С волками жить...

От Авторов       В боевой трансформации не так тепло, как в пушистой волчьей шубе, но сила прёт и пофигу мороз. Часть оборотней в четвероногой ездовой форме вывозила освежёванную и упакованную свинину на дровнях. Косуль тащили на плечах, периодически устраивая махачи и получая затрещины от старших. Выхватить подмороженной тушей плашмя по башке — это ж так весело! Взрослые оборотни порядком измотались на охоте, молодняк очень активно рисковал, и лёгкие ранения, о которых уже и не вспоминали, вполне могли оказаться опасными. На Вика смотрели с нескрываемой тревогой: нервный, взвинченный вожак постоянно огрызался и словно держался поодаль, часто и шумно нюхая воздух и озираясь. Он носился по окрестностям, снова возвращался, забегал вперёд. Близнецы по обоим бокам, прижимали уши, но упрямо не отклеивались, даже если клыки Вика щёлкали у самых их морд. Вожак вёл себя крайне беспокойно, и объяснялось это просто, что-то происходило в Салане, и он это выпустил из-под контроля. В какой-то момент, Вик перестал чувствовать Дантреса. Леон, Мирра и Яков — хороший щит, но если они встрянут в проблемного белобрысого инкуба… Только подумав о силах Дана, Виктор коротко взвыл в морозную высь, да так, что мелкие веточки поотваливались, и порхнули стайками пичуги, половина — с разрывом сердца. Это не вой был, а стон бессилия, но бросать охотников Бойко не имел права. Волки и так двигались на пределе, Дановская родня им в таком состоянии не по зубам. Ещё один световой день пути, и к вечеру… Вику невыносимо захотелось обнять гибкое тело, вжать в себя до хруста, вдохнуть сложный запах волос и кожи, чтобы потемнели от страсти аметистовые глаза.       «Просто меня подожди! Ты сильный. Обуздай тварь внутри, не дай ей пожрать тебя Человека!»       Подспудно, Вик всегда ждал демона Дана. И во время секса, и во время их ссор, видел, как менялись запах и черты лица, голос и форма зрачка, напрягался и брал за глотку. Волкову всегда нравилось так «улетать». Виктору тоже. Они оба давно ходили по краю, и их чувства были настолько индивидуальны и полноценны, как и необъяснимы. Ни первый, ни второй не могли друг друга отпустить. И кто был необходимее, не считалось важным аспектом, оба были равны в желаниях и зависимости. Оборотень и инкуб, приговорившие себя к одиночеству, аномально не могли уже больше быть одни.       Вик насторожил уши в сторону Кемерово. Дан точно там. Не в Салане. Куда и зачем его понесло?! Здесь хотя бы волчья земля… Озарение прошибло током: именно поэтому инкуб и бежал из посёлка. Без Вика стая была в потенциальной опасности, и Дан уехал к гному, чтобы судьбу не испытывать. Хорошо бы к гному…       Рядом взорвались рычанием молодые волки, та несносная парочка. И в ту же минуту по лесу пронёсся отчаянный скулёж. Клыки вожака жестоко трепанули одного и второго, окрасив шкуры алым. Разом притихли все, и тишина напиталась почтительным страхом. Вожак имел полное право показать силу и призвать к уважению, сейчас он действительно сделал очень больно. Вик       К Салану вышли вечером ближе к шести, когда уже стемнело, и снег заискрился под светом звёзд. Мясо сгрузили на площади: элемент хвастовства и охотничьей гордости никто не отменял. Перекидывались тяжело, ныряли в подготовленные пуховики и куртки, обнимались с жёнами или родителями. Молодняк трещал не переставая, так же как и головы старших. Мирра подала пуховик, удивляя, что она, я почему-то представил, как дерутся Дан и Шейн. Впервые меня так накрывало. Под весомым предлогом «хочу в туалет по-большому», я рванул к дому. При этом глаза у старосты стали такими огромными, словно и ей некстати приспичило.       