка, лишая возможности нормальной грамотной охоты. Поэтому с малых лет волчатам объясняют цену любой жизни и как уберечь равновесие в пищевых цепях. Мясо можно в конце концов и закупить. Но радость первой охоты, весь спектр ощущений, не приобретешь ни за какие деньги, пока не проживёшь всё это сам.       Итак, неугомонный молодняк в предчувствии бега скакал по главной площади около Управы, визжал, игриво покусывая друг друга за шеи и хвосты. Волки постарше снисходительно смотрели на это, вспоминая себя в таком же возрасте. Время было другое, другой вожак. Но Вик, несмотря на доброту и молодость, оказался достаточно опытен и строг, это трудно не признать. Все обитатели Салана ощущали его влияние и силу, слышали зов и подчинялись. Это было основой крепкого клана, разумной стаи, без иерархии не прожить тому, кто наполовину дикий зверь. Тут иногда когти и клыки весомее голоса, но не для Вика Бойко. Близнецы всем рассказали, как вожак позволял себя рвать молодняку, пытаясь их вытащить из лап безумия; не калечил, не убивал, хотя мог и имел полное право сильнейшего. В Викторе волки видели свои надежды на спокойное будущее, а не просто изоляцию от внешнего мира с медленной деградацией. Оборотни не особо любят шумные многовидовые компании, запахи людей, животных и нечей, они чувствуют острее. И ложь, и агрессию, и…       Виктор взглядом выхватил из толпы заводную парочку. Эти друзья были крайне несдержанны, раздаваемые направо-налево укусы мало походили на игру. За ними присматривали многие из Салана, и часто потасовки заканчивались в изоляторе. Вик       Надувшийся Дан курил на кортах метрах в пяти, вытоптав между сугробов небольшую площадку. Я говорил с Леоном и Миррой о маршруте, они одобрительно кивали, советы были излишними, охотиться я мог и любил. Десять взрослых волков и двадцать молодых — неплохой отряд, чтобы вернуться с достойной добычей. Настрой бодрый, подходящий, ещё бы эти двое щенков не перегибали с рвением. Все охотники прошли оборот и теперь ждали меня, не скрывая нетерпение, тромбуя под собой снег.       Рядом с Леонидом немного напряжённый Шейн смотрел на меня, не мигая, словно гипнотизируя. Я уже дымился: справа Волков жарил, слева — араб. Топаю направо. Выпрямляется с довольной лыбой победителя и принимает от меня длинный пуховик. Оборотни — не пуритане, но стоять так долго голышом всё же не комильфо — в партере молоденькие женщины и дети.       — Смотри, не жри там много сырого мяса, — тычется носом в ключицы, не стесняясь присутствующих, вдыхает мой запах. — Глистов травить будешь сам.       — Постараюсь не много, — пробивает на ржач. Неужели инкуб мне бросился верить? Зачем вообще попёрся провожать? Вроде бы обо всём поговорили.       — И не рвись там из шкуры вон, гарцуя перед молодыми.       — Да, милая, — хватаю затрещину, всё-таки заржав, и делаю переворот почти мгновенно. В волчьей шкуре реально как в броне, он обнимает за шею, чуть придушив, но этот порыв даже приятен, если учесть, что я чаще выбешиваю. Дан мнёт мне хол­ку, по­том пи­ха­ет в сто­рону при­тих­шей стаи. Не­кото­рые до сих пор мед­ленно пе­рева­рива­ют на­ши слож­ные от­но­шения. Но это их пробле­мы. Из­даю ко­рот­кий звенящий вой, зад­рав мор­ду вверх, и бе­гу к во­ротам, стая за мной, выстра­ива­ясь кли­ном: стар­шие — по бо­кам, млад­шие — в се­реди­не.       Взрослые щёлкают зубами, призывая к порядку, но сдерживать бег всё сложнее. Звенящий от холода лес обступает. Мороз трещит по веткам, как микроразряды тока, до мозга костей… Первобытная сила растёт, и уже лапы едва касаются земли. Лёгкие хватают обжигающий воздух, греются тела. Жар крови, бурлящей в жилах, ощутим на расстоянии. Когда жажда охоты выводит инстинкты и навыки на новый уровень, взрослеют в разы быстрее, потому что знакомы со смертью.       