В пружину свернуло уже в метре от окна, прыгаю, круша стеклину, а в ушах тонкий надрывный крик Шейна… От Авторов       Леонид упорно молчал о том, куда направлялся инкуб. С одной стороны, пусть катится колбаской, думал Шейн, но с другой - нельзя давать этому бесу делать неотслеживаемые ходы. Обрывки подслушанного разговора создали больше вопросов, чем дали ответов. В голову старику залезть не получилось, Шейн был крайне раздосадован. А ведь часто выходило по его. Мальчишка оскалился, вспоминая, как пугал медсестёр и прислугу, читая мысли, а потом произнося их ненароком. Так жестоко он развлекался, всё глубже пробираясь в головы окружающих его людей. Отца боялись и ненавидели, но продолжали служить, Шейна неистово жалели, но устали настолько, что желали скорейшей смерти. За это пацан и мстил, узнавал потаённые фобии, и вскрывал старые раны по рубцам и шрамам.       Шейн и сам молил о смерти, не желая так жалко существовать. Он даже в компьютерные игры не мог резаться больше двадцати минут; накатывала дурнота, закрывались глаза, и пальцы теряли силы держать джойстик, юзать мышкой или блуждать по клавиатуре. Аудиокниги слушал до острой головной боли, в фильмах раздражали до хуя несчастные, но вполне здоровые персонажи… Их бы в тело Шейна хотя бы на неделю, вот бы прочувствовался трагизм. Играли бы как боги, а не дешёвые комедианты! Бесили улыбки врачей, заискивающих перед отцом, подсыкающих от страха, что очередное вливание опять не поможет.       Шейн замер на пороге дома Виктора. Конечно, дверь не заперта. Здесь нет домушников, с волчьим чутьём каждого поселенца без труда распознаешь, кто наведывался в гости, когда отсутствовали хозяева… Араб толкнул дверь. За три дня дом остыл, выхолодился, вымер. Пристукивая зубами от холода и возбуждения, мальчишка добрался до камина и спешно развёл огонь. Озябшие даже в варежках пальцы чуть в пламя не сунул. От воспоминаний передёрнуло и кинуло в омут оторопи…       Ему ввели кровь оборотня, сильного, тёмного изнутри, Кирилла Вагнера. По венам помчалась река пламени и боли. Шейн захрипел и выгнулся дугой, его рвало до кровавой пены, грудь распирало, отекло горло. Рядом носились тени, роняя всё из рук от криков мальчишки. Как он ненавидел отца, за его маниакальное желание излечить Шейна любой ценой. Даже ценой такой адской боли. Начались судороги, руки и ноги свело, и они стали костенеть, а боль нарастала, разрывая вены и капилляры в голове; кровь из прокушенных, незаживающих губ сладила язык…       Шейн выдохнул… Новая капельница… Вдох… В голове зазвенело, и в глаза, под сжатые веки, полилось облегчение. Глоточки кислорода. И тут же расслабление, пульсация в паху и томящее чувство в сердце. Шейн дышал и плыл, и голос доктора уже не резал мерзким шипением слух.       — Ваш сын положительно отреагировал на образец 1555. Виктор Бойко. Оборотень. Россия.       — Отлично. Продолжайте лечение! И выпишите мне Бойко в оригинале, любыми способами. Плачу любые деньги! — в голосе отца Шейн услышал торжествующие ноты, и его опять затошнило. Но лекарство сняло все позывы и злость, заставило просто спокойно уснуть.       Его излечила кровь Вика. И теперь всё существо Шейна тянулось приручить оборотня, надеть ошейник потуже. Но мешал бес, патлатая развратная сволочь. Вик не мог настолько заблуждаться в Дантресе. Выходит… так любит?! Шейн впился ногтями в собственные предплечья: его силы сейчас ничтожно малы. Нужен укус Виктора и окончательная трансформация. И тогда… он сможет противостоять, как соперник.       — Мой прекрасный… мой Вик… зверюга! — шептал арабчонок, выглаживая себя по плечам и груди. — Возьми меня… Приди и возьми! С ума по тебе схожу!       В дальней комнате что-то упало. Шейн вздрогнул и отвёл затуманенный полубезумный взгляд от пламени.       — Кто здесь?       Тихий шёпот, похожий на шелест, настойчиво позвал, казалось, из самой головы мальчишки. Он зачарованно двинулся на зов чего-то живого и мыслящего. Шейн вошёл в комнату и увидел на полу необычный длинный нож с кожаной рукоятью, украшенной насечками и рунами. Сейчас клинок слегка светился и вибрировал, стуча по дереву. Позабыв про осторожность, араб подошёл непростительно близко: клинок протяжно прозвенел и метнулся в незванного гостя, прямо в узкую грудь… Вик       Заговорённый клинок я услышал за секунду до дикого крика мальчишки. Гулкое монотонное начитывание заклинания в голове на непонятном языке, который потом становился родным, как тогда в спарринге с Киром. Потом уже постепенно начинал различать слова, они набегали тягучей волной: «Подойди ко мне, Мёртвое дитя. Посмотри в глаза, тебе жить нельзя. Точит сердце червь, кровь испорчена. Изменили то, что пророчено. Ведьмин крест тяжёл, шея нежная. Вот тебе и смерть, Неизбежная.»       Хорошо, что в этой комнате есть окно. В него я и вломился, разрезав себе плечо. Картина была с предсказуемо трагическим сюжетом: Шейн лежал на спине, вцепившись обеими руками в рукоять ножа, а оружие медленно тянулось лезвием к груди арабчонка. Пацан сдерживал клинок из последних сил, вены вздулись на тонких руках и лбу, кровь прилила к лицу от чудовищного напряжения. Тёмные кудри взмокли и облепили лицо. Он даже не сразу увидел меня и лишь когда перехватил пульсирующее оружие, закрыл лицо руками, судорожно выдыхая ужас.       Спустя двадцать минут мы сидели в зале и приходили в себя. Подорвало, как на шальной гранате:       — Ты какого хуя тут забыл, пацан?!       — Меня Шейн зовут…       — Да, по ходу, не Шейн, а Кощей Бессмертный!       Его глаза раскрываются шире и делаются совершенно растерянными.       — Я сюда и не собирался, знал, что дом пустой. Услышал странный голос и вошёл. Не заперто было, думал, ты вернулся и позвал. Я ж тут ещё не совсем разобрался, как себя вести. Прости, Вик, — неожиданно почувствовал себя толстокожей сволочью, сопя, начал заваривать чай, вытряхнув из чайника всю труху и предусмотрительно ополоснув на несколько раз посудину. Шейн смотрел, не отводя глаз, а у меня почему-то под этим взглядом всё валилось из рук.       — Пришёл на зов, но перед тем как вломиться в оружейную, развёл камин? — осведомляюсь мрачно, водрузив чайник на газовую плиту.       — Холодно было, а Леон сказал вы сегодня с охоты… Ты мне не веришь? Я не вор! — коньячные глаза недобро сверкнули, черты лица на секунду стали резкими и неузнаваемыми.       — Уймись. Не вор. Дело в другом, не делай вид, будто не понимаешь. Нельзя приходить без спросу в чужие дома, особенно, где вместе живут оборотень и инкуб. Тебе ж не пять лет…       — А что я видел?! — вспылил пацан. — Полгода всего, как встал с инвалидного кресла! Хуже слепого котёнка. Что знаю?! Где был?! — Шейн вскочил, начиная нехорошо вздрагивать и смаргивать, его накрывала истерика после перенесённого шока. Стыдно мне, конечно, не стало, но меры принимать пришлось. Встал и обнял, крепко, но почти, как Дана. Я утешения не сортирую по возрасту и полу, кроме Дана, конечно, для него помимо рук, подключаются губы и… Кхммм… отвлёкся. И теперь спереди штаны распирает солидный стояк, а арабчонок делает вид, что краснеет, а сам вот-вот руку туда положит. Неужели любовь мужика к мужику заразна и с кровью передаётся? Дан определённо взбесится, после того как простебёт, что дыньке от яблоньки не родиться, даже если селекционеру долбиться и не просыхать, а лох — это призвание. Пацан вжался и тоже возбуждён, горячий, дыхание срывается, тонкие руки выглаживают спину.       — Ты меня завершишь, Вик? — тихий хрипловатый шёпот роскошен, глаза — бархатный губительный омут, а губы…       — А ты записывался? — рублю всю романтику под корень. — Или начинался по моему желанию? Я передам тебя на обследование в Славкин Центр, чтобы сказали, как теперь с тобой быть. Пока ты — член стаи под моей опекой.       