Из пасти валит пар, ошметки сорванного с земли снежного наста летят из-под неистовых лап. Волки бегут! Я веду стаю на охоту. Острые взгляды скользят по моей спине и холке. Вожаку на охоте ошибаться нельзя, от его действий зависит успех всего задуманного. Оборотни, конечно, не совсем волки, но в такие моменты, когда мозг сгорает в лаве адреналина, часто необдуманно бросаются глупые вызовы.       Я свожу на нет любые попытки молодняка схватить меня за пятки. Яйца ещё не отросли оспаривать своё «фэ». Вот прибавится мозгов и ответственности, тогда порычим друг на друга на равных.       Но вот уже ноздри наполняются сладким запахом оленьего мускуса и ароматом молочных телят.       На месте.       Стадо косуль шарахается влево с испуганными криками, когда мы внезапно врезаемся в них. Хватаем ослабевший молодняк, который не переживёт суровую зиму, взрослых самок, уже не способных дать потомство, мнительных самцов, которых по весне с позором прогонят с поля битвы за даму, оставив на песочной шкуре отметины от рогов. Мы чувствуем их всех. Их слабости. Не судим, но принимаем меры. Да, мы — хищники, но хищники разумные, потому что наполовину люди. На лучшую свою половину.       Первая осечка досадна, хоть и ожидаема. Двое проблемных пацанов режут сильного здорового оленя, молодого, полного сил для продолжения рода. Это и вызов, и выпендрёж, и элитная добыча браконьера. Косулю уже не спасти, но я вышибаю обоих идиотов на границу поляны, оскалив смертоносные клыки. Сейчас только последнее внушение и демонстрация гнева вожака. А дальше — выбор борзой пацанвы. Оба опускают морды и прижимают уши, но хвосты, как струна. Но меня не обмануть их «якобы повиновением», выплюнутым на окровавленный снег.       Косули убегают, и панический ужас будет долго гнать их вперёд, пока через десятки километров не рухнут на ослабевших ногах и не расплачутся крупными горячими слезами.       Мы собираем туши, часть свежуем и… опустите занавес, перед вами, на минуточку, звери… Как устоять перед парным мясом, сладким и сочным? Вот и насыщаемся, жадно рыча и не испытывая ни одного угрызения совести.       Что-то меняется в морозном воздухе, он сгущается и повисает тревожным предчувствием. Мы разом прекращаем трапезу. Кабаны… входили в план охоты, но не своей волей. Их надо было застать, врасплох, подобравшись с подветренной стороны…       Столкнуться со стадом диких свиней, разъярённых каким-то хреном, но явно не нами — совсем не улыбалось. Кабаны вломились на поляну с визгом, дико, под выстрелы мёрзлого, ломающегося валежника, крутя острыми крупными рылами. В подслеповатых маленьких глазках плескалось полное читаемое отсутствие страха и уважения к волкам. Отнюдь, они вели себя, как хозяева леса, раздражённо хрипло хрюкали, показывая жёлтые зубы, психовали, цепляя друг друга. Матёрые, здоровые, по численности голов на десять больше нас, а по туману в башке — на целую сотню. Тяжёлый железистый запах крови, похоже, распалял кабанов ещё сильнее. Казалось, они сами не прочь добраться до сырого мяса. Я велел коротким рыком не делать резких движений и не провоцировать: свиньи безумны и вооружены клыками. Надо было понять: стоит ли вступать в бой. От такой добычи явно будет несварение желудка! Огромная свинья впереди смотрит на меня в упор: я ненавижу нервных ополоумевших тёток. Но эта… читаю нехилый вызов в глазах неопределённого цвета, а это уже маразм, если учесть, что я её совсем не знаю.       Оборотни прикрывают добычу, ощериваясь и рыча. Кабаны, словно по команде, берут поляну в кольцо, окружают сильной специфичной вонью. Такое нетипичное поведение свиней настораживает. Атаманша взрывает снег копытцем, качает рылом. Может… критические дни у бабы, а я не догоняю. Велю ей и кабанам убираться, но похоже мимо ушей. Зомбированные твари настроены решительно. Теперь остаётся гадать: бросятся сразу или разобьёмся на пары. Кабаны, как на подбор, тяжеловесы, в шрамах и колтунах, тоже выжидают. По моему сигналу оборотни медленно начинают наступление. Хищники всё же здесь мы, ещё нам чушки-торчки не угрожали!       Два идиота и тут решили отличиться, рванули первыми, капая пеной с оскалов, тут же сшиблись с тремя кабанами, чудом и сразу не напоровшись на клыки. Дальше, как по выстрелу стартового пистолета, смешались вместе свиньи, волки и море крови, окрасившей снег…       По мере того, как мы рвали друг друга, действие забористых желудей на кабанов заканчивалось. Они словно выходили из крутого пике, трясли бошками, срывались на визг и шарахались от наших зубов. Порастерявшие воинственность, свиньи нравились больше. Но пострадали в разной степени тяжести пять молодых волков. Жизни не угрожало, но приятного было мало. Кабаны из противников в мясо превращались неохотно. Особенно свинская атаманша. Она, видимо, долго ждала возможности смахнуться с оборотнем. На моих ляжках следы её клыков не затягивались, она их ежеминутно обновляла, я жестоко кусал бока, понимая, что вожака убивать нельзя, ей уводить стадо и считать потери       Свинобойня тоже в планы особо не входила. Косуль было достаточно. Погонять кабанов я планировал азарту ради, и разрядки молодняка. В результате волки устали, как собаки, и обзавелись кучей кровавых отметин. Свинья-атаманша и по меньшей мере двенадцать секачей рехнулись по-настояшему: нападали и нападали. Наконец мне осточертело вести оборону, я резко прыгнул на тётку и рванул кусок из жирной волосатой спины. Хрип и визг потряс поляну, кабаны резко вздёрнули рыла в сторону своего раненого лидера. И в это же время очередное нехорошее предчувствие упало плитой.       Гнать тупых свиней, чтоб не повадно было вернуться, нам день не меньше, и вернуться с добычей еще несколько. А в Салан тянуло уже сейчас, и под ложечкой сосало, и грудь распирало так, что хотелось процарапать дыру и выпустить тревогу наружу. Дома было что-то не так… Дан       Только серые хвосты скрылись за мощными стволами елей, как у меня опустились плечи. Стало холодно. В естественном понимании. Пальцы закололо, передёрнуло плечи. Не только от озноба, пацанячья рожа бесила просто до судорог, в его глазах я видел бешеный ход мыслей, и каждая из них мне уже не нравилась.       Дабы не провоцировать свою и так не шибко прочную нервную систему, поплелся за Леоном, он единственный, чьё общество воспринимаю адекватно. И ещё клонов, хотя вообще их с людьми перестал ассоциировать, и не припомню, когда видел последний раз в человеческом обличии.       Батю застал дома, он так и не раздеваясь, даже не стряхнув с вязанной красной шапки снег, сидел напротив всё того же камина, не замечая, как растаявшие снежинки стекают по лицу, капая на свитер и сразу впитываясь.       Присел на корты рядом с ним, уставился в танцующие языки пламени и ничего, кроме тупого желания сесть туда жопой, не испытал; зато мужчина был сосредоточен настолько, что перестал замечать даже меня. Рассмотрев его измученное временем лицо, сделал выводы, а в своё время ему не слабо досталось, наверно — было за что. Дядька-то с гонором, сразу видно, это сейчас он немного отрешённый, хотя и не показывает вида, будто уже сделал, что хотел, и сейчас доживает остаток.       — Что показывают? — тишина давит на нервы, слишком спокойно.       — Не могу разглядеть, — отмахивается, с раздражением тряхнув ладонью. — Уйди не мешай.       — Я поговорить хотел.       — Не мешай, говорю!       Вредный и упрямый мужик, кого-то он мне напоминает… Так как времени у меня мало, а дел много, и ждать, пока он намедитируется — некогда, поэтому… Схватив его за холку, как щенка, сжимаю кожу, пока он, всё так же не моргая, не заскулит, то же делаю и с его мозгом, слегка подтолкнув в нужном направлении мыслей. Чердак почти сразу начинает страшно болеть, никогда не любил оборотней: пока через все блоки пробьёшься, сам вымотаешься, а этот ещё и сопротивляется, гад. Отпустил, когда у самого пошла кровь носом, а тот стал вырываться. Сидит теперь, переваривает, пока я размазываю кровь по лицу.       — Вопрос повторю: что показывают?..       — Ты — демон, — говорит с такой обидой, перековеркав мою сущность в ругательство.       — Вот это открытие, никогда бы не подумал, только Вику не говори, а то он думает: я — ангел.       — Виктор знает, кто ты.       — И в чём тогда проблема?       — Проблема в том, что я не предполагал, что в тебе столько силы.       — Сюрприз.       Мужчина встаёт и начинает расхаживаться, но чем больше ходит для успокоения, тем сильнее вижу тревогу, он точно что-то видел, и его просто разорвёт, если он не поделится.       — Да говори уже!       — Я видел одно место… — он долго рассказывает про здание, про местность и то, что вокруг, передаёт, как пах там воздух, и даже какая живность вокруг водится. Закуриваю. — Мне надо побывать там.       — Покинуть Салан, пока вожака нет? Даже я хуже бы не придумал.       — Ты не понимаешь. Это может помочь.       — Чему и для чего?       — Этого я пока не знаю. Там что-то есть. Сундук или… — он машет руками, в воздухе рисуя контуры, — его нужно сюда вернуть. Он принадлежит оборотням.       — Давай сгоняю, мне как раз надо… тут… ненадолго… отлучиться… — не вышло под шумок, дядька сразу с недоверием сощурил глаза, и я просто вижу в них: «Виктор запретил тебя выпускать из Салана!» — крупным, сука, подчёркнутым шрифтом. — Мы можем друг другу помочь. Я тебе… хрень, — копирую его пируэты руками, — а ты мне — денег на билет, отдашь мои паспорта, которые Вик бессовестно у меня спиздил и отдал на хранение тебе. В три дня уложусь.       Уговаривать не буду, не имею такой привычки, но что-то мне подсказывает, что его интересы тут превыше, чем мой больной заскок.       — Тебе зачем поездка? Как-то связано с инкубами?       — Дело не в них, тут личное, ну так что?..       В аэропорту как всегда шумно. Народ хаотично мечется по свободному пространству, сталкивается и источает флюиды агрессии, что меня, честно признаться, порядком выводит.       На свежий воздух вываливаюсь уже с матами, прямо у дверей нос к носу сталкиваясь с Даймоном. Со свежим воздухом я погорячился, после зимы арабский зной печёт так, будто на одном из кругов Ада.       — Тебя-то каким хреном?! — собеседник вместо ответа обнимает меня, как родного, только вот искренности ни в одном глазу, лишь корыстный расчёт: демоны, что с них взять.       — Макс послал. Ему родня шепнула, что ты из города выехал. А если учесть, что ты обязан находиться на закрытой территории без права выезда, то…       — Переживал за меня, да?.. — не без сарказма. Думки по поводу нападения инкубов приходят с запозданием, а не поспешил ли я с сольными приключениями?.. Вик хоть через теневую вывести мог, сам-то я туда не смогу — не выйду обратно.       — Не особо, — он обнимает меня за плечи, разворачивает спиной к дверям, из которых, как рвота из глотки, выливаются потоками люди, и уводит в сторону. — Но если удрал — значит ты в жопе, у тебя по-другому не бывает. Помогу, а ты заплатишь, — мой выразительный взгляд прошёл насквозь, совсем одичал полудемон, страх потерял окончательно, или терять совсем нечего? — Или сдам тебя оперативникам и так же получу деньги, но уже от них.       — Мне всегда нравился твой подход к жизни, — сбросив его руку, тяну кепку пониже и ускоряю шаг, — Как там Макс? — теперь серьёзно, и то ли интонация подействовала, то ли демон наигрался, но ответил уже спокойнее.       — Плохо.       — А бабки зачем?       — Препараты стоят дорого, аналоги помогают слабо, приходится везти контрабанду, а там, сам понимаешь, расценки…       — И ради этого стоит рисковать? — не уверен, что всё пройдет гладко, но с союзником мне стало спокойнее, не в театр иду, а на бойню.       — А ты здесь ради себя? — опять насквозь, бьёт не жалея. — Я говорил тебе, Данчик, эти чувства тебя погубят. Я почти перестал видеть в тебе человека. Каково это, чувствовать такую силу?..       — Больно.       В автобусе жутко укачивает, проблевался бы, да нечем, не ел со вчерашнего вечера. Согнувшись пополам на заднем сиденье, не обращаю внимания, как Даймон разминает мне шею, заодно придерживает, пока на кочках подкидывает так, что жопу отрывает от сиденья. Демон улыбается, когда поворачиваю на него свою зелёную рожу и дергаюсь от рвотного рефлекса. Что ж так хреново?..       — Выглядишь замечательно, — язвит, тварь, тащит за шею, оцарапав кожу, усаживает ровнее. Глотаю ртом воздух мелкими глотками — всё равно тошно, слабость давит на плечи, не могу усидеть прямо.       — Хочется сделать тебе больно, — признаюсь абсолютно честно, — слишком рожа довольная.       — Оглянись, — за подбородок разворачивает моё лицо, заставив смотреть в окно, — не узнаешь пейзаж?       Я столько стран повидал, столько мест и лиц, что вряд ли сейчас вспомню. Мотаю головой, он ухмыляется.       — А если убрать дома, вернуть леса, дороги стереть, тогда вспомнишь? — напрягаю память и… ничего, словно стёрто. — Кровью, что ли, всё залить, чтобы склероз отпустил? — не к месту закипает, я тупо думаю, как бы мне воздух в себя втолкнуть и обратно его выжать, а ему весело. Блин, залетел, что ли… улыбаюсь не к месту, и почти сразу рожу перекашивает от горечи во рту. Интересно, какой получился бы из Вика отец… хотя нет! Не интересно! Вон уже одного себе блудного сына заделал, донор херов, собственно, поэтому я здесь.       — Прямо скажешь или пытать?       — Я не против… — демон примирительно поднял руки и даже отодвинулся ближе к окну, дабы не зацепило потоком бранной речи. — Дан, ты чего? Это же твой участок зачистки. Помнишь?..       Нет. Я не помню. Вообще стараюсь не вспоминать то время. На препаратах, глотая их горстями, как витаминки, почти в отключке, только на инстинктах, я даже лиц-то не вспомню тех, кого убивал, не то, что места. Только их численность, как засечки на кобуре, и вместо кожи — память и там же, сука, не закрасишь краской. А самое страшное — что мне это нравилось, запах страха, привкус крови во рту, адреналин, что слепит, и двигаешься только на инстинктах. А потом карантин на пару недель, и сон под капельницами. Та темнота была лучше любой награды, ради неё проходил всё это раз за разом. Только потом сломался, отказался от зачистки, благо законы ужесточили, и тупая резня более сильных прекратилась, за любое происшествие больше не вырезали кланами, а значит даже такому как я, пришлось бы искать иное применение.       Жутко пахнет мокрой псиной, это бунтует память, выбрасывая на поверхность то, что сильнее всего запомнилось. А ещё клацанье зубов и рык, не такой, как у нашей стаи, яростнее, более дикий, надрывный, что закладывает уши, и никого, кто мог бы его издавать, уже нет много десятков лет. Нет жалости или стыда, но как никогда захотелось обратно в Салан. И желательно за хвост вытащить из леса одного мехового охотника, просто, чтобы был в зоне моей видимости. Просто… чтобы был.       Нас высадили на остановке возле развилки, туристы поехали дальше, а мы направились прямо через степь, стараясь поскорее уйти от возможного наблюдения.       — Дан, соберись, — предупредил меня демон, предусмотрительно закидывая мою руку себе на плечо и фиксируя положение вертикально. — Все, кого убил здесь — тебя прокляли, и я пока не знаю почему ты ещё живой, но что-то тебя оберегает.       — Виктор?.. — не голос, шорох ветра, гортань пересушило страшно.       — Нет. Этот молодой совсем. Кто-то старше тебя хранит.       — А?.. — я даже улыбнулся. — Ну да, у меня же вообще куча оборотней, которые меня обожают. Тебе не надо? А то я поделюсь, не жалко! — адреналиновое голодание скакануло выплеском истерии, с трудом заткнулся.       — Мне подыхающего вампира-наркомана хватает, — я запнулся о камень, и Деймону пришлось несколько шагов тащить меня волоком, пока не смог найти опору, — Нет его уже, но клеймо волчье на тебе есть.       — Не может быть.       — Может. Только я не могу понять как. В противном случае, ты бы не смог здесь находиться, — ещё пара шагов, и ноги будто вросли в землю, даже собеседник остановился и прислушался.       — Дай, что со мной твориться? — никогда в жизни не чувствовал себя таким беззащитным, даже сердце стало биться чаще.       — Сейчас, Вульф, совсем плохо будет, терпи…