Шейн поджал губы, но проглотил всё достойно.       — Вижу… всем было бы лучше, если бы я тихо загнулся в лаборатории отца. Но я выжил, значит Всевышний так захотел. Тебе не понять, что переживает разрушающийся каждый день калека, лишённый даже маленьких радостей в жизни. Ты многое перенёс, я слышал. Но… ты был волен за себя побороться, а я? Даже не мог запретить отцу ставить надо мной эксперименты, не мог даже уползти. Два раза выдирал иглы капельниц, стали привязывать, не ел — кормили через трубку. Мерзко.       — Знаешь, папашу твоего я вообще отказываюсь понимать. Дан       До Кемерово добираюсь, когда уже даже тупой бы догадался, что меня нет. А Вик не тупой, уж не знаю, к счастью это или к моей казни. Сильно задержали рейс, весь издёргался. В Салан ехать — значит, сразу признаться, что подвергал себя необоснованной опасности, и опять же, представляя реакцию Бойко…       Зачесалась шея, как будто её хорошенько сжали.       — Славка, ах ты сукин сын, я знал, что ты скучал! — раскинув руки, обхватываю невысокого мужчину, точнее фиксирую по рукам, чтобы он не смел их распускать. У него так знакомо дёргается глаз, и опускаются плечи при виде меня, неужели я реально такой гемор?..       — Десять секунд на объяснение! — пока прикидывал, как бы так поизощреннее соврать, у него зазвонил телефон. Вот теперь он заухмылялся, правда недолго, видимо, звонил кто-то из стаи, и, не желая меня подставить, уже он стал думать, как бы так спизднуть, чтобы не навести на себя гнев, а на меня всё остальное, на что хватит фантазии Виктора.       Улыбаюсь. А хули ещё делать?.. Я знаю, что в полной жопе, теперь ещё и Славка без слов это понял, теперь, вероятно, понимает и тот, кто решил позвонить.       Выбираюсь из тесных объятий и пру по коридору в недра квартиры. Есть хочу просто до трясучки, а ещё для храбрости бы сто грамм…       — Ох, маа-ааа-ать… — прикусываю жало, пока не сказал лишнего, а нет, не сдержался, — нихрена ж тебя разнесло!       — Вообще-то я беременная, — напоминает Кирка, поглаживая свой здоровый живот.       — И что? Половину детей ты съела?..       — Для тройни — это нормально, — и тут я сел. — Ни одного не назову Дантрес.       — Логично. Все в саду будут с Петями и Васями, и вдруг ты со своими Дантресами припёрлась. Женщина, ты, как шар! — никогда не видел беременных оборотней, у неё глаза человеческими вообще не становятся. И хотя она кажется внешне спокойной, я-то вижу, что просто показавшись на глаза, уже её выбесил, и в своём сознании она мне голову оторвала уже раз шесть. Сама такая же мелкая и худая, но живот… как он её не перевешивает?..       — Хреново, да? — спрашиваю с полуулыбкой, видя, как зверь внутри неё бесится.       — Вообще пиздец, — так же с улыбкой, люблю честных.       — А хочешь развлечение? — скинув с плеча рюкзак, выуживаю оттуда пробирки с жижей и передаю ей в руки. Глаза волчицы тут же вспыхивают неподкупным человеческим интересом. — Не задавая лишних вопросов, мне надо выяснить, что там намешано. Сделаешь?       — А что мне за это будет?       — Не буду уговаривать Славку, в дань нашей дружбе, назвать всех своих детей моим именем.       — Шантажист. Это жестоко даже для тебя!       — Работай, у меня мало времени.       Пока я застегивал рюкзак, она стала как-то подозрительно принюхиваться, странно, носки вроде не воняют. Ее лицо озарила безмятежная улыбка, я такое при наркотическом опьянении видел, жутковато.       — Что там у тебя? — спрашивает прямо, наступая на меня своим животом, я неосознанно пячусь, пока не упираюсь спиной в Славку.       — Это Леон попросил, — спираю всё на старого, пусть сам разбирается с сородичами.       — Покажи!       — Да вот уж ху… — Славка пихает меня под рёбра, видимо, материться при детях уже нельзя. — ху… ху… я не знаю слово на «ху» кроме хуй! — сдаюсь, не в силах переиграть начатую фразу. — В любом случае, это не твоё дело. Ну? — поторапливаю её. — Сделаешь?       Кира собирается, наверное, час, то это ей не идёт, то это не налазит, я предлагал замотать бабу в штору, но Славка меня без матов наругал, хоть и посмеялись.       А атмосфера-то накаляется.       Искрит и взрывается между нами. Воздух тяжелеет, он забивает лёгкие, и дышится труднее, хочется вырваться из тесных стен чужой квартиры, закрыться. Нехорошее предчувствие настигает в тот момент, когда слышим женский крик на лестничной клетке, только проводив Кирку к такси…       Никогда не видел, чтобы Славка так взбесился. Столько ярости было на его лице, столько решимости. Он выскочил из квартиры первый и, перепрыгивая через несколько ступеней сразу, бросился вниз. Выхватив пистолет, два первых раза гном стрелял наугад, не разбирая, кто это может быть. И уже позже, встав рядом с прижавшейся к стене женой, закрывающей живот руками и со слезами на глазах — от страха у нее не нашлось даже сил драться, — бил уже в цель. Славке под ноги прямо с потолка плюхнулась тварь, точно такая же, только чуть меньше, какую мы видели в лаборатории. Из раны в области груди лилась зелёная жижа вперемешку с кровянистой сукровицей. Славка звонил оперативникам, а я всё стоял и смотрел: на истерику Киры, на бешенство друга, на только что произошедшую смерть, и не мог пошевелиться, только наблюдать. Демон внутри меня ликовал, в то время как человек подыхал от чувства вины и наложенными перед близкими обязательствами. Видимо, так люди чувствуют сердечный приступ, когда всё, что они ощущают, сводится к нестерпимой боли в области груди.       Покачнувшись, взялся за перила, но не устоял, сел на ступеньки, в глазах потемнело. Разрываясь между мной, местью и женой, Славка растеряно держал Киру за плечи и так же не мог двинуться. Первая взяла себя в руки именно женщина, оценив ситуацию.       — Дан, ты как? Ранили? — помотав головой и проморгавшись, стряхиваю с ресниц влагу.       — Я позвоню Бойко, пускай забирает тебя, — и по нарастающей до крика, — НА ХУЙ ОТСЮДА!!!       — Тогда твои дети останутся сиротами, — предупреждаю, пока он ещё не нажал на вызов. — Со мной всё нормально. Отвези Киру в лабораторию, ей нужно отдохнуть, тем более там охрана, ни одна тварь не пролезет.       — Ты знаешь, кто это? — он брезгливо ткнул мёртвую голову носком ботинка, из открывшейся пасти вывалился язык. Кира достаточно быстро спускалась вниз, ей надо было срочно на воздух.       — Первый раз вру… то есть вижу, — пожимаю плечами и возвращаюсь за рюкзаком. Славка терпеливо ждёт там же, быстро строча распоряжения в гаджете. — Слав, — не прошу, говорю как надо, — Я у тебя уже три дня, ты меня сам вызвал, нужно было обследовать, понял?       — Ты не был у меня три дня, — отпирается. Вроде гном, а доходит долго.       — А скажешь, что был, — сталкиваю его вниз, буквально выгоняя на улицу, где уже вижу знакомые бригады зачистки и, не испытывая судьбу, накидываю на голову капюшон пониже. — Я сам до Салана доберусь.       — Давай я тебе вертолёт дам? Самый быстрый, а? Ты же любишь…       — Спасибо, но я хочу прогуляться.       — Дан… — вот что за тон, как будто прощаемся. Хотя… Я слышу скрежет когтей под землей и чувствую смрадное дыхание. Кира, сидящая в авто, тоже всё это чувствует, но останавливает огромная ответственность внутри неё, поэтому спокойно выдерживает мой предостерегающий взгляд, отпуская одного. Со Славкой жмём руки и расходимся. Но только завернув за угол дома и скрывшись из вида, бросаюсь бегом прочь, подальше от них, подальше от всех, кто окажется рядом, кажется… у меня бо-о-ольшие проблемы.